Текст книги "Десять мужчин"
Автор книги: Александра Грэй
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Думаешь?
– Да. Высокий, толковый…
– До того толковый, что ничего сам решить не может. Вечно просит совета – и делает наоборот. Ума палата.
– То есть свитер, который он в конце концов выбрал…
– Ему и нужно было надеть. То же самое и с машиной. Скажи я ему поехать на БМВ, нам не достался бы шикарный «роллс».
Ее тактика, несомненно, работала. Да и «роллс-ройс» был выше всяких похвал: старинный, с красными сиденьями и мягким верхом, который сестра откинула одним нажатием кнопки, открыв нас лучам весеннего солнца и завистливым взглядам окружающих.
– А ты не рискуешь, рассчитывая на его упрямство? – спросила я.
– Нет. Он в этом упрямстве постоянен. У них столько денег и свободного времени, что можно позволить себе любую ерунду превращать в трагедию. Дергаются из-за всего подряд: врач опоздал, не то вино к ужину подали. Без таких проблем их жизнь теряет смысл. До того переживают, бедные, что глотают прозах пачками, а то ведь, не дай господь, на самом деле что-нибудь почувствуют. – Голос сестры зазвенел, словно душевные перегрузки этого семейства сказались и на ее связках.
– Как же они справляются?
– По мелочам решаю я. Для всего остального имеется психоаналитик – трижды в неделю.
Сестра вела домашнее хозяйство этих страдающих вечными сомнениями людей, словно то был корабль, отдавая им приказы, как капитан команде. Но главное впечатление на меня произвел тот факт, что она за год скопила тысячи долларов – при том, что ей платили меньше месячного дохода их флориста. Сама я за тот же год получила в десятки раз больше и не скопила ровным счетом ничего.
Моя сестра вышла замуж за своего калифорнийского избранника. На скромной церемонии присутствовали несколько друзей, родители ее мужа, наша мама и я. Сестра светилась красотой и безмятежностью, а ее муж – любовью к ней. Когда они шли по проходу, он неожиданно для всех, в том числе и для сестры, остановился и поцеловал ее. Мы с мамой стояли рядом, взявшись за руки, крепко стиснув пальцы, словно в попытке как-то сдержать слезы, которые безостановочно катились по щекам.
В самолете на обратном пути я вынула свою тетрадку и добавила к уже написанному: преданность, доверие, любовь? А потом: уроженец Калифорнии, что навело на мысли (не в первый раз за эту неделю) о другом уроженце Калифорнии. Устраиваясь поудобнее в тесноте салона эконом-класса, я думала о том, что еще, быть может, не поздно вернуть Актера.
* * *
Оказавшись в Нью-Йорке, я немедленно позвонила Актеру. Автоответчик сообщил, что он на гастролях с театром и вернется не раньше начала сезона. Осенью. Шаткость моего положения, неопределенность жизни внезапно обрушились на меня. Мужа нет; собственно, нет и возлюбленного, как и нет желанной актерской профессии. Я прожила в Нью-Йорке больше трех лет, а у меня не было даже планов на будущее. Впереди маячило только окончание университета (через каких-нибудь два с небольшим месяца) и закрытие учебной визы. Пройдет еще шесть месяцев – и я превращусь в незаконного иммигранта. При желании Режиссер мог бы избавить меня от судьбы социального отщепенца, но такое желание казалось все менее и менее вероятным. Со дня нашего знакомства он снял уже три фильма и, всякий раз уверяя, что я идеально подхожу на роль героини, не приглашал меня даже на пробы.
Время уходило, я не могла позволить себе сидеть сложа руки в ожидании, когда Режиссер прозреет, и взялась учить отрывок для проб у агентов. Я была готова влиться в ряды актрис, рыщущих по Нью-Йорку в поисках роли.
