Текст книги "Карл Великий"
Автор книги: Александр Сегень
Соавторы: Владимир Мартов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
Часть первая Король умер, да здравствует…
Глава первая АквитанияПоздней осенью 769 года от Рождества Христова кавалькада всадников неслась, направляясь к небольшому городку Дюрен, раскинувшему хижины простолюдинов с глинобитными полами и виллы знатных сеньоров на холмистой возвышенности между могучими реками Рейном и Маасом, несущими свои воды к месту слияния и далее на север, вливая их в Германское море [28]28
Германское море – Северное море.
[Закрыть]. Впереди, слегка пригнувшись, скакал Карл – новый хозяин западной половины Франкского государства. Лишь год минул с тех пор, как почивший король Пипин перед смертью разделил и завещал свое государство сыновьям – старшему Карлу и младшему Карломану, причем так, что младшему досталась лучшая, цветущая и более богатая земля, включающая в себя Бургундию, Прованс, Септиманию, Аламаннию, Восточную Аквитанию, часть Нейстрии, и Баварию, зависимую от франков лишь формально.
Карл получил в наследство территорию, раскинувшуюся огромным полумесяцем вдоль морского побережья от Пиренейских гор до Тюрингии и среднего течения Рейна и Мааса. А соответственно, и все хлопоты, связанные с защитой государства от вторжений воинственных и диких племен саксов с севера и востока или бриттов с запада. Да и Аквитания, завоеванная Пипином лишь перед смертью, не желала подчиняться молодому королю.
Отряд всадников, приближавшийся к Дюрену, как раз и возвращался из южных провинций после усмирения восстания отложившегося от Франкского государства и не желавшего приносить новую клятву верности, непокорного герцога Гунольда Аквитанского.
– Принесите мне его голову, – потребовала от сыновей вдовствующая королева-мать Бертрада, получившая послание герцога с отказом признавать нового короля Карла.
Карломан отказался принять участие в войне, сославшись на то, что юго-западная часть Аквитании не входит в его владения, и взбешенный Карл, плюнув, собрал отряды и отправился на юг один.
Пытавшаяся и ранее заниматься политикой, умная и властная королева теперь, после смерти еще более властолюбивого супруга, не терпевшего вмешательства в свои дела, получила наконец такую возможность. И хотя младший сын Карломан, женатый на знатной полуфранконке, полулангобардке Герберге постепенно выходил из-под ее влияния, прислушиваясь более к своему сенешалю Ашеру и престарелым коннетаблю Бертрану и аббату Фулроду, не одобрявшим политику Бертрады, старший, Карл, решая государственные вопросы, продолжал слушаться мать неукоснительно.
Сваливающееся на запад солнце освещало фигуры двух всадников – пожилого мужчину и юношу, – медленно двигавшихся левым берегом Гаронны вниз по течению. Лето кончалось, а с ним и теплые вечера, и старший зябко поеживался, кутаясь в легкий домотканый шерстяной плащ.
– Аквитания, Аквитания, – бормотал себе под нос старший, высказывая вслух часть обуревавших его мыслей. – Надеюсь, широкая полноводная Гаронна защитит нас от проклятого франка. Господи, помоги! – И он троекратно перекрестился.
– А разве герцог Баварский Тассилон, с которым мы вели переговоры, не придет к нам на помощь, отец? – спросил юноша, расслышавший последнюю фразу едущего на полголовы впереди герцога Гунольда Аквитанского. Именно он, взяв с собой сына, лично объезжал границы своих владений, готовясь к сражениям с франками.
– Тассилон, – усмехнулся герцог. – Нет, мой мальчик, не надейся. Несмотря на все уверения в дружбе, баварец не придет и не пришлет ни одного вооруженного на помощь. Он думает только о своем герцогстве. Ему не хватит мозгов понять, когда-нибудь очередь дойдет и до него. Иметь франка соседом… – Гунольд Аквитанский тяжело вздохнул и умолк, не закончив фразы.
– Как думаешь, отец, Карл придет?
– Надеюсь. Франки всегда отвечали на вызов, а уж Карл ответит точно. Он смел, но глуп. Так что он скоро явится и продуманная мной оборона с последующим ударом по остаткам его воинства поубавит ему прыти. Я сражался с сарацинами у Пуатье еще под знаменами его деда Карла Мартелла и от него получил Аквитанию. Я был верен Пипину, потому что он оказался сильнее. Но этому мальчишке, который только и гоняет за девками, хлещет пиво и стреляет кабанов, я клятву приносить не буду. Пора нам, сын, подумать о независимости Аквитании. Мы разобьем Карла, и Гаронна нам поможет.
