Текст книги "Из Харькова в Европу с мужем-предателем"

Автор книги: Александра Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 20.ПОЯВЛЕНИЕ МАРИИ

Заметки Кирстен Сивер

В середине октября Квислинг наконец получил подтверждение о своем новом назначении для работы с Нансеном. 16 октября Джонсон (в Париже) в телеграмме предложил Нансену обратиться к Квислингу с просьбой помочь в репатриации русских беженцев в Болгарии. И два письма, адресованные Квислингу, пришли одно за другим (лично от Нансена и от его секретаря) с просьбами принять это назначение [98]98
  NB, Nansen Archive, Ms. fol. 1988 A5A (телеграмма от Джонсона 16 октября 1923 г., а также от Аслауга Гронтведта 18 октября).


[Закрыть]. В то время он был в Фюресдале у своих родителей, но вскоре снова отправился в путь, направляясь сначала в Женеву, а потом к своему новому месту работы. Мы узнаем от Александры, где находилась Мария в это время.

Рассказ Александры

Мадам Глайз и Жаклин впоследствии рассказали мне, что случилось после того, как я потеряла сознание. Увидев мое состояние, Жаклин вызвала свою хозяйку, и, несмотря на то, что мадам Глайз думала, что я просто устала с дороги и нуждалась в отдыхе и сне больше, чем в ужине, ей не хотелось, чтобы я оставалась в своей комнате в одиночестве и голодная. Также она, видимо, приняла во внимание, что я была расстроена отъездом мужа или друга. Поэтому после ужина она снова послала Жаклин наверх узнать, не появилось ли у меня желание поесть.

Жаклин вернулась и сообщила хозяйке, что она постучалась несколько раз в мою дверь, но, не получив ответа, не решилась войти в комнату без разрешения. Подумав, мадам Глайз решила выяснить сама, все ли у меня в порядке. Она тоже постучала в мою дверь и не получила ответа. Затем она тихо вошла, подошла к кровати и окликнула меня. Ответа опять не последовало. Это ее серьезно взволновало и она, включив свет, увидела, что случилось.

К счастью, эта пожилая дама не растерялась. Она увидела, что я еще жива и с помощью горничной остановила кровотечение. Ради сохранения репутации пансиона мадам Глайз сделала так, чтобы о случившемся никто никогда не узнал. Однако знакомый врач был незаметно приглашен. Он пришел сразу же и сделал все необходимое. Он сказал, что, несмотря на большую потерю крови, при хорошем уходе я выживу. Он согласился лично помочь мадам Глайз и Жаклин в уходе за мной в моей комнате.

Я оставалась в полусознательном состоянии несколько дней. Мое состояние ухудшилось, когда у меня поднялась температура и я начала бредить. После некоторого обследования врач пришел к выводу, что мое состояние было связано с сильным нервным потрясением, а не с каким-либо органическим заболеванием. Он снова заверил мадам Глайз, что со временем и при хорошем уходе такая молодая женщина, как я, выздоровеет.

Когда я наконец пришла в себя, то была глубоко тронута нежным уходом и вниманием этих двух женщин, для которых я была совершенно незнакомым человеком. Моей первой мыслью, когда я пришла в сознание, было: «Как я смогу начать свою жизнь с начала?». Но для этого мне нужно было желание жить, любовь к жизни. Но где найти такое желание и силы?

Те десять дней, которые я провела в постели после того, как пришла в себя, я видела только мадам Глайз и Жаклин. Мадам Глайз в основном жаловалась на все: от высоких цен на рынке до эгоизма ее сыновей и невесток, поэтому ее присутствие было не особенно воодушевляющим, но это было все-таки лучше, чем быть наедине со своими мыслями. Жаклин пыталась внушить мне свой оптимистичный подход к жизни и любви. Она советовала: «Не думайте о неприятных вещах, и все само собой уладится». Наконец настал тот день, когда я смогла подняться с постели и пройтись по комнате.

