Текст книги "Паразиты"

Автор книги: Александр Знаменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Шум, гам, свист собравшейся молодежи – все это перекрыли музыкальные децибеллы очередного хита, зазвучавшего по мановению руки Мордашки. На своем возвышении он чувствовал себя сейчас вершителем судеб, чуть ли не самим Господом Богом, от одного слова которого плачут и смеются все эти недоросли, пришедшие в дансинг, чтобы оттянуться и обкуриться… Других удовольствий они не признавали. На какое-то время он даже забыл о том, что среди этих самых зрителей находился и Жбан, которому было абсолютно до фени все, что говорил Мордашка. Его интересовала только выручка за наркоту и больше ничего.

– Рад приветствовать вас в этот час в нашем клубе! – продолжал кривляться Мордашка. – Кого вы сегодня услышите и увидите, ах, ах и ах! Вам позавидуют все, кто сегодня не с нами! Этих музыкантов знают во всей необъятной России. Они скоро прибудут к нам. Они уже на подъездах к нашему городу. Ура!

– А-а!!! – разнеслось эхо от многоголосого вопля толпы под сводами зала.

– Сейчас ненадолго за пультом меня подменит диск-жокей Сеня Солома. А я вернусь к вам через двадцать минут. Пошел встречать наших дорогих гостей. Не скучайте!

Сказав это. Мордашка козликом соскочил с возвышенности и отправился в туалет. Там, справив малую нужду, он стал мыть руки, не обращая внимания на двух мужчин, подошедших к нему сзади.

– Ну, хватит подмываться, чистюля! – проговорил, чуть картавя, рослый.

Второй – гораздо старше и меньше ростом – добавил:

– Пускай поплескается вволю напоследок…

– Что вам надо?.. – обеспокоенно обернулся Мордашка к говорившим.

– Да так, решили тебя расспросить о наших общих знакомых. А что, разве нельзя? – поинтересовался рослый.

– Можно, – ответил Мордашка, интуитивно почувствовавший, что сейчас его будут бить. – Вполне законное пожелание…

Заговаривая зубы этим двоим, он по стеночке, по стеночке попытался проскользнуть к выходу, но не тут-то было. Здоровяк взял его левой рукой за шкирку и приподнял вверх, так что ноги Мордашки беспомощно повисли над полом.

– Говорить будешь, падла? – дыхнув перегаром в лицо Мордашки, спросил рослый, примериваясь, куда лучше звездануть правым кулаком. На первый раз он ударил Мордашку под дых.

– А! – Упав на пол, диск-жокей скрючился у ног рослого, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Наконец ему это удалось, и он, не вставая с пола, заверещал: – Не трогайте меня! Меня тут все знают! Вам будет плохо, очень плохо!

– Ты слышал, друг? Это дерьмо нас еще стращает! – произнес старик, обращаясь к рослому. – Давай его просто кастрируем. Сделаем из мальчика девочку. А что? По-моему, неплохая мысль. Мордашка у него симпатичная. Девочка из него получится очень даже привлекательная…

– Э-э!.. Я не хочу! – закричал Мордашка, отползая под раковину. – Вы хоть толком объясните, что вам от меня надо…

– Мы очень хотим узнать, откуда ты, падла, дурью затовариваешься? Кто тебе наркоту присылает? – быстро спросил рослый.

– Вы меня с кем-то путаете, мужики! Я творческий человек…

– По-моему, он время тянет, – сказал старик. – Дожидается, чтобы в туалет кто-нибудь заглянул… Пора сделать обрезание.

Рослый вынул из кармана выкидной нож на пружинке и поиграл кончиком лезвия перед округлившимися от страха глазами Мордашки. Лезвие показалось ему чуть ли не целым тесаком.

– Где там наша маленькая девочка? – ухмыляясь, нагнулся над Мордашкой рослый.

– Нет, нет, не хочу!..

В этот момент в туалетную комнату ворвались Жбан и его трое оставшихся дружков, которых обеспокоило долгое отсутствие Мордашки. В руках всех четверых в мгновение ока оказались пистолеты.

– Назад! К стене! – приказал Жбан, толкая рослого ногой в зад, от чего тот потерял равновесие. Но даже падая, рослый умудрился выхватить свой пистолет Стечкина, а старик неожиданно для всех извлек из-под полы пиджака короткоствольный пистолет-пулемет, нацелив его прямо в живот Жбана.

