Текст книги "Мифология Толкина. От эльфов и хоббитов до Нуменора и Ока Саурона"

Автор книги: Александра Баркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Существует очень распространенный тип толкиниста-ролевика, который никогда не станет философствовать о мире Толкина, ему скучны споры текстологов, он будет смеяться над теми, кто верит, что жил в Средиземье, – и при этом он не пропустит ни одной большой игры. Разумеется, с точки зрения текстологов и квэнов такой ролевик является «неистинным» толкинистом; однако именно эти люди составляют едва ли не большинство играющей массы в субкультуре; из них получаются ведущие мастера игр и капитаны команд, не говоря уже о том, что ролевые дружины практически поголовно относятся к этой категории.

Если в первых двух группах толкинистов преобладали девушки, то эту группу составляет мужское большинство фэндома, причем многим из них за тридцать. Эта часть субкультуры тесно смыкается с реконструкторским движением (многие заметные личности являются толкинистами-ролевиками-реконструкторами), поскольку изготовление даже игровых доспехов требует глубокого знания исторических реалий.

Именно к этой группе относится популярный образ толкиниста-ролевика с деревянным мечом. Действительно, в первой половине 1990-х годов непрестанные схватки на деревянных мечах были формой существования значительной части фэндома, причем их никогда не называли «фехтованием», отношение к ним было снисходительным не только извне фэндома, но и изнутри.

Ролевая игра всегда была, пожалуй, основной формой толкинистского движения. В настоящее время игры существуют в трех основных формах: полигонной (то есть в лесу), сетевой (то есть в интернете) и кабинетной (изначально на квартире, сейчас для этого снимают коттеджи). Первые два вида игр могут как объединять большое число участников, так и проводиться исключительно для своих; установкой может быть либо отыгрывание приключений, создание своей игровой реальности, либо отыгрывание характеров, воссоздание заранее заданных событий. Сетевые игры, о которых в данном случае идет речь, также называют словесками. Это игры на интернет-форумах, принципы их организации и состав участников практически не отличается от полигонных, за исключением очевидной разницы в материальном обеспечении игры (доспехи, костюмы, палатки в одном случае и компьютеры в другом) и географическом положении игроков. Некоторые словески отличаются высоким литературным уровнем, их тексты превращаются в хорошие рассказы. Кабинетные игры, или кабинетки (игры на десяток человек), начали активно развиваться в 1990–2000 гг., тогда они проходили дома у одного из игроков. Наилучшим описанием хода такой кабинетки, состава участников и настроения игроков является рассказ Ассиди «Поединок с собой»102. Современность изменила кабинетки в лучшую сторону: в съемном коттедже можно играть два-три дня, привозя более тщательно подобранные костюмы и реквизит. Благодаря переезду кабинеток в коттеджи полноценные игры теперь проходят не только в теплое время года, а когда угодно.

Построенная для ролевой игры крепость Барад-Дур.

Фотография Скади (Людмилы Смеркович)

Завершая обзор этой части субкультуры, отметим, что многие толкинисты, повзрослев, переходят из квэнов в ролевики. Утратив с годами эмоционально обостренное восприятие мира Толкина, они остаются в движении как организаторы ролевых игр – с багажом знаний по Средиземью, домашним арсеналом от деревянного кинжала до железного меча, гардеробом из костюмов всех рас и эпох, а также многолетним опытом.

На своих начальных этапах ролевое движение было более чем тесно связано с толкинистским, но с годами многократно переросло его. Для ролевиков Средиземье – один из множества миров, по которым проходят игры, причем отнюдь не самый интересный.

4. С начала 2000-х годов благодаря фильму Питера Джексона «Властелин колец», а затем «Хоббиту» образовалась еще одна категория фэндома, не получившая особого названия. Их какое-то время называли «джексонисты», позже нейтрально «киношники». Подчеркнем, что десять лет назад и сейчас фильм приводит в фэндом принципиально разных людей. Типичный представитель «киношников» 2000-х – это подросток, книг Толкина не читавший (или бросивший: скучно), восхищающийся фильмом, его героями и актерами. Перед выходом первого фильма трилогии толкинисты старшего поколения серьезно боялись массового прихода в фэндом подобной молодежи, но ожидаемой катастрофы не произошло: одних фильм побудил к прочтению Толкина и дальнейшему росту внутри субкультуры, другие остались на той же периферии, которую всегда составляли знакомые со Средиземьем понаслышке. Среди джексонисток особо были заметны поклонницы Леголаса – Орландо Блума, относящиеся скорее к типу кинофанатов, чем к толкинистам. Их творчество по мотивам было скудно и крайне слабо, оно прошло для фэндома совершенно незаметно (что отчасти объясняется и тем, что в то же время вышел рок-мюзикл «Финрод-Зонг», влияние которого на фэндом было огромно).