Постояльцам сказали, что я была больна и по этой причине не появляюсь в столовой. Но как только врач решил, что я уже достаточно окрепла, мне пришлось пройти тяжелое испытание – одеться и есть со всеми. Я всегда была худенькая, но теперь чувствовала себя скелетом, обтянутым кожей.

Видкун заплатил за второй месяц моего проживания в пансионе и за питание, но ему не удалось отправить мне деньги на личные расходы. Те 25 долларов, которые Видкун оставил перед уходом, я давно потратила на лекарства и оплату услуг доктора. Я писала ему, что быть без денег крайне затруднительно. Я не только не могла записаться в университет на лекции, но я даже не имела возможности брать книги из библиотеки. Мне пришлось занять немного денег у моей подруги Види на зубную пасту и на метро, но этих денег не хватило надолго, и мне приходилось оставаться дома или ходить пешком.

Как и в Осло в предыдущем году, мне помогали справиться с одиночеством и отчаянием долгие прогулки по Парижу. Я все еще была очень слаба, но иногда я так увлекалась моими открытиями новых достопримечательностей, что уходила от дома довольно далеко, а потом с трудом находила силы вернуться домой.

Видкун продолжал мне писать регулярно из разных балканских стран, и я стала надеяться, что со временем наши проблемы будут решены. Я писала маме, Нине и некоторым другим друзьям, что продолжаю ждать Видкуна в Париже, пока он ездит в свои служебные командировки, но я никогда не упоминала о том, что он говорил о разводе.

Пансион был спокойным и тихим местом. По ночам, когда я ворочалась в кровати, пытаясь отогнать мрачные мысли и справиться с бессонницей, я прислушивалась к тишине в доме и напряженно ждала, когда безмолвие нарушит шум поездов метро, проходящих через равные промежутки времени. Я слышала свое сердцебиение и старалась угадать, когда снова услышу шум очередного поезда.

В одну такую ночь в ноябре мой беспокойный сон был нарушен отдаленным звуком звонка в дверь, а затем длинным разговором в коридоре. В полусне я решила, что кто-то забыл свой ключ, и пришлось будить прислугу. Вскоре после этого я услышала стук в свою дверь.

«Пожар!» – подумала я, но до того, как я смогла что-нибудь сказать, дверь открылась, кто-то быстро вошел в комнату и произнес мое имя. Этот голос был похож на голос Мары Пасешниковой, но, конечно, этого не могло быть. Я включила лампу у кровати и увидела Мару, стоящую посередине моей комнаты.

Глава 21.МУТНЫЕ ВОДЫ

Заметки Кирстен Сивер

Хотя нансеновский паспорт Марии давал ей возможность покинуть Россию, все же во время поездки по Европе она столкнулась со многими трудностями. Позднее выяснилось, что Квислинг лично решил проблемы с французскими и австрийскими иммиграционными властями, документально подтвердив свой «брак» с Марией.

В письме, которое Квислинг написал Марии 18 ноября 1923 года из Софии, он посоветовал ей купить билет на Восточный экспресс, следующий из Парижа через Швейцарию, когда она поедет на встречу с ним в Вене, поскольку «норвежские граждане» не нуждались в швейцарской визе, и ей была необходима только австрийская виза. В знак подтверждения норвежского гражданства, которого на самом деле у Мары не было и быть не могло, он вложил два письма, которые были написаны на официальном бланке Лиги Наций и подписаны им самим. В одном из них на французском языке утверждалось, что «мадам Мэри Квислинг» является женой капитана Видкуна Квислинга, «Délégué de la Société des Nations», и владеет дипломатическим паспортом с таким-то номером. Также он просил военные и гражданские власти оказать всю необходимую помощь и защиту. Во втором письме, написанном на немецком языке, Квислинг обращался к австрийскому посольству в Париже с просьбой выдать австрийскую въездную визу его жене, Мэри Квислинг, которая ехала встретить его в Вене. У него был при себе их общий дипломатический паспорт [99]99
  NB, Quisling Archives, Ms. fol. 3920:XI:3.


