Текст книги "Карл Великий"

Автор книги: Александр Сегень

Соавторы: Владимир Мартов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Королева вскочила, глаза ее пылали гневом.

– Должно быть, эта швабская шлюха, искушенная во всяких штучках, дает вам наслаждение! – с ненавистью воскликнула она.

– О да, – усмехнулся король. – Хильдегарда на редкость хороша в постели. Она даже лучше, чем Химильтруда в первый год нашей жизни. И она вовсе не шлюха. Я был у нее первым мужчиной.

– Должно быть, ротвейлерские колдуньи восстановили ее девственность, – процедила сквозь зубы Дезидерата.

– Не думаю, – рассмеялся Карл.

– Ну так и женитесь на ней!

– Пожалуй.

– Ах вот как? А я?

– Твоя судьба решена. Я не шучу. Через три дня ты отправишься к отцу в Италию.

– Ты с ума сошел, Карл! Отец пойдет на тебя войной. Тебя проклянет Папа Стефан. Ты хоть это понимаешь, выскочка несчастный?

– Стефан при смерти, а твой отец… Впрочем, я не хочу больше с тобой разговаривать.

Считай, что с этой минуты ты мне больше не жена.

Глава третья Двуногие

В джунглях происходило неладное. Вдалеке слышались необычные стуки, треск, скрежет, будто там ходило и неведомо чем занималось стадо каких-то невиданных животных. Слоны беспокоились, в страхе гадая, что бы это могло быть такое. Старожилы предчувствовали конец света, о котором с возрастом начинает думать каждый уважающий себя слон; молодежь просто недоумевала, вопросительно поглядывая на стариков, признанных мудрейшими из мудрейших.

На третий день этих беспокойств и страхов стадо, двигаясь к реке, вдруг наткнулось на плотную стену бамбука, стволы которого зачем-то сомкнулись друг с другом, образуя забор.

Знали бы слоны, что забор этот ничего не стоит разрушить, и вскоре бы уж вовсю плескались в реке. Но они опешили, уставившись в плотную бамбуковую стену, и тупо стояли, не зная, как поступить дальше. Наконец вожак повернулся в ту сторону, откуда дул ветер, и зашагал вдоль забора, старательно принюхиваясь к странным запахам. Подданные последовали за ним. Забор все не кончался и не кончался; они шли целых полдня, а слева по-прежнему вырастала стена из бамбука. Наконец вожак остановился и начал растерянно принюхиваться. Ему показалось, что они вернулись к тому самому месту, где впервые наткнулись на ограду. Сгрудившись вокруг вождя, слоны принялись раздраженно покачивать хоботами, постукивать ими оземь, недовольные вожаком – с какой стати он не может вывести их из этого заколдованного круга! Видя их недовольство, вожак уныло побрел дальше, выводя стадо на второй круг, и если бы он мог взмыть в небо и глянуть вниз с высоты, то увидел бы, что бамбуковая ограда образует загон без выхода, а единственным спасением было бы просто легонько навалиться на стену, проломить ее – и путь открыт! И такие мысли посещали вожака, но помимо всего прочего, оттуда, из-за стены, доносились противные звуки и запахи, и он решил лучше еще раз попытать счастья и найти мирный выход из ловушки.

Вдруг навстречу вышло нечто непонятное – вроде бы и слон, такой же, как они все, но на спине у него росла еще одна голова… Или не голова… Короче, нечто чудовищно безобразное. К тому же вся спина слона была увешана разными лакомствами – сахарным тростником, бананами, душистым сеном. И все это посыпалось на землю. Когда слон со странным живым наростом на спине отступил, некоторое время стадо недоуменно смотрело на него и груду сброшенных им яств. Затем вожак решил, что придется ему первым отведать угощенье. Видя, как он забрасывает себе хоботом в пасть сладкие бананы и тростник, остальные присоединились к нему и быстро уничтожили вкуснятину. Тем временем таинственный чужак удалился.

Дособирав последние крошки пиршества, слоны снова двинулись следом за вожаком вдоль забора, покуда вновь перед ними не вырос незнакомец с наростом и новой порцией яств. И так повторялось несколько раз, покуда не стемнело и не наступило время устраиваться на ночлег.