Ситуация после выхода «Хоббита» была совершенно иная[72]. И определяется это не только различиями между двумя фильмами Джексона («Хоббит» более брутален, чем «Властелин», при этом визуальный ряд второго фильма проработан еще более тщательно, так что эффект погружения в мир значительно усилен), но изменениями, произошедшими в литературном Рунете в целом.

За последние десять лет Рунет перенял американскую систему градации любительских текстов по объему, содержанию, рейтингу (наличие сцен эротики и насилия) и т. д. Кроме того, поскольку общий уровень эмоциональности снизился и вера в реальность описываемых событий сменилась требованием чисто литературной убедительности, стало возможно написание текстов как некоей игры ума. Всплеск литературного творчества после «Хоббита» был мощным, многие тексты были написаны на уровне, значительно превышающем средний уровень текстов 1990-х годов[73], но большинство было создано в рамках «фестов» – литературных игр, когда необходимо создать текст на заданный сюжет с заданными героями. Такие авторы пишут по мотивам фильма, а не книги и легко переходят из одного фэндома в другой.

Эффект полифэндомности был присущ толкинистам всегда. На личном примере могу сказать, что из порядка десятка «эльфов» в моем ближайшем окружении в 1990-е двое одновременно были амберитами, то есть относили себя и к «Хроникам Амбера» Роджера Желязны. Но полифэндомность 1990-х годов подразумевала одновременное сопричастие нескольким мирам; современная полифэндомность – принципиально иная: человек легко меняет фэндом.

Современный фэндом отчетливо децентрализован. Группы по пять-десять человек весьма многочисленны, но не стремятся к какому-либо расширению и репрезентации за пределами своего круга. Однако, утратив экстравагантность и демонстративность «лихих девяностых», фэндом продолжает жить, переводя и обсуждая Толкина, создавая тексты и рисунки разной степени профессиональности, делая костюмы и доспехи, собираясь на играх и конвентах.

Сцена из рок-мюзикла Скади «Лэ о Лейтиан. Легенда о Берене и Лютиэн», в роли Лютиэн – Вилена Соколова, в роли Берена – Михаил Потехин.

Фотография Юлии Губиной

Таков обобщенный облик субкультуры. За пределами нашей схемы остались толкинисты, никогда в субкультуру не входившие, – те, кто в 1970–1980 годах читали Толкина в оригинале и стояли у зарождения толкинистского движения[74].

Памяти «плаща из занавески»

Традиционные представлениях об «эльфах в плащах из занавесок» относятся к началу 1990-х годов – и, увы, не изжиты до сих пор. Однако если двадцать пять – тридцать лет назад на улицах больших городов вполне можно было увидеть юношей и девушек в плащах и с деревянными мечами, то с начала нового века подобное стало практически невозможно. Это отнюдь не значит, что «толкинистского костюма» больше нет; сменились принципы его создания.

Вряд ли будет ошибочным утверждение, что вся российская культура начала 1990-х годов была демонстративна. Молодежь (а отчасти и старшее поколение) подчеркивала свою принадлежность к тем или иным объединениям, движениям, субкультурам. В значительной степени это было реакцией на обезличенность советского времени.

Для толкинистов середины 1990-х демонстративная оригинальность одежды была не просто средством выражения причастности к субкультуре, но и «пощечиной общественному вкусу». Помню характерный диалог 1995 года: юноша-студент гордо заявлял, что он пришел слушать лекцию в кольчуге, на что я отвечала, что способна на более экстравагантный поступок: придти в длинном платье читать лекцию. Упоминавшийся выше Хольгер рассказывал, как он на V Международной школе по гравитации и космологии на стенде с обзором своих публикаций разместил три флага: России, Бразилии (университет которой он представлял) и Дома Феанора (эльфом из которого он себя ощущает).

