Текст книги "Очень мужская работа"

Автор книги: Александр Зорич

Глава 7
КОЕ-ЧТО О БРЕДНЕ (ПО МОТИВАМ РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЙ)

 
Shooting up away and back,
A bit of guts is all that you lack,
Far behind the stable door,
I know you've met that horse before,
But I don't care for sky,
And this sure ain't no lie,
At the end of all the tracks and trails,
Dead Men Tell No Tales!
Dead Men Tell No Tales…
 

Motorhead

Крупный ништяк быстро обретает мощь легенды не только в Зоне, а легенда, как известно, срока годности не имеет никогда и нигде. Однако Зона усиливает всё, и легенду тоже, а значит, и ништяк. Особенно, если он оценивался в деньгах и безо всякой Зоны по-крупному.

Вот такими клубокомысленными загогулинами обожают начинать периоды настоящие писатели. Получается умно и возвышенно, в драматической тональности. Читателю кажется, что он писателя понимает, как родного, да и сам бы так мог, кабы было время чего-нибудь пописать.

За находку потерпевшего крушение самолёта, тела специально поименованного лица в нём и, главное, некоего кейса, долженствующего находиться рядом с телом, Выглядящий Солидно Человек, появившийся на Новой Десятке на исходе первой декады прошлого апреля, объявил вознаграждение в десять миллионов евро.

Объявлялось, бывалоча, и больше, но сумма была, конечно, достойная, не придраться. На дороге не валяется, с одного артефакта не возьмёшь. Поэтому, несмотря на неспокойную в Зоне погоду, поиски начались немедленно и после первых неудач (последовавших мгновенно) прекратиться, конечно, не могли.

За десятилимонным ништяком общество, после зимней Вспышки приунывшее, впавшее в спячку, поднялось как один, как на войну, как за пивом. Как будто новой крови хлебнуло под портретом Че Гевары.

Какой такой кейс, что за специально поименованное лицо в самолёте, откуда взялась авиакатастрофа, если над Зоной даже птицы не летают, – тоже было интересно. Мало ли, возможно, и десятка розовых – не предел. Старожилы, покумекав, спрогнозировали даже приток в Предзонье страждущих новичков, а те из старожилов, кто был поумней и чья репутация зиждилась на тщательно скрытом мародёрском прошлом, начали потихоньку переговоры с погранцами, чтобы, так сказать, постоять у раздачи, прикупив, как в старые недобрые времена, право досмотра возвращающихся. Издавна велось, что Матушка чаще всего именно первоходке позволяла вынести наружу крупный ништяк. Так что бархатные портянки и на сто рублёв огурчиков в зад всегда были для глупого удачливого новичка в Предзонье наготове, ибо хоть Земля планета и непростая, но века на ней всегда стоят средние, и какой честной пират не хранит в матросском сундучке тщательно справленный каперский патент.

Старожилы оказались правы, Земля маленькая, но Интернет большой – новичков привалило – все автостоянки забились до отказа. В Предзонье стало людно прямо как когда-то. Торговлишка оживилась по всем параметрам спроса и предложения. Точнее, наоборот. Праздновали до лета, ну а летом известно что началось. Но мы не о празднике, а о Бредне.

Было бы и справедливо, и статистически оправдано, натолкнись на Бредня впервые группа официально объявленных «спасателей кейса» или там одинокий испуганного вида первоходка беспокойного типа.

Вот только™ получилось иначе. Зона есть Зона.

Загадочный самолёт пропал 10 апреля утром. Выглядящий солидно помощник московского сенатора Гоги Миллиарда господин Семён А. Прилиплый, нервный, со вздрюченной охраной и с круглой десяткой евро чисто мытым кэшем, объявился на Новой Десятке и далее, уже в канун Дня космонавтики за ништяком вышли сразу четыре группы. Две группы от Нулимова (ведущие – Отец Февроний и Мирный Гадес), группа от Гения и Ко (ведущий – Лось) и группа Озефа. Неделю спустя Озеф вернулся – ни с чем, потеряв половину состава. Отец Февроний и Лось положили друг друга в бою, столкнувшись в Бутылочном Горлышке между Сосущим холмом и грейдером 18 Крупино – Колотунцы. Гадес так и пропал без вести, но речь, приходится повторить, не о них. Да и не о ништяке речь, всё равно никто никогда ништяка не поднял, зря сидел господин Прилиплый со своими миллионами в минусзвёздочном отеле «Ходила честный» аж до конца мая, ни разу не отважившись покинуть номер. А речь у нас пойдёт о Подфарнике, о первом столкновении Бредня с людьми. Уж какие в Зоне ему попались.

