Текст книги "Очень мужская работа"

Автор книги: Александр Зорич

Напугали до отчаянья. К счастью, не до сумасшествия.

– А правда, что Френкель дарил Космонавту всяких виртуальных зверюшек? – спросил вдруг Влад. – Игрушки?

– Что? – не понял Комбат.

– Правда, что знаменитый сталкер Генрих Френкель дарил Космонавту виртуальных зверюшек?

– Погоди, Влад, – сказал Комбат. Отщёлкнул за ушами упоры, скинул шлем за спину и, присев на корточки, медленно протянул к щенку руку ладонью вниз. – Глаза привыкли к темноте почти мгновенно – да, сталкер Комбат включился на полную. Мороз был градусов семь-восемь, и сталкер Комбат автоматически пометил в логе: если придётся открывать шлем в Зоне – делать это надо с пониманием, поскольку пар. – Фьють-фьють, потеряшка глупая. Ко мне!

Щенок взвизгнул с таким облегчением, что «как же долго я вас искал!» прозвучало практически по-русски. Он с места прыгнул в Комбата, три с половиной метра по восходящей кривой преодолев, словно пуделиный Бэтмен. Комбат поймал его за ошейник, встал, поднял на уровень глаз. Щенок висел, как сопля, только животик ёжился. Кобелёк. Глазами пёс ел Комбата с эффективностью землечерпалки Liebherr. И молчал. Пёс-сталкер. Путь самурая. Любимый Тополев фильм. Любимым фильмом Комбата был Papillon.

Одно время, говорили старые псы-сталкеры, да, пытались таскать с собой в Зону собак. Вроде как на минное поле. Зону довольно долго полагали этаким минным полем, было такое стыдное дело. Миноискатели таскали, всякие там лазерные дальномеры, локаторы волокли, один – втроём… и – собак. Зачастую именно волочь несчастных псов приходилось.

«Интересно, – подумал в который раз Комбат, – сколько же нас здесь погибло всего, людей? Так-то нас, людей, немного при Матушке во всякий отдельный кол времени, но ведь и знаем мы не про всех, и счёт-то ведём только вернувшимся… Ведь тысяч пять-десять наверняка тут легло за тридцать лет? Не больше пятнадцати, конечно».

Мелочь.

Не всё так страшно и отчаянно.

– Я возьму его с собой, – сказал Влад. – Но называть никак не буду.

– Правильно, его же уже зовут… Бигз. Или Багз? На ошейнике написано. И номер хозяина там есть. Российский, кстати. Получается, мародёрствуем.

– Хозяин потерял его. Разрешите мне взять его, Владимир?

Комбат повернулся с пуделем к Владу. Оказывается, Влад и сумку свою приоткрыл заранее для щенка. Мельком Комбат заметил в сумке какие-то плоские блестящие… тряпки? И руку уже протянул. Уверенно протянул. Хозяйски. Комбат ощутил ужаснувшую его самого потребность взять и свернуть собачке шею и только потом отдать Владу.

«Н-да, – подумал он. – Довели меня, сталкера, бедного ходилу, благодетеля человечества, одинокого мотылёчка-хлопотуна, радиоактивные дети-мутанты… Да, а что он там про Генрих спросил?..»

– Не знаю, как и чем Френкель Вот Тольку подманивал, – сказал Комбат. – Лично я его ничем не подманиваю. Он меня просто так знает. Кто тебе рассказал про Френкеля?

– Реакция у вас действительно сталкерская, Владимир Сергеевич. А Генрих Френкель – что ж, известный сталкер. То есть международный преступник.

Комбат покачал головой.

– Генрих ненавидел, когда его называли «сталкер»… Полправды, ведомый, ты мне сказал.

– Гораздо меньше, чем полправды, Владимир Сергеевич, – сказал Влад.

Хоть бы улыбнулся…

– Епэбэвээр… как ты мне надоел, ведомый, – выговорил Комбат. – Не так страшны в Зоне спецэффекты, как непонятки.

– А спецэффекты вам понятны?