Если в 1990-е годы элементы субкультурного облачения всячески демонстрировались окружающим, то с начала века эта знаковость из внешней практически полностью ушла в скрытую. В этом смысле показательна фраза, высказанная одной из толкинисток (в фэндоме – с 1995 года) во время дискуссии о современном костюме субкультуры: «Вы не распознаете толкиниста, если он правильно маскируется!». Маскировать свою принадлежность к фэндому становится достаточно обычным делом, особенно среди толкинистов за тридцать: фенечки, если их носят, прячутся под длинными рукавами, одежда выбирается так, что она одновременно может выглядеть как «прикид» (ролевой костюм) и как «цивил» (обычная, не эпатирующая). Но опытный глаз распознает своего в любой толпе по характерному несоответствию: простая и удобная одежда будет украшена, например, небольшой красивой брошью ручной работы, или в лацкан пиджака будет воткнута декоративная булавка, или у человека – просто другой взгляд, более светлый и осмысленный, чем у большинства окружающих. И не надо думать, что все это в прошлом: буквально несколько дней назад эльфийка из Дома Феанора, по совместительству – кандидат биологических наук, преподающая в МГУ, с гордостью сообщила мне, что пришла читать лекцию в походном плаще, поскольку в аудитории очень холодно (плащ из узорной ткани, украшенный очень красивой брошью).

Эльфийский менталитет

Несмотря на то, что демонстративная саморепрезентация толкинистов «мы – эльфы» ушла в прошлое, характеристики, которые относились к мировосприятию этой части фэндома, отнюдь не устарели.

Тридцатилетние наблюдения сделали нас свидетелями весьма любопытного явления. Если в 1990-е годы в фэндомской научной публицистике возник ряд работ, не только анализирующих тип мышления «эльфов», но и подспудно доказывающих их право быть такими[75], то сейчас, когда большинство толкинистов уже не называют себя эльфами (гномами, орками, хоббитами и т. д.), характеристики эльфийского менталитета по-прежнему актуальны, это живое явление.

Начнем мы с анализа «эльфов» 1990-х годов, поскольку тогда это явление было чрезвычайно ярким и демонстративным.

Ключом к ответу на вопрос, почему психически здоровые люди, в большинстве своем – успешное студенчество, именовали себя эльфами, являются работы Леви-Брюля о сопричастии. В своей великолепной книге «Первобытное мышление»[76] он пишет: «В коллективных представлениях первобытного мышления предметы, существа, явления могут непостижимым для нас образом быть одновременно и сами собой, и чем-то иным»105. Обратим внимание, что, во-первых, этот тип мировосприятия тем интенсивнее, чем больше он опирается на социум (чем больше команда, тем бурнее переживается в ней Средиземье как реальность), во-вторых, отождествление непостижимо только для стороннего наблюдателя, а при взгляде изнутри системы логика его вполне прозрачна. Этот принцип отождествления внешне не похожих друг на друга объектов (на том основании, что они несут общую символику) Леви-Брюль и называет сопричастием. Он настойчиво подчеркивает, что основа сопричастия – именно эмоциональная сфера.

Применительно к 1990-м годам можно уверенно говорить о том, что и чрезвычайно высокий эмоциональный фон общества в целом, и открытие фэнтези как явления культуры, и, наконец, исключительность мира Толкина на общем фоне фантастической литературы (эффект узнавания) – все это и привело к тому, что ощущение сопричастия миру Толкина у молодежи оказалось столь мощным.

При этом носитель субкультуры отнюдь не страдал раздвоением личности, как не страдает им и архаический человек. Сферы бытовой жизни и ритуального взаимодействия были и остаются разграниченными. Иными словами, «эльф» в повседневной жизни прекрасно отличал старую лыжу от полосы металла, но при переходе в символическую (эмоциональную) область начинал воспринимать свой деревянный меч как стальной, распространяя на него все требования и запреты, характерные для обращения с холодным оружием.

Как только человек начинает логически осмысливать свои идеи и образы, он перестает быть «эльфом», то есть включение рационального анализа приводит к разрушению сопричастия, базирующегося на эмоциональном восприятии.

Таковы причины того, что сотни юношей и девушек называли себя персонажами книг Толкина или иными жителями Средиземья.

Мы пока не приблизились к ответу на вопрос, почему именно эльфы.

Дадим слово представителям фэндома[77].

