Текст книги "Из Харькова в Европу с мужем-предателем"

Автор книги: Александра Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

В поезде я познакомилась с очень милой дамой, которая, узнав о цели моей поездки, предложила мне остановиться в Москве у ее матери и младшей сестры вместо гостиницы. Моя новая знакомая сошла с поезда, не доезжая до Москвы, но ее доброта и внимание немного облегчили мою боль разлуки, которую я чувствовала из-за поспешного отъезда и расставания с мамой и моими друзьями. Я получила много советов о том, как действовать в Москве – городе, который не верит слезам.

Сразу по прибытии в Москву я отправилась к родным моей новой знакомой и была ими тепло принята. Также я сразу позвонила в Норвежское торговое представительство и в гостиницу, сообщив им, где я остановилась. Я узнала, не было ли для меня писем или телеграмм и не изменились ли планы Видкуна. Мои новые друзья выгладили и почистили мой жакет, а также два моих лучших платья до того, как я отправилась встречать Видкуна на вокзал. Я была очень рада увидеть его и избавиться от своих забот. Он сказал мне, что нас ожидают в тот же день в торговом представительстве для формальной регистрации нашего брака. Но сначала мы должны были вернуться в квартиру, где я остановилась. По дороге туда я рассказала Видкуну, как хорошо ко мне отнеслись мои новые знакомые (к сожалению, я не помню их фамилии), и что я бы очень хотела, чтобы они обе поехали с нами в представительство.

Мы подъехали туда как раз к концу моего рассказа, и я с гордостью представила Видкуна моим новым друзьям. Он поблагодарил их за гостеприимство и сказал, что сожалеет о том, что не может пригласить их на свадьбу, потому что она будет за границей. Сегодня мы только зарегистрируем наш брак в представительстве Норвегии, там не будет никакой церемонии и смотреть будет не на что. Он вел себя формально и холодно, и мы быстро поехали в миссию, не приняв предложения моих новых друзей побыть у них дольше.

По дороге Видкун вынул из кармана маленькую коробочку, в которой оказалось прекрасное кольцо с тремя большими бриллиантами, окруженными рубинами. Он надел мне кольцо на палец. «Большое спасибо! Но тебе не нужно было этого делать», – воскликнула я. «Этого требует обычай. Я должен был сделать это раньше, когда мы обручились. Это твое обручальное кольцо. Наши свадебные кольца мы купим позже, когда выедем из России».

Формальности в торговом представительстве не заняли много времени. Нам просто надо было показать документы о нашей регистрации в Харькове и подписать несколько бумаг. Затем мы перешли в соседнюю комнату, где был накрыт стол, и члены миссии поздравили нас. Спустя много лет в Шанхае я встретила норвежского дипломата, который вспомнил, что присутствовал на этом торжестве в Москве.

Моя фотография и новая фамилия в замужестве были добавлены к дипломатическому паспорту Квислинга. Мне выдали документ в красной обложке – это был мой первый норвежский паспорт. Когда я вышла из норвежской миссии, которая находилась в доме №9 в Мертвом переулке, я почувствовала себя совершенно другим человеком. Я была госпожой Квислинг, замужней женщиной и иностранной подданной моего нового короля. Я чувствовала себя взволнованной и усталой. Видкун сказал, что ему нужно остаться в миссии еще на некоторое время, чтобы решить служебные вопросы, после чего мы сможем отправиться в гостиницу «Савой», где он забронировал для нас номер. Он сказал, что мне надо забрать свой багаж, оставленный у моих новых друзей, и приехать к нему в гостиницу. Позже я вернулась к этим замечательным людям, чтобы поблагодарить их за все, что они сделали для меня. Я чувствовала себя крайне неловко из-за того, что Видкун отказался пригласить их на прием. Но объяснила его поступок тем, что он был слишком занят другими делами. Я сказала этим двум женщинам, что никогда не забуду их дружбу и обязательно пришлю им подарок, как только мы устроимся за границей. Это было обещание, которое я не смогла сдержать, потому что все время, которое мы с Видкуном жили вместе, у меня никогда не было ни копейки своих денег.