[Закрыть]. Среди инструкций, которые Мария получала от него, была следующая: «Я очень надеюсь, что вы с Асей станете добрыми друзьями. Не забывай, Мария, что ты старше ее и ты взрослая женщина. Она – дитя. Будь к ней добра и снисходительна. Она – хорошая, у нее золотое сердце. Я очень рад, что ты, наконец, меня поняла. Это был для меня настоящий кризис, но я все объясню тебе позже. Я не думаю, что я слаб, но это повлияло на меня очень сильно».

Это также произвело большое впечатление на Александру, когда она прочитала это письмо через несколько десятилетий. Нет сомнений, что Квислинг был занят той осенью своей работой для Нансена и попытками разрешить свою сложную семейную ситуацию. Всего за шесть дней до того, как он написал Марии из Болгарии, он был в Женеве в качестве помощника Нансена по работе, связанной с переселением армянских беженцев. В его женевских инструкциях было четко указано, что это назначение требует постоянных разъездов, насколько частых, что человек со слабым здоровьем вряд ли смог бы справиться с этим. К тому же необходимо было вести утомительные переговоры с сомневающимися беженцами и с правительствами с их постоянными придирками. Еженедельные отчеты, которые Квислинг должен был отправлять в Верховный комиссариат, в архивах комиссариата отсутствуют.

Ровно через месяц после его прибытия в Женеву, 12 декабря, Квислинг написал майору Джонсону письмо из Белграда (куда он должен был прибыть 6 декабря), в котором извинялся за то, что не смог присутствовать на встрече 30 ноября. Он объясняет это тем, что был болен и провел в постели почти все время своего пребывания в Вене, и до сих пор не очень здоров [100]100
  NB, Quisling Archives, Ms. fol. 3920:V (письмо от Л. Вольфа 12 ноября 1923 г.; письмо от В. К. 12 декабря).


[Закрыть]. Однако он, видимо, был не настолько болен, чтобы не встретиться с Марией. Да и Александра не заметила никакого ухудшения здоровья, когда встретилась с Видкуном и Марией в начале 1924 года.

Рассказ Александры

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости, когда я увидела Мару, которая стояла в моей комнате и оглядывала все вокруг. Я сразу же решила, что Видкун послал ее ко мне, чтобы рядом со мной был кто-то из знакомых!

– Это действительно ты, Мара? Как ты попала сюда? – воскликнула я и приподнялась в кровати, прижимая обе руки к моему быстро бьющемуся сердцу. – Ведь Харьков находится так далеко от Парижа!

Бросившись ко мне, Мара ответила:

– Да, но это длинная история. Я тебе все расскажу.

Затем она обняла меня и поцеловала с такой теплотой, что мне даже стало неловко, как обычно бывает, когда малознакомые люди слишком открыто выражают свои эмоции.

– Устраивайся на моей кровати как можно удобней и рассказывай обо всем. Когда ты уехала из Харькова и что делаешь здесь? Какие новости из дома? Я так рада тебя видеть!

Мы провели остаток ночи в разговорах о Харькове, о старых друзьях и, конечно же, о своей личной жизни. Как это обычно бывает со мной, я рассказала Маре гораздо больше о себе, чем это было необходимо, она же была более сдержанной. Она больше слушала, чем говорила, и затрагивала в основном лишь общие темы. Но я все-таки узнала, что она только что приехала из Харькова по поручению советских начальников Помгола. Она сказала, что является своего рода курьером, и привезла важные документы, которые нужны Видкуну в его новой работе на Балканах.

Из писем Видкуна я уже знала, что он, возможно, будет работать с Нансеном на Балканах, об этом он упоминал еще до того, как покинул меня в Париже. Мара также сказала, что работа заставляет Видкуна много разъезжать, поэтому некоторое время ей придется ждать дальнейших инструкций от него, после чего она получит другие необходимые документы в Париже и доставит их в его новое главное управление, где она будет работать секретарем.

