Текст книги "Тимур. Тамерлан"

Автор книги: Александр Сегень

Соавторы: Михаил Деревьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

   – Тогда прощай.

   – Погоди, правитель, и узнаешь важное.

Тимур огляделся. Вокруг – пыльная, гнусавая вакханалия. Мансур и Байсункар стояли за спиной господина, положив руки на рукояти кинжалов.

   – Говори.

   – Уходи из этого города и больше не возвращайся. Завтра новый владетель Мавераннахра въедет в Самарканд, послезавтра его люди будут здесь.

   – Кто он?

Маулана Задэ умело высвободил полу своего халата из железных пальцев батыра и растворился в толпе, и из её танцующих недр донеслось:

   – Ильяс-Ходжа, Ильяс-Ходжа!

Помедлив всего мгновение, Тимур обернулся к нукерам:

   – Лошадей!

Глава 5
ВСТРЕЧА У ДВЕРЕЙ ОТШЕЛЬНИКА

Путешествующий без денег достоин небольшой помощи.

Живущий одиноко, без семьи, достоин хорошего совета.

Не сумевший приобрести друга достоин глубокого сожаления.

Фариддин Абу Талиб Мухаммад

бен-Ибрагим Аттар, «Беседа птиц»

Что делает человек, которому угрожает опасность на равнине? Он уходит в горы.

Выехав из Песчаных ворот Кеша, на полном скаку несясь к своему становищу, Тимур принял решение скрыться в Бадахшане. Во-первых, он неплохо знал те места, во-вторых, чагатаи не слишком любят таскаться по горам, в-третьих, в одной из горных долин пас стада дальний родственник эмира Тарагая, глава небольшого барласского рода.

Захир и Хандал отлично справились со своими обязанностями: все тридцать кибиток были готовы к путешествию.

   – Можно уходить хоть завтра утром, – сказал Захир.

   – Мы уходим сейчас!

Уже через час, оглашая степь скрипом колёсных ступиц и криками погонщиков, гнавших впереди каравана небольшой табун лошадей, бывший правитель Кашкадарьинского тумена двинулся к предгорьям Памира.

Тимур пребывал в отвратительном расположении духа. Поступая на службу к чагатайскому хану, он отдавал себе отчёт в том, что эта служба не будет вечной, но не думал, что она закончится так быстро и что закончится она бегством. Предполагал молодой правитель в течение своего пусть и номинального, но властвования на берегах Кашкадарьи собрать побольше преданных ему людей, обучить и вооружить, дабы могли они под его водительством подняться против грабительской власти безбожных степняков. Но планам этим, как видно, не суждено было сбыться. И вот теперь он во главе нескольких десятков воинов бежит в холодные горы, совершенно не представляя себе, что ждёт его там.

Весной умер отец, осенью умерла надежда.

Что он успел понять за год обладания властью, пусть даже и не слишком большой? Пожалуй, лишь одно: мир устроен сложнее, чем он некогда предполагал. Сила не всегда у того, кто проявляет силу, слабость иногда только притворяется слабостью, святость порой – всего лишь боязнь испытания. Да, он кое-что понял, но неизвестно, сколько лет понадобится, чтобы понять многое. И способен ли человек прожить достаточно для того, чтобы понять всё?

На третий день пути дорога повела всадников вверх. Навстречу по разноцветным камням текли шумные ручьи, двигались облака. Места эти были отлично знакомы Тимуру. Здесь он учился охотиться, здесь провёл лучшие дни своей юности.

Двигаясь в гуще своих родственников и нукеров, Тимур вместе с тем пребывал в полном одиночестве. Никто не решался с ним разговаривать. Делами охоты и обеспечения небольшого воинства пропитанием занимались Мансур и Байсункар. Захир и Хандал выбирали место стоянок и рассылали дозоры по ночам. Жена – терпеливая, молчаливая Айгюль Гюзель – вместе с сыновьями и двумя старухами не покидала кибитки. Когда ей вечерами приходилось ухаживать за мужем, она не задавала никаких вопросов.

Далеко не все разделяли мрачное настроение своего вожака. Молодые воины с удовольствием носились по предгорным лугам за дичью. Пусть наступает осень, пусть пришлось покинуть насиженные места и устремиться Бог весть куда, что в этом плохого?! Солнце светит, возбуждённый конь храпит, тетива звенит в пальцах, кровь кипит в сердце!