Я все еще была в приподнятом настроении, когда приехала в отель «Савой». Последние несколько дней были переполнены событиями, и мне предстояло начать новую жизнь среди совершенно незнакомых людей. Я чувствовала себя очень одинокой и испуганной тем, что мне предстояло пережить еще одно новое событие – остаться наедине с моим мужем.

Отель «Савой» находился в центре города, вблизи Большого театра, и был доступен исключительно иностранцам. Я сказала дежурному, что я госпожа Квислинг и спросила номер нашей комнаты. Он позвонил, и Видкун сразу же спустился вниз. Лифт не работал, и нам пришлось подниматься по лестнице на один из верхних этажей.

Вечерело, и в полутьме наша большая гостиная выглядела довольно-таки угрюмой, но роскошной. Видкун с гордостью показал мне обшитую деревянными панелями комнату с бархатными шторами, восточными коврами и множеством маленьких статуэток, ваз и других безделушек. Там же была ниша с темно-коричневой бархатной занавесью, частично скрывающая кровать или софу, прикрепленную к стене. Кажется, в самой спальне стены были красного цвета, но мое взволнованное состояние не позволило мне заметить это. Отдельной уборной не было.

После этого краткого осмотра мы спустились вниз для нашего первого ужина вместе, который занял много времени, так как Видкун заказал особые блюда, и обслуживание было неспешным. Но я должна сказать, что такие деликатесы я не видела с раннего детства. Говорил больше Видкун, рассказывая мне о планах нашего путешествия. Сначала мы должны были ехать в Петроград, затем в Финляндию, а оттуда на некоторое время в Ригу, где у него были хорошие друзья. Мы могли бы провести церковное венчание там, и по прибытии в Норвегию будем мужем и женой перед Богом, людьми и, что важно, в глазах его родителей.

У меня разболелась голова, в тот вечер мы оба очень устали. Но ни я, ни он не торопились вернуться в нашу комнату. Я думаю, что мы боялись остаться наедине как муж и жена и откладывали этот момент. Ресторан практически полностью опустел к тому времени, как мы вернулись в нашу комнату. К моей головной боли присоединилась еще и боль в животе, но я считала, что все это возникло из-за напряжения. Я все же сказала Видкуну, что чувствую себя нехорошо. «Ничего, – ответил он. – Ты лучше ложись. Утром, хорошенько выспавшись, ты будешь чувствовать себя намного лучше». И мы решили, что я проведу ночь в спальне, а он – на кушетке в гостиной.

Казалось, что он, так же как и я, был доволен тем, что эту ночь мы проведем раздельно. Думая об этом теперь, мне кажется, что он как сын пастора не считал нашу гражданскую церемонию действительной до того, как она будет благословлена в церкви. И теперь я уверена, что, несмотря на то, что я была очень наивной в этих вопросах, в то время у Видкуна было еще меньше опыта в интимных отношениях, хотя он был почти в два раза старше меня. Мы оба почувствовали облегчение, отложив это испытание до того времени, когда познакомимся ближе друг с другом. К тому же, я думаю, он действительно хотел мне помочь, видя мое напряженное состояние и плохое самочувствие. Видкун уже говорил мне о своем опыте общения с женщинами, который был так же мал, как и мой опыт общения с мужчинами, но по другой причине. Он рассказывал, что, будучи еще совсем молодым человеком, был сильно влюблен в одну девушку и хотел, чтобы она стала его женой. Когда, наконец, он уже мог жениться на ней, то купил ей обручальное кольцо и сделал официальное предложение, которое было холодно и унизительно отвергнуто. С того дня, по его словам, он не хотел иметь ничего общего с женщинами.

На следующее утро меня разбудил стук в дверь. Это была горничная: «Le bain est prêt, madame!» («Ваша ванна готова, мадам!»). Какая роскошь! Горничная приготовила мне ванну, и она даже говорит по-французски. Несмотря на то, что мне пришлось идти в ванную по коридору, я предвкушала удовольствие.