«А эльфы – они другие: у них более широкое восприятие Мира». «Эльф – это существо, для которого весь окружающий мир, во-первых, живой (не существует так называемой “косной материи”, лишенной сознания), во-вторых, всесвязный, в-третьих, постоянно развивающийся. Чувствующему откроется музыка камней и деревьев, истории, рассказанные ветром и землей. Все, что ты делаешь в своей жизни, должно служить цели возвышения красоты мира. Все, что ты делаешь, говоришь или даже чувствуешь, непосредственно влияет на мир. Ты открыт для мира, и мир открыт для тебя. Собственно, именно в этом корни знаменитой эльфийской магии: если ты связан со всем окружающим миллионами нитей, то касание этих нитей может целенаправленно менять окружающее. Конечно, такой взгляд на мир имеет некоторые неудобства, например, очень сильно ранит нарушение гармонии, насаждение искусственности… Но есть в этом и свои плюсы: всегда можно найти повод для радости там, где другие просто прошли бы мимо, не заметив, да и со здоровьем некоторые штучки можно проделывать, не для себя, так для других. А уж про состояние подлинного душевного спокойствия и говорить не приходится – никакие религии с психотерапевтами не нужны».

Вилена Соколова, исполнительница роли Лютиэн в рок-мюзикле Скади «Лэ о Лейтиан. Легенда о Берене и Лютиэн».

Фотографии Екатерины Шторм

Эта развернутая цитата как нельзя более точно описывает мировосприятие, именуемое эльфийским. Легко видеть, что такое целостное и гармоничное восприятие мира вполне возможно без отождествления себя с героями книг Толкина.

В связи с этим нельзя не процитировать статью Тинувиэль и Хольгера «Есть ли эльфы среди нас, или О психологических основах эльфийского мировосприятия»106. Авторы предлагают «дать людям в реальном мире название эльфов как символ определенных личностных характеристик, обусловленных влиянием тех же архетипов, которые отражены в литературных образах эльфов». Главное отличие эльфов от людей они видят в том, что «в то время как у людей восприятие левополушарное, “технологическое”, “реалистическое”, неинтуитивное, восприятие эльфов основано на правом полушарии, то есть оно прежде всего – интуитивное, основанное не на инструкциях, а на образах, фантазиях, прозрениях». Последнее утверждение нам представляется неточным. Достаточно сказать, что авторы статьи опровергают его своей биографией[78]. Мы полагаем, что противопоставление «эльфийского» и «человеческого» мышления идет не по степени технологичности/интуитивности, но именно по степени знаковости, символизации. Естественно-научный и художественный склад ума нисколько не противоречат друг другу; они суть две стороны одной медали – высокоразвитого интеллекта, который вместе с символизацией мира и дает «эльфийский менталитет». Этому не противоречит утверждение Тинувиэль и Хольгера, что «технологией эльфы занимаются по необходимости, то есть они живут для того, чтобы творить, а не для того, чтобы обеспечивать себя средствами существования». И к эльфам, описанным Толкином, и к «эльфам» фэндома вполне применимо утверждение Тинувиэль и Хольгера, что «для них ценен мир сам по себе… они понимают относительность многих “абсолютных” истин, суетность многих устремлений, второстепенность материальных благ». Толкинистская субкультура действительно характеризуется сравнительным безразличием к материальному миру. Это не декларированное противопоставление, как у хиппи, это именно отсутствие сопричастия материальным ценностям. Главной ценностью субкультуры является творчество (в любом проявлении; см. об этом в нашей ранней статье «Рыцари Духа»)107. О том же пишут Тинувиэль и Хольгер: «Для эльфов, как правило, характерна положительная пассионарность. Почему она не может быть отрицательной? Потому что настоящие эльфы последовательны в своем творчестве, тогда как отрицательная пассионарность – это безволие, нежелание развиваться, познавать, творить, это просто аморфное созерцание окружающего мира без желания что-либо делать».

И теперь, когда мы обрисовали «эльфийский менталитет», его физиологические и психологические основы, мы подходим к ответу на главный вопрос: почему носители такого типа мировосприятия отождествляли себя именно с эльфами Толкина? Ведь в их распоряжении был весь спектр мифологических и фэнтезийных образов. Почему же они стали толкинистами?