15 апреля группа под управлением Юрия «Подфарника» Бурчикова героически и совершенно сепаратно от популярной темы с самолётом вышла на сложнейший трек «Старая Десятка – Запад Монолита – Клин-Клинские поля».

Древний свободный сталкер Подфарник работал от себя. У него в Зоне было несколько очень труднодоступных точек, несколько раз в год дававших Подфарнику дорогие редкости. «Генеральскую чуйку» Подфарник натренировал, спасибо Матушке, за долгие годы мыканий, но большинство фирменных треков достались ему в наследство. В этот раз – финальный раз, как Подфарник решил для себя, – он вознамерился посетить «Прокрусту Копейкина», где пёкся у него «абсент», очень дорогой бинарный «длинношлейфовый» артефакт. Как раз должен был «абсент» созреть, вот Подфарник и собрался.

Около года назад Подфарник неизвестным способом заполучил крупную, трёхсотграммовую «полынь» и, не разменивая её на десять-пятнадцать тысяч евро, положил «на проценты». Для чего погрузил невесомое неизвестной природы изумрудное желе с резким горчичным запахом в «королевскую кашу». При хорошем раскладе продажа «абсента» могла принести тысяч сотни три. Подфарник был стар, собрался на покой, пенсионный ништяк готовил себе достойный.

«Прокруста Копейкина» жила в бетонном ангаре, когда-то принадлежавшем инженерной части Советской Армии, из работавших на ликвидации последствий в 1986-89 годах. Шесть километров от Монолита на запад по бывшим совхозным полям, густо заляпанным тяжёлыми местами, «сварками» и эффектными, но безопасными «живорезками» и «поляроидами». (Напрямую, через садовые хозяйства «Мирный атом» и «Отдых» билось близко, но «близко» и «быстро» в Зоне только в мечтах и сталкерских романах совпадает. Одичавшие сады никто и никогда не проходил, и никто не знал – почему. Свидетели не выживали.)

Но не аномалиями-аборигенами славилась земля эта Матушки. Славна она была тем, что подвергли её в 2015 году экспериментальной бомбардировке. «Программа уничтожения аномалий». Идиотски знаменитая операция «Клин клином», стоившая первому русскому генсеку НАТО карьеры и позорного часа общепланетной славы, а ракетным войскам Франции и ВВС Норвегии – крупнейших людских потерь за всю историю их существования и международного суда над их командирами – за «безответственное командование». (Один из процессов начался с заявления европрокурора, не скрывавшего злости и не стеснявшегося её: «Здесь вам не Россия, tovarischi генералы, не Северная Абхазия!» Жена откровенного прокурора была сестрой госпожи министра обороны Французской Республики, в результате скандала ушедшей в отставку.)

Расстрелянные поля с тех пор и назывались Клин-Клинскими. Название отлично перекликалось с названием кривого клинка «человеческой территории», глубоко вонзавшегося в тело Матушки с северо-запада. Клинок этот назывался «Клин Лубянский», и пройти по нему было ещё труднее, чем по садовому хозяйству «Мирный атом» – нейтралка Лубянского Клина охранялась сибиряками. «В Задницу мзду не засунешь». А застава называлась «Лубянкой» – официально. На ней начинал службу знаменитый генерал Пинчук, духовный отец Задницы.

Так вот, бомбардировка превратила вполне обычную, рядовую территорию Зоны в территорию повышенной недоступности.

«Обычные» неразорвавшиеся ракеты и бомбы валялись по Клин-Клинским полям в живописном беспорядке, боеприпасы же современные, в день «хэ» взорвавшись прилежно, «как учили», взрываться с тех пор так и продолжали; главным же украшением гекатомбы, её вишенкой, служил норвежский «турук», сдёрнутый Зоной с небес, целёхонький, аккуратно уложенный поперёк какой-то старинной бетонированной траншеи. – Внутри суборбитального бомбардировщика царила нулевая гравитация, а при желании – и умении – из баков его было можно наковырять сколько угодно топлива, если, конечно, к умению и желанию прилагается отвага, граничащая с безумием. В бомбардировщике жили трое зомби, орущие днями напролёт так, что в хорошую погоду их было слыхать на «Лубянке» – за шесть километров не самой ровной топографии. Старожилы толковали, что когда-нибудь зомби сообразят, как им вылезти, и вот тут-то и начнётся самое интересное.