Позже я узнала, что работа Видкуна была связана с несколькими тысячами армянских беженцев, которые спасались от турецкого преследования, и почти с таким же количеством русских эмигрантов, остатков побежденной Белой армии: офицеров, солдат и их семей, которые нашли убежище в Галлиполи и других лагерях на Ближнем Востоке. Советы теперь обещали им прощение, но большинство русских не верили этим обещаниям, поэтому предпочитали эмигрировать в Западную Европу, в Америку или даже оставаться в ужасных условиях заброшенных военных лагерей Первой мировой войны, которые им предоставили «благодарные» военные союзники. Все что угодно, лишь бы не подвергаться риску мести красных. Следовательно, нужно было долго уговаривать их, убеждать вернуться в Россию. Это и было задачей Видкуна.

Объяснения Мары казались мне вполне правдоподобными в то время. Меня не удивило, что она сделала советскую карьеру, ведь сказал же Ленин, что каждая кухарка может управлять государством. Наоборот, я считала, что Мару надо поздравить. С другой стороны, в глубине души я чувствовала себя уязвленной: ведь это Мара, а не я, вскоре увидит моего мужа и будет ему помогать.

Мара сообщила мне, что у нее имеются очень важные удостоверения Помгола и советский загранпаспорт. Однако в дальнейшем ее ожидали трудности, и это было неудивительно, поскольку к осени 1923 года Франция была единственной западноевропейской страной, которая разрешала въезд официальным представителям Советской России. Но в марте 1924 года и она закрыла свои границы для всех советских граждан. В то время ни одна страна не признавала Советскую Россию, поскольку все советские граждане и их деятельность считались подозрительными.

Мара сказала, что ее французская виза разрешает ей находиться в Париже короткое время, в течение которого она должна попытаться получить визу на Балканы для того, чтобы приехать к Видкуну. Естественно, в этом деле я никак не могла ей помочь. Я даже не знала, что для этого требуется, так как мой норвежский паспорт разрешал мне ездить и оставаться там, где я хотела. В конечном итоге Мара, кажется, устроила свои дела. Я была рада за нее и считала, что она добивается успехов благодаря своей способности убеждать. Например, ее впустили в пансион только потому, что она как-то сумела убедить швейцара в том, что она моя близкая подруга и ей необходимо увидеть меня.

Теперь она заявила, что хочет поселиться в моей комнате, поскольку в пансионе больше нет небольших и недорогих номеров. Мне эта идея была не по душе, но и возразить я не решилась, поэтому Мара обосновалась у меня. Я и не подозревала тогда, что она стала новой женой Видкуна, к тому же я чувствовала себя настолько изолированной от всех, кого я знала в Норвегии и в России, что искренне была рада видеть ее – единственное связующее звено с моей родиной.

Вскоре я узнала, что она не была настолько беспомощной, какой пыталась казаться. У нее, очевидно, было много денег, которые она щедро тратила на себя. Когда Мара поняла, что я заметила это, она сказала, что получает хорошее жалование и имеет достаточно денег для совершения различных покупок во время путешествия.

Мара пробыла в Париже примерно три недели, но я так ничего и не узнала о ее «служебных делах». Перед отъездом в Вену, где она должна была встретиться с Видкуном, она заняла у меня мой лучший чемодан. И я его больше никогда не видела. Но тогда, конечно, я этого не могла знать. Я попрощалась с ней так же дружески, как и несколько месяцев тому назад, когда она пришла на харьковский вокзал в день нашего с Видкуном отъезда. Я даже пообещала писать ей в Вену, надеясь, что она будет отвечать и сообщать мне новости о моем неуловимом муже.

И все-таки я подозревала, что за всем этим таится ужасная ложь. Мои подозрения вскоре подтвердились. Мара уехала в Вену, а я получила письмо от нашего общего приятеля из Харькова, который, изрядно рискуя, писал, что Мара – советский агент, работает на какой-то «Трест» и использует Видкуна для собственных целей. Несмотря на то, что я была политически малограмотна, чтобы понять все то, что я прочитала в письме, я пережила много тревожных дней, думая об этом предупреждении. Я боялась ошибиться, высказав необоснованные обвинения против Видкуна и Мары, я не хотела испортить мои отношения с ним. В то же время я должна была признать, что Мара может быть опасной.