Процесс подготовки к пробам включал занятия спортом с потенциальным актером по имени Элвис – прожженным ньюйоркцем, в былые времена чемпионом Штатов по боксу. Он до сих пор носил золотые перчатки на шее и одевался в соответствующе смелом стиле (черные, спереди отделанные кожей «ливайсы», серьга с бриллиантом, масса золотых украшений). Смахивающий на молодого Роберта Де Ниро, он был кладезем остроумия и мудрости, и его речи приводили меня в восторг. Элвис твердо решил заняться моим физическим воспитанием после того, как увидел в сцене с раздеванием. Преподаватель остановила мою импровизацию окриком:
– Все сначала! И на этот раз извольте быть более уязвимой.
Я стояла перед группой в белых трусиках – куда уж уязвимее.
– Не дрейфь! Когда она в следующий раз заставит тебя снять шмотки в классе, народ в обморок хлопнется, – пообещал мне Элвис через неделю после начала наших тренировок.
Мы встречались с ним ежедневно, он намазывал меня с ног до головы вазелином, напяливал через голову мешок для мусора и гонял пять раз вокруг водохранилища.
Еще через месяц Элвис объявил, что я обрела нужную для фотопробы форму. Пролитые мною реки пота окупились сторицей: меня согласился снимать фотограф Режиссера. В день съемок я сочинила «имидж», побывала у стилиста и уже была совершенно готова поразить мир своим безупречным телом и столь же безупречным британским цветом лица, когда позвонил фотограф и без обиняков сообщил:
– Меня просили вас не снимать.
– Кто?
– Жена Режиссера. В знак нашей с ней дружбы.
– Что за чушь! – выпалила я, глотая злые слезы.
– Но я могу к вам прийти. Покажу свои работы, дам телефоны других фотографов.
Вскоре он появился, принес фотоальбом и любовался видом из окна, пока я изучала снимки, в том числе и очень знаменитых актрис, многие из которых позировали полуобнаженными.
– Вы хотели такие? – спросил он; я рассматривала голый бюст одной из ведущих актрис Америки.
– Э-э… вообще-то нет.
Я торопливо перевернула страницу, нагнулась за выпавшим снимком и подняла… автопортрет фотографа. Мастер стоял на фоне кружевной занавеси в чем мать родила, и луч света играл на шлангоподобном члене.
– Что-нибудь понравилось? – с непроницаемым лицом поинтересовался он.
– Нет. Но все равно спасибо, что пришли. – Я проводила его до двери.
Если жена Режиссера отказала мне даже в фотосессии, вряд ли стоило рассчитывать на роль в фильме ее мужа. Однако я не в силах была расстаться со своими большими надеждами, ведь я по-прежнему состояла в свите Режиссера. Я нашла другого фотографа, заплатила несколько сотен за снимки и обратилась к Режиссеру за советом – кого из агентов выбрать. Я учила сцены из рекомендованных им пьес, продолжала бывать на съемочной площадке, вместе с Карлой и Максом пошла на просмотр и на традиционный ужин после премьеры.
Приглашение на первый, закрытый просмотр фильма Режиссера всегда означало принадлежность к избранным. Но в моей душе обида взяла верх над гордостью. Мало того, что Режиссер позвал на главную роль английскую актрису, – она повторяла мои слова, делала мои ошибки и общалась со своим профессором так, как я в свое время общалась с Режиссером. Единственным отступлением от реальности стал эпизод в такси, в сцене соблазнения профессора киношной англичанкой.
– Эта ваша девушка, – скрывая возмущение, сказала я Режиссеру за ужином после просмотра, – сильно похожа на меня.
– Вы думаете?
– Еще бы не думать. Особенно когда профессор советует ей перестать встречаться с мужчинами в кризисном возрасте и найти себе ровесника.
– Это история жизни одной девушки, не более того. А героиня – собирательный образ. Таких, как она, сотни.
Без тени смущения Режиссер вонзил вилку в эскалоп и жестом отклонил предложенный официантом дымящийся шпинат.
– Ее жизнь до ужаса похожа на мою.
– Кинофильм – это не реальность. Даже документалистика – в некотором роде художественный вымысел.
– Следовательно, если развить тему, то художественные фильмы – в некотором роде правда?
– Возможно, но чья правда?
Загадочен, как всегда. Отвечать не имело смысла, так как я наконец раскусила Режиссера: виртуозный лицемер, он не был подлецом – всего лишь эгоистом. Интерес к окружающим и любовь к близким он испытывал лишь настолько, насколько эти люди служили его непреодолимой жажде сочинять экранные истории.