Видкун уже был полностью одет, когда я вошла в гостиную. Я увидела множество бумаг на его столе, и решила, что он работал всю ночь без сна. Сразу же после завтрака он ушел, сказав, что будет отсутствовать большую часть дня.

Глава 9.ПРОЩАЙ, РОССИЯ

Заметки Кирстен Сивер

Есть люди, которые считают, что Александра вообще никогда не была замужем за Квислингом, полагая, что торговое представительство не имело права регистрировать брак и выдавать паспорта. Но, во-первых, у них уже были российские документы, подтверждающие, что они женаты, когда они обратились в Норвежское торговое представительство в Москве, а в отношении выдачи паспорта необходимо отметить следующее:

«Со 2 сентября 1921 года Норвегия имела взаимное торговое соглашение с Россией, разрешающее этим странам иметь свои торговые представительства в другой стране. Когда это соглашение было расширено и утверждено 15 декабря 1925 года, в статье 1 указывалось, что уже существующие консульские учреждения продолжат свою работу. К лету 1922 года Ф. Якхеллн уже имел официальный титул “уполномоченный представитель королевского норвежского правительства в России”» [58]58
  Handels– og Sjofartstraktat mellom Norge og De Socialistiske Sovjetrepublikkers Forbund, 15. desbr. 1925. Автор благодарит Гунвор Першус и Кетиль Райтхог из Норвежского МИДа за копию соглашения 1925 г. Также см. NB, Nansen Archive, Ms. fol. 1988, R1A (письмо от Якхеллна, 22 июня 1922 г.).


[Закрыть].

Великобритания не признала Советский Союз де-юре до февраля 1924 года, хотя с 16 марта 1921 года имела торговое соглашение с СССР, иными словами, за шесть месяцев до того, как такое же соглашение подписала Норвегия. Статья 8 этого первого британского соглашения, которое, по-видимому, представляло собой достаточно стандартную форму для такого документа, гласила [59]59
  William Peyton Coates and Zelda Coates, A History of Anglo-Soviet Relations, London, 1943, vol. II, стр. 129, 755.


[Закрыть]: «Паспорта, документы, удостоверяющие личность, а также доверенности и тому подобные документы, выданные уполномоченными представителями каждой из сторон с целью установления торговли в соответствии с этим соглашением должны признаваться каждой из стран».

Также имеется подтверждение рассказу Александры о приеме в норвежской миссии и гражданском браке с Квислингом, заключенным в Харькове в августе 1922 года, который, кроме всего прочего, давал ей право на норвежский паспорт и обязывал Квислинга включить Александру в свой военный регистр как жену сразу же по возвращении в Осло [60]60
  Vogt, Mennesket Vidkun, s. 74.


[Закрыть]. В конце января или в начале февраля 1930 года консул Л. Гренволд в норвежском консульстве в Шанхае вспомнил, что присутствовал на приеме в честь Александры и Видкуна в августе 1922 года [61]61
  RA, Arkiv fra Nedre Slottsgate 3. Визитная карточка консула Гренволда вложена в письмо, которое Александра написала Квислингу из Шанхая 4 февраля 1930 г.


[Закрыть]. По возвращении домой в Осло «господин и госпожа Квислинг» получили рождественские поздравления от Эдуарда Фрика, близкого коллеги Нансена, который, несомненно, был вполне осведомлен, что Квислинг жил в доме на Эрлинг Скалгссонсгат, 26 как женатый человек [62]62
  NB, Quisling Archive, Ms. fol. 3920:XII:4.


[Закрыть]. Здесь также следует упомянуть некую русскую женщину, старше Александры на несколько лет, которая появится позже в этой книге. Она разрешила использовать сведения, которые она мне сообщила, но на основе анонимности – обычная практика русских беженцев в США [63]63
  Интервью проведено по телефону 29 марта 1983 г.