Затем я получила письмо, отправленное из Вены, в котором говорилось, что Мара и, вероятно, Видкун вернутся в Париж в середине января. Осознание того, что Видкун может читать все письма, которые я писала Маре, нанесло еще один удар по моему и так ущемленному самолюбию. Мысль о том, что мой муж путешествует с Марой, оставив меня одну в Рождество, вызывала во мне сильную ревность. 17 декабря 1923 года я, совершенно расстроенная, написала Маре письмо.

«Моя дорогая девочка! Ты не представляешь себе, как я была рада твоему письму, а также узнать, что ты скоро будешь с нами. Я получила твое письмо во время ужина и так закричала от радости, что сидящие за столом люди решили, что я сошла с ума. Вчера я, Лили и Мушка пошли в замечательный ресторан выпить шампанского. Он был очарователен во фраке и выглядел, как они говорят, очень модно. По дороге домой у меня кружилась голова. Позавчера мы ходили в кино, а потом в ресторан, валяли дурака и много смеялись. Я не хочу долго рассказывать об этом. Когда приедешь, сама все увидишь. Наши рыцари счастливы, что ты приезжаешь. Я тоже в восторге. Мадам Глайз уже приготовила комнату для тебя, а профессор включил тебя в список студенток с 15 января. Ты сможешь заниматься ежедневно. Сообщи точное время твоего приезда, и мы тебя встретим. Как жаль, что в праздники мы не будем вместе. Я страшно скучаю по тебе, и как ты могла подумать, что я буду не рада твоему приезду.

Когда приедешь, расскажу тебе очень странные сплетни, дошедшие из Харькова до Парижа. Я смеялась до слез. Пишут, что ты работаешь на какой-то «Трест», но под чьим-то всемогущим покровительством. И злые языки говорят, что тебя несколько раз видели с капитаном, когда я была в Крыму. Ага, как вы смели, мадам, прогуливаться с моим мужем? Ну, погодите, как только приедете в Париж, я вам устрою такой скандал, что будет тошно.

Сегодня я получила телеграмму от тебя с обратным адресом в Бухаресте, но я не знаю, можно ли посылать тебе туда письма. Я отправлю это письмо в Софию, так как боюсь, что ты уедешь раньше. Поздравляю с праздниками и желаю тебе всего наилучшего! Целую тебя и моего неверного мужа Видкуна тоже. Жду тебя. Целую еще раз. Твоя Ася».

Какое счастье, что будущее нам неизвестно. Когда я написала письмо Маре как раз перед своим первым Рождеством в Париже, я не подозревала, что начинается новый тяжелый этап в моей жизни. Я считала, что в будущем эта завеса неопределенности и недоразумений спадет, и я снова вернусь к своей нормальной жизни с моим мужем. К жизни, где не будет места Маре.

Глава 22.ТРЕСТ

Заметки Кирстен Сивер

Письмо, которое Александра написала Марии 17 декабря 1923 года, было найдено среди ее бумаг. Душеприказчик Марии, адвокат Финн Трана, решил включить это письмо в архив Квислинга, находящийся в библиотеке университета в Осло, вместе с заказанным им переводом, который он изменил таким образом, чтобы содержание письма отражало то, что Мария и Квислинг открыто говорили о семейном положении Видкуна [101]101
  NB, Quisling Archive, Ms. fol. 3920:XI:9. Эта папка в настоящее время включает в себя английский перевод Юрьева и норвежский Сивер, в дополнение к тому, который был составлен переводчиком Трана.


[Закрыть]. Хотя письмо ясно показывает, что Квислинг, по сути дела, вернул Александру в страну, из которой он ее якобы спас, Трана (который был женат на члене семьи Квислинга) был убежден, что Квислинг женился на ней для проформы, и единственной его целью было дать ей возможность покинуть Россию. Поэтому норвежский переводчик Трана в письме заменил слова «моего неверного мужа» словами «моего псевдомужа». Адвокат и не подозревал, что это письмо было важным совсем по другим причинам, нежели те, из-за которых он сдал его в архив Квислинга [102]102
  Как Александра, так и ее норвежский адвокат Лapc Тобиассен получили полный отчет о встрече К. А. Сивер с душеприказчиками Марии Квислинг Финном Трана и Ральфом Фоссумом в Осло 24 марта 1982 года.