Ответ уже дан на страницах этой книги. Как мы показали в главе о кельтских мотивах в семиотической структуре Средиземья, у эльфов Толкина знатность тождественна мастерству (в широком смысле, включая магию). Подчеркнем, что у эльфов или подобных им персонажей в других масштабных произведениях фэнтези (например, «Орден Манускрипта» Теда Уильямса) знатность и мастерство не связаны. И поэтому неудивительно, что молодежь, реализующаяся через любые формы творчества, отождествляла себя именно с эльфами Средиземья.

В 1990-е годы вторую по численности «расу» в субкультуре составляли, как ни странно, люди Средиземья. Причин для такого выбора было две. Или толкинист ощущал сильное сопричастие одному из персонажей-людей (наиболее распространенный случай), или он был носителем более рационалистичного мировосприятия и подчеркивал, что, кем бы мы себя ни ощущали, – у нас человеческие тела.

Гномы и хоббиты в фэндоме 1990-х были заметны, но их число сильно уступало двум первым «расам». Вот для примера высказывания из нашей анкеты. «Я – гном. Менталитет гномов мне очень близок, их меркантильность, их тяга к богатству и труду». «Я постепенно поняла, что я – хоббит. В идеале для хоббита жизнь должна быть мирной, но не как стоячее болото, а как атмосфера дружелюбия, тепла и свободы вокруг. Настоящий хоббит где угодно способен создать уют и тепло, ощущение Дома. По мнению хоббита, надо и самому жить в свое удовольствие, и давать такую возможность другим – тогда все будет хорошо».

В любом случае выбор «расы» диктуется ощущением эмоционального родства душевных качеств человека и «расы». Важно отметить, что представления о нечеловеческих расах также лежат в сфере коллективного бессознательного и практически совпадают у большинства людей. Это касается как внешнего вида эльфов, гномов, орков и других «рас», так и их внутренних качеств, образа мыслей, манеры поведения, обычаев и т. д. Автору этих строк доводилось неоднократно наблюдать, как носители субкультуры (независимо друг от друга!) сходно или одинаково реконструировали костюмы, песни и танцы эльфов.

В нашем стремительно меняющемся мире иметь возможность наблюдать явление тридцать лет – драгоценный (и почти волшебный!) подарок судьбы для культуролога. В 1990-е «зрячие камни» палантиры были не более чем фэнтезийным атрибутом, но не прошло и десяти лет, как практически у каждого появился мобильный телефон, а затем пришел черед видеосвязи, все более совершенной. То же самое, хотя и менее заметно, произошло в менее материальных сферах. В 1990-е в адрес ребят, не мыслящих жизни вне творчества, считающих нормальным быть собой и кем-то иным, неслось: «Надо жить реальной жизнью!» и «Вы там не заиграйтесь», но сегодня игровые формы пронизывают и обучение, и бизнес, а те, кто делал (и иногда делает до сих пор) ролевки по Средиземью, сейчас разрабатывают игры для ведущих структур бизнеса. Креативность стала важным пунктом в сегодняшних резюме. Изделия ручной работы ценятся все выше и выше (брошь из кожи и бисера может стоить дороже серебряной, и это никого не удивляет). Эльфийскую свободу от лишних вещей мы видим в бесчисленных советах «Срочно выбросьте все это», а любовь к природе, растительным формам, необработанным материалам воплощается на страницах любого журнала по дизайну. Наконец, программа «Активное долголетие» всерьез уверяет нас, что танцы и пение улучшают здоровье (и правильно уверяет, ведь это всплеск гормонов, которые активизируют работу всего организма), а заодно продлевают жизнь, так что образ долгоживущего и поющего эльфа становится реальностью. Конечно, участники этой программы на эльфов Толкина не очень похожи (скорее, на хоббитов), зато с обложек шикарного глянца на нас то и дело глядят седовласые красавицы, разменявшие седьмой, а некоторые и восьмой десяток. Иными словами, толкинисты 1990-х были первыми, кто уловил интенции грядущей культуры, о которых не могли догадаться их родители, стоявшие в бесконечных очередях эпохи дефицита.