[Закрыть]. Я взяла интервью у Л. Т. в 1983 году, узнав, что она работала в отделе посылок в харьковском Помголе в 1922–1923 годах. Поскольку я всегда искала подтверждение своим предположениям, используя поиски архивов и других источников, Александра одобряла связь с Л. Т. как свидетельницей этого периода ее жизни. Она вовсе не подозревала, что этот рассказ будет полон восхищения Квислингом (который так отличился в своей работе по оказанию помощи на Украине, что Л. Т. отказалась верить во что-либо плохое о нем) и ядовитых сплетен о ней. Александра отнеслась к сообщению Л. Т. спокойно, так как оно дало ей возможность узнать о главном источнике сплетен о ней как тогда, когда она вышла замуж за Квислинга, так и по их возвращении в Харьков в следующем году.

Л. Т. признавалась, что не знала Александру лично, но хорошо знала, кто такой Квислинг, поэтому все ею сказанное было основано на сплетнях и слухах. Те, кто знаком с сообщением Ланнунга о молодых годах Александры, найдут в нем много общего с рассказом Л. Т., так как у них было много общих источников. Есть, однако, важное различие в рассказе Л. Т. и Ланнунга. Л. Т. открыто сообщила об источниках этих сведений, не утверждая, что они основаны на ее личных наблюдениях. Также она подтвердила, что Александра действительно работала на первом этаже. Сама же она работала на втором этаже, где у ARA был распределительный пункт, и гордилась тем, что ни она, ни ее коллеги не имели никакой связи с теми, кто работал на первом этаже. Это было вызвано тем, что их предупредили, что те, кто работает на первом этаже, являются сотрудниками КГБ, советской секретной полиции, а связь с ними была опасной и порочащей (читатель вспомнит, что Александра тоже отмечала отсутствие контактов между служащими на первом и втором этажах). Поэтому Л. Т. считает, что Александра работала на КГБ, особенно потому, что она была на коммутаторе, через который звонил Квислинг и все иностранные служащие, и их звонки было легко прослушивать. Л. Т. полагала, что причиной этих отрицательных рассказов об Александре, которую можно было видеть со второго этажа, являлось то, что она была совершенно не похожа на других девушек. Она выглядела слишком ангелоподобной!

Несмотря на свою очень привлекательную внешность, на Александру не обращали особого внимания на втором этаже до тех пор, пока ее не приметил Квислинг вскоре после своего приезда в Харьков, и появившиеся сплетни о ней как о безответственной кокетке стали вносить некоторое разнообразие в унылую повседневную работу в отделе посылок. Сплетни «о той блондинке на первом этаже», которые распускал обслуживающий персонал Квислинга, – помощник по дому, кухарка и «резвый парнишка Лео Грановский» – дошли до безумно влюбленной в Квислинга секретарши, дружившей с Л. Т.

Мы уже познакомились с Левой Грановским в прежней главе, где описывалась встреча Александры с хворающим поэтом Хлебниковым, которому Лева Грановский представил Александру. Из переписки Квислинга известно, что по прибытии в Харьков в 1922 году он нанял Леву Грановского, выбрав его из крайне малого числа «имеющихся» работников [64]64
  NB, Nansen Archive, Ms. fol. 1988, RU3B and RU6A.


[Закрыть]. Он не знал, по сведениям Л. Т., что местные советские власти приказали Грановскому наблюдать за Квислингом и докладывать им обо всем, что он делал. У Александры не вызывало подозрения, что Леву Грановского можно было постоянно видеть то внутри здания Помгола, то снаружи, так как она привыкла его видеть везде. Л. Т. указывала, что Грановский даже сопровождал Квислинга на кухню, где он давал распоряжения кухарке! Когда Квислинг отправлялся на свои вечерние прогулки, Грановский часто сопровождал его, стараясь идти рядом. Л. Т. нередко видела их вместе проходящих мимо ее дома. В последующем у нас еще будет возможность рассказать о Л. Т. больше. Здесь надо отметить только то, что она помнила, как Александра и капитан зарегистрировали свой брак у советских властей незадолго до их отъезда. Вместе со своей влюбленной в Квислинга подругой, секретаршей капитана, которая догадалась о происходящем, они наблюдали за этой парой из окна верхнего этажа.