[Закрыть].

Задолго до того, как Александре стала известна вся информация о деятельности «Треста», а также сведения, содержащиеся в архивах Квислинга в Осло, она подозревала, что когда Квислинг отправил ее в Крым, он уже был вовлечен в сеть интриг настолько опасных и запутанных, что он скоро утратил контроль над развитием событий. Она также предполагала, что Мария была каким-то образом связана с этой игрой, потому что приятель Александры из Харькова писал, что в то время, когда она находилась в Крыму, Квислинга несколько раз видели в обществе Марии.

Также важно помнить, что Мария не появилась в жизни Квислинга до весны и в начале лета 1923 года. Если бы Квислинг был замешан в развивающихся интригах в более раннее время, то он не взял бы Александру с собой обратно на Украину, чтобы затем бросить ее на произвол судьбы в Париже. Александра и ее муж Джордж много лет, читая европейскую и российскую мемуарную литературу, пытались узнать, почему Квислинг разработал план, чтобы избавиться от Александры и представить Марию в качестве своей законной жены до того, как они во второй раз покинули Россию.

Планы Квислинга до его отъезда из России в середине сентября 1923 года не могли быть основаны на соглашениях с Нансеном, поскольку Нансен официально пригласил его поработать на Балканах 17 октября, то есть через несколько недель после того, как он выдал Марии нансеновский паспорт и бросил Александру в Париже. К тому же он явно заранее заплатил за комнату мадам Глайз.

Имеющиеся сведения позволяют предположить, что планы Квислинга строились на том, в чем он и Мария были замешаны вместе, и что высокопоставленные лица в украинском советском правительстве знали, чем они оба занимались. В противном случае Мария не смогла бы получить заявление Чубаря вместе со своим нансеновским паспортом. Однако нансеновский паспорт Марии и письма Квислинга той осенью к французским и австрийским властям относительно его «жены Мэри Квислинг» говорят нам только о том, каким образом Видкун и Мария сумели преодолеть первые трудности. Но не объясняют, почему они решили идти таким путем, и почему потом многие годы постоянно скрывали свое местонахождение.

Попытка узнать, что заставило Квислинга так рисковать своей репутацией, браком и карьерой, требует более тщательного изучения «Треста» и смысла заявления Александры о том, что Мара была замешана в его сложных играх.

Чтобы понять, почему украинские соорганизаторы «Треста» завербовали Марию в 1923 году, необходимо обратить внимание на тех людей, с которыми Мария работала в Харькове. Когда Александра прочитала архивные материалы, которая я [Сивер] нашла в Осло и в архиве Гувера, она была поражена частыми упоминаниями двух ее бывших начальников Помгола в 1922 году – Артамонова и Башковича.

Прошло много лет, прежде чем история «Треста» – организации, созданной в 1923 году по замыслу советской тайной полиции (ОГПУ), стала известна западным странам. В свое первое несчастливое Рождество в Париже Александра не только не знала о том, что Мария заняла ее место рядом с Квислингом, но она также не представляла себе масштабы тех советских интриг, которые теперь опутали ее собственную жизнь благодаря Марии. Совершенно не осознавая степень опасности, Александра, как будто ничего не случилось, в письме Марии спокойно сообщила о том, что ей известно о сотрудничестве Марии с каким-то «Трестом». По правде сказать, она была больше расстроена тем, что Мария и Квислинг проводили вместе время, когда Александра была в Крыму. У нее, конечно же, не было подозрений о связи Марии с ненавистным ей Башковичем, а также о том, что Мария под ложным предлогом «умоляла» получить должность, которую занимала Александра на коммутаторе в Помголе. Александра не знала, что Башкович остался в Помголе после событий, произошедших в марте 1922 года, которые должны были привести к смещению его с должности. Когда она увидела его на перроне в день отъезда из Харькова в 1923 году, она не предполагала, что еще с мая 1922 года он занимал более высокую должность и работал в другом здании. С этого же времени с ним начала работать и Мария.