– Вы кто такие? – без тени страха на лице спросил старик. – Что-то на здешних охранников вы не похожи. Да и «стволы» у вас заграничные. Ты смотри, друг, у одного «Глок», у другого «Обрегон», у третьего «Сарагоса»… И только у одного, самого борзого, наш родненький «ТТ»! Фу-ты ну-ты, важные персоны! Ну что, братва, здесь постреляемся или на улицу выйдем?

– Робя, да это же Кирпич, бля буду! – вскричал один из «быков» Жбана, у которого левое плечо было вздернуто выше правого после неудачной пункции во время менингита. – Кореша, я же вам про него рассказывал. А второй, что на полу сидит, это Обрез. Я его хорошо помню по Орловскому централу. Братва, за Кирпича нас свои же на ножи подымут, бля буду!

– Молчать! – взвизгнул Жбан, который совсем не ожидал подобного поворота событий. – Разоружить их к чертовой матери! Обоих! А потом разберемся, кто тут Кирпич, а кто Раствор…

Вот эти слова он зря сказал, потому что Кирпич оскорблений в свой адрес никому никогда не прощал.

– Я узнал тебя, Грека, – все так же спокойно произнес Кирпич, кивнув косоплечему. – Выбирай, с кем пойдешь дальше. Со мной или с этой падалью…

– Вопрос! – вскричал Грека. – Конечно, с тобой! Фрол, возьми «ТТ» у Жбана, а то он со злости еще палить начнет…

– Что?! – Жбан закрутился на месте, не зная в кого стрелять – в чужих или в своих, ставших в один момент чужими. Но все его сомнения разрешил Фрол – здоровенный «бычара», ловко выбивший оружие из его руки.

– И всех делов-то! – произнес он, поднимая «ТТ» с пола.

– Командуй, Кирпич! Ты среди нас в авторитете, – проговорил Грека.

– Ребята, я рад за вас, – убирая оружие, хрипло произнес Кирпич. – А сейчас по-тихому сваливаем отсюда, прихватив в упаковке вот этих двух фраеров, – и он ткнул пальцем сначала в Мордашку, все еще сидевшего под раковиной, а потом в Жбана, который только нервно разевал рот, но не мог выговорить ни единого слова.

Неожиданно Грека сделал шаг, сблизившись со Жбаном вплотную, и нанес ему удар кулаком по затылку. Тот, хрюкнув, повалился на колени, теряя сознание.

– Так будет удобнее, – пояснил косоплечий. – Да и платил он нам со своим Браслетом сущие гроши… Пора с ним всерьез поквитаться. Я правильно мыслю, братва?

– Факт! – ответил Фрол.

Второй же из «быков» – прыщавый детина баскетбольного роста – только согласно кивнул в ответ.

– Давно хотели с ними разобраться, да все как-то случая не выдавалось, – пояснил Грека Кирпичу.

– После поговорим, – быстро сказал Кирпич, показывая пальцем Обрезу на Мордашку. – Возьми его!

– Нет… – успел только вякнуть Мордашка, как тут же ему в челюсть врезался кулак Обреза, сидевшего на корточках рядом с ним.

– Это для наркоза, – сказал Обрез, поднимая под руки обмякшее тело диск-жокея. – Сделаем вид, что ребятки хватили лишку дури… А мы им помогаем прогуляться на свежий воздух.

– Дело! – согласился с предложением Обреза Грека. – Выходим!

Из «Аэлиты» они все вместе вышли без помех. Затем кое-как влезли в кабину «Нивы», в которой уже заждался Сифон.

– Трогай! – сказал ему Кирпич. – В тесноте да не в обиде…

– Нам не привыкать, – бросил Грека. – В камере следственного изолятора иногда и побольше людей набивается…

– Не боись, друг! – успокоил его Кирпич, когда машина уже набирала скорость. – Этих двоих фраеров мы долго катать не станем. У электростанции скинем их на хрен. Пусть искупаются…

– А как же Седой с Серым? – напомнил Фрол. – Они же за Жбана нам глотки перегрызут.

– Пусть сначала догонят… – безмятежно отмахнулся Грека.

