Текст книги "Аргонавты вселенной"

Автор книги: Александр Ярославский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

И странно было Горянскому, и казалось ему, что это какая-то игра, как в детстве, когда он был еще мальчиком, в гимназии, – и казалось, что дурачит его Чемберт и прячется здесь в ракете и сейчас выйдет и засмеется.

И опять вспомнилось Горянскому раннее детство, как просыпается он утром в деревне с зарею рано-рано, при первом утреннем возгласе петуха.

И, кажется, явственно слышит он петушиный крик…

– «Ку-ка-ре-ку!» – раздалось в ракете.

– Что это? – Слуховая галлюцинация?

Крик повторился.

Или проделка Мукса?

Горянский оглянулся: Мукс спал, пристегнувшись ремнями, на диване, где спал перед этим сам Горянский.

– Что же это?

Крик петуха на расстоянии двести тысяч верст от земли, перед лунным диском, в стальной ракете…

– Да, черт возьми! – Непростительная забывчивость! – Не сам ли Горянский велел Джонни поставить в кладовую ракеты корзину с двумя курицами и петухом и после совершенно забыл о них. Удивительно только, как они не умерли? И как они до сих пор молчали?!

Горянский оторвался от набухающего лунного диска и прошел в кладовую; одна курица лежала неподвижно, по всей вероятности, мертвая, но вторая курица и петух были живы; они, очевидно, только сейчас очнулись от столбняка, в который впали во время толчка при отправлении…

Курица сидела, нахохлившись, но петух ходил как ни в чем не бывало, оправляя примятый от толчка гребешок, и время от времени громогласно кукарекая.

– «От них может произойти целое поколение лунных кур и петухов» – подумал, улыбаясь, Горянский и, оставив воскресшего шантеклера с подругой, вернулся к двигателю.

Уж громадным становился лунный диск в окне, уж выпукло начинала выступать его середина.

Двести сорок тысяч верст от земли указывал измеритель. Пора было начинать замедление скорости, нужно было постепенно тормозить ракету.

Горянский приготовил к действию второй реактивный двигатель для контр-взрывов, в передней части ракеты, делавшей ее подобной космическому трамваю с двумя моторами – передним и задним; он был пока еще не нужен – ракета не вступила еще в сферу притяжения луны, но Горянский хотел приготовить все заранее.

Он посмотрел на спавшего Мукса, кинул мимолетный взгляд на маленькую землю в боковом окне и передвинул рычаг назад на миллиметр.

Луна в переднем окне сделалась уже совсем выпуклой; начинал вырисовываться рельеф поверхности…

Вдруг, между луной и окном бесшумно пролетели два маленьких небесных тела, очевидно, метеориты, и на мгновенье ее поверхность была заслонена третьим громадным массивным болидом…

Горянский вздрогнул; – вот та опасность, которую нельзя предвидеть: переведи он главный рычаг назад на сотую долю секунды позже, задержи он на йоту замедление хода, – и ракета разлетелась бы перед самой луной вдребезги, на тысячу осколков!.. – И он, и спящая Елена, и Мукс обратились бы в ничто!.. Он вспомнил про мойру – судьбу – неотвратимый фатум древних – и подумал, что до сих пор еще случайность играет неизмеримую роль в жизни человека.

– «Динь-динь-динь…» – зазвенел телефонный звонок.

– «Алло! Горянский!» – звал Чемберт.

– «Здесь, дружище, – отозвался тот, – под самым носом у луны, то есть – нет, перед самыми лунными губами!..

– Сейчас чуть-чуть на метеор не наскочили: промелькнул, как ошпаренный, перед самыми окнами «Победителя»!.. – Что, – завидуете, что я подвергаюсь опасности, в то время как вы сидите на острове?

– Не завидуйте, дорогой мой, ничего нет хорошего! Признаться, я основательно струсил, когда этот нахальный небесный верзила проскочил у нас под самым носом…

– Что? Остальные?

– Елена спит… И Мукс тоже спит… Видали бы вы, как этот Мукс освоился у нас в ракете!.. Уморительная образина!.. Вы знаете, кажется, я перестаю жалеть, что он к нам залез: с ним весело и потом он развлекает Елену.