Несмотря на концентрацию гитик и весьма неблагоприятный радиоактивный фон, Клин-Клинские поля прохождению поддавались. Самый старый маршрут был проложен здесь ещё во время войны «Свободы» и «Независимости» за контроль над Лубянским Клином. Несколько человек из «Независимости» были отрезаны боем от главных сил, и им, беспатронным, пришлось выбирать между окружением и расстрелом, Бермудским треугольником «Мирного атома» и – нехожеными Клин-Клинскими. Пошли по пашне. Один человек выжил. Через неделю по своим же гайкам и трупам товарищей вернулся к Монолиту, обременённый тремя заполненными под горлышко контейнерами: «Целина, чево вы хочете, нагибаться задолбался за ништяками!»

«Чуйка» у парня (имени его в анналах не сохранилось) была недурна, но вот мозги отсутствовали, как средний класс в Волгограде. Распродав-расшлёпав вынесенное, парень уволился из группировки, объявил себя вольняшкой, и его тут же подгрёб под себя известный мародёр Подполковник Копейкин. Подгрёб, подвязал, промыл, стряс с дурака карту целины, вывел в Зону, пустил отмычкой и, провесив трек, открыл им ворота в этот вот самый стройбатовский ангар, место потенциально золотоносное – высокое большое помещение. Тут же, через несколько минут, Подполковника Копейкина навестил супергерой Пипец, так как ангар занимала огромная «Прокруста», гитика на тот момент истории новая, невиданная, гайкой не обнаруживаемая. Это и был последний выход Подполковника Копейкина, мародёра из Кронштадта.

В группе Копейкина и начинал Подфарник.

«Прокрусты» – свето-воздушные аномалии – обожают зарождаться и жить среди высоких стен. Им особенно комфортно, когда стены есть, а потолок – чисто небо с вместо бра Луной. Норвежская крылатая бомба «фраг» попала в центр крыши ангара и расколола центральную плиту, а стены разве что дрогнули. Вторая бомба, дублёр, высокоточно пришла парой минут позже по тому же заданию и пробила уже пол, когда-то наскоро и неровно настланный строителями срочной службы поверх тонкой щебёнчатой подушки. Объединённые обломки, как нарочно, перемешались и легли так, что получилась удобнейшая для «Прокрусты» как бы ёмкость, как бы чашка, по-сталкерски – «горсть». «Прокруста» постепенно в «горсть» поднялась, расположилась, ёкнула и скоро превратилась в жирную, двухуровневую, вторую в Зоне по величине и мощности «Прокрусту», королеву «прокруст».

Через какое-то время любопытствующим мимоходом Подфарником было замечено, что на первом уровне «горсти», в бетонной как бы пещерочке, скапливается некая неопасная субстанция как бы небесно-золотого цвета, прозванная за внешний вид «королевской кашей». А через какое-то другое время, в другом месте и по другому поводу было открыто, что «королевская каша» многократно усиливает поведение и удлиняет «шлейфы» погружённых в неё артефактов. Такой как бы формалин неизвестной природы.

Для превращения «полыни» в «абсент» «королевскую кашу» «Копейкинской Прокрусты» и использовал сталкер Подфарник. Уже трижды.

За результатом третьего использования он и вывел в Зону свою группу – через трое суток после крушения умопомрачительного рейса RN-24777 и через два месяца после Вспышки-37, спасшей туриста Клубина и сумасшедшего трекера Тополя от озверевшего согласно генетической программе клона-пенетратора Серёжи «Фухи» Фухина, инвентарный номер такой-то.

В гоп-команде Подфарника было, кроме начальника, ещё пятеро истых потомков Адама и Лилит.

Вот их славные имена.

Отмычка Орясина (афроукр по расовой принадлежности), зрелые траченые ходилы Кутак, Ламалыга, Sleep и Гера Джихад. Между ними и намеревался разделить свои треки Подфарник.

Издавна, с незапамятных времён Подфарник слыл ходилой здравомыслящим, поскольку по всем меркам был очень осторожен a.k.a. трусоват. Ввиду многократно усложнившейся после Вспышки аномальной обстановки в Зоне, он не среагировал на посулы господина Прилиплого и своим близким реагировать не позволил. Реализация крупной единицы «абсента» (на нужды экспериментальной a.k.a. аномальной медицины) могла до Вспышки принести около двухсот тысяч евро, Вспышка же подняла цены значительно. «Абсент» у Подфарника исправно покупался – в районе Чернигова на нейтралке с грехом пополам и совершенно самоотверженно работала японская научная экспедиция, одно из немногих внятных подразделений мировой науки в ЧЗАИ. Начальник экспедиции и её спонсор, самурай Macao Мураки, профессор Кунаширского университета, в прошлом – космонавт, очень хотел победить наконец рак. Обычно с Подфарником сходились они на двухсот, нынче сошлись на двухсот семидесяти – с бонусами за предполагаемые потери: «Ну ты сам, узкоглазая твоя душа, гля, чего в Матушке творится, так что триста ты имей в кошеле, in that order. Не-не, ты свои карточки на холодильник лепи, я человек старообрядный, ты давай налом».