– А что, если его брат Карломан тоже нападет на нас, отец?
– Карломан! Ну нет. Он слишком умен, а вернее, хитер. Все, что он хочет, – это убить своего брата, но он трус и поэтому за него это сделаем мы. Взамен мы получим земли и спокойствие. Но лисий ум франка все-таки недопонимает до конца: убив одного короля, я совсем не хочу усилить тем самым другого. Его мы прикончим позже.
За этой беседой всадники не заметили, как показались отдельно стоящие дома, а затем из сгустившихся сумерек выступила мрачноватая, сложенная из крупного камня вилла с башнями по углам и бойницами в них, стоявшая на небольшом уступе у самого берега.
– Ладно, сынок, я продрог и, пожалуй, продолжать поездку не буду, а приму пару чаш горячего вина у камина. Дальше поезжай один и, как убедишься, что мост у Лангона разрушен основательно, возвращайся. Я не люблю сюрпризов и хочу точно знать, в каком месте франк атакует, а главное – когда.
– Они разрушили все мосты, Карл, а река такая широкая, что переправить армию здесь невозможно.
– И что же ты предлагаешь, Харольд, мой юный друг и полководец?
В словах молодого короля явно звучала насмешка.
Харольд, которому перевалило за тридцать, его товарищ еще по детским играм, теперь впервые возглавивший отборный отряд франкских всадников, смущенно почесал в затылке огромной пятерней. Эту лапищу помнили многие из нынешнего окружения короля. Да и то правда. От нее в детстве доставалось даже Карлу, когда начавшиеся, как игры, забавы перерастали в мальчишеские драки.
– Так что же? – Голос короля звучал резко, но сейчас в нем проскользнула детская пронзительность, признак нарастающего гнева, от которой Карл так и не избавился за прошедшие годы.
Этой весной ему исполнилось двадцать семь. Крупная голова на короткой и толстой шее, чрезмерно вытянутый нос и большие серые глаза, взгляд которых, казалось, проникал повсюду, выдавал в нем настоящего наследника Пипина Ланденского и Арнульфа Мецского, Арнульфинга.
Впрочем, гнев Карла был безадресным. Просто и для него этот поход стал первой самостоятельной военной экспедицией. Уже участвуя в сражениях, которые в свое время вел Пипин, завоевывая Аквитанию, Карл оставался за спиной сурового отца, а после его смерти, став королем, попал под влияние властной и честолюбивой матери, предоставив ей решение многочисленных государственных дел. Да Карла к ним и не тянуло. Он предпочитал охоту на дикого зверя в лесах, раскинувшихся к северу и западу от его резиденций в Дюрене и Валансьене, или другую – на девушек в сельских деревушках. И здесь Карл был поистине неотразим. Он зачаровывал молоденьких поселянок песней или шуткой, своим умением прекрасного рассказчика. Живость натуры, неукротимая энергия на всяческие придумки привлекали в его объятия и знатных и простолюдинок. Карл действительно не пропускал ни одной сколь-нибудь симпатичной женщины, хотя и был уже женат на незнатной, но отличавшейся красотой франконке Химильтруде и имел сына, названного в честь деда Пипином.
– Так что же? – снова спросил Карл. Но гнев его уже пропал, а глаза смеялись, видя мучительные раздумья, отражавшиеся на простом и бесхитростном лице Харольда.
– Надо подняться к Ажену. Там сохранился мост, как сообщают мне лазутчики, – заговорил наконец, оторвав от затылка пятерню, Харольд. – Правда, туда три дня пути.
– И там нас ждет Гунольд, – уже открыто смеясь, продолжил Карл.
– И все аквитанские вояки, – хохоча во все горло, подхватили стоявшие рядом командиры франков Ганелон, Ольвед и юный Вильм, сын графа Тулузского.
– Ну уж нет, дорогой мой стратег. – Король неожиданно перестал смеяться, и друзья увидели другого Карла, жесткого, волевого и неукротимого в своей решимости.
– Мы атакуем сегодня, на рассвете.
– Но где?! – в один голос воскликнули Вильм и Ганелон.
– Здесь!
– Армия здесь не пройдет. Вода высока. – Харольд все еще никак не мог осмыслить, шутит Карл или говорит серьезно.