– Вы не знаете, как успокоить соплеменников Чигри-носа по поводу полета Мукса на луну?

– Ерунда!..

– Скажите им, что мы вернем его в целости и сохранности!

– Скажите, что они нарекаются отныне все священным племенем луны и что луна отныне благосклонна к ним!..

– Что? Вы опасаетесь за наше золото? Ха-ха-ха…

– Уж не боитесь ли вы ограбления? Кто же будет вас грабить на нашем острове?

– Уж не Чигринос ли?

– Совершенно невозможно!..»

– «Не смейтесь, Горянский! – отвечал озабоченный голос Чемберта. – Меня почему-то все время гложет… Я сам себя не узнаю, начинаю нервничать…

– Я буду гораздо спокойнее, когда отправлю «Марию» с золотом в Европу… Держать его здесь мне неприятно… Да и настроение туземцев, в связи со всей историей, мне совсем не нравится…»

– «Возьмите себя в руки, Чемберт, и успокойтесь…

– Пустяки все это, если даже допустить, что вас ограбят, чего я совершенно не допускаю, то это совсем неважно: в вашем распоряжении радий и мои формулы, и вы можете наделать снова золота, сколько угодно!

– Мы подлетели к луне, Чемберт!

– Вы не сердитесь: я хочу запечатлеть на фотографической пластинке вид из ракеты на лунные ландшафты, так что пока до свиданья!.. Теперь буду звонить вам с луны».

Горянский положил трубку. Он достал из чемодана усовершенствованный кодак последнего выпуска и установил его перед окном; вид, действительно, стоило сфотографировать: – на огромной выпуклости лунного полушария красиво выделялись горные цепи и кряжи.

Лунные горы, превосходящие по высоте земные, выделялись острыми коническими формами.

Горянский снимал одну фотографию за другой. Никакие земные карты луны не могли, конечно, сравниться с этими снимками. Время шло – ракета приближалась…

Уже было заметно вращение колоссальной выпуклости. Кряжи и цепи на лунном экваторе двигались слева направо…

Горянский взглянул на измеритель: – триста семьдесят тысяч верст от земли; – оставалось только пятьдесят тысяч верст; – пора было тормозить двигатель. Горянский подскочил к нему и передвинув рычаг назад до отказу.

Двигатель остановился. Теперь ракета лишь по инерции стремилась к лунной поверхности… Вращение колоссального лунного шара делалось все заметнее.

– «Елена! Мукс! Вставайте! – бросился Горянский будить их.

– Мы подлетаем к луне!»

Но Мукс, проснувшийся еще раньше его возгласа, уже прилип к окну.

– «Это – земля, мистер Горянский, – кричал он, – мы прилетели обратно! – Только какая она старая, сморщенная, желтая и нехорошая, – как лимон!.. Она состарилась, пока нас не было.

– Какая же это луна? У луны должны быть рот, нос и уши. Она должна скалить зубы – вот так!..

– А это – земля, только мы прилетели к ней с другого края!

– Мистер Горянский, мы опустимся прямо на гору, не правда ли?»

Через минуту Елена прильнула к окну рядом с Муксом.

– Так вот она эта планетная гавань, в которую они должны сейчас причалить! – Она не так уж необыкновенна, Мукс отчасти прав: – она напоминала Елене не землю, правда, но те земные карты луны, которые ей приходилось видеть; лунные пики, кряжи и горные цепи пересекались по всем направлениям. Вулканический характер поверхности сразу бросался в глаза. Рука времени и космических сил избороздила и исцарапала ссохшееся лунное тело.

Только двенадцать верст оставалось до луны. Ракета уже начинала вступать в сферу лунного притяжения. Еле заметное возвращалось тяготение: стакан, выпущенный из рук, уже не висел неподвижно, а медленно плыл к переднему окну.

Пора было приводить в движение передний двигатель; Горянский подвинул на полмиллиметра второй рычаг; широкая струя газа застлала половину окна – начиналось реактивное торможение ракеты.

Задний двигатель не работал уже почти час, и ракета двигалась лишь по инерции, а теперь – просто падала на луну, постепенно замедляя противодействием второго двигателя силу падения.