Через полчаса «Нива», миновав комплекс гидроэлектростанции, притормозила, а затем и совсем остановилась. Из нее вылезли Кирпич и Грека.

– Смотри-ка, весь «аппендикс» льдом затянуло, – показал пальцем Грека на небольшой залив, образовавшийся после возведения здесь гидросооружений.

– Ничего, вон там турбина работает, – в свою очередь показал Кирпич. – Туда мы их и сбросим. Видишь, вода там бурлит, как в кипятке…

– Годится.

Грека подбежал к «Ниве», внимательно огляделся по сторонам и, не заметив ни одной чужой машины в сгущавшейся ночной темноте, открыл дверцу.

– Выгружаем! – распорядился он.

Все еще бесчувственные тела Жбана и Мордашки вытащили из кабины, перенесли поближе к металлическому парапету и, перевалив через него, скинули их с верхотуры прямо вниз, в кипящую ревущую воду…

* * *

Ожидание сообщений из Дубны, куда отправился Жбан, чтобы выяснить обстоятельства пропажи Марика, для Браслета стало просто невыносимым. А тут еще фокусы этой чертовки Лианы, будь проклят тот день, когда он решил с ней связаться! Все вместе не давало сосредоточиться Браслету на текущих делах, и он целых полдня потратил на бесполезное сидение в своем офисном кабинете.

Во второй половине дня у Браслета появилась дельная мысль, по крайней мере так ему показалось. Он решил, не откладывая в долгий ящик, попытаться наладить личные контакты с неграми – поставщиками наркотиков. «Неплохо было бы наставить нос Верблюду и всем его «азерам», – подумалось Браслету. – В конце концов, то, что он устроил для меня выгодную сделку с ними, еще ни о чем не говорит. Надо знать Верблюда. От таких, как он, добра ждать не приходится. Наверняка в чем-нибудь другом он здорово мне напакостил. Вот только в чем?»

Сделав кое-какие распоряжения миловидной секретарше по имени Ирена, Браслет на метро поехал к Киевскому вокзалу, где неподалеку находился гараж с принадлежавшей его матери старенькой машиной. «Москвич-412» был еще на ходу, и Браслет задумал воспользоваться им в своих поисках связей с нигерийцами. На таком драндулете он вряд ли привлечет к себе излишнее внимание со стороны их охранников, а значит, проще будет добыть нужную информацию.

Ключи были у него, и Браслет без труда отпер висячий замок старенького покосившегося гаража. А минут через десять помятый местами ветеран «Москвич-412», бодро пофыркивая выхлопной трубой, бежал по заснеженным улицам города, направляясь в сторону Донского монастыря.

Отселенный на время реконструкции многоквартирный дом, куда привозил его совсем недавно Верблюд, Браслет отыскал далеко не сразу. Сначала он довольно долго кружил по старым московским переулкам, проклиная себя за то, что не смог получше запомнить дорогу с первого раза. Но потом ему все же удалось вырулить во двор именно того дома, который был нужен.

«Ну и что? – спросил он самого себя. – Где эта улица? Где этот дом? Вот они, будьте любезны! И что дальше?»

Действительно, у крайнего подъезда, куда ходили той ночью Верблюд со Шкафом, не наблюдалось ни одной живой души.

Браслет, чтобы полностью удостовериться в этом, даже вылез из машины и осторожно вошел в подъезд. На него сразу пахнуло духом нежилого помещения, чем-то напоминавшим запах старинной гробницы.

Поеживаясь, Браслет поднялся по загаженной лестничной клетке на самый последний девятый этаж, то и дело заглядывая в открытые двери покинутых жильцами квартир, но так и не обнаружил тех, кто ему был нужен. Он совсем уж было собрался отправиться восвояси, как вдруг ему послышались чьи-то шаги над головой. «На чердаке определенно кто-то ходит!» – решил он и, приготовив на всякий случай свой маленький дамский «браунинг», подаренный одним из приятелей на его тридцатипятилетие, ринулся наверх. Там он и увидел худого негритенка, пританцовывавшего, чтобы согреться, у небольшого костерка, разведенного прямо на чердаке из всевозможного барахла.