– А кто говорит про армию? Скажите, друзья, вы готовы немного поплавать?
– Только не наперегонки, – ответствовал, смеясь, Ольвед.
Все знали, что неуклюжий с детства Карл в воде преображался и состязаться с ним было бесполезно.
– Мы нанесем удар в самое сердце Гунольда. Харольд, отберешь из своих воинов сотню лучших пловцов. С собой берем только мечи.
На рассвете реку окутал густой туман, и в его мутно-сером киселе переправившиеся вплавь франки бесшумно вырезали охрану и ворвались в укрепленную виллу, почти не встречая сопротивления. Их обоюдоострые мечи с широкими клинками разрубали кожаные доспехи ошарашенных полусонных защитников, отсекали руки, пытавшиеся сжимать оружие, сносили головы, протыкали внутренности. Порой железо скрещивалось с железом, но уже следующий удар достигал мягкой податливой плоти. Обнаженный по пояс, в коротких кожаных штанах, весь забрызганный кровью, рубящий налево и направо, Карл был страшен. Улыбку, так очаровывавшую девушек, сменил звериный оскал. Из горла вырывался то ли рев, то ли рык. Рядом с ним, не отступая ни на шаг и охваченный такой же сатанинской яростью, сражался обычно невозмутимый Ольвед. Скользя на каменном полу в лужах крови, Карл прокладывал себе дорогу к оцепенело стоявшему в конце зала Гунольду. Взмах меча, и одним защитником меньше. Клинок Ольведа описывает полукруг, и еще один корчится на полу, а отсеченная по локоть рука продолжает какое-то время жить своей непонятной жизнью, и пальцы, сведенные судорогой смерти, скребут и скребут холодный камень. Оставшийся единственным защитником герцога, совсем молодой черноволосый юноша кинулся на Карла. Словно блеснула багровая молния – так стремителен оказался разящий удар Ольведа. Острый клинок перерубил шейные позвонки и, продолжая движение, отделил голову от тела. Какие-то секунды туловище, из которого хлестали фонтаны крови, стояло, являя кошмарное зрелище. Затем стало заваливаться куда-то вбок, в сторону, а отрубленная голова подкатилась к ногам герцога Аквитанского и застыла, развернув к нему мертвеющий лик.
– Ву-у-урм! – Дикий крик вырвался из груди Гунольда. Оцепенение, охватывавшее его до этого, спало. Он рванулся вперед, и меч Карла по рукоять вошел ему в живот. – Ты-ы… – прохрипел аквитанец, силясь что-то сказать.
– Я! – Карл выдернул из тела умирающего герцога клинок. Тяжелая туша Гунольда Аквитанского рухнула на пол. – Собака! – На лице франка снова мелькнул звериный оскал. Взлетел меч, и седеющая голова герцога улеглась рядом с головой его сына. – Черное и белое, – криво усмехнулся Карл, развернулся и, переступая через трупы и лужи крови, не обращая внимания на стоны раненых и мольбы о помощи, пошел к выходу.
Глава вторая Мать и сынВ небольшой и хорошо протопленной зале епископского дома в Дюрене беседовали двое: вдовствующая королева Бертрада и старый Эгельхарт, служивший советником еще Пипину, а ныне получивший титул епископа Дюренского. Измученный подагрой старик старался как можно реже выходить из дома и всех, коли в нем была нужда, принимал у себя. Дела дюренской церкви он давно переложил на священника и исповедника королевской семьи Вольфария. Лысеющая голова Эгельхарта в обрамлении седого венчика волос, несмотря на преклонный возраст, еще сохранила ясность мысли, и Бертрада ценила это. Но более всего она ценила способность старика служить своему монарху и, предугадывая желания августейшего владыки, излагать его же идеи, придавая им четкую и конкретную форму. Сейчас королем был Карл, но Эгельхарт служил вдове Пипина. Оставалось только удивляться изворотливости ума старика и его умению менять взгляды на прямо противоположные, если это было угодно очередному повелителю. Покойный Пипин, дважды воевавший с Ломбардией и поддерживавший во всем Папу Римского, утвердившего его в титуле короля франков, получал от Эгельхарта дельные советы и, прислушиваясь к ним, доставил немало неприятностей лангобардскому королю Айстульфу. Королева-мать поддерживала пролангобардскую группировку, и епископ Дюренский, с чистой совестью облекая в слова сказанные и написанные, воплощал в жизнь расплывчатые подчас мысли Бертрады.