Восемь… шесть… пять… четыре… тысяча!..

Сила тяжести начинала чувствоваться…

Взяв банку со стола, Елена с удивлением почувствовала ощущение веса, от которого она уже успела отвыкнуть; тарелка, которую она по старой привычке спокойно выпустила из рук, наклонно упала на пол в направлении передней стенки каюты и разбилась.

В ногах и во всем теле ощущался слабый зуд…

Чувствовалась легкая, еле уловимая тошнота, как на аэроплане, при переходе к планированию.

Но передвигаться внутри ракеты сделалось гораздо легче, можно было определенно ступить на пол, не цепляясь за ремни, без опасения взлететь в воздух.

Тысяча… пятьсот верст… четыреста пятьдесят… – ракета падала на луну, но реактивный двигатель действовал.

Все шире и шире врывалась газовая струя спереди – падение явственно замедлялось.

Четыреста… триста… двести пятьдесят… двести… ракета уже не падала, а быстро опускалась к лунным кряжам.

Шар луны красиво вращался перед Еленой, Горянским и Муксом, холодный и темный, без пятен леса, без сверкающих океанов, без блистающих ледников, сухой, мрачный, гористый и пустынный…..

Как встретят там жителей земли?

Может, уже сбегаются толпы лунных обывателей, чтобы посмотреть на опускающуюся, как громадный болид, ракету?!

Семьдесят пять верст. пятьдесят… тридцать…

Очевидно, там нет атмосферы – слишком отчетливо и точно можно разглядеть малейшую подробность: и цвет поверхности, серовато-желтый, и никого: – ни одной двигающейся точки, которую можно было бы принять за живое существо; только громадные коричневые скалы пирамидальной формы вместе с поверхностью проплывают вправо…

Горянский лихорадочно фотографирует ландшафт за ландшафтом…

Двадцать пять… пятнадцать… десять… восемь… пять… три… верста!..

«Победитель» почти приостанавливает спуск и висит над иссеро-желтой равниной, как дирижабль; только равнина как будто подымается к нему.

Все уже и уже становится круг горизонта…

Вот громадная вершина острого черного пика виднеется почти вплотную с окном «Победителя»…

Четко выделяются громадные бурые трещины…

Влево раскидывается огромный лунный кратер, зловещий и жуткий, – в него вглядываются путешественники в надежде увидеть кого-нибудь…

Никого!.. Гигантское черное отверстие уходит во мрак, может быть до самого центра луны… Там – бездна…

Под «Победителем», совсем близко, в нескольких саженях виднеется ровное пространство с ссохшейся зеленовато-серой почвой…

Никого!..

Горянский возбужденно передвигает рычаг на последние полмиллиметра… толчок… еще толчок!..

Упруго содрогаются пол и стенки ракеты…

«Победитель» благополучно опускается у подножия гигантского пика…

Они – на луне…

ГЛАВА 9
Луна

Горянский судорожно бросается к телефону.

– «Алло! Земля! Чемберт! – лихорадочно вызывает он. – «Победитель» причалил!.. Мы уже на луне!»

– «Поздравляю! – доносится серьезный задумчивый голос Чемберта, – теперь я могу сообщить вам одну вещь, которая вас ошеломит. Сколько времени пробыли вы в ракете?»

– «Девятнадцать часов сорок три минуты семнадцать одна сотая секунды», – отвечает Горянский, взглянув на хронометр.

– «А вы знаете, какое число сейчас на острове? Пятнадцатое ноября восемнадцатого года!

– Я не хотел сообщать вам до сих пор, так как все время получал от вас известия по радио, знал, что все обстоит благополучно и хотел приготовить вам маленький сюрприз к вашему прибытию; – я решил, что сообщу вам об этом не раньше, чем вы будете на луне.

– Земные хронометры сделали за это время более девяносто суточных оборотов…

– Три месяца один день и полчаса прошли с момента отправления ракеты до этого нашего разговора с вами!

– Зеленые ростки пшеницы, едва зеленевшиеся при вас, уже сжаты и дали обильный урожай…

– Признаюсь вам, я с большим трудом удерживался до сих пор, чтобы не сообщить вам об этом…

– Все вы помолодели ровно на три месяца… Я только начинаю неопределенно догадываться, почему это произошло».