Отступив на некоторое расстояние от отвратительного забора, вождь стал укладываться, обозначая место привала. Однако ночь выдалась не менее беспокойная, нежели день. Там, за бамбуковой оградой, не утихало, а наоборот – все громче становилось нечто странное, пугающее: стуки, визги, обезьяньи крики, треск и скрежет. Мало того, время от времени над стеной взлетали крутящиеся языки пламени, кружились в воздухе и падали опять за стену. Это было невыносимо, и вожак то и дело намеревался встать и вести стадо прочь. Но ему было страшно – что, если будет еще хуже? Так все и промучались до самого утра.

Утром, не успели слоны подняться, как вновь появился вчерашний искуситель с живым наростом и лакомствами на спине. И снова, сбросив яства, он зашагал прочь, а когда все стали лакомиться, светлый слон долго смотрел чужаку вслед, пытаясь понять, какой смысл в его появлениях и дарах.

Позавтракав, стадо в беспокойстве двинулось в путь. Всем хотелось пить. Но, как и вчера, они уперлись в бамбуковую стену и уныло поплелись вдоль нее в жалкой надежде отыскать выход. И на сей раз, к радости и удивлению, вскоре увидели в заборе пролом, достаточный для того, чтобы протиснуться одному слону. Весело похрюкивая, вождь устремился к пролому, но, подойдя к нему, резко остановился, так что следующий прямо за ним слон невольно стукнулся ему лбом в зад. Там, сразу за проломом, стояло целое стадо живых наростов, подобных тому, что был на спине у таинственного искусителя. И все они при виде слонов закричали, заулюлюкали, застучали колотушками по барабанам. У некоторых в руках были горящие факелы. И мерзкий запах шел от этого стада отвратительных существ-наростов.

Вождь попятился и отступил от пролома, сильно вздыхая от страха и пуская газы. Стадо слонов забеспокоилось пуще прежнего, многие от испуга повизгивали. Некоторые решительно подходили к пролому, но дальше смелости у них не хватало, и, подобно вожаку, они отступали.

Смелее других оказался темнокожий волосач. Звонко протрубив хоботом, он ринулся в пролом, глухо рыча. Вид его был страшен, но, когда в лоб ему полетели факелы, взрываясь сотнями огненных брызг, смельчак оторопел, взревел и стал пятиться. Запахло паленой шерстью. Когда он вернулся к стаду, на лбу его еще там и сям тлело. Его захлебнувшаяся атака окончательно лишила других слонов смелости. Стадо, испуганно хрюкая, ретировалось на порядочное расстояние от стены и встало, ожидая, что будет дальше, какую еще беду уготовила судьба.

В проломе появился слон-искуситель, вновь навьюченный лакомствами; медленно шагая, он приблизился к стаду, но на сей раз не сбросил с себя угощенье, а, развернувшись, направился обратно к пролому. И первым, кто двинулся за ним следом, был светлый слон, решивший, что настала его пора взять на себя ответственность за все стадо. Не оглядываясь, он почувствовал, что стадо не сразу, но все же последовало за ним и слоном-искусителем, который преспокойно вышел через пролом из ловушки, и никто не встречал его ни улюлюканьем, ни громом, ни огнем. Так вот оно что! Это не просто слон-искуситель, это еще и слон-спаситель! Его боятся мерзостные существа-наросты и, возможно, именно потому, что он и слон, и нарост одновременно.

Выйдя из загона, слоны, оглядываясь по сторонам, нигде не видели ни единого врага. Эти обезьяноподобные существа с барабанами и факелами растворились в джунглях, и лишь откуда-то издалека доносились их гнусные запахи и звуки. Э, да они и впрямь боялись таинственного и бесстрашного слона-одиночку!

Светлый слон ликовал. В спасении стада его роль оказалась немаловажной. И если отныне вождем станет сей слон с обезьяноподобным наростом на спине, то он, светлый, будет вторым в стадной иерархии. Так размышляя и поглядывая на колышущийся хвост нового вождя, он и не заметил, как впереди выросла новая стена, куда страшней и неприступнее прежней – стена из толстых бревен высотою в рост самого высокого слона. Узкие врата распахивались в этой стене, и новый вожак, ни на минуту не замешкавшись, вступил в те врата, а Светлый слон, лишь немного поразмыслив, решительно двинулся следом – что может быть страшно с новым вожаком, да к тому же так хочется пить, а там, за стеной, кажется, есть какой-то водоем, ибо доносится запах влаги.