Рассказ Александры

Через день или два после того, как я стала гражданкой Норвегии, мы были готовы выехать из Москвы в Петроград. Упаковка моей небольшой шляпной коробки не заняла много времени, роскошные кожаные чемоданы Видкуна были вскоре тоже готовы. По сравнению с этими элегантными чемоданами моя скромная желтая коробка выглядела странно, и Видкуна это явно смущало. Впоследствии я узнала, что его личные потребности были довольно скромны, но он любил красивые вещи, любил хорошо одеваться и жить в достатке. Вообще он хотел выглядеть значительным и цивилизованным человеком, для него дорогие вещи являлись символом признания и успеха, к чему он всегда очень стремился.

У нас было свое купе в первом классе с удобными кроватями, также в поезде был вагон-ресторан. Я с удовольствием предвкушала наше первое путешествие вместе и возможность впервые увидеть Петроград.

Видкун решил, что нам следует использовать то время, которое мы проведем в пути, и возобновить наши долгие разговоры. На этот раз мы решили рассказать друг другу о наших семьях, об их истории, вместо обмена мнениями об общих вещах. О своей семье он рассказал в деталях, но в отношении меня его вопросы были поверхностными: о моей школе, о друзьях и о том, как я проводила свое свободное время. Но никогда он не спрашивал меня об отце или маме, об их семьях. В начале того длинного разговора я была тронута, думая, что Видкун хочет сблизиться со мной, рассказывая друг другу о наших семьях и о надеждах на будущее, и я уже готова была раскрыть ему секрет о девичьей фамилии моей матери. А когда я поняла, что он умышленно избегает расспросов о моих родителях, я была настолько обижена этим, что больше не хотела нарушать обещание, данное матери, не говорить ничего о нашей жизни. Я сопротивлялась мысли, что он не хотел слышать об этих вещах, намереваясь таким образом отделить меня от всего, что связывало меня с прошлым. Возможно, он даже боялся принять на себя ответственность за то, что мог узнать от меня о моей семье.

Я отогнала от себя эти гнетущие мысли как можно быстрее, чтобы слушать то, что говорил мне Видкун. Он был очень начитан и владел феноменальной памятью, мог запомнить огромное количество увлекательных сведений на многочисленные темы. Он любил демонстрировать свою эрудицию, и я хотела узнать как можно больше о родине моего мужа, поэтому продолжала расспрашивать его. Еще раньше я знала, что Видкун горячо любил норвежскую природу и хорошо знал ее благодаря своим многочисленным путешествиям. Он начал детально рассказывать о своих походах по горам от фьорда к фьорду и летом и зимой, для того, чтобы закалить свое тело и волю.

Он также вернулся к истории о своем раннем сильном желании быть первым во всем и к своей любимой теме о том, что тот, кто имеет достаточно терпения и настойчивости, может достичь любой поставленной цели.

«Но, – добавил он строго, – несмотря на то, что всегда нужно полагаться только на себя, иногда приходится полагаться на других, и когда другие недостаточно сильны и верны, тогда ваши планы и ваша жизнь могут быть в смертельной опасности! Поэтому необходимо быть чрезвычайно осторожным, выбирая друзей и сотрудников. Верность и надежность являются главными человеческими достоинствами!».

И пока наш поезд уносил нас все дальше от жизни, которую я знала, Видкун начал рассказывать другую длинную историю о своей семье и ее достижениях. Теперь я знаю, что его рассказы о семье были романтизированы и преувеличены, точно так же, как все, что он говорил и делал по отношению к себе, но было очевидно, что он очень любил свою семью и свою страну. Я узнала, что его отец был пастором в маленьком городке Телемарк, довольно изолированном месте. Он с гордостью рассказывал о своем дальнем предке маркизе Квислинге, упомянув, что его отец был в родстве с Ибсеном. Родственниками матери Видкуна, Анны Банг, были Бьернстьерне Бьернсон и композитор Рикард Нордрок, который написал мелодию национального гимна. К тому же она была потомком знаменитой семьи Хвайд, к которой причисляют архиепископа Абсалона, основателя Копенгагена. Это была та тема, к которой он часто возвращался, как будто хотел быть уверенным, что я знаю все детали. Насколько все это было правдой, у меня не было возможности узнать.