– «Не может быть! – воскликнул ошеломленно Горянский. – Так значит Эйнштейн прав! Наш полет – наглядная демонстрация принципа относительности!..»

– «Елена, – обратился он к жене, – ты подумай только: этот ужасный Чемберт злостно скрывал от нас все время, что мы скрали у Хроноса три месяца один день и полчаса!.. Это, впрочем, так и должно было быть: время, по прекрасному выражению нашего Лобачевского, который является одним из предшественников Эйнштейна, – есть лишь движение для измерения других движений; оно всегда относительно; нет абсолютного времени, одинакового для всех; оно зависит от скорости: чем быстрее движение, тем медленнее время; мы бешено мчались через пространство, и три земных месяца растаяли в двадцать часов…

– Но любопытнее всего, что мы на самом деле психологически и физически пережили именно только двадцать часов и разница эта не только на хронометре; – щеки мои гладки, ты видишь? А я брился перед отправлением на острове; на земле, ты можешь себе представить, какая-бы выросла щетина за три месяца?»

– «Да, – изумилась Елена, – мы действительно ели только два раза и я спала только раз!

– Совсем не верится, что могло пройти целых три месяца».

– Да это только на земле, – успокоил ее Горянский, – для нас прошло двадцать часов!..

– Если бы ты была не в ракете, а в фантастическом ядре французского физика Ланжевена, ученика Эйнштейна, и мчалась со скоростью двести пятьдесят тысяч верст в секунду, перед которой наша скорость лишь жалкая пародия, то для тебя прошло бы лишь два года, в то время как на земле прошло бы двести лет.

– Ты бы вернулась на землю молодой и встретила бы новую эпоху и своих поседелых внуков и их взрослых детей, а какой-нибудь из них смело мог бы признаться тебе в любви, невзирая на твой двухсотлетний возраст… То, что произошло с нами, лишь пустяковый эпизод в сравнении с этим!..

– Но какой злодей этот Чемберт, что до сих пор ухитрился скрывать от нас это!

– Выражается вам искреннее порицание от лица всего ракетного населения, – прокричал он Чемберту, – за низкое укрывательство нашего страшнейшего врага – времени. Французы гордятся тем, что они убивают время, мы выполнили это буквально и уничтожили целых три месяца.

– А вы скрываете от нас нашу победу, разбойник! Даже Мукс возмущен вашим поведением!..»

– «Я сообщу вам еще одну новость, – сказал Чемберт, – которая вас обрадует до глубины души: помните вы поэтическую Парижскую Коммуну, которой вы так восхищались и которая погибла под штыками разъяренных версальцев; она воскресла в России!

– Вчера мы поймали сообщение о том, что двадцать пятого октября либерально-буржуазное правительство Керенского свергнуто. – Ах, да!.. – Вы ведь не знаете, что так называлось коалиционное правительство, образовавшееся в России вслед за Государственной Думой, правившей первое время после свержения Николая…

– И рабочие захватили власть, провозгласив Советы Рабочих и Солдатских Депутатов… – Во главе движения стоит Ленин…

– Провозглашена диктатура пролетариата…

– Парижская Коммуна, кажется, действительно воскресает в России, в грандиозном масштабе… Буржуазия мира испугана… – Что-то действительно небывалое в социологии и истории возникает в вашей России!..»

– «Спасибо, Чемберт! – Я рад, что первое известие о русской коммуне я получаю одновременно с прибытием на луну… Спасибо, дружище!..

– Это счастливое предзнаменование!

– Да здравствует пролетарская революция!

– Да здравствует русская коммуна!

– Да здравствует победа рабочих!

– Да здравствует победа на земле и в космосе!

– Я так счастлив, я так доволен сейчас, Чемберт!

Исполнились все мои заветные мечты: – я достиг луны;

– я люблю и любим; – в мире воскресла попранная Парижская Коммуна!

– Если мне даже суждено умереть через минуту, все равно – я счастлив!..»