На пятый день (никакая опасность, слава Аллаху, не встретилась по пути) на перекрёстке двух каменистых дорог Тимур вдруг остановился. И поднял руку. Это означало, что остановиться должны все. В течение нескольких мгновений караван из сотни человек, тридцати повозок и множества животных замер. Левая дорога уводила от развилки на восток, дальше в горы, правая сворачивала к югу, к скалистому массиву, густо поросшему лесом.

Тимур подозвал к себе Мансура:

   – Поворачивайте на юг.

После того как караван уже повернул и колёса повозок загрохотали по камням, Тимур объяснил своим подчинённым:

   – Я должен посетить убежище отшельника Амир Халала. Оно где-то здесь, в этих скалах.

Имя этого святого человека было широко известно. Даже беззаботные молодые разбойники, которыми, в сущности, были нукеры Тимура, слышали о нём.

   – Ты хочешь с ним посоветоваться, господин? – спросил Байсункар.

Тимур не ответил, потому что не любил отвечать на бессмысленные вопросы.

Указанный скалистый массив располагался, казалось, невдалеке, но дорога к нему заняла почти целый день. Только поздним вечером, когда наступило время длинных синих теней и из мелких ущелий выползли языки ночной прохлады, Тимур разрешил остановиться.

Утром беглецов из Кеша ожидало неприятное открытие. Дозорные доложили, что на другом конце долины, в каких-нибудь двух сотнях шагов от их становища, расположился чей-то незнакомый лагерь. Эти люди, очевидно, прибыли глубокой ночью по северной дороге.

Через мгновение Тимур был в седле, через два – на окраине становища. Там он остановился, всматриваясь в очертания чужого лагеря. На той стороне происходило то же самое. Несколько всадников выехало из-за строя кибиток, и теперь они неподвижно стояли, глядя в сторону становища Тимура.

В иные времена подобные встречи обычно заканчивались взаимным изъявлением уважения и два путешествующих бека весело усаживались за совместный дастархан[23]23
  Дастархан – в широком смысле стол, пир, угощение.


[Закрыть].

Теперь же, когда на землях Мавераннахра опять идёт война, неожиданная встреча вызывает скорее опасение, чем радость.

   – Кто это такие? – прошептал Мансур.

   – Одно можно сказать с уверенностью – не чагатаи, – ответил Хандал.

   – Да, – согласился Захир, – эти бы не стали церемониться и уже напали бы на нас.

   – Послать к ним человека, господин? – спросил Мансур.

Тимур медленно, отрицательно покачал головой:

   – Нет. Пускай они к нам посылают человека. Мы пришли в эту долину раньше них.

Но, видимо, тот, кто стоял во главе противостоящего лагеря, так не считал. Прошёл час, и не было видно никаких признаков того, что он желает познакомиться. Напротив, перед строем его кибиток появлялось всё больше и больше всадников.

   – Они что, хотят с нами драться? – недоумевали нукеры Тимура.

«Только этого не хватало», – думал он. Теперь он не мог уже выехать навстречу неизвестному беку. Сделав это, он признал бы верховенство над собой, а это сильно повредило бы его авторитету в глазах своих людей. Не мог он рисковать в нынешнем положении.

Прошёл ещё час.

Тимур понимал, что это бессмысленное противостояние может кончиться только одним способом – схваткой. Никому не нужной и кровавой.

Тимур был внешне спокоен – никто не должен был догадываться о том, что происходит у него в душе. Он искал выход. Искал и не находил. Из двух имевшихся: схватка или подчинение, его ни один не устраивал.

Солнце стояло уже высоко, и воздух в долине стал теплее. Потом горячее. Наконец он раскалился. На мгновение Тимур отвёл взгляд от созерцания чужого лагеря и оглядел горные окрестности. Справа, в проёме между двумя серыми скальными громадами, он увидел тонкий вертикальный язычок дыма.

И тут же понял, что ему нужно делать.

   – В моё отсутствие распоряжается Мансур, – сказал он и повернул коня в сторону скального провала.