Уж не знаю, наша ли беседа отбила у Режиссера аппетит, но в тот вечер он собрался домой раньше, чем Макс с Карлой справились со своими отбивными.
– Я на такси через центр. Кого-нибудь подвезти? – спросил он.
Макс и Карла, которых снаружи дожидался лимузин с водителем, раскошеливаться на такси не собирались.
– Я поеду с вами, – сказала я.
Все головы повернулись в нашу сторону, все взгляды проводили нас с Режиссером до выхода из ресторана.
Мы устроились на заднем сиденье, сохраняя осторожное, приличное расстояние, что всегда нас разделяло. Настал момент воспользоваться примером героини фильма – прижаться к Режиссеру и захватить врасплох поцелуем. Мысль мелькнула, но и только. Сцена была сыграна на экране, и повторение в жизни не требовалось. Так мы и ехали рядышком, я и Режиссер, целомудренные до самого конца; изредка перебрасывались словами, и лишь эта скованность в разговоре выдавала наше влечение. Потом я выбралась из такси, вежливо попрощалась и поставила крест на своих чаяниях стать очередной звездой, открытой Режиссером.
Итак, я решила отказаться от фантазий и взглянуть в лицо реальности. И немедленно столкнулась с проблемой: реальность хлынула потоком, вся и сразу. До окончания университета осталось несколько недель, а из агентов, получивших мои снимки, ни один не отозвался. Даже Умнейший Мистер Икс, с надежной мимолетностью возникавший в моей жизни, уже две недели как не звонил. Нарушив данную себе клятву, я связалась с Миллиардером.
– Поздравляю. С дипломом в кармане ты сможешь начать самостоятельную жизнь, – сказал он, кажется вдохновленный моей новостью.
– Беда только в том, что я стану незаконным иммигрантом. Мне придется уехать из Америки.
– А защититься не хочешь? Мы могли бы это устроить.
– А если не хочу?
– Тогда мы оплачиваем тебе еще три месяца – и ты в свободном плавании, детка.
Докторское звание вмиг обрело притягательность. В отличие от перспективы финансовой зависимости от Миллиардера еще на три года.
– Спасибо, – сказала я. – Ты, как всегда, щедр, но я больше всего на свете хочу быть актрисой.
– Актеров чересчур много. Скорее я взлечу с подоконника в небо, чем ты начнешь сниматься, – отрезал Миллиардер и бросил трубку.
Я больше не могла рассчитывать на деньги Миллиардера. Окончание университета, долгожданная жизненная веха, ознаменовало утрату милости. Диплом я получала, облаченная в черный наряд, своей мрачностью предвосхитивший мое настроение вечером того же дня, когда я зашла в агентство, подбирающее компаньонов для аренды квартиры. Дома на автоответчике меня уже ждало сообщение от будущей хозяйки и соседки. Голос был сварлив и резок, но в моих ушах прозвучал музыкой: хоть кому-то на Манхэттене я была нужна.
Элизабет Стрикленд, сотрудница аукциона Сотбис, изъявила желание познакомиться со мной.
– Я могу ужиться с любым человеком, но гнусную мебель не терплю, – заявила она, проходя в мою гостиную.
Элизабет была длинной, тонкой и гораздо моложе, чем я ожидала; костюм-двойка и жемчуга отдавали дань приличиям – в противовес всклокоченным соломенным волосам. Этакая помесь деловой дамочки и куклы Капустная Голова[21]21
Очень популярные с 80-х гг. куклы с мягким телом и широким, добрым лицом.
[Закрыть].
– Форменный «Блумис», – заявила она, разглядывая мой письменный стол из сосны. – Какая жалость, что вид из окна нельзя забрать с собой. Но акцентик симпатичный.