Но не все стадо покорилось воле нового вожака. Более половины слонов, сохраняя верность старому повелителю, сделали попытку уйти в сторону от новой стены, однако тотчас из джунглей выскочила огромная толпа мерзких двуногих и обезьяноподобных существ с факелами и копьями, швыряя их в непокорных животных, опаляя огнем и больно раня остриями копий. И сколько слоны ни пытались прорваться сквозь толпу двуногих, ничего не получалось – боль и огонь оказались сильнее их решимости, так что пришлось и им пройти через узкие врата в новый загон.

Последним входил, огрызаясь, темнокожий волосач.

Посреди нового загона, куда меньшего по размерам, нежели предыдущий, бамбуковый, стояла небольшая емкость с водой, к которой слоны тотчас и устремились. Воды едва-едва хватило, чтобы немного утолить жажду, а некоторым, пришедшим к емкости позднее других, и вовсе не досталось желанной влаги. Угощенье, находящееся на спине слона-спасителя, рухнуло наземь к стопам слонов и вмиг было растаскано и съедено.

Стоя посреди нового загона, слоны стали оглядываться по сторонам, размышляя о том, что делать дальше. Всюду вокруг виднелась стена, за стеной слышались отвратительные возгласы двуногих, оттуда доносились запахи дыма. Надо было что-то предпринимать. Однако новый вожак, казалось, вполне доволен положением вещей и никуда более не стремится. Это устраивало далеко не всех, даже светлого слона, волею судьбы оказавшегося в новом правительстве. Прежний предводитель, отдохнув и придя в себя после пережитых страшных волнений, решил применить свою прежнюю, пусть и несовершенную, тактику. Он направился к частоколу и, подойдя к нему вплотную, зашагал вдоль мощной стены из бревен, надеясь отыскать выход.

Подавляющее большинство примкнуло к нему, лишь новый вожак, да светлый слон, да еще двое-трое остались в середине загона, с любопытством наблюдая за тем, как их собратья бредут вдоль массивной стены. Но даже и те узкие врата, сквозь которые слоны проникли сюда, были теперь наглухо закрыты бревнами, и до самих сумерек старый предводитель тщетно водил верных ему подданных по замкнутому кругу, теряя и теряя их доверие.

К ночи дым костров, разожженных за стеною двуногими, резко усилился, и с наступлением темноты все стадо сгрудилось в центре загона вокруг нового вожака. Старый предводитель да темнокожий волосач, оставшись вдвоем, еще какое-то время уныло двигались вдоль частокола, но и они в конце концов не вынесли едкого запаха дыма и примкнули к стаду. Ночью мало кто хорошо спал – мучила жажда, беспокоили омерзительные звуки двуногих и дымная вонь, терзало беспокойство: что готовит день завтрашний, какие очередные пакости? Светлый слон, лежа подле нового вожака, видел, как двуногий нарост тихонько сполз с него на землю и улегся в траве. Он вопросительно хрюкнул, и новый предводитель в ответ хрюкнул утвердительно: мол, не волнуйся, так надо.

Рано утром, ни свет, ни заря, старый вождь, темнокожий волосач да еще четверо старейшин вновь направились к бревенчатому частоколу и зашагали вдоль него в поисках выхода. Больше никто на сей раз не последовал за ними, оставаясь на месте ночного привала в ожидании – будь что будет. Их души обволокло первое смирение перед уготованной участью.