Стоило ему отъехать от своего лагеря шагов на двадцать или тридцать, как от кибиток противостоящего лагеря тоже отделилась конная фигура. И тоже направилась в сторону бесшумно струящегося к небесам дымного языка.

Неизвестный бек, судя по всему, тоже всё утро ломал голову над тем, как ему поступить, и теперь с облегчением принимал выход, предложенный Тимуром.

Оба ехали шагом. Оба не глядели в сторону друг друга. Оба были видны как на ладони нескольким сотням людей, собравшимся в двух лагерях.

Неподалёку у входа в провал, в котором скрывалось убежище Амир Халала, покрытое дёрном пространство кончалось. А значит, кончалась бесшумная часть прогулки. Подковы лошадей одновременно загремели по мелким белым камням, которыми было выстлано дно неглубокого ущелья, в глубине которого перед входом в пещеру отшельника горел священный очаг.

Тимур и его неизвестный противник ехали рядом, почти цепляясь стременами, но при этом не глядя друг на друга. Перед самой пещерой они спешились.

Тимур в правую сторону, незнакомец – в левую.

Оставив лошадей, оба направились ко входу в пещеру.

Тимур обогнул священный очаг справа, незнакомец – слева.

У входа, занавешенного старинной тростниковой циновкой, оба остановились. Настал решающий момент. Кто должен войти первым? Тот, кто стоит справа, или тот, кто стоит слева? Сами явившиеся к отшельнику не в состоянии были решить это. Молчаливое бдение перед камышовой циновкой могло продолжаться сколь угодно долго, когда бы не раздавшийся из пещеры голос. Он повелел им войти.

Обоим.

Тимур замялся, повеление показалось ему необычным. К святому отшельнику человек является, чтобы побеседовать с ним с глазу на глаз. Разве возможно открыть душу в присутствии совершенно чужого человека, да ещё, кажется, и недружественно настроенного?

Молчаливый соперник Тимура, судя по всему, придерживался такой же точки зрения, был обуреваем теми же сомнениями. Поэтому он тоже остался на месте.

Обрушивая зыбкое равновесие их сомнений, изнутри раздалось повторное повеление:

   – Войдите же! Оба!

Приподняв тростниковую занавесь, сомневающиеся вошли.

Пока глаза привыкали к густому полумраку, Тимур пытался освоиться в пещере посредством своего звериного нюха. Множество различных запахов хлынуло к его ноздрям, отталкивая друг друга. Пахло благовониями и человеческим потом, старыми пыльными шкурами и мёдом, сухими горными травами и горелой костью. Пахло ещё чем-то необъяснимым и волнующим – это был запах отшельничества.

Постепенно становилось понятно, что в пещере не так уж темно. И можно уже было рассмотреть в глубине её каменный горб, покрытый медвежьей шкурой, на этом горбу сидел человек, облачённый в шкуры, так что при смутном освещении казалось иногда, что он сливается с шерстистым выступом, на котором восседает, и с полумраком пещеры, из которого проступал неясным силуэтом.

Горделивые гости, не сговариваясь, опустились на колени и одновременно произнесли:

   – Мир дому твоему, Амир Халал!

   – Подойдите ближе.

Они подошли.

Тимур, снова встав на колени, попытался посмотреть в глаза хозяину пещеры, но сделать это было невозможно: под меховым колпаком, в том месте, где должны были бы находиться глаза, не было ничего, кроме тьмы. Тимур отвёл взгляд, и какая-то неодолимая сила заставила его пасть ниц, почти касаясь лбом мощных чёрных пальцев на босой ноге святого отшельника. Вслед за этим он почувствовал, что ни спину ему медленно легла рука пещерного старца. Она была тяжела и становилась всё тяжелее. В какой-то момент Тимуру показалось, что это сама гора перенесла силу своей тяжести при помощи этой руки ему на спину. Тимур забыл, зачем сюда явился, о чём он хотел попросить этого человека, он забыл, кто он и откуда, и мечтал только об одном: чтобы эта непонятная и непереносимая тяжесть свалилась с его плеч. И голос его бессловесной молитвы был услышан.

Вдруг стало легко.

Тимур продолжал прижиматься лбом к своим брошенным на камень ладоням, но уже понимал, что самое страшное миновало и он может распрямиться, когда захочет.