Закрыв глаза на более чем вероятный невроз Элизабет, я подписала шестимесячный контракт на проживание в ее квартирке с двумя спальнями, на втором этаже собачьего притона, между Первой авеню и Шестьдесят первой улицей. Окна моей спальни выходили на вечно гудящую Первую авеню, и каждую ночь, пытаясь заснуть, я с тоской вспоминала все те роскошества, которые еще так недавно принимала как нечто само собой разумеющееся: во-первых, тишину за окнами, во-вторых, безопасность. Ворочаясь и маясь в узкой кровати, я изо всех сил старалась не думать о пулевых отверстиях, изрешетивших дверь здания напротив.
Нет, к полному фиаско моя жизнь не пришла. Время от времени меня приглашал на свидания Умнейший Мистер Икс, я по-прежнему изучала актерское мастерство и встречалась с Элвисом и только благодаря ему сохраняла рассудок. Он умел разглядеть смешную сторону жизни и, кроме того, оказался идеальным гидом по неизвестному мне Манхэттену, ведь он добрых пять лет толкался в этом городе, тренируя боксеров и накачивая тела крупнейших кинозвезд. Как никто другой Элвис знал, как здесь выжить и свести концы с концами, и, когда он посоветовал мне подыскать временную работенку, я навострила уши и раскрыла глаза пошире – благодаря чему во время ужина с Умнейшим Мистером Икс в изысканном французском ресторане и заметила объявление «Требуется девушка в гардероб». На дворе стоял май, Нью-Йорк раскалялся. Верхняя одежда теряла актуальность, но меня это не остановило. На следующее же утро я позвонила в ресторан, а к обеду уже стояла в гардеробном закутке, под надписью «Сдать пальто – $1». Среди посетителей встречались неграмотные: когда компания из четверых клиентов, отобедав на пятьсот долларов, оставила мне три доллара за хранение своих пальто, я набралась храбрости потребовать недостающий доллар:
– Прошу прошения, джентльмены. Сдать пальто стоит один доллар.
– За твою работу я заплатил достаточно, – процедил один из них, с сигарой в зубах.
Всего несколько месяцев назад я потратила на наряд от Ральфа Лорена сумму, которую здесь заработала бы разве что за целый год. Во всем Манхэттене не нашлось бы гардеробщицы элегантнее – и беднее меня. В особенно неудачные дни моего заработка не хватало даже на автобусный билет до дома.
За неделю я в среднем получала пятьдесят долларов, в то время как официанты – минимум полторы тысячи одних чаевых. Они были набиты наличными, но совершенно обессилены, и я сумела убедить их подпустить меня к клиентам за столиками. Поначалу коллеги приветствовали появление еще одной пары рук, но делиться чаевыми? Это было выше их сил. В конце концов мы заключили сделку: я забирала лишь те чаевые, что давали мне лично. Договор был идеален, и на какое-то время ресторан стал центром моей жизни. Я чувствовала себя частью большой семьи, когда наслаждалась вместе с шеф-поваром и официантами блюдами, превосходившими в изысканной простоте все, что мы подавали клиентам. Мы отдыхали перед каждой сменой, словно актеры одной труппы, а хозяин тем временем принимал заказы на столики и проверял, чтобы все было готово к началу представления.
Наш шеф-повар, француз, пребывал за кулисами, сочиняя кулинарные романы, которые затем представляли официанты, своей ловкостью поражая воображение даже утонченных ньюйоркцев. Я изо всех сил старалась держать марку. После нескладного старта я со временем добилась, пожалуй, слишком многого для собственного блага и вскоре зарабатывала пятьсот долларов в неделю. Коллеги взялись бегать со мной наперегонки, так и норовя отрезать от обслуживания столика или принести коктейль клиенту, который обращался с заказом ко мне. Им понадобилось немного времени, чтобы совместными усилиями оттереть меня от чаевых в зале, и я вновь очутилась в гардеробе, при своих пяти долларах в день.