– Спецэффекты мне по барабану, – сказал Комбат, испытывая новое жгучее желание – сесть, где стоит, и никуда и никогда не ходить, мхом порасти. Пока Влад не удалится куда-нибудь за горизонт. Порасти водорослями. Как подводная лодка. – Мне они по барабану, потому что с ними ясно мне, что делать. А вот с тобой что делать…

– По условиям задачи. Вести меня по определённому маршруту. Я буду хорошо себя вести в Зоне, Владимир Сергеевич, обещаю. – Влад опустил руку. – Вы отдадите мне пуделя или нет?

– Я с тобой и так половину значимых ритуалов нарушил… Спасибо тебе, ведомый. Красиво мы выходим. Никто и никогда красивей не выходил! С такими паузами и с такими нарушениями. Матушка ждёт меня с распростёртыми объятиями.

– Ритуалом больше, ритуалом меньше. Матушка не заметит. Я почему-то уверен.

– Да я уж понял. Трын-трава тебе не расти, голегром тебе по пояс. Не был в Зоне – не зови её Матерью.

Влад вздохнул, аж гэйт рации сработал.

– Мы не задержимся из-за пёсика в любом случае, Владимир Сергеевич.

– Это я не понял, – сказал Комбат.

– Ритуал по выведению щенка из Зоны мы игнорим по умолчанию. Нет сегодня никакого хода назад. Есть ли пёсик, не было бы его. Собственно, ему повезло, я придумал ему применение… Вы ведь давно уже сообразили, Владимир Сергеевич, что я не обычный… турист.

– Ничего я не сообразил и не собираюсь соображать! – От страха… да-да, именно от страха, слова из Комбата выходили… нагло-угрожающие, беспомощные. – Бери свою собаку! И давай топай уже, трах-тибидох-тах-тах, трижды тремя «семьдесят седьмыми» крытая изнасилованная мышь!

Щенок перешёл из рук в руки без малейшего писка, будто был не щенок, а заинька. И в сумку поместился без протеста. Влад застегнул наполовину молнию, поднялся с корточек, подхватил сумку, с неудовольствием поправил автомат. Двигался он, конечно… как Майкл Джексон. Здесь у Комбата случилось что-то вроде момента истины. Озарило его, окатило откровением, как из ушата: если он, жестокий и великолепный сталкер, старейший ходила, искусный добытчик преудивительных и необычайных чудес аномальной натуры, старый добрый Комбат, если он сейчас допустит ещё одну очередную, навязшую, тошнотворно-томительную паузу, грёбаную интеллектуальную мексиканскую ничью, мать её, рефлексию достоевскую, ещё одно столкновение традиции с прогрессом, прошлого с будущим, аномального с нормальным – в истерику он, Комбат, сорвётся, в этакую дешёвую, из аматёр-кинематографии интернетной, истерику с матом стеснительным, стрельбой веером в слоу-мо по направлению к горизонту, и ногами ещё будет топать. С брызгами. Хотя нет, без брызг: морозно.

Он сказал:

– Так, о'кей, ведомый. Вечер сантиментов закончен. Комбат плаксивый стих сдал. Делай что хочешь, только от курса не отклоняйся и молчи. Да, о «молчи». Если потребуется тишина, – а она потребуется, – а щенок твой примется скулить там, лаять, давить его будешь ты, без приказа, моментально и насмерть. Без колебаний и прочего. Ясно?

Влад молчал. Смотрел на Комбата и молчал.

– Ясно, я спросил?

– Ясно.

– Вперёд тогда, если ясно. Туда. В ту сторону.

Кажется, Влад опять удивился.(«Или я себя обманываю? – подумал Комбат. – Или даже утешаю?») Опять Комбат повёл себя неожиданно. Но это неожиданное поведение Комбата Владу наконец пришлось по душе. (Если есть она у него, и есть ли она вообще?) Одобрило чадо Зоны неожиданное поведение ведущего. И – Влад улыбнулся, да так, что, будь на месте его сестра-близнец, Комбат тут же бы и влюбился, оголтело и навсегда. Ну и слова в голову лезут. Не влюбился бы, конечно. Но воспылал бы. Страстью бы воспылал. Красивые дети у Зоны.