По распоряжению Феликса Дзержинского, сотрудники ВЧК, впоследствии переименованной в ОГПУ, создали фиктивную подпольную организацию – Монархическое объединение Центральной России (кодовое название «Трест»), Через эту организацию они в течение нескольких лет «работали» с вождями русской антибольшевистской эмиграции, а затем заманили на советскую территорию двух злейших врагов советской власти – Бориса Савинкова и Сиднея Рейли [103]103
  Phillip Knightley, How the Russians Broke the Ace of Spies, Observer Review, April 12, 1922, стр. 49–50. Найтли пишет, что впоследствии все, за исключением одного человека, кто был ответственен за заключение и убийство Рейли, потеряли поддержку Сталина и были расстреляны.


[Закрыть]. Типичными приемами «трестовцев» были: проникновение обманным путем в ряды эмигрантов-монархистов, заверение их в том, что большевистская власть ослаблена и «Трест» поможет контрреволюционным деятелям совершать безопасные поездки в Россию, таким образом давая им возможность организовывать монархическое сопротивление большевикам.

Создавались псевдоантисоветские организации для того, чтобы узнать, кто клюнет на эту приманку. В прошлом данный метод был испробован царской секретной полицией и успешно применялся в течение нескольких лет. Очевидно, эта операция была самой успешной в истории шпионажа. В архивах КГБ содержатся многочисленные документы о деятельности «Треста».

«Трест» был хорошо замаскирован как Московская муниципальная кредитная ассоциация. По законам НЭПа, коммерческим фирмам была разрешена торговля за рубежом. Это позволяло «Тресту» получать деньги при помощи торговли, поскольку русские, выезжающие за границу под видом представителей Народного комиссариата торговли, могли приобретать визы и разрешения на временное проживание в европейских странах, обычно закрытых для советских граждан. Благодаря этому письма беспрепятственно переправлялись за границу и в Россию.

То же самое происходило с фальшивыми (а иногда и настоящими, но маловажными) документами, которые давали возможность ОГПУ получать иностранную валюту. Такие фальшивые документы фабриковали в России под покровительством ОГПУ, а затем продавали через своих агентов в Европе [104]104
  Kettle, Sidney Reilly, стр. 108-10; Lockhart, Reilly, стр. 138–151, 154-70; Woyciechowski, The Trust, Chapter 23.


[Закрыть].

Кроме того, «Трест» воспользовался огромным спросом в Европе на любые новости из России. Берлин был центром такой деятельности [105]105
  Robin Bruce Lockhart, Jr., Reilly, Ace of Spies, Penguin Books, 1967, стр. 149-50.


[Закрыть]. Поэтому очень интересен тот факт, что Артамонов выехал из Одессы в Берлин в августе 1923 года, а затем в Варшаву в декабре. Таким образом, Артамонов находился в разных европейских столицах в то же самое время, что и Квислинг, и Мария Пасешникова (вместе с ним или порознь). Все эти поездки предпринимались в период активной деятельности «Треста» по передаче сообщений между Россией и странами зарубежья. Ответы из Москвы на сообщения, отправленные из Парижа или Берлина, могли быть получены в течение недели [106]106
  Kettle, Sidney Reilly, стр. 110-11.


[Закрыть].

Чтобы обеспечить такую эффективность действий, требовались как деньги, так и курьеры, имеющие возможность свободно разъезжать под предлогом якобы законных поручений. Поэтому советские граждане, которые занимали официальные должности в Народном комиссариате торговли, такие как Артамонов, могли ездить не только из России за рубеж и обратно в Россию сравнительно свободно, но также разъезжать по Европе. Тем не менее путешествия по Европе могли вызывать много проблем у советских граждан, как показали трудности, связанные с паспортом и визой Марии. Более того, советские представители государственных организаций были легко узнаваемы и поэтому не подходили для выполнения секретных заданий. Доступ к европейскому дипломатическому паспорту или к любому европейскому паспорту был бы чрезвычайно полезен как в работе для получения денег, необходимых для деятельности «Треста», так и для контактов с белоэмигрантами.