Лето в городе далеко не так прекрасно без кондиционера, а жизнь с Капустной Головой с каждым днем ввергала во все большую тоску. Как-то вечером, вернувшись домой, я обнаружила ее в одном из своих лучших платьев: она собиралась на «свидание вслепую» с холостяком из колонки знакомств в «Гералд ревью». Кажется, тогда я в первый и последний раз на нее накричала, но Капустная Голова, не устрашенная, все же отправилась на рандеву в моем платье. Дни я проводила в ресторане, как и большинство вечеров, что позволяло избегать общества соседки по квартире. Возникшую было мысль влюбиться в шеф-повара я отвергла, решив, что куда безопаснее предаваться мечтам о возлюбленном, который увезет меня в загородные просторы, пронизанные речками. Умнейший Мистер Икс по-прежнему значился среди моих кавалеров с прицелом на ужин и последующий любовный десерт, однако гримасы моей судьбы так его удручали, что он отказывался даже поднимать эту тему. Несмотря на очевидное влечение, возникшее между нами, он предпочитал успешных, состоявшихся, недоступных женщин. Я же была всего лишь потенциальной актрисой, официанткой-неудачницей, а в очень скором времени – и нелегальной иммигранткой. С тем же успехом я могла бы нацепить на лоб табличку с надписью «Все предложения рассматриваются».
* * *
Дорогая сестричка!
Мои поздравления с такой скорой беременностью. Нет слов, чтобы выразить, как я счастлива, что в твоей жизни все прекрасно. Жаль, не могу то же самое сказать о своей.
Преподаватель актерского мастерства устроила мне пробы у агентш, которые готовы работать с новым «талантом». Надеюсь сразить их монологом из «Обучая Риту». Потом расскажу, как все прошло.
Прости, сестричка, что задержалась с письмом. Поверить не могу – целая неделя пролетела с тех пор, как я его начала. Не сказала бы, что пробы прошли «на ура». Только представь: я настраивалась на монолог Риты, а агентша висела на телефоне, обсуждая детали предстоящего свидания: какой ресторан выбрать, какой заказать соус к пасте – «болоньез» или «маринара». Положив трубку, она оглядела меня без особого энтузиазма. Зевнула. Денек выдался тот еще, говорит, но раз уж вы все равно тут… Начинайте, если готовы.
Затем я побывала у еще одной вест-сайдской дамы. Эта дебелая лесбиянка при моем появлении и не подумала вынуть телефонный наушник, оторваться от монитора и закончить разговор с продюсером из Лос-Анджелеса. Интересовало ее только одно: готова ли я играть в сценах «ню». Клянусь, она даже не улыбнулась, заявив, что согласие сниматься обнаженной – это «основной момент». Я, конечно, мечтаю сниматься, но до такого отчаяния еще не дошла. Кошмар, а не люди. Они наводят на меня ужас.
Вчера вечером я ходила на премьеру с представителем одного из крупнейших киноагентств мира. Мы познакомились несколько дней назад, он такой любезный, такой, я бы даже сказала, старомодно, утомленно галантный. Ни словом не намекнул на съемки нагишом, а это уже что-то. Впрочем, и монолог в моем исполнении послушать не захотел. Сказал лишь, что во мне «есть искра» и что если я сброшу фунтов десять и избавлюсь от английского акцента, то вполне могу стать второй Джиной Дэвис. А я спросила: «Зачем мне быть второй Джиной Дэвис, когда я могу быть первой самой собой?» Он рассмеялся. А я, между прочим, не шутила.
На премьеру я пошла только потому, что на этих гала-представлениях никогда не знаешь, кого встретишь. И что ты думаешь? Среди нью-йоркской элиты, в море блондинок и клубах табачного дыма, обнаружился Умнейший Мистер Икс. Я держалась на расстоянии, чтобы избежать разговора. Ты не представляешь, как мне было стыдно, что он увидел меня в компании потрепанного жизнью агента. Вдобавок агент как раз выплеснул бокал вина на мое платье – как за минуту до того выплеснул новость, что он в разводе и готов к новым отношениям – со мной!
Я приехала в Нью-Йорк, полная великих надежд, да только путей осуществления их что-то не вижу. Похоже, моим мечтам не суждено сбыться. По-моему, это лучший город мира, и пусть Париж и Лондон я тоже очень люблю, актрисой всегда мечтала стать именно в Нью-Йорке. Увы, с каждым днем шансы, что это случится, становятся все призрачнее. Больно признаваться, но меня здесь ничто не держит, кроме надежды, да и та уже на исходе. Я выдохлась, сестренка, и боюсь, что скоро признаю поражение.