Наваждение…

Комбат отвернулся от Влада, вытянул шею, чтобы подальше из шлема лицо высунулось, и врезал себе кулаком в лоб. Хватит уже, уже хватит!

– Я пошёл, – сказал Влад.

– Без оголтелости давай, – сказал Комбат ему в спину. Чисто чтобы слово за собой оставить. Крайнее.

Полтора километра нейтралки они пересекли за пятнадцать – двадцать минут, двигаясь по направлению прямо на Чернобыль. Обычно Комбат на проходке нейтралки присматривался к ведомому, как он идёт, насколько управляется. Несколько команд, пару раз положить ведомого, где погрязней… С Владом ничего такого делать не понадобилось. Не первый год когда людей выводишь – «чуйка» вырастает и на людей, не одними спецэффектами она, «чуйка», питается… Как у опытного водителя, что норов машины постигает, не трогая её с места, – по звуку двигателя, по динамике руля, по отзывчивости педалей…

Влад был лучшим ведомым из всех у Комбата бывших. Из сотен. Да, из сотен. Больше двухсот ведь их было. Ничего себе! Комбат сообразил впервые в жизни, что из сотен. А потом он подумал, не подведением ли итогов он занялся, подсчитывая своих ведомых, но тут Влад пересёк терминатор и без команды остановился, и Комбат выругался, потому что остановить ведомого должен был он, ведущий, и не в Зоне, а десятком шагов ранее.

– Я вышел, – сказал Влад, не оборачиваясь.

– Прямо и направо, по бровке, – сказал Комбат и откашлялся. – Как понял?

– Понял правильно, – сказал Влад.

Несколько минут они двигались параллельно, Влад – по Зоне, Комбат – ещё по нейтралке. Чёрт знает, чего он ожидал. Но потом показалась страшенная чугунная скамейка, знаменующая собой вход на территорию свалки уборочной техники, Комбат скомандовал: «Стоп!», сделал несколько шагов и вышел сам. «Вышли сала!»

Было четыре часа утра.

Глава 9
КОМБАТ: ТАКОЙ ЖЕ, КАК И ВЫ

 
Remember when we did the moonshot
And Pony Trekker led the way
We'd move to the Canaveral moonstop
And everynaut would dance and sway
We got music in our solar system
We're space truckin' round the stars
Come on let's go Space Truckin'
The fireball that we rode was moving
But now we've got a new machine
Yeah Yeah Yeah Yeah the freaks said
Man those cats can really swing…
 

Deep Purple

– Замолчали вы что-то, инспектор.

– У меня есть одно замечание, но я жду, пока уважаемый Комбат напьётся. Есть подозрение… прошу прощения за игривость тона, господа.

– Поставь стакан осторожней, Тополь… Полноте, инспектор, не надо извиняться, что мы, бабы, что ли… Тем более – вокодер у вас там. Какая там «игривость тона» – булькаете на одной ноте, хуже чайника. Действительно, интересно же посмотреть, как мы отправляем естественные потребности.

– Наоборот. Вправляем.

– Не умничай, братец. Так что у вас там за замечание, инспектор?

– Вы рассказываете почти исключительно про себя, Владимир Сергеевич. Как истый интеллигент. Помните такое слово? Эти люди, помимо остального, отличались в быту и творчестве способностью в любой дискуссии переводить разговор на себя. Поведать о своих чувствах. Этакий исповедальный баттхёрт.

– Га-га-га-га-га!

– Уели! Чёрт, неужели так и было?

– В натуре, старина! Главное, сколько лет я никак понять не мог, почему меня всегда так ломало с тобой общаться!

– А теперь, стало быть, ты прозрел, да?

– Ну нет же худа без добра.

– Ну и отрежь свою голову, а я разобью её о стену.