Под сводами пещеры раздался голос Амир Хал ала. Он был такой тяжёлый и низкий, что казался принадлежащим не человеку, а самой горе.

   – Встаньте.

Явившиеся в пещеру остались лежать.

   – Встаньте, и я дам вам совет.

Явившиеся в пещеру распрямились, оставшись сидеть на корточках.

   – Тебя зовут Тимур, сын Тарагая.

   – Да, святой отшельник.

   – Тебя зовут Хуссейн, сын Казгана.

   – Да, святой отшельник.

   – Ты бежишь в горы Бадахшана, Тимур, сын Тарагая.

   – Да, святой отшельник.

   – Ты тоже хочешь скрыться в горах Бадахшана, Хуссейн, сын Казгана.

   – Именно так, святой отшельник.

Амир Халал замолчал, медленно перебирая чётки. Они были у него набраны из крохотных змеиных черепов.

   – Вы не должны ехать туда. Ни ты, Тимур, сын Тарагая, ни ты, Хуссейн, сын Казгана.

Отшельник снова замолчал, как бы позволяя задать вопрос. И Тимур, не удержавшись, спросил:

   – Почему, мудрейший?

   – Уже посланы люди, которые убьют вас там.

В голове Тимура пронёсся табун разгорячённых мыслей. Конечно, что же тут удивительного? Баскумча обнаружил его бегство и легко определил, в каком направлении оно происходит. И пока управитель Кашкадарьинского тумена тащил по солончакам и предгорьям свои арбы, было отправлено несколько лёгких сотен, чтобы перекрыть горные перевалы.

«Как же я сам не догадался?» – думал Тимур, отчаянно кусая губы.

   – Спасибо за совет, святой отшельник. Я и сам отчётливо вижу теперь, что в Бадахшан мне ехать не надо.

Хуссейн не произнёс ничего, но чувствовалось, что и его душа пребывает в полнейшем смятении.

   – Но, – Тимур снова попытался поймать взгляд отсутствующих глаз, – но тогда получается, что вообще нет пути. Смерть впереди и смерть позади, ещё неизвестно, какая из них неотвратимее.

Отшельник молчал, он не собирался участвовать в обмене причитаниями и ждал, когда будет сформулирован вопрос.

   – Да, святой отшельник, – слегка заикаясь, сказал Хуссейн, – что же делать дальше? Назад я вернуться не могу, лучше я отправлюсь вперёд. Пусть меня убьют неизвестные мне люди, я не хочу видом своей смерти доставлять удовольствие врагам, тем, что хозяйничают сейчас в моём доме.

Тимуру понравилась речь Хуссейна, и первая искра симпатии к этому человеку сверкнула в его сердце.

   – Вы спрашиваете меня, что вам делать дальше?

   – Мы спрашиваем тебя, святой отшельник, – сказал Тимур.

   – Для начала вам надобно объединить ваши силы.

В этот момент беглецы впервые посмотрели друг на друга, Трудно составить полное впечатление о человеке, рассматривая его в полумраке в течение всего нескольких мгновений. Хуссейн был пухлощёк, широконос и обладал густыми чёрными бровями. Больше Тимур ничего рассмотреть не успел, но отчётливо почувствовал прилив симпатии к этому человеку. Бородатый, скуластый степняк с холодно сверкнувшими глазами произвёл на Хуссейна также благоприятное впечатление.

   – Я велел вам войти ко мне вдвоём, потому что увидел, до какой степени совпадают ваши судьбы. Звёзды заготовили пророчество, кости указывают один путь для вас.

   – Мы объединим свои силы, святой отшельник, но что нам делать дальше?

   – Слушать, Тимур, сын Тарагая.

   – Прости мне моё нетерпение, святой отшельник.

Амир Халал слегка изменил позу и тем самым перестал напоминать изваяние.

   – Вам надо отправиться обратно.

   – Куда обратно?!

   – То есть как?!

   – Не спешите с вопросами, выслушайте меня до конца, и, может быть, вам вообще не придётся их задавать.

Гости пристыженно поклонились.