С любовью…
8. Единственный
Через месяц после этого письма сестре я вернулась в Лондон, сняла каморку на Голдбурнроуд и устроилась официанткой в один из ресторанов Ноттинг-Хилла, где минимализм интерьера отражал пустоту в моей душе. В промежутках между сменами я искала агента и уже готова была поверить, что никому не нужна, как вдруг мечта сбылась.
Мой агент – до сих пор обожаю звучание этих слов – взращивала театральных актеров, и ее в первую очередь волновало не мое согласие сниматься обнаженной. Она настаивала, что относиться к профессии нужно серьезно, но не витать в облаках, и сразу послала меня на пробы рекламы зубной пасты и кошачьего корма. «Никогда не знаешь, что ждет завтра, поэтому не останавливайтесь», – твердила она при каждом нашем разговоре.
Жизнь в таком замедленном ритме, на урезанные средства казалась наказанием, и, взглянув наконец в лицо реальности, я поняла, почему ее избегала. Я скорбела по утрате больших надежд и великих страстей и молилась о том, чтобы обрести оптимизм.
– Темнее всего перед самым рассветом, – повторяла агент, и я приободрялась, потому что темнее, чем сейчас, быть уже не могло.
Роли случались редко, да и те в малобюджетных постановках, и гонорара не хватало даже на оплату жилья. А потом вдруг все разом – режиссер, продюсер, рекламный агент и заказчик – сошлись во мнении, что я заслуживаю восьми тысячи фунтов за съемки в рекламном ролике растворимого кофе. Теперь я могла позволить себе бросить работу официантки. Кроме того, я могла позволить себе пробы на такие роли, которые не удостаивались даже строчки в «Тайм-аут».
С того момента, как я покинула нью-йоркский Ист-Сайд, мое представление о деньгах коренным образом изменилось. Я считала себя состоятельной, если зарабатывала за три месяца сумму, которую Миллиардер вручал мне в одном своем конверте. Но странное дело – моих скромных гонораров хватало надолго.
Бутики Мэдисон-авеню были забыты, зато я открыла для себя блошиные рынки, где покупала фантастические платья по двадцать фунтов. Решив, что наряды от-кутюр для меня теперь чересчур кутюрные, я отдала в Оксфам всего своего Валентино.
Я была рада отказаться от работы официантки, но вместе с рестораном из моей жизни исчезли люди. Сдружиться в Лондоне я ни с кем не успела, на пробах же каждый за себя, так что они лишь усиливали чувство одиночества, а удовлетворение приносили редко.
Заметив, что я все сильнее падаю духом, агент как-то пригласила меня в воскресенье на обед, чтобы представить «славному лондонскому люду». Так я и познакомилась с ее племянницей Фебой, дамой замужней и весьма примечательной, хотя бы из-за хобби сватать одиноких друзей. Очень скоро с легкой руки Фебы я попала на вечеринку на Итон-сквер, где и состоялась знаменательная встреча с Девственником. Я с готовностью приняла его за Единственного, но не Девственник был тому виной, а мое страстное желание вернуться в головокружительные сферы Романтической Любви. За попытку убежать от реальности я расплатилась сполна: снова одиночество плюс беременность от безнадежного мужчины.
Мне отчаянно нужно было с кем-то поговорить, даже если и не бесплатно. После трех приемов у молодящегося психоаналитика в «мартенсах» я услышала диагноз.
– Если вам что и нужно, – сообщил он, кхекая и хмыкая через каждое слово, – так это приятель.
Невелико открытие, однако не этого я ждала от врача, а тот, как выяснилось, приберег сюрприз для четвертого приема, предложив мне чашку чая, прогулку в парке и ужин в следующую пятницу. Я немедленно дала отставку психоаналитику и наняла адвоката, молясь о том, чтобы выработать какой-нибудь план к тому моменту, когда беременность уже не скроешь.