Он с любовью говорил о своих родителях, с которыми был очень близок. Также было ясно, что он привязан к своей сестре Эстер, которая была на 4 года младше его и умерла еще молодой девушкой. Несмотря на это, у меня создалось впечатление, что детство Видкуна было одиноким и трудным. Чувствовалось, что среди членов его семьи был силен дух соперничества, преувеличенное стремление совершить нечто выдающееся. Видкун не чувствовал себя свободно и в школе. Наоборот, ему приходилось еще больше заниматься, потому что стандартный норвежский язык, на котором преподавались все предметы, был далек от местного диалекта, на котором он говорил, а это было эквивалентно изучению нового языка. К тому же он был очень застенчив.

Видкун также хотел, чтобы я поняла, что он смог все это преодолеть, поскольку был умен, стремился к знаниям и был полон решимости превзойти всех. Все, за что он брался, он делал безупречно. И в конце концов достиг своей цели, но это явно не сделало его популярным среди одноклассников, потому что люди обычно не любят слишком честолюбивых и преуспевающих. Возможно, его таланты и ум были не настолько велики, как он сам думал, но знаю точно, что у него была замечательная память, большая способность концентрироваться и чрезвычайная работоспособность, что позволило ему выйти за пределы нормальной человеческой выносливости.

Моя головная боль и плохое самочувствие постепенно из полусонного состояния переходили в кошмар. Тем временем Видкун продолжал восхвалять свои жизненные принципы, касающиеся тяжелого труда, настойчивости и честолюбия, о чем я уже прекрасно знала после многих лет напряженной работы в балетной школе. После его излюбленной лекции о том, как взять в свои руки жизнь и судьбу, он вернулся к теме преданности и верности в целом и особенно в браке. Он ни разу не говорил прямо о нашем браке, но никогда не давал мне усомниться в том, что имел в виду именно наш брак.

«Ты должна знать и помнить, – сказал он мне тогда, – что у меня огромная сила воли. Я способен отречься от чего угодно, а также воздержаться от чего угодно. Но я никогда не смогу разлучиться и потерять тебя. Браки заключаются на небесах, и несмотря ни на что, развод немыслим. Это великий грех. Даже если один из супругов становится старым, некрасивым и больным или сделает ошибку, столкнется с трудностями, другой супруг должен оставаться верным и преданным. Верность и преданность до конца жизни является святой обязанностью для каждого».

Прибыв в Петроград, мы остановились в гостинице «Европа» или «Метрополь», я точно не помню. Она была очень похожа на отель «Савой» в Москве. Прежде чем уехать, Видкун должен был заняться личными делами. И это случалось в каждом городе, в котором мы были, но он никогда не говорил, какие это были дела. Я считала это совершенно нормальным. Он хотел провести наше короткое время пребывания в Петрограде, беседуя с людьми, которых он знал, будучи норвежским военным атташе в России. До того как Видкун начал работать с Нансеном, он пробыл в Советской России около трех лет и знал довольно много о тех событиях, которые привели к революции 1917 года. Но это было то, о чем он говорил мне очень мало, несмотря на мои частые расспросы. Иногда он с гордостью упоминал фамилии важных политических деятелей, с которыми он встречался, таких, как Троцкий.

Всего через несколько часов после того, как мы покинули Петроград, наш поезд остановился на финской границе, казалось, посередине пустыря. Гражданских лиц не было видно – только красноармейцы и пограничники. Те несколько пассажиров в поезде, кроме нас, были иностранцами. Весь багаж быстро сняли с поезда, и наши чемоданы тоже, включая мою ужасную шляпную коробку. Все это перенесли в наскоро сколоченный сарай и поставили на низкий деревянный стол. Люди в длинных грязных шинелях вежливо попросили пассажиров открыть свои чемоданы, после чего тщательно осмотрели их одержимое. Но наш багаж не осматривали, очевидно, из-за дипломатического паспорта Видкуна. Затем мы все вернулись в наши вагоны вместе с багажом. Как только поезд пересек границу, мы снова остановились, а багаж опять сняли с поезда. Но на этом таможенном пункте процедура была гораздо проще. Несколько хорошо одетых и опрятных финских таможенников просто прошли по поезду, спросив у пассажиров, есть ли у них что-либо для предъявления. Чемоданы ни у кого не обыскивали, также никого не заставили выворачивать карманы наизнанку.