– «Не говорите о смерти, Горянский, – снова донесся задумчивый голос Чемберта, – «вы молоды, вы еще только у начала победы…

– Исследуйте планету, на которой находитесь и возвращайтесь скорей обратно – лишь тогда ваша задача будет закончена.

– Кстати, – добавил Чемберт шутливо, – одна из жен Чигриноса предсказывала вам удачу…

– По ее мнению, богиня Луна к вам расположена…

– Пророчества этой вещуньи по моему адресу были гораздо хуже…

– А у меня все в порядке, – продолжал Чемберт уже серьезно, – по первому вашему требованию, я готов кинуть к вам на луну грандиозные запасы земной энергии, если понадобится!“

– «Прекрасно, Чемберт! – Итак, я вешаю трубку. – Как ни приятно разговаривать с вами, но меня манит лежащая за окном поверхность луны; мне не терпится ступить на лунную почву… Сейчас мы выйдем из ракеты!»

Горянский снял три больших неуклюжих, похожих на водолазные, предохранительных костюма с крючков, на которых они висели, и перенес их в столовую.

– «Твое счастье, Мукс, – сказал он, приводя в порядок составные части костюмов, – что мы захватили с собой лишнюю предохранительную одежду, а то сидеть бы тебе в ракете до скончания века!..

– Следовало бы тебя продержать здесь, чтобы ты отучился совать свой черный толстый нос в чужие дела!»

– «О, мистер Горянский, – взмолился Мукс, – не оставляйте меня здесь!.. Я тоже хочу на луну!..»

– «В этих костюмах, Елена, – сказал Горянский, – мы попробуем рискнуть выйти из ракеты.

– Здесь, по всей вероятности, нет атмосферы, судя по тому, что все выделяется с такой отчетливостью… – Впрочем, если б она даже и оказалась, то не менее опасными, чем ее отсутствие, могут быть лунные бактерии! Вообще мы не можем даже себе представить тех опасностей, которые нас ожидают…

– Примем на всякий случай возможные предосторожности: мы возьмем с собой запас нашего земного воздуха; он будет у нас за спиной, сжатый в металлических баллонах, как у водолазов; эта непроницаемая ткань изолирует наше тело от неизвестной нам среды, в которую мы войдем; если не будет воздуха, не будет и звука, поэтому возьмем на всякий случай с собой радио-телефон, чтоб не разыгрывать глухонемых; при встрече с лунными чудовищами, если таковые окажутся, нас предохранят вот эти электрические ружья; я тебе уже говорил о них, Елена… Выбрасываемого ими разряда достаточно, чтобы уничтожить даже ихтиозавра… Итак, мы вооружены и снаряжены, насколько возможно, земными средствами. Остальное предоставим нашей смелости и судьбе… Во всяком случае, мы выйдем и посмотрим поближе луну. Не правда ли!» —

– «Да, да!» – отозвались Елена и Мукс одновременно.

– «Было бы очень глупо улететь обратно, не посмотрев ее!» – воскликнула Елена.

– «И это было бы непростительной трусостью», – добавил Горянский.

– «Итак – в путь! Но мы возьмем с собой также и этих двух спутников, – он приподнял клетку с петухом и курицей. – Впрочем, я думаю, что в первый раз нам довольно будет и одного шантеклера. – заметил, он вынимая петуха из клетки и пересаживая его в непроницаемый металлический футляр, где тоже был приготовлен небольшой резервуар с сжатым воздухом: – «Вперед, дети земли». – «Allons enfants de la terre!..» – воскликнул Горянский шутливо, застегивая на спине Мукса последние пуговицы предохранительного костюма.

Затем он подошел к Елене, которая, ни слова не говоря, крепко и просто его поцеловала.

Когда все были готовы, он дал каждому в руку по электрическому ружью и показал, как нажимать его кнопку, проверил у каждого крепко ли держится баллон с воздухом и соединенная с ним маленькая антенна радио-телефона.

Затем Горянский захватил футляр с петухом, взял небольшой, но сильный электрический фонарик и отошел к правой стене каюты; выходить через верхнее отверстие было рискованно: если бы на луне не оказалось атмосферы, то весь воздух моментально вылетел бы из ракеты.