– Я прошу прощения, Владимир Сергеевич. Но мне действительно давно хотелось вас оборвать.

– Ну так и обрывали бы.

– Не злитесь.

– А-а-а-а-а!.. Да что я вам, баба, действительно, меня утешать?! Зарапортовался – заткните, и дальше пойдем!

– О'кей. Так вот. С вашими личными впечатлениями более-менее ясно, тем более что вы о каждом из них рассказали несколько раз. Задаю вопрос: о чём конкретно спрашивал Влад?

– Хм… Он спрашивал… Обычные, нормальные вопросы. Например, он спрашивал, что происходит с техникой, на которой сталкеры выезжают к Матушке. Не спрашивал, собственно… Он выразился примерно… вроде того… мол, непонятно ему, почему нейтралка не представляет собой сплошную автостоянку. Это я уже «Сузуки» выкатил из старого бункера и заряжал аккумулятор от «кролика». Он и разразился. Я объяснил ему.

– Так, понятно, что ещё?

– Потом… да, уже на окраине Лелёва по курсу выпал «битум», и я остановился переждать, пока рассосётся. Ждать пришлось часа полтора, «битум» был очень свежий, и мы разговорились. О погоде, о треке. Он спросил меня, читал ли я статью «Зона: крыша мира или Марианская впадина?» Я не читал. Тогда не читал, в смысле. Дома нашёл, прочитал… Экстремальный туризм, так сказать, против международной науки. Хотя посыл и верен, сама статья – чушь. В Марианскую впадину, если мне память не изменяет, как раз частное лицо спустилось, на частные денежки… Да и Эверест не государство осваивало. То есть я китайцев не беру, конечно… Вы что хотите узнать-то?

– Я хочу узнать всё. Об оружии вы больше не говорили?

– Да нет.

– Правильно ли я понял, что нежелание нести оружие он никак не объяснял?

– Правильно поняли. Немотивированный отказ.

– Просто вы были довольно невнятны, описывая спор по поводу оружия.

– Я понял. Немотивированный отказ, раздражённое согласие после моего ультиматума.

– Как с надоевшим ребёнком, верно?

– Епэбэвээр, да! Как с надоевшим ребёнком, точно так. Инспектор, я делюсь информацией, а не исповедуюсь.

– Вообще-то, Комбат, это и есть информация.

– Тебя, нежить, не спросили.

– А ты прапорщик-надомник.

– О'кей, сталкеры. Владимир Сергеевич, продолжайте. Как вы шли, что делали, чтобы дойти… Отчётным манером, если возможно. Всё-таки не исповедь, вы ведь правы. Время занимает.

– Вы знаете, вообще-то, Комбат ничего не делает зря.

– Твою мать, у тебя что, стокгольмский синдром, что ли, епэбэвээр?!

– Что такое «епэбэвээр», объясните мне наконец, сталкеры!

– А вот, торчит сам автор, он вам пусть и объясняет. Он, похоже, на вашей стороне, господин скурмач.

– Не скажу, хоть отрезайте меня.

– Н-да. Свалились в трёп и флуд. А я за вами. Устали мы все, что ли?

– У вас тоже стокгольмский синдром. Не будете интеллигентом дразниться.

– Вы так говорите, как будто быть интеллигентом плохо, Пушкарёв.

– Сами же обвинили меня в самовыпячивании.

– Наличие баг не означает отсутствие фич.

– Ага. Бага в фиче, фича в баге, не забыть бы про овраги. Вы что кончали, инспектор?

– Скажет: секретная информация…

– Это секретная информация, благодарю вас, господин Уткин. Итак, Владимир Сергеевич, вернёмся к делу. Трек, транспорт, события на маршруте, итог. Насколько я понимаю, маршрут должен был быть довольно нетрадиционной ориентации.

– Смешно. В Зоне, господин инспектор, традиционной ориентации не существует в принципе. Есть… точнее были… были более-менее натоптанные тропы к областям, богатым либо артефактами, либо охотой. Думаю, все эти беллетристико-научные трели о «сетках аномалий», «дыханиях Матушки», «розах выбросов» мы обсуждать не будем, хорошо? Поскольку взрослые люди, не учёные по рекламе, не писатели.