Вот и сейчас, накинув на себя тяжелую меховую накидку, он сидел в кресле и слушал фактическую правительницу западных франков. Подагра продолжала его донимать, и, немало не смущаясь королевы-матери, он опустил высохшие, с узлами перекрученных вен и шишковатыми уплотнениями ноги в лохань с горячей водой, принесенную служкой из соседнего целебного источника, и время от времени покряхтывал, получая удовольствие и облегчение своим болячкам.
– Рим просто завалил моих сыновей письмами, – продолжая ранее начатую фразу, говорила Бертрада. – И добро бы что существенное, так один сплошной поток жалоб то на короля лангобардов Дезидерия, то на герцога Беневентского. Конечно, франки поклялись в свое время защищать Папу, и Пипин даже дважды воевал с Ломбардией и положил на алтарь апостолу Святого Петра ключи от двадцати городов, но сейчас его жалобы мне не нужны. Нам нужен мир. Долгий и прочный, дабы утвердились дети мои во власти и обратили свои взоры на защиту границ от поползновений проклятых язычников саксов. Да и бритты докучают.
– Хорошо! – неожиданно произнес епископ и пошлепал тощими ногами в горячей воде. – Что бы я делал без этих целебных источников. Право, истинное облегчение приносят они страждущим.
– Да ты не слушаешь меня, Эгельхарт.
– Слышу, слышу! Этот бородатый лангобардский бочонок мудр. Сосватать двух своих дочерей за Арихиса Беневентского и Тассилона ловкий ход. И хотя баварец приходится вашей семье родственником, неизвестно, на чьей стороне он окажется, вздумай франки вмешаться в дела его тестя Дезидерия.
– Мне нужен мир и с Папой и с ломбардцем. Но как? Как примирить их ненасытную алчность? Стефан Третий, даром что наместник Бога на земле, жадностью не уступит не только королю лангобардов, но и легендарному Мидасу, в своем стремлении к богатству превращавшему в золото все, к чему бы ни прикоснулся.
Эгельхарт с изумлением взглянул на Бертраду. Он явно не ожидал подобных познаний от вдовствующей королевы.
Та заметила и улыбнулась.
– Это все Фулрод со своими рассказами о греках и римлянах.
– Ты сетуешь на их алчность? Но разве франки отдавали хоть раз кому-нибудь без боя принадлежавший им кусок?
– Да, да, Эгельхарт, я понимаю. Однако мне бы хотелось видеть христианский мир единым.
– Достойное желание.
– Так что же делать?
– Я думаю, ты, Бертрада, уже приняла какое-то решение и сейчас хочешь лишь в нем утвердиться. И я догадываюсь какое! Да и выбор невелик. Либо оказать помощь Папе силой оружия, но это война с лангобардами, либо примирить Рим и Павию, связав каким-либо союзом Дезидерия и таким образом удерживая его от притязаний на папские земли.
– Мой сын Карломан не будет воевать с Ломбардией.
– Да, королева. Он ведет свою политику в Италии, рассчитывая, что рано или поздно она сама упадет к нему в руки вместе с ключами от Вечного города. Твой старший Карл мог бы вмешаться, но… Путь в Италию для него лежит через земли Карломана, а насколько я знаю, братья не слишком жалуют друг друга.
– Увы, Эгельхарт, увы! Карломан не оказал старшему брату никакой помощи против взбунтовавшегося Гунольда Аквитанского, заявив на встрече в Монконтуре, что Аквитания – владения Карла, и пусть он сам разбирается со своими подданными. Карл был просто взбешен.
– В отличие от брата, Карломан удачно женат, – неожиданно проговорил епископ Дюренский.
Резкий переход в теме беседы заставил Бертраду вздрогнуть, и это не укрылось от проницательного взгляда старика.
– Я угадал, Бертрада? Ты ведь об этом думаешь?
– Ты, как всегда, читаешь мои мысли, Эгельхарт.
«Когда есть что читать», – подумал старик, однако вслух произнес совсем иное:
– У Дезидерия есть еще дочь, Дезидерата. Говорят, она красива, хоть и тоща; умна, правда, избалованна…
– И привыкла к роскоши, – рассмеявшись, продолжила Бертрада, которой понравилась своеобразная характеристика спесивой ломбардской принцессы. – Ничего, обломается!