«А вот и форпост негритосов! – умилился собственной удаче Браслет. – Будем брать живым…»

Негритенок, которому на вид было не больше двенадцати лет, заметил подкрадывавшегося к нему мужчину не сразу, но все же успел в последний момент увернуться и броситься в глубь чердака. Юркому подростку, конечно же, удалось бы ускользнуть от Браслета, но он случайно зацепился ногой за какую-то проволоку и с шумом грохнулся на пол. Тут-то Браслет его и схватил.

– Где они? – спросил дрожавшего от страха мальчишку Браслет, поднимая его с пола за шкирку. – Мне нужны твои хозяева.

– У меня нет никого!.. Я сам по себе! – выкрикнул мальчишка.

– Так, так, так! Ты и по-русски понимаешь? Тем лучше! – обрадовался Браслет и стал трясти мальчишку еще сильнее.

– Ноу, ноу! Я не понимай русски!.. – обливаясь слезами, спохватился негритенок, но было уже поздно.

– Счас я из тебя кишки выпущу! – страшно округлив глаза, пригрозил Браслет. – Или ты отведешь меня к своим хозяевам, или… Выбирай!

– Ну хорошо… – неожиданно быстро согласился мальчишка, глотая слезы. – Я отведу тебя… Это здесь недалеко, в соседнем доме.

– Да? – недоверчиво переспросил Браслет, помахав перед носом негритенка дулом своего пистолета. – Если ты мне соврешь, я тебя продырявлю насквозь вот из этой самой машинки, так и знай!

– Я не обманываю! – прогнусавил негритенок.

– Тогда пошли! Но учти, сопляк, я буду держать тебя за руку… Так надежнее!

Они вместе спустились вниз, вышли во двор, а затем, пройдя по заброшенному парку, оказались у соседней пятиэтажки.

– Кто живет в этом доме? – поинтересовался Браслет, весьма чувствительно дернув негритенка за руку.

– Тетя Марина… – ответил мальчишка, пытаясь высвободиться из железной лапы Браслета.

– Почему «тетя Марина»?… При чем тут «тетя Марина»?! – заволновался Браслет. – Она негритянка?

– Нет.

– Так что же ты мне голову морочишь, ублюдок?! – снова дернул за руку негритенка его мучитель.

– Она хорошая! Она меня кормит! И денег дает… иногда! А я за это должен днем находиться на чердаке того дома и рассказывать ей обо всех людях, которые туда приходят… – испуганно зачастил негритенок.

– Ах вот оно что! – до Браслета стало доходить, кто такая эта самая «тетя Марина» и чем она промышляет. Он уже слышал, что нигерийцы часто используют в роли наркокурьеров белых женщин, которые якобы путешествуют по странам под видом туристок. – Мне все понятно. Веди меня к этой твоей «тете Марине»!

Пока негритенок показывал Браслету дом и подъезд, где проживала его благодетельница, сам Браслет вспоминал то немногое, что знал о нигерийцах, живших в Москве. Многие из них находились в Москве на нелегальном положении, успев обзавестись только лишь сувенирными удостоверениями «Гражданин мира», которые по дешевке приобрели на Арбате. Они активно занимались продажей наркотиков, вовлекая в свои опасные игры молодых женщин и девушек, которые, желая побольше заработать, выполняли все их указания и служили им в качестве наркокурьеров. Причем девушки были, конечно же, белые. Своих чернокожих мисс и миссис они старались не подставлять. А еще нигерийская группировка поддерживала тесные контакты с азербайджанской и таджикской наркомафией. На связи же с российскими торговцами они шли неохотно. Почему? Вот этого-то Браслет никак не мог понять. Видимо, нигерийцы опасались провокаций и предательства со стороны «белых».

«Тоже мне, черные расисты! – подумал Браслет. – Что я еще про них знаю? Да, языком их национального общения является игуа. Что доставляет большие неудобства нашим уважаемым работникам правоохранительных органов… У них нет знатоков игуа, и потому задержанные ментами негритосы всегда могут отказаться от дачи показаний, притворившись, что не владеют не только русским, но и никаким другим языком, кроме своего родного. Неплохо устроились!»

«Тетя Марина» жила в третьем подъезде в квартире номер пятьдесят пять. На вид этой крашеной блондинке было лет двадцать пять, и выглядела она весьма эффектно в своем коротком халатике и облегающих стройные ноги колготках.

– Набо, кого ты привел? – строго спросила она, открыв входную дверь на звонок Браслета. Мальчишка переминался с ноги на ногу.