Старый вожак и оставшиеся верными ему слоны упорно двигались вдоль неприступной стены. И тут произошло неожиданное для тех, кто с иронией наблюдал за ними из центра загона – когда вожак приблизился к запертым вратам, врата распахнулись и старый предводитель устремился в них, ведя за собою несдавшихся старейшин и темнокожего. И они исчезли один за другим, протиснувшись сквозь узкие врата! Светлый слон вскочил первым и быстро зашагал туда, слыша, как за ним топают десятки других слоновьих копыт. Но не прошли они и трети расстояния от ночного лежбища до спасительной лазейки, как ворота вновь наглухо захлопнулись, навсегда разлучая тех, кто успел сбежать, и тех, кто оказался жертвою собственного смирения. Дошагав до закрытых ворот первым, светлый слон мощно навалился на них лбом, ударил бивнями, принялся ломиться. Он был в отчаянии. Он чувствовал свою вину пред теми, кто остался в загоне, ведь кто, как не он, первым последовал за слоном-обманщиком, слоном-предателем! А значит, и он предатель. В бешенстве он громогласно протрубил хоботом и с удвоенной силой набросился на коварные ворота. Бревна зашатались. Светлый слон почувствовал, что он в состоянии проломить врата, и принялся рьяно их расшатывать. В этот миг несколько двуногих выросли над частоколом и метнули в светлого слона копья и факелы. Боль от ран и ожогов пронзила несчастного. Взвизгнув, он отскочил в сторону, попятился назад, а вместе с ним и остальные слоны. Три копья, пробив кожу, свисали с его боков. Мотнув головой, светлый слон снова вострубил и смело ринулся на врата. Новый шквал горящих факелов и копий обрушился на него.

– Цоронго Дханин! Цоронго Дханин! – услышал он вопли двуногих. Два этих слова, которые потом ему придется слышать постоянно, впились в его сознание вместе с остриями копий и жгучими искрами, вонзившимися болью в его толстую шкуру. Оглушительный гром барабанов ударил ему в уши, и это было последней каплей – светлый слон и иже с ним отступили, а поскольку копья и факелы продолжали лететь им в бока и лбы, они окончательно дрогнули и в страхе возвратились к месту своего ночлега, где ждал их новый и отныне единственный предводитель.

Но то, что произошло дальше, и вовсе никак не укладывалось в сознании. Не успев хоть немного прийти в себя после неудачного штурма, слоны с изумлением увидели, как врата, в которые они только что так безуспешно ломились, распахнулись, и сразу пять слонов, груженных яствами, вошли через них в загон, неся у себя на загривках двуногих водителей. Как ни в чем не бывало они приблизились к стаду, и двуногие принялись сбрасывать лакомства на землю – сочные плоды, сладчайший тростник, душистое сено. Некоторые слоны, из тех, что только что участвовали в атаке на ворота, не пошевелились, угрюмо взирая на приношения, но многие соблазнились и подошли вкусить яств. Освободившись от ноши, слоны, несущие на себе двуногих, повернулись и двинулись назад, к воротам. Светлый слон внимательно наблюдал за ними, и, когда новый вождь стада, тоже держа на спине своего двуногого, пристроился к пятерым чужакам, он решительно зашагал за ним следом, и несколько слонов, пренебрегших угощениями, тоже направились к воротам. Но когда новый вожак покинул загон, внезапно ворота захлопнулись прямо перед носом у светлого слона. Он даже не успел притормозить и стукнулся лбом о бревна.

Вновь поверх частокола возникли фигуры двуногих с копьями и факелами, и вновь светлый слон услышал их возгласы:

– Цоронго Дханин! Цоронго Дханин!

Слова эти мгновенно породили в его сознании ассоциацию с болью. Тотчас же ассоциация подтвердилась – несколько горящих факелов и копий полетели в бока и голову, обжигая и раня.

Ревя и хрюкая, светлый слон устремился прочь от опасного забора, увлекая за собой остальных.

А в тот день, когда бирманские охотники загнали в обширную бревенчатую ловушку довольно многочисленное стадо и страшно радовались тому, что им попался редкостный, считающийся священным, белый слон, в далеком Багдаде купец Бенони бен-Гаад отправлялся в дальнюю дорогу на Восток, дабы исполнить желание великого халифа. Его провожала жена, державшая на руках младшего сына, три дочери и старший сын, одиннадцатилетний Уриэл. Он плакал, умоляя отца взять его с собой, но Бенони и сам бы взял его, да жена никак не хотела отпускать мальчика в столь опасное путешествие.