   – Вас ищут и будут искать там, где вам скрываться удобно, вас будут искать там, где вы надеетесь чувствовать себя в полной безопасности. Вас будут искать там, где тот, кто вас будет искать, сам бы скрывался, если бы был вынужден это делать.

Слушая Амир Халала, Тимур внутренне кивал каждому его слову.

   – Вам надлежит отправиться в то место, где перезимовать почти невозможно. Вам надо расположиться так, чтобы поблизости было становище вашего злейшего врага. Ну, забрезжил ли свет понимания в ваших головах?

Гости молчали, переваривая сказанное.

   – Не буду вас больше мучить и назову сам. Хорезмские степи.

Тимур и Хуссейн продолжали молчать.

Снова заговорил Амир Халал:

   – Зимой это место мало приспособлено для жизни. Неподалёку, в Хорезме, правит Текель-багатур. Он всегда готов угодить Ильяс-Ходже, твоему доброму покровителю, Тимур, сын Тарагая. Кроме того, он в родственных отношениях с Кейхосроу, правителем Хуталляна[24]24
  Хуталлян — местность в междуречье Вахта и Пянджа, ныне это Курган-Тюбинская и Кулябская области Таджикистана.


[Закрыть], твоего большого друга, Хуссейн, сын Казгана. Не значит ли это, что если вы откочуете немедленно туда, никому во всём Мавераннахре не придёт в голову вас там искать?

Тимур понимал правоту слов святого отшельника. Это с одной стороны. Но с другой – он прекрасно представлял, каково придётся ему и его людям в безжизненных хорезмских степях, да ещё по соседству с подлым данником неутомимого ненавистника Ильяс-Ходжи. Но, взвесив все доводы за то, чтобы последовать совету святого отшельника, и все доводы против того, чтобы это делать, Тимур сказал:

   – Меня повергает в тоску и ужас необходимость зимовать в этих безжизненных местах, но я вижу, что это необходимо.

Хуссейн выразился менее витиевато, но тоже в том смысле, что ехать не хочется, но надо.

И сразу вслед за этим стало ясно, что разговор окончен. Что ничего сверх сказанного и посоветованного больше не будет. Надобно отправляться вон. К своим людям.

Тимур и Хуссейн по очереди припали к землистой руке пещерного мудреца и попятились к выходу. И уже когда была приподнята тростниковая занавесь, Хуссейн вдруг остановился и неуверенно проговорил:

   – Прости, святой отшельник, я напоследок хочу задать тебе вопрос.

Послышался удивлённый голос Амир Халала:

   – Спрашивай, если считаешь нужным.

   – Я стеснялся раньше... Ты всё время называл меня сыном Казгана, но ведь я не сын, а внук...

Амир Халал помедлил несколько мгновений. Тимур замер, ожидая ответа с не меньшим напряжением, чем Хуссейн.

   – Сказанное сказано. Кто может вместить слово сие, тот вместит.

Глава 6
БРАТЬЯ

Укройся в горах иль исчезни в степи,

Все беды снеси и все боли стерпи,

Невидимым стань и неслышимым будь,

Но тайно тоска будет жечь твою грудь.

Степною дорогой и горной тропой

Ты сам, словно тень, побредёшь за собой.

Кабул-Шах, «Цветник страданий»

Мы не будем рассказывать о том, как две сотни человек под водительством бывшего правителя Тимура и бывшего хозяина Балха Хуссейна добрались от памирских предгорий до хорезмских степей. Всё равно никто не поверит, что такое могло произойти. Тимур и Хуссейн сами поражались собственным воспоминаниям. Такое количество счастливых случайностей, что невольно поверишь в помощь высшей силы, от имени которой советовал им отправиться в этот путь святой отшельник Амир Халал. Узоры, нарисованные самой судьбой, неизмеримо превосходят всё то, что можно видеть на самом искусно вытканном ковре.

Надо ли говорить о том, что общие переживания, общие трудности и общие удачи очень сблизили двух молодых вождей. Если учесть ещё наличие у них общих врагов, можно представить, какими тесными и взаимодоверительными стали их отношения.