– Ему нужны хозяева, – потупился негритенок.

– Ты должен был прийти сюда один и передать мне пожелания этого господина! – строго сказала «тетя Марина». Ты поступил очень дурно, Набо! Я все расскажу твоему дяде…

– Только не это! – перебил ее негритенок. – Я больше так не буду, честное слово!

– Хватит ему читать нотации! – Браслету надоело стоять под дверями этой «интердевочки» в роли бедного родственника, и он попытался взять инициативу в собственные руки. – Ты одна? – спросил он, входя в квартиру и при этом нахально оттеснив ее хозяйку в сторону. Руку Набо он так и не отпустил, втащив его за собой.

Оглядев двухкомнатную малогабаритную квартиру, обстановка которой ничем не выдавала больших доходов ее хозяйки от очень выгодного криминального бизнеса, Браслет убедился, что, кроме самой Марины, в ней больше никого не было.

– У меня есть выгодное предложение для твоих хозяев, – толкая негритенка на диван и усаживаясь рядом с ним, произнес Браслет. – Но свои предложения, как ты понимаешь, я намерен обсуждать только с главным…

– Я должна позвонить, – сказала женщина, что-то обдумывая.

– Позвони, – разрешил Браслет и тут же предупредил: – Только без глупостей! Предупреждаю, прежде чем сюда заявятся твои черномазые защитники, я успею поджарить тебя на медленном огне…

Женщина, подумав еще минуту, подошла к телефону, стоявшему на журнальном столике, и набрала семизначный номер.

– Прошу передать сообщение на пейджер абоненту номер семьдесят три – семьсот пятьдесят три… Да! Текст следующий: «Срочно позвони Марине!» Все! Спасибо.

«Деловые, – подумал Браслет. – На вид обезьяны обезьянами, которые только что вышли из джунглей, а вот на тебе, владеют современной техникой связи, баб наших, опять же, обрабатывают, втягивая в свои дела. Весело, ничего не скажешь…»

– Я хочу выйти! Мне надо в туалет… – попросил Набо.

– Сиди пока здесь и не дергайся! – не разрешил Браслет. – И ты сядь у телефона! – распорядился он, заметив, что Марина хочет выйти из комнаты.

Она молча подчинилась. В комнате повисла тягостная тишина, которую минут через пять разорвал телефонный звонок.

– Возьми трубку, а потом передашь ее мне! – приказал Браслет.

Женщина исполнила и это.

– Алло! Это я, Марина, – сказала она в телефонную трубку. – С тобой хотят поговорить… Хорошо! Пожалуйста… – она протянула трубку Браслету.

– Кто ты? Что тебе надо? – услышал Браслет мужской голос без акцента, как только подошел к телефону.

– Есть выгодное дело, – ответил он. – Ты меня должен знать по прошлому делу. Я был вместе с Верблюдом… Сейчас я хочу работать с тобой без посредника. По-моему, и кошке понятно, что это сулит выгоду нам обоим. Что скажешь?

– Я подумаю над твоим предложением. Как с тобой связаться? – спросил мужской голос.

– Запиши мой «сотовый»! – Браслет продиктовал номер, добавив: – А я запомнил номер твоего пейджера… Жду ответа, как соловей лета! Привет!

Дав отбой, Браслет засобирался уходить, сказав Марине на прощание:

– Такая красивая шлюха – и не могла найти работу получше, чем якшаться с этими обезьянами! Живи дальше! Может, кто-нибудь из них сделает тебя десятой женой в гареме, и ты родишь ему кучу шоколадных мулатов, или метисов, я уж и не знаю, как их там называют…

Презрительно хохотнув, Браслет вышел, хлопнув дверью.

Он успел отъехать на своем «Москвиче» совсем недалеко, как заверещал «сотовый».

– Я слушаю! – сказал он, приставив левой рукой аппарат к уху и продолжая правой рулить. – Да, говори! Это я звонил! Что?..

Браслету даже показалось, что он ослышался.

– Повтори еще раз! – потребовал он.

– Повторяю! – ответил голос в трубке. – Без Верблюда мы работать не будем! Договаривайся с Верблюдом…

– А, черт! – выругался Браслет, в сердцах бросая телефонный аппарат на соседнее сиденье. – Чтоб вы все сдохли, обезьяны проклятые!