– Ну, прощай, Ури, – нагибаясь, чтобы поцеловать сына, сказал Бенони. Но тот вдруг увернулся от его поцелуя и с обидой выпалил:

– Я убегу из дома и отправлюсь скитаться с дервишами! Так и знай!

– Ах, вот оно что, – растерянно пробормотал купец, потом почесал бороду и решительно молвил: – Собирайся, Уриэл! Да быстро у меня!

Жена так и обомлела:

– Ты с ума сошел, Бенони! Я не позволю тебе взять с собой мальчика! Я…

– Молчать! – рявкнул купец. – Сын отправится со мною. Я сказал! И не спорь со мной, Ребекка, а лучше подойди и обними.

После довольно бесхитростной бракоразводной церемонии Дезидерата, года не пробыв королевою франков, была отправлена восвояси к своему отцу Дезидерию, королю лангобардов. На прощание Карл только и сказал:

– Ты несколько раз говорила, что тебе не нравятся бритые подбородки. Ну так и отправляйся назад к своим длиннобородым болванам.

Место Дезидераты в королевской спальне уверенно заняла любвеобильная швабка Хильдегарда, златовласая и полногрудая красавица, в которой все было хорошо, кроме одного – в отличие от своего мужа, она любила утром долго поспать и понежиться в постели. Однако ласки, которыми она награждала короля, были столь изобильны, что он прощал ей сей маленький недостаток. Рано утром тихонько вылезал из постели, прочитывал молитву Иисусову и «Отче наш», а иногда, по настроению, и «Кредо», затем плавал в прохладной воде купальни, обсыхал, сидя голый на мраморной скамье, покуда брадобрей брил ему скулы и подбородок, лакомился виноградом и хрустящими яблоками; обсохнув же, одевался в чистые простые одежды – белую сорочку, франкскую тунику с рукавами, штаны, чулки в виде длинных обмоток, повязываемых по самые колени, сандалии или мягкие войлочные туфли. Одевшись, садился завтракать, заодно выслушивая свежие новости и начиная входить в дела государства. И обычно лишь к концу завтрака колокола начинали звонить к началу ранней обедни, на вторую половину которой Карл чаще всего и являлся в храм.

Утром 5 декабря 6279 года от сотворения мира, или, в ином летосчислении, – 771 года от Рождества Христова, король Франконии сидел в обеденном зале своего пфальца в Аттиниаке и завтракал в компании с майордомом Йезом, сенешалем Трудгаудом, дьяконом Вольфарием и молодым поэтом Ангильбертом. Он обсуждал с ними планы будущей войны с Дезидерием, к которой склонял Карла римский епископ Адриан, и попутно оговаривал некоторые детали грядущей женитьбы с Хильдегардой. Ковыряясь в миске с фасолью, он мечтал о дне венчания еще и потому, что свадьба была назначена на Рождество, как и две предыдущие – с Химильтрудой и Дезидератой, – и тогда завершится пост, можно будет набить брюхо ветчиной и курятиной, заячьими почками и телятиной, жаренной на вертеле, и многим другим, что не позволено есть сейчас.

– Говорят, мусульмане постятся лишь до захода солнца, а как только сгущаются сумерки и на небе зажигается первая звезда, набрасываются на еду, – сказал, словно прочитав мысли Карла, Ангильберт.

– Потому они никак и не сподобятся узреть истинного Христа, – отозвался Вольфарий.

– Уж не хочешь ли и ты, Ангильберт, поститься по-мусульмански? – со смехом спросил сенешаль.

– Да нет, просто… – покраснел юноша.

Карл хотел сказать что-то остроумное на сей счет, но тотчас забыл об остроте при виде входящего в зал референдария Вудруска [38]38
  …входящего в зал референдария Вудруска, – Референдарий – распорядитель королевской канцелярии.


[Закрыть]. Лицо у этого весьма дельного и ценного человека было таково, что при нем почему-то никогда не хотелось шутить. Поговаривали, что от его взгляда вянут цветы, а влюбленные девушки забывают своих возлюбленных и делаются неспособными вновь кого-то полюбить.

– Ваше величество, – обратился Вудруск к Карлу, – посланный в Кальмунциак Лейдрад вернулся с весьма важным известием.