– Ты ещё «детекторы аномалий» вспомни.

– Самое то. Из того же йоперного тиатера. В общем, по Матушке хорошо натоптана только область старой тридцатикилометровой зоны отчуждения. Эпицентр – ЧАЭС. То есть Припять, Старая Десятка, Чернобыль первый и окрестности. Малый туристический набор: станция, Монолит, Свалка один, Болотное Болото. И от жилья недалеко, и, в принципе, совпадает с одним из эпицентров Выброса-2006. Стабильных аномалий много, свалок и мусора навалом, так что материала для зарождения и развития артефактов – непочатый край. Гадства, наоборот, мало, если не считать популяцию контролёрской мрази, ну это понятно, поскольку Хозяева приманивают. Ходить можно. Тем более что мы говорим о реальности, а не о фэнтезях про сталкеров. Из ста произвольно взятых гитик смертельными, злыми спецэффектами обладают не более десяти-двенадцати. Надеюсь, вы отличаете реальность от торговли пирожками с мертвечиной, господин инспектор.

– Отличаю.

– О'кей. Почти непроходим район белорусского эпицентра. Заповедник, Полесье, весь северо-запад – как раз там царит зверьё, страшное место, гиблое, набор аномалий небольшой, но плотность очень большая. «Психушки», «гейзеры», «китеж-грады» встык один к одному. Радиация. Непопулярные места. Болота, вы понимаете. И очень, очень много трупья.

И – русская Зона, Курский Язык так называемый, или Курский Коридор. Горы, леса, но очень много старых военных баз. Злые Щели. Электричество. И «триллеры». Царство «триллеров».

Так что, если бы я расставлял области по опасности, я бы русский эпицентр поставил на первое место, Полесье и весь северо-запад – на второе, центральный эпицентр, то есть собственно Чернобыль, – на третье. Ну а юг, юго-восток – Чернигов, Харьков – считай, почти курорт. Нейтралка широкая, до десяти километров доходит. Недаром вся инфрастуктура Экспедиции и все штабы, кроме Задницына, именно там и окопались…

– А слыхали, кстати, как в десятых годах афганцы с албанцами на паях пытались через русскую Зону наркотрафик в Европу наладить?

– Блин, Тополь! Ты же не в кабаке писателю Гуинпленову басни для бестселлеров продаёшь! И не афганцы с албанцами, а…

– Господа, не будем отвлекаться. Дело с наркотиками мне известно.

– А что, а я как раз по делу. Я к тому, что там очень зомби много, по русскому направлению. Они, наркомы бывшие, потихоньку к нам-то и спускались, оттуда – к Припяти… На своём тепловозе… А куда вообще делся состав с травой, выяснили? Триста же человек разом!

– Как – куда? Матушка, господа, Матушка. Мяч круглый, поле квадратное. Зона есть Зона.

– Оп-па.

– Сам напросился, Тополь, да?.. Обтекай. Но, инспектор, вообще-то, Костя прав, «русский фактор» очень значим в Зоне. После истории с «нарковозом».

Продолжаю. Путь наш с товарищем Владом лежал на тот берег Припяти, к Красным горам, конкретно – к озеру Добруша. Выход сам по себе дальний, тридцать-сорок километров по прямой, а со всеми траверсами-переправами, со всеми экивоками – пятьдесят-шестьдесят – к гадалке не ходи. Надо было обеспечиться колёсами. И я погнал ведомого сначала к известной мне нычке с транспортом.

– Вы хотите сказать, что, отправляясь к Космонавту, вы всякий раз форсировали реку? Френкель – форсировал реку? Вы меня за кого принимаете, Пушкарёв? За писателя действительно?

– Колись, Комбат.

– Ну да, да. Да. Припять нельзя перейти. То есть можно, но не там… и не форсировать, а перепрыгнуть… Неважно. Вот Толька действительно жил у Добруши в своей бочке-звездолёте с невесомостью. От нас туда, по Матушке напрямки добраться невозможно. Нет такого хода, действительно.