Беспорядки на Балканах в 1925 году почти не отличались от тех условий, в которых Квислинг работал для Нансена в 1923–1924 годах, но это, видимо, не отпугнуло Марию, когда она приехала с документами, полученными от своего советского начальства. Просьба Чубаря к агентам ОГПУ и их коллегам на железных дорогах оказывать ей содействие в пределах России, а также ее нансеновский паспорт гарантировали Марии въезд во Францию. Но без дипломатического паспорта Квислинга, который, без сомнения, давал ему огромное преимущество, она не смогла бы ни ездить по Европе, ни оставаться во Франции для доставки документов и проникновения в белоэмигрантское движение с тем усердием, с каким она это делала. Без дипломатического паспорта Квислинга Мария Пасешникова вряд ли имела бы возможность скомпрометировать его таким образом, что он мог погубить свою карьеру, если бы все это стало известно Нансену или норвежским властям. Мужчина не может легко получить другое гражданство путем заключения брака, тогда как женщина в состоянии добиться этого, вступив в брак по настоящей любви или используя сексуальный шантаж.

Когда Квислинг и Александра в 1923 году вернулись в Харьков, Башкович и его соратники получили новую возможность привлечь нансеновского помощника. Это была блестящая идея – заставить Александру обратиться за помощью к Квислингу, в результате чего Мария получила работу на коммутаторе в Помголе.

Марию перевели в другое здание, чтобы она была ближе к Квислингу под видом знакомой его жены, которой он смог помочь, когда она так в этом нуждалась. Одним махом Мария стала не только находиться рядом с ничего не подозревающими Видкуном и Александрой, но теперь она могла еще и контролировать коммутатор, через который международные организации помощи по-прежнему были вынуждены совершать звонки, и она могла прослушивать их в любое время.

Привлекательные женщины часто использовались для заманивания мужчин в сети советской бюрократии, но Александра только со временем поняла, что появление Мары в ее жизни было результатом одурачивания Квислинга. Для нее стало очевидным, что Видкуна каким-то образом перехитрили. Но как это такого умного Квислинга могли так легко обвести вокруг пальца, ввиду того, что он неустанно говорил ей о верности и о необходимости избегать сплетен?

Вероятно, ответ состоит в том, что Башкович, начальник Марии, хорошо осознавал уязвимость Квислинга с момента его возвращения на Украину в марте 1923 года, когда их кухарка-шпион многократно замечала, что капитан и его жена не спят в одной кровати. Для того, кто ищет человеческие слабости для использования их в своих целях, этих сведений было достаточно, чтобы сделать неопытного Квислинга жертвой. Его репутация как помощника Нансена и воинское звание делали Квислинга уязвимым для шантажа.

Работа Марии секретарем у капитана, за которую он ее хвалил, вероятно, началась в конце апреля или в начале мая 1923 года. К этому времени она уже достаточно сблизилась с ним. 15 апреля Квислинг в письме Нансену жаловался, как трудно найти помощника, который будет ему необходим после того, как мисс Тидеманн вернется в Норвегию в конце следующего месяца [107]107
  NB, Nansen Archive, Ms. fol. 1988, RU3B.


[Закрыть].

Как показывают многочисленные документы 1922–1923 годов, Квислинг, нуждаясь в местных работниках, должен был использовать людей, одобренных местными советскими властями. Мария уже состояла на службе в Помголе, и было нормальным предложить ей работать с капитаном Квислингом.

Существует также рассказ Александры о том, как был нетерпелив Квислинг, отправляя ее с матерью в Крым. По словам приятеля Александры, Мария и Видкун проводили вместе время в ее отсутствие. Точная последовательность событий никогда не будет известна, но, скорее всего, соблазнение произошло до того, как Александра вернулась из Крыма. Были ли бесплатные билеты на поезд и пребывание в Крыму подарком «Треста», навсегда останется тайной, но можно предположить, что это так и было. Очевидно, что советские власти в Харькове спланировали все весьма тщательно.