«Дело не выгорело, – пронеслось у него в голове. – А жаль!.. Теперь придется менять номер своего сотового. Терпеть не могу, когда моим номером телефона располагают всякие ублюдки…»

* * *

– Посиди пока здесь! – сказал дежурный офицер милиции, закрывая за Гвоздем тяжелую металлическую дверь на замок.

В комнате для задержанных не было ни стула, ни стола – не полагалось по каким-то там милицейским правилам. Зато имелась скамья, на которой уже беззаботно похрапывал какой-то громила с бандитской рожей, заняв все «спально-сидячее» место. Гвоздь хотел было разбудить товарища по несчастью и попросить его подвинуться, но потом, взглянув еще раз на лежащего мордоворота, передумал и отошел в другой угол.

«Приехали! – с горечью подумалось ему. – «Здравствуй, дом родной тюряга, и прощай, свобода-мать!..» – процитировал он про себя строчку из запомнившейся ему длинной баллады, сочиненной каким-то зеком.

Сняв пальто, Гвоздь постелил его прямо на пол и улегся, надвинув шапку на глаза.

Перед тем как задремать, он представил себе морду того здоровяка, что сейчас выводил носом заливистые рулады, храпя на всю камеру. Что-то Гвоздю почудилось в этой физиономии знакомое, хоть и давно забытое. «Да это же сам Гоша Канаринский, которого у нас в колонии прозывали Каналья!.. – вдруг вспомнилось Гвоздю. – Вот с ним мне снова встретиться не приведи, Господи! Да нет, не он это! Сколько лет уж прошло. Каналье и тогда-то было далеко за тридцать, а сейчас должно быть около пятидесяти. А тому, что разлегся на скамье, не больше двадцати пяти. Нет, не он! А вдруг все же он, Каналья? Только хорошо сохранившийся? Ведь он всегда за собой ухаживал. Даже зубы чистить наловчился указательным пальцем… Да, Каналья себя очень любил…»

И в сознании Гвоздя возникла череда ярких картинок, отражавших его первую «ходку». Видимо, именно фигура Канальи явилась тем ключиком к кладовой памяти, где Гвоздь хранил самые неприятные воспоминания о прошлом.

Попав в колонию впервые, Гвоздь оказался в одном из отрядов, осужденные которого занимались в основном изготовлением мягкой мебели типа кресел и диванов. Отрядный – старший лейтенант Хромов – поставил Гвоздя на в общем-то непыльную работу, которая не требовала высокой квалификации и большой физической силы. Это было плетение спинок для кресел из древесных отходов – коры и веток.

С нормой первое время Гвоздь справлялся легко, оставалась даже минутка-другая для того, чтобы покурить и поболтать с такими же, как он, бедолагами. Но лафа, как известно, длится не вечно. В один прекрасный день к Гвоздю подошли двое, из которых он знал только зека по кличке Вермут.

– Будешь нынче корячиться в спальнике! – заявил Вермут, поигрывая увесистой деревянной заготовкой для ножки кресла.

– Чего это? – заупрямился Гвоздь. – По графику мое дежурство будет только через три дня.

– Да? А я и не знал! – кривая усмешка нисколько не украсила физиономию Вермута. – Значит, через три дня?

– Ну да!

– Митюха, у Гвоздя плохо с понималкой, ты не находишь? – обратился к приятелю, такому же здоровяку, как и он сам, Вермут. Затем, даже не повернувшись, он резко ударил краем деревяшки Гвоздя в живот, от чего у того перехватило дух и он скрючился, пытаясь продохнуть.

Когда Гвоздь наконец отдышался, то ни Вермута, ни его дружка рядом уже не было. Зато стояло пустое ведро и швабра. Не говоря больше ни слова, Гвоздь поплелся мыть полы в бараке.

На следующий день Вермут нахально заявил Гвоздю:

– Будешь теперь корячиться в спальнике за меня кажный раз! Иначе плохо будет!

Дальше – больше. Гвоздю пришлось выполнять по полторы-две нормы за рабочую смену, поскольку его плетеные блоки понадобились другому зеку, не желавшему особенно перетруждаться.

Так продолжалось довольно долго. До тех пор, пока на Гвоздя не обратил внимание вор в законе Каналья. И произошло это где-то за три-четыре месяца до освобождения Гвоздя из заключения.