Но они с Френкелем сделали себе связь.

– Я так и думал. «Дупло»?

– Нет, не «дупло». «Дупло» через воду не бьётся, господин инспектор по делам Зоны, дети знают. Другая штука. Генрих никак эту систему спецэффектов не назвал, но, безусловно, она разновидность «глаза Мацумака». Я такое вот только раз и видел в Зоне… Давайте я по порядку?

– Только помните, Пушкарёв, что вы не заявку на грант озвучиваете.

– Я завяжу себе узелок на платочке.

– Виндзорский…

– О! Ггг. Ну наконец-то хорошо сказал, в кои-то веки.

– Ходилы, вы уже ох…и решительно. Как будто у вас время не выгорает, ведёте себя.

– Я его решил проверить, вот как вас.

– Кого?!

– Влада. Я продолжаю уже. Я ему так же, как и вам, прогнал про пятьдесят километров и про реку на пути.

– Так.

– Ноль эмоций, но у меня сложилось впечатление, что он сразу мне не поверил.

– Как будто знал, как идти? Но он же удивился, узнав о Космонавте? Я так понял из вашего же рассказа.

– Положим, это вы удивились. Наложилось у вас. Не создалось у меня впечатления, что он удивился. Скорее, он удивился, когда я сначала начал жевать мякину про подкуп охраны, потом про тяготы и лишения моего способа хода в Карьер… И с собакой он сообразил моментально.

– Кто ему мог рассказать про Космонавта?

– Ай, б-блин!..

– Вы так пожимаете плечами, Комбат?

– Комбат, а можно поменьше страсти?! Блин, ухо!

– Е-пэ-бэ-вэ-эр-р-р! Чтоб эту Зону… впотьмах растраханную… с кривыми окольными… с параллельными пер-пен-ди-ку-лярными… в пыльном мешке, высшими силами… с дребезгом… с лязгом… вприсядку бегом… на хер, в космос!.. Тополь! А можно башкой своей, тупой и твёрдой, не мотылять, как мошонкой на палочке?!

– Я же и виноват?!

– Потри мне ухо… Сильней, блин! Блин, вот ведь было небо в алмазах!

– «Сильней себя себе не навредишь».

– Вы что, тоже фанат сериалов, что ли, инспектор?

– Ну я смотрел, конечно. А кто ещё?

– Да есть у меня знакомый тут, был то есть… наверное… Блин, как больно. Не знаю уж, как он Восстание пережил, живым или мёртвым… Перечитайло, мой взяточник на периметре. Я же рассказывал. Знаток!

– Ах да. Итак?

– Хватит тереть, Костя… И так и эдак… Инспектор, микрофон вы отключали – давились от хохота, что ли? Чарли Чаплин вам тут со щепками балуется?

– Пу-пу-пу… Господин Пушкарёв, я на работе, да и вы тоже. Посерьёзней.

– А у нас не получается посерьёзней. У нас тут получается цирк с конями. В общем, хорош гнать, действительно. Идти нам было надо к «ацтекскому радио», по старому реестру Экспедиции номеру семьсот пятому, что ли… С литерой «хелл» гитика, высшая степень недоступности. Второй конец у этого «семьсот пятого» был неподалёку от «звездолёта» Космонавта. Очень мощный «ацтек», я не мерил, но децибел триста в эпицентре только так. А недоступен он… вы реестр не смотрите ли?

– Ищу… Ого! Калиновское Грёмово!

– Вот вам и «ого». Короче, от моего «окна» к «семьсот пятому» можно пройти либо через очень собачьи и гадючьи места – по кривой, через Лелёв по окраине, либо по «кишкам», по старому шоссе на Корогод. В рассуждении пацифизма Влада я решил вести его, конечно, «кишками». Да и люди там могли шастать, у Лелёва, от Старой Десятки к Припяти самый оживлённый трек, пробка на пробке… А «кишки» там такие: сначала немного по трассе проехать, ну это легко, потом с трассы сходишь в правильном месте, и начинается. Сначала широко известный «театр», с дафоенодоном[4]4
  Дафоенодон – ископаемое млекопитающее, совмещающее в себе черты собакообразных и кошкообразных хищников.