Но не сама по себе эта дружба представляется главным чудом, возникшим в результате неожиданного свидания Тимура и Хуссейна в пещере святого отшельника. Больше всего поражало то действие, которое она оказала на характеры обоих вождей. Они, в это трудно поверить, не стремились к первенству одного над другим. Не секрет, что обычно дружеские отношения строятся по принципу явной или тайной подчинённости одного другому. Здесь имело место нечто иное. Нукеры Тимура не могли надивиться на своего господина. Нукеры Хуссейна пребывали примерно в таком же состоянии. И первые и вторые знали своих господ как людей предельно властных, не привыкших делиться даже малой частицей своего единоначалия. А тут спокойно пожертвовали по половине того, чем обладали!

Эта глава романа названа «Братья» только лишь потому, что Хуссейн и Тимур так стали называть друг друга. На самом деле между братьями, особенно на Востоке, никогда не встретишь настоящего равноправия. Чаще всего выше (и заметно выше) стоит брат старший. Иногда владетельный отец назначает наследником не самого старшего из сыновей, и тогда выше всех становится сын наследующий. Так, например, произошло в семье самого Тимура. Омар был его первенцем, но наследником должен был стать Джехангир.

Надобно ещё отметить, что сближению барласского правителя и балхского эмира способствовало то, что они великолепно дополняли друг друга особенностями своих характеров.

Хуссейн был на несколько лет старше Тимура и происходил от более древнего и знатного рода. К чести Хуссейна надо сказать, что он не настаивал на своём превосходстве ни по одной, ни по другой линии. Жизнь в большом богатом городе способствовала некоторой его изнеженности и дала возможность получить образование. В небольшом его караване помимо всего того, что имелось в караване Тимура, присутствовали и два касса-хана, чтеца-сочинителя, к услугам которых он частенько прибегал в холодные дождливые ночи, проводимые у тлеющего костра.

Хуссейн любил женщин и был по этой части неуёмен, как и все мужчины его рода. И если с Тимуром путешествовала только его жена Айгюль Гюзель, то эмир Балха прихватил с собой небольшой гарем, который делил со своим господином все тяготы метаний по горам и солончакам.

Отличался Хуссейн от своего нового друга и поведением. Был шумен, резок, принимал решения всегда быстрые и всегда окончательные. Это было бы невыносимо для его подданных, когда бы при этом эмир не стремился быть совершенно беспристрастным и справедливым. Тимур своей выдержкой, неторопливостью и обстоятельностью при расследовании спорных дел наилучшим образом дополнял его.

Только одна безусловно отрицательная черта была у балхского эмира – скупость. Досталась она ему в наследство от отца и, следовательно, от деда Казгана, который, собственно говоря, и жизни своей лишился благодаря ей. В своё время правитель Хуталляна Кейхосроу заманил эмира Казгана в ловушку, умело сыграв на этой его струне.

Самое неприятное в этой человеческой черте то, что она имеет обыкновение с возрастом неуклонно усиливаться. Но в описываемый нами период она ещё не достигла таких размеров, чтобы омрачить вновь возникшую дружбу.

Прибыв в хорезмские степи, оба вождя скоро поняли, что святой отшельник Амир Халал, предсказывая им нелёгкую зиму, ничуть не преувеличивал. И даже степями эти степи назывались зря. Это была настоящая пустыня.

Отыскав одинокий, вдалеке от всех дорог расположенный колодец, вожди решили, что здесь устроят свою стоянку.

Места были действительно пустынные. Когда-то поблизости проживало небольшое туркменское племя, пастухи которого пригоняли к колодцу свои отары на водопой. Но постепенно пески сожрали все пастбища, и туркмены куда-то откочевали.

То, что место столь пустынно, было хорошо только с одной точки зрения – безопасности. Но имелась и вторая сторона в этой ситуации: надо было как-то добывать пищу. Одной охотой две сотни человек не прокормишь.

Вначале съели всех запасных коней.

Потом Тимур и Хуссейн собрали все имевшиеся у них деньги и отправили двоих нукеров, Захира и Ибрагима, которому эмир доверял из своих более всего, в Ургенч на базар за продуктами. В этом был определённый риск, но на него приходилось идти. Два раза в месяц Захир и Ибрагим привозили в становище две арбы, доверху груженные лепёшками и овечьим сыром. Они могли бы это делать чаще, но их путь был непрямым и запутанным, чтобы сбить со следа людей Текель-багатура, если они захотят проследить, кому это вдруг в безжизненной степи понадобилось столько еды.