– Тебя вызывает сам Каналья! – испуганно таращась, заявил дневальный Гвоздю, когда тот только вернулся в барак после ужина.

От этих слов у Гвоздя мурашки пробежали по спине. Он-то знал, что Каналья «вызывает» к себе только тех, кто занимался стукачеством, сотрудничая с представителями зоновской администрации. Совсем недавно перед этим точно так же Каналья вызвал к себе соседа Гвоздя по койкам Василия Конопатого – и что из этого вышло? Конопатый после того «вызова» прямиком отправился к лепилам в лазарет. Говорили, что ему отбили почки…

Гвоздь вошел в каптерку, что называется, на полусогнутых от страха. Там он увидел самого Каналью, восседавшего за письменным столом. Его обнаженный торс, на котором живого места не осталось от татуировок, лоснился от пота. Среди замысловатых рисунков на телесах Канальи особо выделялись восьмиконечные звезды, кот в сапогах и голова тигра с оскаленной пастью.

Гвоздь, немного разбиравшийся в тюремной «геральдике», сразу сообразил, что подобные «ордена» просто так не вешают. Их надо было еще заслужить.

Рядом с Канальей кучковались пятеро его прихлебателей.

– Этот? – небрежно ткнув пальцем в Гвоздя, спросил Каналья у одного из приспешников.

– Он самый и есть, – ответил здоровяк баскетбольного роста. – Гвоздем прозывается.

– Гвоздь, значит? Неплохо. Слушай сюда, Гвоздь! Мы тут с братками покумекали на досуге и решили, что тебе на воле деньжата не помешают. До светлого коммунистического завтра еще далеко, и деньги вряд ли отменят за те сто дней, что тебе осталось здесь куковать.

Первым на шутку Канальи отреагировал «баскетболист», а потом засмеялись и все остальные.

– А что, я ничего… – пробормотал Гвоздь, искоса наблюдая за тем, как Каналья, отпив из кружки драгоценного чифиря, пустил ее по кругу.

– Слушай сюда, Гвоздь! – продолжил Каналья, когда в каптерке снова воцарилась полная тишина. – От «кума» на освобождение ты получишь двадцать пять рублей. Больше начальник тебе все равно не даст. Зато я дам побольше. Ты получишь от меня еще полсотни, если, конечно, сделаешь то, что я скажу…

– А что надо сделать? – набравшись смелости, переступил с ноги на ногу Гвоздь.

– Об этом узнаешь позже. А пока живи хорошо. Вы меня поняли? – снова повернул голову в сторону «баскетболиста» Каналья.

И Гвоздь с той поры зажил в зоне, как кум королю. Больше никто даже не пытался поживиться за его счет.

За день до освобождения Гвоздя снова вызвал в контору Каналья и прямо, без обиняков, заявил:

– Тебя завтра повезут на автовокзал и посадят в автобус. Ты проедешь на нем одну остановку, вылезешь из автобуса и пройдешь до деревянного моста через речку Потня. Залезешь под мост и увидишь там большую яму. В яме закопан рюкзак и деньги. Пятьдесят рублей возьмешь себе, а на остальные купишь десять бутылок водки и двадцать пачек чая. Все это добро сложишь в рюкзак и отнесешь обратно под мост. И учти, Гвоздь! Если не сделаешь этого, то пожалеешь, что на свет Божий уродился таким дураком. Понял? Я тебя, гниду, тогда из-под земли достану!..

Следующее утро Гвоздь встретил на свободе. А дальше произошло вот что. Добравшись до старого деревянного моста через неширокую лесную речушку Потня, Гвоздь отыскал свежевыкопанную яму под мостом у самой воды, а там потертый рюкзак, в котором, кроме завернутых в газету денег, не нашлось больше ничего. До этого самого момента Гвоздь даже и не помышлял обмануть доверие Канальи, но как только в его пальцах зашелестели денежные купюры, в него словно бес вселился. «А вот хрен тебе, а не водка с чифирем! – пробормотал Гвоздь, забирая с собой и деньги, и рюкзак. – Мне эта сотня самому пригодится. Надо будет обмыть свое освобождение…»