Впоследствии Подфарник вслух крыл себя за лишние слова – в Зоне действительно творилось чёрт-те что. Как сказано, так и хожено.

Группа Подфарника достигла ангара в полном составе, но почти без патронов и в самом скверном расположении боевого духа. Действительно, Матушка прямо озверела. По сути, знакомый трек пришлось торить заново, на ходу приобретая необходимые для выживания новые знания и корректируя старые. Если бы не влажность воздуха, в тот день достигавшая процентов шестидесяти, не дошли бы вообще никуда. Это было очевидно.

По пути Подфарник не раз пожалел, что вообще вышел, дважды укусил свой язык и питать надежд на возвращение в том же составе не смел. Группа чувствовала себя ещё хуже.

Отмычка Орясина пребывал в клинически классическом реактивном состоянии, приятели Sleep и Ламалыга уже почти в открытую шептались между собой и вели себя вызывающе, то есть – отчаянно. Кутак непрерывно молился, а Геру Джихада, человека обычно простодушного, впервые на памяти Подфарника пробило на лингвистический понос, и пришлось сообща сломать ему рацию, закрыть шлем и чеку в замок вставить.

Так что, как говорится, лишь «вальтер-31» под кирасой спецкостюма согревал душу Подфарника, тешил её, полнил надеждой…

Последний привал перед броском к ангару через ров, остатки забора, плац и руины казарм сделали в «стеклянных кустах» – по ходиле реперная точка RRG-851, триста одиннадцать метров до южного угла ангара.

Открыли большую банку с килькой в томатном соусе. Не вываливая содержимого (чтобы банка прямо в руках не превратилась ненароком в «семьдесят седьмую»), прямо поверх удушенной рыбы надавили геля из пакета, подожгли. Собрали из половинок «сталкерские кружки», набили их «сникерсами» и «путлибами» по вкусу, Кутак собрал из проволочек «шаровню», заставили «шаровню» кружками, а под неё подсунули две горящих Coghlans Camp Heat Fuel. Жрать хотелось неимоверно.

Молчали: запасы мата кончились на треке, мысли, соответственно, тоже. Ждали еды, молчали. Лишь Гера-Джихад в гулкой тишине спецкостюма нёс свою чушь, рассказывал вентилятору о детстве, любимой сестре и рыбачьих рассветах на брегах Азова. Вдалеке, в тумане, выли норвежские зомби.

«Чечнявица» заплавилась, закипела. Вынули чеку у Джихада, дали открыть шлем. Показали ему автомат, предупредили последний раз: «Шепчи, если невтерпеж». Разобрали кружки, сдвинулись над килькой. Принялись хлебать «чечнявицу», сосать орешки, доставать ложко-вилками из оранжевого варева горячие рыбьи сопли, сглатывать их. Хлеба не было.

– До ангара хоббитать пойдёт Sleep, короче, – сказал Подфарник. – Орясина в забылке, всем видать. Не хер полыжить, братва, – на косяке рывок не взять. Sleep, короче, тебе прямо идти, in that order. Не криви морду, ты знал.

Sleep засопел. Со спичек, брошенных вчера, выпало ему, Sleep'y менять Орясину. Спички в Зоне не спорят.

– Так, а что Орясина? – спросил Гера Джихад простодушно, как будто Орясины и рядом не было. – Отливаем его?

– То ещё! – сказал Подфарник Гере вразумляюще. – Какое там, в рот нехороший, в ангаре будет? Будет Орясина делать судьбу в пещерке, короче… Ну ты смотри, братья, что с Матушкой творится! Как сбесилась. Если б не туман – никуда бы не прошли… Короче, на вожжах пущу поперёд Орясину в ангар, но до ангара – ты торишь, Sleep. Эй, ты слы?.. Расходовать человеческий и хоть какой ресурс надо с толком, братья. И так патронами скудахтались. Ещё и живого человека без толку отливать? Нет, короче. Не даю, как старший, своего позволенья, in that order… Ламо, ты посматриваешь, не затык?

– Посматриваю, дядя Вася, – откликнулся из-за кустов назначенный на фишку Ламалыга.