Русский взгляд на Средиземье

Раса орков описана Толкином как принципиально неспособная к творчеству, и потому закономерно, что самоотождествления с этим народом в фэндоме не было (по крайней мере, автор не видела ни одного толкиниста, воплощавшего тип «орк по Толкину» и именовавшего при этом себя так). Орками в фэндоме называли агрессивную часть «внешнего» общества, причем не только хулиганов, но и различных представителей структуры запрета, начиная с вахтера и охранника. Те, кто называл себя орками, принадлежали к значительному числу «темных», то есть тех, кто категорически отрицал идею Толкина о творческой недееспособности Тьмы, был не менее креативен, чем «эльфы», но более мрачен и часто более брутален.

Это же касается и других представителей «темной стороны». Широко известный в 1990-е исполнитель собственных песен Дэн Назгул – пример наиболее яркий, поскольку имя говорит само за себя. Если «светлые» в своих песнях ориентировались скорее на бардов, то «темные» – на рок, хотя четкого разделения не было.

При этом собственно «темные» отчетливо разделяются на две группы. Первую составляют те, кто принимает Врага таким, как его описал Толкин, отрицая лишь неспособность Тьмы к творчеству. Очень упрощенно их можно сблизить с рок-культурой, а из сравнительно недавних субкультур – с готами. Как юноши, так и немногочисленные девушки, брутальны. Вторая группа, напротив, преимущественно женская – это поклонники «Черной книги Арды» Элхэ Ниеннах, ниеннисты. Их система ценностей зеркально отражает мир Толкина (Мелькор – благо, Валары – зло, положительные персонажи – эльфы Тьмы, а большинство эльфов из «Сильмариллиона» более жестоки и аморальны, чем орки в книгах Толкина), при этом их восприятие крайне сентиментально; в сравнении с современными субкультурами они явные предшественники эмо (но не в черном с розовым, а в черном с серебром).

Но какими бы ни были «темные», нам важно понять, почему в русском фэндоме они всегда составляли заметную часть. На наш взгляд, причин две. Первая носила временной характер, это было отчетливо явление ранних 1990-х, вторая актуальна и сейчас.

Мир Толкина, в котором силы Блага ассоциируются с Законом (а не со свободой), не мог быть принят большинством бывших комсомольцев (а они составляли заметную часть фэндома тридцать лет назад). Валинор, о котором говорится как о бессмертной земле, но где тем не менее возможны и смерть, и убийство, вызывал слишком яркие ассоциации с рухнувшей советской системой, где декларируемое благо и счастье так же решительно расходились с реальной жизнью. Так что тема неприятия Валар охватывала и значительную часть толкинистов, не принадлежавших к «темным», в частности автора этих строк.

Но уже тогда, независимо от того, отождествлялось ли благо с законом или со свободой, субкультура создавала образы, которых нет и не может быть в мире самого Толкина: образы орков (и шире – «темных») как народа, их женщин и детей, их культуры и психологии. Такой народ мог оцениваться положительно, мог, напротив, восприниматься как вражеский, но только не как «исчадия ада», то есть существа, подлежащие уничтожению. Идея орков (шире – слуг Врага) как имманентного зла русскому фэндому чужда.

Глава 17. ЭПИЧЕСКАЯ СРЕДА ТОЛКИНИСТОВ

Отдельный аспект существования толкинистской субкультуры – это литературное творчество. Если о 1990-х годах можно было говорить, что творчество в любой форме являлось отличительной чертой толкинистской субкультуры, то в настоящее время, при расхождении толкинистов и ролевиков, эти слова становятся применимы уже скорее к ролевикам. Толкинистов отличает именно литературная деятельность определенной тематики: можно сказать, что толкинист – это человек, пишущий по мотивам Толкина. О людях, обратившихся после творчества по Толкину к творчеству по «Гарри Поттеру» (таких очень много), вполне можно сказать «они больше не толкинисты».

Круг замыкается. У субкультуры, порожденной книгой, основной формой существования становятся тексты. Но эти тексты нельзя назвать литературой; и дело отнюдь не в художественном уровне, а в форме бытования и целях авторов.

Как было показано нами108, толкинистская субкультура сохранила то, что утратило или медленно теряет большинство национальных культур, – эпическую среду, то есть такую ситуацию, когда весь социум владеет знанием традиции и хочет слушать регулярно воспроизводимые сказителем эпические тексты. Как показывают исследования фольклористов109, причиной вымирания эпоса становится не отсутствие сказителей, а угасание интереса слушателей (вплоть до трагической ситуации, когда ирландский сказитель излагает легенды собственной телеге)110.