Но и этого было мало.

Тогда Тимур предложил собрать всю чагатайскую одежду, что была в становище, обрядить в неё десятка полтора наиболее лихих воинов и отправить вверх по течению реки Аму, где можно было бы добыть небольшую отару овец.

Темны сумерки в зимней степи.

В шатре Хуссейна вокруг выложенного небольшими камнями очага сидят оба вождя и несколько ближайших помощников. Только что был выслушан рассказ Мансура и Рустема (дальнего родственника эмира) про их набег на зимующую возле Саята отару. Особенно похвастаться было нечем – четверо убитых воинов и два десятка не самых жирных баранов.

   – Видит Аллах, если за каждого паршивого барана мы будем терять по воину... – начал эмир Хуссейн, но не стал заканчивать мысль. Всем и так понятно, что именно он хотел сказать.

   – Вы были в чагатайских архалуках[25]25
  Архалук — временное поселение пастухов овец, баранов.


[Закрыть]? – спросил Тимур.

   – Но пастухи нас не испугались, – развёл руками Рустем.

   – Неужели чагатайская власть настолько ослабела? – усмехнулся Хуссейн.

Тимур пожал плечами и стал внимательно смотреть в огонь. История была странная, и, стало быть, с выводами спешить не стоило.

   – Может быть, Ильяс-Ходжа откочевал из Самарканда за Сырдарью? – осторожно высказал предположение Мансур.

   – Что ты имеешь в виду? – обернулся к нему Хуссейн.

– Вчера Захир привёз сплетни с ургенчского базара. Ходят слухи, что Токлуг Тимур захворал. В такой момент наследнику лучше находиться поближе к ханскому шатру.

Когда деловые разговоры были закончены, эмир Хуссейн послал за касса-ханом – пусть споёт-развлечёт, надо как-то разогнать тоску этого зимнего вечера.

В огонь подбросили рубленого камыша, пламя стало пожарче. Закутавшись в лисью доху, Хуссейн велел певцу начинать. Тот поклонился и сел к огню, осветившему его рябоватое лицо с жалкой, напоминающей сосульку бородой.

Задребезжали струны, задребезжал вслед им старческий голос певца:

 
В краю, где растут, зеленея, леса,
Где реки темны, но светлы небеса,
Где явлена мира безбрежная ширь,
Родился и вырос Махмуд, богатырь.
 

Казалось, что Тимур внимательно прислушивается к словам касса-хана, но на самом деле мысли его были далеко отсюда. Где? В Хорасане? В Бадахшане? В Кеше? А может, в пещере у отшельника Амир Хал ала?

 
На юге, в стране возле чёрных пустынь,
Где много инжира, урюка и дынь,
Где воздух от зноя устало дрожит,
В семье у царя вырос воин Джамшид.
 

Хуссейн, в свою очередь, был вполне увлечён слушанием, как будто касыда[26]26
  Касыда – песня, баллада, сказание.


[Закрыть] эта была неизвестной ему. Густые брови подрагивали, реагируя на перипетии излагаемого сюжета, эмир поджимал и покусывал пухлые губы.

А касса-хан пел:

 
Сошлись в поединке с батыром батыр,
И тут содрогнулась вся степь и весь мир.
Звенел трое суток металл о металл,
Воитель в воителя стрелы метал
И взгляды, горящие грозным огнём.
И ночью светло было так же, как днём!
 

В этом месте песни Тимур отчасти очнулся от своих уединённых размышлений. Ему показалось, что история, которую рассказывает дребезжащим голосом этот старик, имеет к нему непосредственное отношение.

Махмуд и Джамшид в конце концов проявили благоразумие. Понимая, что ни один не может победить другого, они решили помириться и даже побратались. Более того, чтобы закрепить братский союз, Махмуд и Джамшид женились на сёстрах друг друга.

 
И вот они скачут, привстав в стременах,
Благие настали в стране времена.
С Махмудом Джамшид навсегда обнялись,
И новая дружба, как новая жизнь,
Нам путь освещает и в сердце поёт,
Грустить и печалиться нам не даёт.
 