– Собирались же на Новый год, дядя-ёжа… – с досадой сказал Sleep.

– Собирались… Да не готово ж было! Да и один хер, короче. Зону с осени трясёт. Ты посмотри на Десятку, сынове, добрых людей как корова языком. Остались одни мы, и такие же. Чуйка, братья!

– Только чуйкой жив не будешь! – сказал Кутак с выражением.

– Пацан говорит, – подтвердил Подфарник. – Ничего. Справимся, вернёмся, я до трёхсот пятидесяти догоню ништяковые. Отъедем, братья, в тёплые страны, пока Матушка не кончит, не боитесь, in that order. Я, в рот нехороший, родился в одна тыща сорок седьмом году и до сих пор, спасибо Матушке, живой, короче. И дальше жив, бля, буду.

Докушали скудное полезное в молчании. Подождали пока поест Ламалыга. Заставили Орясину проглотить десяток шариков с валериановым настоем. Убрались за собой. Оправились, сменили прокладки. Привстали, осмотрелись. Влажных коконов сгущённой атмосферы на пути к воротам виднелось два, это были тяжёлые места, нестабильные, неровные. Новые. Чёрта с два их можно было бы выбросить гайками – кабы не туман. Влажный денёк выдался, спасибо, Матушка, обозначила сама… Подфарник действительно в этом году справил девяностолетие, он был одним из трёх живых до сих пор помеченных здоровьем сталкеров и рекордсменом среди них; впрочем, долголетие было едва ли не единственным Подфарниковым достоинством. Начавший выходить в одиннадцатом году, он сравнительно недавно дозрел до ведущего, «чуйкой» обладая рядовой, а характером неверным. Стучал, впрочем, он всем мыслимым международным и национальным скурмаческим организациям при Зоне, о чём общество, конечно, знало, знало от Подфарника самого, поэтому его и не трогало, используя порой в качестве сливного бачка антикварной фирмы «Павел Буре». Даже писатели его сторонились. Так что ход в группе Подфарника направляли обычно либо Ламалыга, либо Кутак. Главным богатством Подфарника были его треки.

Двинули. Sleep благополучно дотянул группу до ближнего к кустам угла ангара. Было около часу дня. Здесь надо было постоять и принюхаться. Постояли, принюхались, зорко озираясь в тумане. «Прокруста» пахла очень резко, ядовито, но обычно сквознячок продувал ангар от ворот к задней двери, выбитой взрывом, отсюда – туда, и обходились добрые люди респираторами. Была надежда и сегодня. Никому не хотелось герметизироваться сегодня в Матушке. И воздушные токи теряешь, и микрофон – не родное ухо, конечно, и запах, если что, не поможет, не упредит, и общаться тяжело, когда надо, – «Прокруста» радио слышит.

Воняло гадостно. Сквозняка не было.

– Ладно, в рот нехороший! – сказал Подфарник хрипло, захлопнул шлем, защёлкнул перчатки и, взяв Орясину за шиворот, толкнул его перед собой. Когда они проходили мимо Джихада, тот перекрестился – и католически, и православно. Он считал, что так вернее. Миновали Sleep'a.

– Дядя-ёжа, ты его хоть загерметизируй, – проворчал Sleep в спину Подфарнику, точнее – в ухо ему, в наушник. Подфарник даже и не отругнулся. Если что в ангаре не так, выжить Орясине проще с голыми головой и руками. Ненамного, но проще.

Всё, Орясина был теперь в авангарде.

– Стоять! Снимай манатки, хоббит! – приказал Подфарник шёпотом. – А вы все – ждите меня, in that order! Глядите на затык, гадство, если что, не пугайте до упора. Контейнер передаст мне Кутак. Кутак, будь готов, продвинешься к воротам. Ты снял, Орясина? Ламо, ты, наверное, его баг прибери. Ну с богом. Про «сторожку» не забудь, напоминать не буду. In that order, в общем. Пшёл!

Орясина заскулил и упёрся. Подфарник без лишней злости сунул ему в ухо пламегаситель «терминаторского» AR-180. Сильно сунул, ободрал.

Орясина сдался.

Шагнул.

Прошёл вдоль закрытой створки ворот по вытоптанной в щебёнке тропке. Остановился, заглянул в ангар. Обернулся. Пятнистое коричневое лицо его было сведено судорогой, лошадиный рот с огромной щелью между передними зубами оскален. Но он смог помотать головой вниз-вверх-вниз и произвести руками жест, похожий на «чисто». Подфарник ободряюще улыбнулся ему и показал стволом: «вперёд!»