– Правда, вот беда, Карл-то уже женат, – продолжил Эгельхарт, – и даже имеет сына.
– Женат? – презрительно фыркнула королева-мать. – Ну эту-то задачу я решу.
Неожиданно за окнами, выходящими во внутренний мощенный камнями двор, прогрохотали копыта, и секунды спустя вошедший служка проговорил:
– Господин! Только что вернулся наш ключник, он говорит, что видел, как проехал с отрядом король Карл.
Бертрада резко поднялась с широкой скамьи и повернулась к служке.
– С победой? – требовательно спросила она.
– Ключник думает, что да, ваше величество. Воины ехали веселые, а король Карл даже чему-то рассмеялся.
– Мы продолжим беседу в следующий раз, Эгельхарт. Но ты верно угадал, что я задумала. Я попытаюсь примирить наших христианских государей, а для этого женю Карла на этой неженке-лангобардке. Думаю, таким образом мы удержим Дезидерия от новых притязаний на владения Святой Церкви. Прощай.
– Прощайте, ваше величество, – ответил епископ уже в спину удаляющейся Бертраде и, помедлив, тихо повторил: – Прощай.
«Господи! – спустя несколько минут думал епископ Дюренский. – За что ты так наказываешь меня, что я должен одобрять бредовые идеи. Я слаб и стар, Господи, и хотел бы провести остаток своих дней на покое и в достатке. Но если за этот достаток и спокойствие мне приходится становиться дураком, воистину грехи мои безмерны.
Удержать лангобардского волка? Как же? Нет, Бертрада, своего повесу Карла ты, может, и женишь на принцессе… Да и несложно это. Сомневаюсь я, что этот жадный до каждой деревенской красотки наследник Пипина слишком любит свою Химильтруду, чтобы не уступить матери. Но на этом все! Дезидерий тебе не по зубам, Бертрада. Ты думаешь, что можешь заменить Пипина и править франками и остальным христианским миром? Нет! На голодного волка нужен другой, еще более голодный и страшный хищник. А ни ты сама, ни дети твои не способны и на четверть стать вровень с его силой, злобой и коварством. Ты считаешь, что умна и сможешь установить «Pax Romana et pax Christi» [29]29
«Pax Romana et pax Christi» – «Мир римский и мир Христа» (лат.).
[Закрыть]на Западе, но это заблуждение, миф; Карломан, считающий себя хитрым и ловким государем, – никто, он не может защитить даже собственный ужин; а Карл – с его-то энергией – может лишь бегать за девками, хлестать пиво и пропадать на охоте. Удивительно, что он разгромил герцога Аквитанского, если правда, что Карл вернулся с победой.
Ах! Бертрада, Бертрада! Дал бы я другой совет, но ведь придись он не по нраву, не быть мне епископом Дюренским, а значит, на старости лет лишиться уютного теплого дома, вкусного стола, молодых послушниц, чьи юные прелести тешат взгляд, а порой и не только.
Грешен я, Господи. Но ведь сказано в Святом писании, что нет покаяния без грехов. Каюсь, Господи, что поощряю плоть свою достатком чрезмерным, и молю о прощении раба твоего».
Заглянувший спустя время служка, поинтересовавшийся, не подлить ли горячей водички, ответа так и не дождался. Епископ Дюренский, примиренный со своей совестью, спал, сидя в кресле.
Карл соскочил с коня у самых дверей королевской виллы в Дюрене, бросил поводья конюшенному и уже в следующую секунду очутился в объятиях жены, красавицы Химильтруды.
– Карл, любимый, я так счастлива, что ты вернулся.
Больше она сказать ничего не успела. Долгим, жадным поцелуем Карл впился ей в губы. Потом еще. Еще. И еще.
– Задушишь, медведь, – только и смогла выговорить-выдохнуть Химильтруда в промежутке между поцелуями.
– И не только поцелуями, – радостно расхохотался Карл – его уши задвигались в такт смеху, – подхватил ее на руки и потащил в спальню. – Я думаю, мы не будем откладывать. – Продолжая смеяться, Карл бросил жену на постель из овчинных шкур, свалившись вместе с ней на подстилку. – А заодно и проверим, не разучилась ли ты за эти несколько месяцев любить своего короля.