[Закрыть] и диниктисом[5]5
  Диниктис – вымершая панцирная рыба.


[Закрыть] который, по левой руке его пройти надо, потом два тяжёлых места почти встык, как мне говорили учёные, типа противовес такой у «театра». Дальше, километра через два, – «головоломка», сложная, аж с тремя трамплинами. Так вот, средний – безопасный, и подбрасывает он к «рапидшару» имени Шекспира. Тоже знаменитый экспонат, знаете наверняка. Но фишка в том, что с этого трамплина оказываемся мы с «рапидшаром» рядом не в нашем родном измерении, а в этом… в «негативе», понятно?.. И с «негатива» «рапидшар» нас может пропустить мимо себя не как обычно, направо от пляжа с Джульеттой, а, представьте себе, налево, прямо по воде…

– Позвольте вопрос из личного любопытства. Вы видели лицо Джульетты, Комбат?

– Нет, конечно.

– Нельзя ей в лицо смотреть, вы что! Сразу окаменеваешь и тонешь тут же. И живой. И навсегда там остаёшься. Вечно в пучине, каменный… и живой…

– Скаутов пугать после отбоя тебя засылать надо. Нет, не видел я лица Джульетты. Хотя слева, с воды видно быть должно. Но я не смотрел. Удержался, как тот Улисс… А вы там бывали, у шекспировской? Или в Интернете посмотрели?

– Можно сказать, да, в Интернете посмотрел… Продолжайте.

– Так вот, проходим по воде по самому краешку нейтралки «рапидшара», и дальше начинается вперемешку с пляжем, проецируемым нейтралкой, – «хрустальный город». Интенсивности там мощные, но простые, на гайках проходимые. «Волчки» в основном, да одно «лёгкое место», не путать с «сортиром». И вот сразу после «лёгкого места» «город» выпускает – по переулочку одному специальному – к Грёмову. Вот вся «кишка». Субъективных километра три, наверное, до обеда работы. Если, конечно, выживаешь. «Лёгкое место» очень высокое, взлетишь – наверняка насмерть. Ветерком отнесёт – и в лепёшку. Километров, может быть, как раз с трёх.

– Ну хорошо. Комбат, но вы же ходила неупорный, вы же были растренированы. Не опасались «кишкой» идти?

– Можно мне? Дай я. Инспектор! Если ты хоть дважды «кишку» такого класса свертел и из неё выполз живым и целым – это дар. Какая там тренировка, господин хороший скурмач? И талантливый человек может на «кишке» погибнуть, конечно, но пугаться её? Как вы говорите – «пу-пу-пу», товарищ инспектор. Тут очень подходит.

– Ну и потом, инспектор. Неупорный, растренирован… Вы такой умный человек, так ловко меня подцели… Хорошо. Ну а как же тренироваться-то? Нет тренажёров на гитики. Наука ни хера не умеет их. Не придумано. Так что бой – наша школа… Он же жизнь… И что мне оставалось? Что за детские вопросы? Как на форуме сталкинутых, ей-богу.

– Всё понятно. Продолжим. «Кишку» вы прошли. Влада к «ацтекскому радио» доставили. Вызвали Космонавта, он прилетел, правильно? Влад подарил ему собачку, очаровал, и Космонавт Влада унёс. К Карьеру.

– Если коротко, то да. Унёс. Куда – не видел. Летать не умею, даже спьяну.

– Момент жертвы у шекспировской «рапидшары» имел место?

– А, конечно. Влад офигел. Там была сцена, да. И тогда, давно, и потом. Недавно.

– Очень интересно.

– О'кей. Рассказываю подробно. Там, где мы шли, с воды, стрелять по Пуле Пидораса очень удобно…