Я ни секунды не сомневалась, что оставлю ребенка. В конце концов, я буду не первой матерью-одиночкой, и хотя моя собственная мама такое положение вещей не одобрит, но и в помощи не откажет, стоит ей только увидеть внука. Благодаря маме я смогу начать работать сразу после родов, и если агент обеспечит мне хотя бы озвучку, то нищета нам с малышом не грозит.
С отцом ребенка вышла загвоздка. Я все колебалась, сообщить Девственнику новость до или после рождения. Запутавшись, в итоге так ничего и не решила. Отец, как известно, обеспечивает мать своего будущего наследника пищей, кровом и защитой; ничего этого я от Девственника не хотела, а значит, и смысла связываться с ним не было. Свой вклад он уже внес, а раз уж вынашивать ребенка мне приходилось в одиночку, то пусть он будет моей тайной.
Но прошел месяц, второй, и я поняла, что не выдержу обмана. В сравнении с материнской роль любого отца выглядит несущественной. Неважно, что Девственник не помогает мне растить во чреве плод, – а какой отец помогает? Приходилось признать, что в биологическом отношении ребенок его не меньше, чем мой. Выбора не было: надо сообщать. Я взялась писать письмо, но тут же подумала, что электронная почта предпочтительнее. По крайней мере, Девственник наверняка будет сидеть, когда получит известие.
Тема: Мои поздравления.
Не время для шуток.
Тема: Скоро станешь папой.
Не годится.
Тема: Я береме…
Даже не думай.
Тема: Отцовство.
Нет, все не то.
Признать его роль значило напрашиваться на неприятности. Он ведь имеет право потребовать, чтобы мы растили «его» ребенка вместе. Нет, все же первое решение было и самым верным: никаких контактов с Девственником. Я не смогла бы даже чашку чая с ним разделить, не говоря уж об ответственности за другого человека. Словом, теперь я молилась, чтобы, когда придет время, я была готова к судьбе матери-одиночки.
А вот к чему я не была готова совершенно, так это к крови и боли спустя три месяца – когда потеряла своего малыша. С физическим шоком справиться оказалось проще, чем привыкнуть к пустоте, оставленной едва видимым плодом. У моего малыша было все для жизни, кроме самой жизни, и еще много недель меня преследовали страшная усталость, чувство потери и разочарование.
* * *
Вместе с Рождеством пришло время ехать домой – к праздничной мессе, гимнам и моей дорогой маме. Дома меня ждали также нескончаемый телевизор, нескончаемая еда и Гарольд с Филлис, старики-соседи, которые брали маму в прочные тиски осады каждое Рождество с тех пор, как мы с сестрой вышли замуж.
День напролет Гарольд сидел в большом кресле, катал во рту вставные челюсти и наливался домашним джином прямо из бутылки, радостно пуская туда слюни, чтобы ни с кем не делиться. Старик мерзкий, его жена сварлива от многолетнего презрения, и оба не прочь злоупотребить гостеприимством моей мамы.
На редкость теплым Рождеством мы зажгли газовый камин по просьбе слегка озябшей Филлис и в тропической духоте расправились с праздничной индейкой. Не в силах больше видеть ни еду, ни телевизор, я улизнула в свою комнату, распахнула окно и, глядя в сад на мамин любимый орех, дышала прохладой, пока не зазвонил телефон.
– Алло? – выдохнула я в трубку, слетев вниз по лестнице.
– Счастливого Рождества!
Я сразу узнала этот голос.
– А мне сказали, ты в Америке, – продолжал он.
– Уже в Лондоне.
– Я так скучаю…
Он на миг умолк, а я затаила дыхание во внезапной надежде услышать «по тебе».
– Правда, я очень скучаю по вкусностям твоей мамы, – закончил он, и у меня упало сердце.
– Где ты?
– Рядом, у родителей. Тебя вспоминал… всех вас. Подумал, может, зайти?
– Заходи в любое время. – Я сама удивилась пылкости своего приглашения.
– Ладно. Завтра зайду.
Он первым повесил трубку.