Я совсем ничего не знала о жизни в других странах. Выехав из Советской России, первое, что я увидела в Финляндии, был ресторан. Я совершенно обалдела. Это была станция, кажется, Ваалимаа (фин. Vaalimaa), последняя русская станция. Деревянные полуразваленные постройки, все грязные, какие-то канавы вырыты, обтрепанные солдаты с винтовками, охраняющие финскую границу. Пересекая границу, попадаешь в такой мир, который только во сне можно увидеть, если очень страдаешь от голода. Когда человек, как здесь, в Америке, живет в хорошей семье, ходит в хорошую школу, приходит домой, а дома все как всегда, то кажется, что твой дом, твое окружение, твоя обычная жизнь – это все неизменное. Но ничего подобного. Когда ты в один момент теряешь все это, попадаешь на такую передаточную станцию, на которой – поломанные заборы, солдаты в грязных шинелях, даже погода какая-то мрачная, дождь, все в грязи. И вдруг, перейдя границу, ты перемещаешься в совершенно забытую жизнь, которая была в детстве, и даже лучше. Все эти ощущения были настолько яркими. Такой радости, такого счастья я никогда в жизни потом не испытывала. Все аккуратное, ухоженное, все начищено до блеска, сделано из великолепного полированного дерева; прекрасный барак и станция, где проходишь таможню; все улыбаются, чистые, одеты хорошо, приятно пахнет, и даже дождь доставляет удовольствие.

Потом мы остановились на одну ночь в городке Або, в таком отеле, который раньше я видела только на картинках. Наша комната была полностью обшита деревом, а под панелями на полочке стояли замечательные безделушки и статуэтки, на столе – цветы; удобные чудесные кровати, все так чисто, горничная приходит, а еще чудный ресторан, где можно есть что угодно. Это было совершенно невероятно: такое небольшое расстояние, и такой немыслимый контраст, такая огромная разница. Эти ощущения и эта станция мне очень хорошо запомнились.

Предыдущие несколько лет моей жизни стали таким кошмаром, что иногда было трудно понять, что это – сон или действительность. Сознавая, что находишься в западне, со временем смиряешься с невозможностью изменить существующее положение, чтобы сохранить здравый ум. И вообразите то блаженство, когда внезапно ты просыпаешься и обнаруживаешь, что все вокруг прекрасно, точно так же, как было в детстве! Я помню, что думала в тот момент: «Боже мой, как я люблю Видкуна! Какой он замечательный!». Он казался мне животворящим солнечным светом, источником счастья, тепла и безопасности. Я оставила мрак и неприятности позади навсегда. С этого момента и долгое время впоследствии во мне жила уверенность, что до конца наших дней мы будем вместе преодолевать все препятствия, возникающие на нашем пути.

На следующий день рано утром мы сели на поезд, идущий в Хельсинки, и с поезда сразу отправились в гостиницу. Мы с Видкуном проводили время главным образом в разговорах, поэтому мне не удалось посмотреть город. Я не совсем еще поправилась от болезни, но через некоторое время почувствовала себя гораздо лучше, к сожалению, ненадолго. Я заметила, что белки моих глаз пожелтели, и начала намекать, что не мешало бы обратиться к врачу. Видкун, видимо, не был особенно озабочен этим. Он сказал мне, как всегда: «Ничего, ты еще молода, это у тебя пройдет. Просто это реакция твоего организма на большие перемены в жизни. Ты нервничаешь, к тому же устала от этого путешествия. Как только ты отдохнешь, будешь снова чувствовать себя хорошо».