– Зови его к столу, – махнул рукой Карл, а когда референдарий удалился, он изогнул бровь и промолвил: – Неужто братец все же решил идти войной на меня, чтобы только не воевать с Дезидерием?

В зал вошел Лейдрад, поздоровался, низко поклонился Карлу.

– Ну?.. – нетерпеливо воскликнул король.

– Ваше величество, – отвечал гонец, – страшная новость. Ваш брат Карломан собирался выступить с войском из Кальмунциака, но неожиданно скончался от удушья вчера вечером. Я скакал всю ночь, чтобы как можно быстрее сообщить вам об этом.

За столом прокатился ропот. Карл приподнялся со скамьи, затем снова сел, велел подать вина.

– Сядь, Лейдрад, поешь, – предложил он гонцу. Тот с радостью сел и набросился на фасолевую похлебку с грибами. – А от какого такого удушья скончался Карломан?

– От неведомого, государь, – отвечал Лейдрад.

– Отравление?.. – задумчиво предположил майор-дом Йез.

– Хм… – пожал плечами Карл. В это время внесли вино, и он предложил: – Как бы то ни было, прежде чем помянуть моего брата по-христиански, помянем его по древнему франкскому обычаю.

Он поднял огромный кубок, наполненный вином, молча вылил половину кубка на пол, затем осушил остальное. Все, включая Вольфария, повторили за королем нехитрую церемонию. Так совпало, что, когда все кубки были осушены, раздались удары колокола, оповещающего о начале ранней обедни. Вольфарий откланялся и удалился. Оставшиеся за столом некоторое время сидели молча. Наконец, едва только сенешаль Трудгауд набрался смелости и хотел поздравить Карла с тем, что отныне он – единственный король франков, что отныне ему принадлежат вся Нейстрия, вся Аквитания, Аламанния, Бургундия, Септимания и Прованс, как Карл сам заговорил:

– Красиво звонят колокола в Аттиниаке. Не правда ли, Ангильберт?

– Божественно звонят, – кивнул юноша. – Звонят так, будто сделаны не из железа и меди, а из чистого серебра.

– Жаль, что Вольфарий ушел, я как раз хотел расспросить его кое о чем.

– О чем же, государь? – заинтересовался Трудгауд.

– А вот о чем: говорят, колокола придуманы святым Павлином Милостивым, епископом Ноланским; будто бы он шел однажды по полю, поросшему кампанулами – их еще называют колокольчиками, а ахенцы именуют их балаболками, – и так был очарован чудесным шелестом этих цветков, колеблемых ветром, что и решил учредить при храмах Божиих колокола. Вот я хотел спросить у Вольфария, так ли это. Ты ничего не слыхал подобного, Ангильберт?

– Нет, ваше величество, не слыхал, – пожал плечами Ангильберт, с наслаждением ощущая, как вино растекается по жилам. – Я знаю про святого Павлина, что он был в плену у вандалов, но, кажется, недолго. Еще, что он дружил со святым Амвросием и блаженным Августином, а вот про колокольчики и колокола… А кто вам поведал эту историю?

– Известно кто – Хильдегарда, – отвечал Карл.

– В Швабии много чего напридумывают, – махнул рукой немного осоловевший Трудгауд.

– Скажут еще, что облака изобретены Иеронимом, или… – Тут он осекся, видя, что Карл смотрит на него неодобрительно. Вновь наступило молчание, которое нарушил сам король. Он покачал головой и пробормотал:

– Серебряные колокола… Бедняга Карломан… Э, слушай, Ангильберт, а ведь это мысль.

Почему бы нам Не начать лить колокола из серебра, а?

– Где же вы возьмете столько серебра, сударь? – усмехнулся майордом Йез.

– Ну, не из чистого серебра, – пошел на попятную Карл. – Пусть хотя бы с серебряными добавками.

– Все равно много потребуется, а серебра-то у нас не густо, – не сдавался прижимистый майордом.

– Да ну тебя, Йез, скучный ты человек! – воскликнул король со смехом. – Мало серебра – завоюем, будет много. Будут у нас серебряные колокола. Верно, Ангильберт?

– А как же, – улыбнулся юноша.

– Ну, если завоюете, тогда другое дело, – смирился майордом.