Я вернулась к себе, растянулась на кровати и, лежа в темноте, вспоминала вечер своего знакомства с бывшим мужем. Впервые со дня моего бегства я представила, как опозорила его перед коллегами и учениками. Быть может, время залечило обиду? Во всяком случае, в трубке его голос звучал довольно дружелюбно. Быть может, я наконец готова стать его женой, ведь я научилась довольствоваться малым, да и притяжение далеких стран больше не собьет меня с пути истинного.
Ближе к ночи, когда мама раскладывала миндально-изюмную начинку на кругляши сырого теста, я попыталась небрежным тоном сообщить ей, что завтра пирожки будут кстати: придет мой бывший муж. Но его имя застряло в горле. Мама тоже замерла с поднятой ложкой:
– Он придет сюда?
– Да. Хочет повидаться со мной. С нами.
– Ох, дорогая! – Мама раскрыла мне объятия.
* * *
Он постучал в дверь, и я пошла открывать с тем же радостным волнением, что испытывала в семнадцать лет. А он, как и прежде, на шаг отступил от порога – словно для того, чтобы лучше меня рассмотреть. А я взглянула на бывшего мужа глазами взрослой женщины. Он был так же хорош собой, с таким же открытым лицом, такой же широкой улыбкой. И все же весь он стал как-то… меньше.
Я пригласила его в гостиную и устроилась рядышком с ним на диване. Гарольд с Филлис, которые опять торчали у нас, развернулись от телевизора к нам, открыв для себя развлечение иного рода. Но меня сейчас и они не смущали. Мне было легко с бывшим мужем, нас связывала близость людей, однажды любивших друг друга. Он по-прежнему был частью моей семьи, моей жизни. И нескольких минут не прошло, а я уже думала о том, что лучшего рождественского подарка не получала.
– Когда вернулась в Англию?
Я смотрела на его губы, как будто впервые заметила их форму.
– Почти два года назад.
– С дипломом?
– Конечно, – подтвердила я с гордостью. Его ученым коллегам больше меня не устрашить.
– Чем занимаешься в Лондоне?
– Сейчас в основном пробами. Но мне дали роль в спектакле.
– Ух ты! В Вест-Энде?
– Ну что ты. В театрике над пабом в Ислингтоне.
– Рискованная профессия. Брось ты ее, роди ребенка. Ты будешь замечательной матерью.
Я уставилась в пол. Никто в целом свете, даже мама, не знал, что несколько месяцев назад я ждала ребенка.
– Как ты себе это представляешь? Чтобы ребенка родить, нужны двое. Кстати, если люди когда-то были женаты… – Я умолкла. Слова сорвались с языка, не дав мне шанс их обдумать.
– Собственно, я потому и пришел…
При мысли, что он сделает мне предложение на глазах у Гарольда и Филлис, моя спина сама собой выпрямилась, а грудь выпятилась, как у чемпиона перед вручением приза.
– Еще кофе? – спросила мама, проходя через гостиную на кухню. Она все утро переживала, чувствуя, что в воздухе что-то носится.
– С удовольствием, – тепло отозвался мой муж, и я убедилась, что готова ответить «да». – Я как раз хотел вам сказать… – Он поднял глаза на маму, затем повернулся ко мне: – Тебе хотел сказать…
«Вот оно! – подумала я. – Пришел момент моего искупления».
– Я женюсь.
– Когда? – каркнула я.
– Завтра.
Прикусив губу, я ощутила вкус крови и прохрипела:
– Это же… замечательно.
– Надеюсь, так и будет. Все будет хорошо. У нас все будет хорошо. Понимаете, она ждет ребенка, и мы подумали, что это самый лучший выход. Жениться, я имею в виду.
Я улыбнулась, скрывая шок от его радостных известий, и мой теперь уже очень бывший муж был любезен настолько, что не заметил моих слез. Он сосредоточился на пирожках, а когда блюдо опустело, начал прощаться:
– Мне пора, родители ждут.
Мы вместе дошли до его машины. Накрапывал дождь, и только дрозд на яблоне приветствовал хмурый зимний день.
– Извини, что… ерунду сморозила.
Мой бывший муж повернулся и крепко меня обнял, прижав лицом к своей шее, так что я вдохнула запах его кожи.
– Не теряй времени, – сказал он. – Найди хорошего парня и начни жизнь заново.