Приподнявшись, он торопливо скинул с себя одежду, затем правой рукой подхватил Химильтруду под поясницу, а левой с силой рванул ее тонкую полотняную рубашку за ворот, располосовав до половины. Большие полные груди жены вывалились ему навстречу. Карл в нетерпении рванул еще раз, дорывая рубашку до конца, и навалился на Химильтруду могучим, уже начинающим грузнеть телом.
Чуть позже, удовлетворенный, насытившийся женой, Карл осторожно, стараясь не разбудить разомлевшую от мужниных ласк и уснувшую Химильтруду, встал. Но, почувствовав движение мужа, она проснулась:
– Карл, любимый, Карл… Ты куда? Не уходи, Карл! Я так тосковала без тебя, побудь со мной.
Карл наклонился и поцеловал жену.
– Я с тобой, дорогая, с тобой и никуда не ухожу. Но я проголодался, как медведь после зимней спячки. Скажу стольнику, чтобы подал обед.
– Эй, Менгиск, твой король голоден, как никогда, – прокричал, выйдя из спальни, Карл. – Менги-и-иск!
Но его зов остался без ответа, а вместо королевского стольника появилась королева-мать Бертрада.
– Я уже знаю, сын, что ты вернулся с победой и поздравляю тебя.
– Да, мама. Мы победили. И вот доказательство победы – большая печать Аквитании.
– Прекрасно! Аквитания взята! Я рада, Карл, что этот клятвоотступник Гунольд получил по заслугам.
– К сожалению, мама, я не привез тебе его голову, как обещал, – сокрушенным тоном произнес Карл. Бертрада уже хотела что-то сказать, но он продолжил: – Зима еще не наступила. Боялся, протухнет. – И Карл громогласно расхохотался, радуясь собственной шутке.
При этих словах уголки губ Бертрады приподнялись, отразив легкую усмешку королевы-матери, оценившую грубоватый юмор сына.
– Ладно, Карл! Тебя все равно можно поздравить.
– Можно, мама, можно. И не только меня, но и тебя, и всех франков моего королевства, но не эту змею Карломана.
– Что ты говоришь такое, Карл? Это ребячество. Вы же братья. А с тех пор как тебя в Нойоне, а его в Суассоне короновали, у вас у каждого по королевству. Вы короли-братья и должны жить в мире, во всем поддерживая друг друга.
– То-то я получил поддержку от Карломана!
– Но он был уверен, что ты победишь. И наверняка сейчас его гонец собирается в путь, везя его поздравления тебе.
– Уверен! – Голос Карла сорвался на крик. – Нет, мама. Уж если в чем Карломан и был уверен, так это в том, что меня убьют. Увы! Его надежды не оправдались.
– Хватит, Карл. И потом, я хотела с тобой серьезно поговорить, но без нее. – И Бертрада презрительно качнула головой в сторону лежащей на постели Химильтруды.
– Ты, как всегда, вовремя, – досадливо пробурчал Карл. – Я не видел жену несколько месяцев, я не видел еще даже сына, наконец, я голоден и собирался обедать.
– Сына? Неужели ты думаешь, Карл, что франки когда-либо признают твоего горбунка наследником трона? А что касается твоих любовных утех, то еще успеешь отделать, и не раз, свою шлюху в постели, на сеновале или где только пожелаешь.
– Но я хочу есть и не расположен сейчас заниматься делами. Эй, Менгиск, ты появишься наконец?! – снова крикнул Карл.
– Иду, мой господин, иду, – подходя, басовито отозвался стольник. Следом за стольником пожилая кормилица вела за ручку маленького мальчугана с небольшим горбиком на спине.
– А вот и Пипиненок! – язвительно проговорила Бертрада.
Карл недовольно покосился на мать, но промолчал.
– Здравствуй, Пипин, сынок! – Карл подхватил ребенка на руки и стал целовать. – Папа вернулся, ты рад мне?
– Рад, – как-то заученно ответил мальчуган, хотя никакой радости ни в тоне, ни в его взгляде настороженного зверька не чувствовалось.
– Карл, – снова заговорила королева-мать, – я еще раз повторяю, нам надо серьезно поговорить, и прошу пройти со мной.
– Но я могу хотя бы перекусить? Менгиск, принеси в покои матери хлеб, сыр и немного вина. Обедать придется позже. – С этими словами Карл переступил через раскиданную по полу одежду, поднял широкий овчинный плащ и завернулся в него.
– Ты можешь не одеваться, Химильтруда, мы скоро продолжим. – И, коротко хохотнув, Карл пошел вслед за матерью.