Зековской сотни хватило Гвоздю ровно на две недели, а потом пришлось подумать-позаботиться об устройстве на работу. Ему и повезло еще раз: Гвоздь устроился уборщиком на одном из колхозных рынков в Москве. Тогда он ни сном ни духом не предполагал, что на этом рынке, как и на многих других, промышляют люди Мехлиева. Того самого Мехлиева, который однажды уже посадил неповинного Гвоздя за кражу со своей дачи. До второй «ходки» Гвоздю оставались считанные дни…

Гвоздь открыл глаза и со страхом уставился в небритое лицо человека, склонившегося над ним. На минуту ему почудилось, что он снова в зоне и Каналья наконец добрался до него, чтобы привести в исполнение свои угрозы. Но нет! Слава Богу, это был не Каналья, а тот здоровяк, что занял в камере задержанных всю скамейку.

– Ты кто? – спросил он, тряся Гвоздя за воротник. – Мы где?..

Приглядевшись внимательнее к сокамернику, Гвоздь сообразил, что тот накачался наркотой.

– В ментовке мы, сынок! – сказал Гвоздь, высвобождаясь из рук наркоши. – Повязали нас мусора не пойми за что…

– Суки легавые! – заорал наркоша, бегая по камере. – Не имеете права! Я живу в свободной стране!

Покричав и побегав, наркоша наконец утомился и снова разлегся на скамье. Молчал он минут пять. Но стоило только Гвоздю прикрыть глаза, как наркоша позвал его:

– Эй, мужик! У тебя курево есть?

– Да ты что, паря? Какое курево? Все при шмоне отобрали. Да и не курю я уже, «тубик» у меня…

– Не, «тубик» я еще не пробовал, – не понял Гвоздя наркоша. – Мне больше «винт» по душе или «чернушка». Могу за милую душу и «забить косяк»…

Услышав последнюю фразу, Гвоздь сообразил, что наркоша говорит о папиросах с анашой. Значит, «винт» и «чернушка» тоже какие-то наркотики. Сам Гвоздь был не знаком со всеми этими названиями, поскольку наркотиками никогда не увлекался.

– За что же легавые меня повязали? – пытался тем временем припомнить наркоша. – Так… Я затоварился дозой «герба» за триста пятьдесят тысяч у одного барыги на дому. Принял на грудь и захорошел. Понравилось, но показалось мало. А у меня деньги были Вовчиковы. Много денег! Тогда я опять смотался к тому же барыге и откупил у него грамм героина. Всего в нем тридцать доз. Думал, этого мне надолго хватит. А тут эти чертовы архаровцы откуда-то налетели, повязали… Все ясно! Будут теперь статью шить за торговлю наркотиками… Плохи мои дела!

– А ты им скажи, что для себя купил, а не для продажи, – посоветовал Гвоздь, проникшись жалостью к здоровому с виду, но гнилому внутри парню.

– Так они мне и поверят, жди! Эх, отец! Ты будто с Луны свалился! Сейчас никто никому не верит. Всем нужны доказательства. А у меня какие доказательства? Никаких. Вот же дурак! Кретин! Полный и беспросветный идиот! – хватаясь за голову, закрутился на скамье наркоша. – Ты представляешь, отец, мы же с Вовчиком за кордон намылились. Он мне для этого и денег дал, чтобы я проплатил туристическую поездку в Анталию. Там мы должны были… Нет, это тебе знать не надо! А я все деньги на «герб» спустил. Представляешь? Нет, ты не представляешь!

Наркоша вскочил с места и опять забегал по камере.

– Вовчик же и баксы отмыл от прошлой поездки. Это же теперь нетрудно. Взял справки в обменных пунктах, что поменял там честно нажитые рубли. И всю эту валюту перевел на открытый счет в один из турецких банков… Теперь ему придется без меня выкручиваться. Вот черт! Ему еще и визу надо пробить…

– Как это «визу пробить»? – заинтересовался Гвоздь.

– Ты чего, отец, совсем темный? Про ОВИРы слышал?

– Это там, где зарубежные паспорта выдают, – догадался Гвоздь.

– Соображаешь, – кивнул наркоша, останавливаясь возле Гвоздя. – А в зарубежном паспорте нужна виза, чтобы можно было въехать в ту страну, куда хочешь. Отец, мы же свободные люди. Я так вообще совсем свободный. Я – человек мира! Понимать надо!