Я думала, что, возможно, он боялся, что что-нибудь может нарушить наши дальнейшие планы. Он продолжал заверять меня: «Подожди, скоро мы приедем в Ригу. У меня там есть несколько друзей, один из которых мой бывший коллега, когда я служил военным атташе в России, он женат на очень приятной русской даме, они мои старые хорошие друзья, и ты будешь рада познакомиться с ними. Они смогут помочь нам устроить венчание».

Я согласилась со всем без возражений. Несмотря на то, что я всегда относилась ко всему очень ответственно, я все еще не привыкла к тому, что взрослые люди спрашивали моего совета или мне приходилось участвовать в принятии какого-то решения. Кроме того, по какой-то причине, которую я до сих пор не совсем понимаю, в присутствии Видкуна я всегда чувствовала себя бессильной, без собственной воли, без собственного мнения.

Таким образом, наше путешествие продолжалось. В Эстонии мы остановились на короткое время в Ревеле (теперь это Таллин), но у меня была высокая температура, и я мало помню об этом городе. К тому времени, когда мы приехали в Ригу, я почувствовала себя немного лучше и с удовольствием заметила, что все там напоминало мне типичный русский город до революции. Почти все говорили по-русски. И на улице я видела мальчиков и девочек в той же самой школьной форме, которую раньше носили в России. Жизнь в Риге была спокойной, патриархальной и недорогой. Я подумала, что это могло бы быть хорошим местом для мамы, если бы я смогла привезти ее с собой.

Белые русские газеты и журналы в Риге, как местные, так и присылаемые из Берлина, произвели на меня сильное впечатление. Без боязни репрессий они свободно выражали критику в адрес советского правительства, и я впервые смогла прочитать о судьбе тех русских, которые бежали и жили за границей с 1917 года, среди них были мои родственники и хорошие друзья моей семьи. Я очень хотела узнать новости о Харькове и Украине, но оказалось, что я знаю больше, чем газеты о тамошних условиях, поскольку я только что уехала оттуда. По крайней мере газеты практически точно описывали голод и общие условия там.

Первое, что мы сделали в Риге, – встретились с другом Видкуна и его русской женой. Они просили нас остановиться у них. Насколько я помню, Видкун отклонил это приглашение и снял номер в гостинице, но мы все равно проводили много времени в Риге вместе с этой гостеприимной парой. Я уже не помню их фамилий, поэтому буду называть их семьей Икс. Эта маленькая суетливая смуглая госпожа Икс взяла меня под свою опеку и очень хлопотала повсюду, стараясь сделать нашу свадьбу наиболее церемониальной и традиционной, тогда как Видкун хотел устроить частную церемонию. Ей также помогало то, что новость о свадьбе Видкуна было трудно удержать в секрете от многочисленных людей в Риге, которые хорошо знали его. Многие из них были там потому, что мировые дипломатические и торговые переговоры проводились в Риге, так как Соединенные Штаты и большинство западных стран отказывались признавать советское правительство.

Пока мы находились в Риге, Видкуну было необходимо встретиться с членами латвийской делегации в Лиге Наций, которые должны были представить его последний доклад о помощи голодающим в России на следующей ассамблее Лиги. Он проводил большую часть своего времени на конференциях с этими людьми и с различными правительственными чиновниками, а я оставалась под опекой госпожи Икс. Мы ездили по городу, осматривая достопримечательности, ходили по магазинам, она даже отвела меня к своему парикмахеру, чтобы я выглядела прилично ко дню свадьбы. Я думала, что каждая молодая женщина хочет, чтобы ее свадьба была торжественным и памятным событием. Что касается меня, то мне предстояла поспешная свадьба среди совершенно чужих мне людей, в чужом городе, вдали от мамы и всех моих друзей. Случайно я поймала себя на мысли, что мне жаль, что венчание не будет православным, так похожим на царское коронование. К тому же я очень тосковала и была подавлена тем, что ничего не знала о маме с тех пор, как покинула Харьков. Я боялась писать кому-либо после пересечения российской границы из-за боязни скомпрометировать своих адресатов перед советскими властями.