Нет никаких сомнений, что по формальным признакам толкинистские тексты не имеют ничего общего с эпическими песнями. Говоря о сходстве с эпосом, мы имеем в виду только и исключительно сходное функционирование, исполнение одних и тех же задач в рамках культуры социума.

Сходство проявляется в следующем.

1. Общая база знаний. В традиционном обществе эпос известен всем с раннего возраста. Сказитель – это не человек, в принципе знающий сказания (таковых большинство!), это тот, кто знает их глубже и умеет их исполнять. Слушателям не надо объяснять, кто такой главный герой эпоса или второстепенные герои, они представляют себе весь корпус образов и сюжетов.

В толкинистской среде это относится к знанию текстов Толкина. Причем если «Властелина колец» большинство осваивает по книге, то весьма непростой для неподготовленного читателя «Сильмариллион» выучивают благодаря общению в субкультуре, обсуждениям и пересказам.

Хотя перед нами авторский текст, он бытует в субкультуре как коллективное знание.

2. Отсутствие новизны информации. Сказитель, исполняющий традиционный эпос, поет то, что и так известно слушателям; он не имеет права вносить в сказание что-то свое, как-то видоизменять его111.

Большинство толкинистских текстов также не содержат новой информации. Наиболее распространенная их форма – психологические зарисовки, авторы которых обращаются к «своему» кругу читателей – им достаточно одного-двух имен героев и географических названий, чтобы полностью представить себе время и место действия. Сюжет этих зарисовок, как правило, оказывается вынесен за пределы текста. Но даже если сюжет и наличествует, то в центре внимания как автора, так и читателей находится не он, а система образов, трактовок, уже упомянутые переживания героев. Автор не стремится сообщить нам нечто новое, он лишь хочет расцветить известный сюжет дополнительными красками, тонами, подать его под своим углом зрения.

Добавим, что эта установка на отсутствие новизны, во-первых, является главной чертой, позволяющей сопоставлять толкинистские тексты с эпосом, а во-вторых, характерна именно для этой субкультуры: так, среди поклонников «Гарри Поттера» основной формой являются сюжетные рассказы, часто мало связанные с основной линией книг Роулинг. Для поттероманов установка на занимательность и оригинальность является одной из основных, для толкинистов главное – узнаваемость, эмоциональное сопричастие Средиземью.

3. Отсутствие профессионализма (не мастерства, а исполнения для постоянного заработка). Ни для одного типа сказителей, кроме слепцов, исполнение эпоса не было основным источником дохода, а многие русские певцы былин вообще отказывались брать деньги, когда собиратели им предлагали112.

Аналогично толкинисты способны написать роман, опубликовать его в интернете и быть вполне довольными, что книгу активно читают. Разумеется, данная черта характерна далеко не только для толкинистской субкультуры.

4. Установка на достоверность. Как показали фольклористы, эпос существует ровно до тех пор, пока слушатели верят в реальность описываемых событий и героев. Если они начинают считать сказания выдумкой, то интерес к ним падает и эпос умирает, несмотря на наличие сказителей.

Как мы уже говорили, этот аспект за тридцать лет массового существования субкультуры претерпел наиболее сильное изменение. Однако, хотя отношение к Средиземью изменилось на более спокойное, требование убедительности по отношению к текстам ничуть не уменьшилось и, пожалуй, даже возросло: если в 1990-е годы было достаточно, чтобы текст соответствовал личным переживаниям, то сейчас, когда благодаря интернету тексты обретают не просто более широкий круг читателей, но и оказываются доступны «не своим», автор вынужден ориентироваться на более широкий круг представлений, чем только индивидуальные.

5. Общение с героями сказаний. В архаических культурах наиболее важными слушателями оказываются сами эпические герои, незримо присутствующие на исполнении эпоса: в культурах Сибири, Средней и Центральной Азии неоднократно фиксировали рассказы о том, как герои эпоса внушали юноше, что тот должен стать сказителем, как награждали за прекрасное исполнение или жестоко карали за неудачное. Следы присутствия эпического богатыря во время исполнения сказания о нем могут быть не только моральными (удача сказителя после успешного исполнения, болезнь после плохого), но и вполне материальными: так, рассказывают о появившихся следах копыт незримого скакуна113. Именно для незримых героев эпоса певец старается в максимальной степени.