Закончив пение, касса-хан опустил свой дутар[27]27
  Дутар — среднеазиатский двухструнный музыкальный инструмент.


[Закрыть] на колени и скромно потупился.

На несколько мгновений воцарилось молчаливое ожидание. Все присутствующие поняли подоплёку поведанной только что истории и не знали, понравится ли подоплёка эта Хуссейну и Тимуру.

   – Сам ли ты сочинил эту касыду? – нарушил молчание Хуссейн, его лицо всё больше и больше наливалось светом удовлетворения.

   – Нет, господин, сочинил её Кабул-Шах.

   – Кабул-Шах? – удивлённо переспросил Тимур.

   – Да, господин, именно он.

   – Не тот ли это Кабул-Шах, что рождён был царевичем, чингисидом, но по своей воле стал дервишем, а потом поэтом?

   – И снова ты прав, господин, – низко кланяясь, подтвердил касса-хан.

   – Царевич – поэт? – вмешался в разговор Хуссейн. – Этого не может быть!

Певец развёл руками, как бы показывая, что он не отвечает за поступки столь высокородных особ и ни в коем случае не берёт на себя смелость их обсуждать.

   – Но всё равно, – всё больше распаляясь, сказал Хуссейн, – он хорошо сочинил, а ты хорошо сделал, что решился спеть. Именно нам и именно сейчас. Я прав, брат мой Тимур?

Раскрасневшееся лицо обернулось к Тимуру, тот слегка улыбнулся и кивнул. У него уже состоялись два разговора с Хуссейном о необходимости его, Тимура, женитьбы на сестре эмира. Верный своему правилу не совершать необдуманных поступков, бывший владетель Кеша с ответом не спешил, находя каждый раз уважительные поводы для своей медлительности. Но более увиливать от прямого ответа было нельзя, это могло поставить под сомнение его дружбу с хозяином Балха. А этого он никак не мог допустить.

Итак, Тимур кивнул в ответ на возбуждённый вопрос своего брата и сказал:

   – Поэт всегда немного пророк, тем более поэт-дервиш. Счастливая сила вложила эту песнь в уста этого человека. Так подчинимся пророчеству.

После этих слов Хуссейн совершенно уже не скрывал своей радости, в порыве немыслимой щедрости он сорвал с пальца дорогое кольцо со смарагдом и протянул её кассахану:

   – Возьми! Плохим вестникам принято рубить голову, ты же – вестник добрый, было бы нечестно тебя не отблагодарить.

Певец, преувеличенно кланяясь и бормоча непрерывные восхваления щедрости эмира, попятился к выходу.

Решено было немедленно отпраздновать столь счастливое событие. Откуда-то появился бурдюк вина. Хуссейн считал себя правоверным мусульманином, но в части винопития делал для себя и своих окружающих послабление. Тимур в годы своей молодости не употреблял горячительных напитков вообще и только в конце жизни позволил виноградному зелью завоевать некоторую власть над своей душой.

В этот раз он, отступая от своих правил, выпил несколько чаш. Так что когда он явился в свой шатёр, в голове у него изрядно шумело.

Замотанные в одеяла дети спали в углу за полотняным пологом, Айгюль Гюзель сидела подле них, стоявший рядом с ней глиняный светильник слегка потрескивал и чадил.

Тимур сел в ногах ложа, на котором спали его сыновья. Айгюль Гюзель почувствовала, что муж сейчас скажет ей что-то очень важное. Она сидела, положив руки на колени и опустив подбородок на грудь.

«Как будто ожидает приговора», – подумал Тимур и сказал:

   – Завтра ты с сыновьями уедешь в Самарканд. К моей сестре.

Сказав это, он подумал, что пророчество Кабул-Шаха его женитьбой на сестре Хуссейна будет выполнено не полностью. Он-то женится на молоденькой красотке Улджай Туркан-ага, но вот захочет ли Хуссейн взять в жёны его не первой молодости сестрицу Кутлуг Туркан-ага? Мысль эта заставила его расхохотаться.

   – Ты очень рад, что берёшь в жёны сестру Хуссейна? – тихо спросила Айгюль Гюзель. В ответ Тимур только потрепал её по плечу, ему лень было разговаривать на эту тему, да и не чувствовал он никакой нужды в этом.