Горянский нажал скрытый в стене рычажок; завертелась по винтовому нарезу и через минуту широко распахнулась металлическая дверца, открывая вход в небольшой четырехугольный коридорчик, похожий на миниатюрную переднюю бокового выступа ракеты…

Все вошли туда, причем Горянский захватил еще огромный красный флаг для сигналов.

Коридорчик был так мал, что они с трудом в нем разместились.

Горянский нажал внутренний рычажок – дверь завертелась обратно по винтовому ходу и через минуту бесшумно и плотно захлопнулась; доступ в каюту был прегражден.

Горянский показал жестом, чтобы все повернулись к ней спиной. Еле заметное нажатие боковой кнопки – дверь на луну раскрылась широко. Первым ступил Горянский на почву завоеванной планеты. Он чувствовал себя лунным Колумбом.

Поворот небольшого кольца в борту ракеты – раскрытая дверь захлопнулась. «Победитель», гладкий и неуязвимый, лежал, как большая темная рыба…

Горянский чиркнул спичкой из заранее приготовленной коробки с русской надписью «Ираида Лапшина» (по иронии случая эта коробка с ним попала на луну), но бесполезно – спичка не загорелась… Еще и еще – он истратил более десяти спичек – бесцельно; с таким же успехом он мог бы применить любую щепку.

Несомненно, воздуха не было; предосторожности, принятые ими, были как раз кстати.

Горянский сказал по телефону Елене, чтоб она помогла ему развернуть флаг, и через минуту они с Муксом, забравшись по маленькой лестнице на верхнюю площадку, водрузили громадный красный флаг над ракетой.

– «Мне необычайно хорошо и легко», – телефонировала Елена, – «я, как птица: я чувствую себя наполовину легче…»

– «Это оттого, что сила тяготения здесь намного меньше, чем на земле», – ответил Горянский, – «мы собственно напрасно подымались по лестнице на площадку…» – Он слегка подпрыгнул и через минуту опять стоял у красного флага.

Мукс немедленно последовал его примеру, но, не рассчитав движения, перепрыгнул через ракету…

Елена тоже легко подпрыгнула, несильно оттолкнувшись от поверхности на площадку, и встала рядом с Горянским у флага.

– «Как хорошо на луне! Мы уже почти стали птицами!» – телефонировала она мужу.

– «Посмотрим, что будет дальше!» – отвечал он.

Красный свет на поверхности начинал слабеть…

Атмосферы, создающей розовую поэму зари, порождающей мягкие земные сумерки, не было; резко и грубо, без полутонов, почти без перехода, наступала ночь.

Видно было, как по всему горизонту явственно надвигалась черная полоса мрака, медленно наползая, – как перед ней отступал красноватый свет.

Резко и четко выделялась черта, отделявшая их друг от друга. Полутеней не было.

Через минуту черная черта прошла над «Победителем»… Везде была ночь.

Небо черное, как чернила. испещрилось красноватыми угольками звезд. – Грубо, красно и четко горели они и не серебрились и не мерцали бриллиантово, как над островом, покинутым ракетой…

Над горизонтом всходила земля. Диск ее, красноватый и светящийся, напоминал луну, но был раза в три больше земной луны.

Она, как огромный аляповатый фонарь, сильно освещала, теперь черную, испещренную трещинами, поверхность.

Она всходила все выше и выше, как ночное, лунное солнце, и снова медленно, черной плотной стеной отползал мрак… Горянский решил пойти навстречу земле, приходившей им на помощь: он повернул выключатель и два могучих радиоактивных прожектора «Победителя» брызнули ослепительные, мощные разливы света…

Но свет этот не был белым и серебристым, как на земле,

– красный и немного зловещий, тянулся он гигантскою полосою до самого горизонта, сливаясь со светом земли. «Победитель» сам стал маленьким солнцем.

– «Вот – дорога победы! – воскликнул Горянский, указывая на полосу света с «Победителя», раздвинувшую по обе стороны темь. – Идем!»

– «Да!» – ответила Елена твердо.

Они, спрыгнув с площадки, медленно и осторожно пошли вперед, держась в полосе света с «Победителя».

Горянский зажег электрический фонарик и освещал каждую пядь поверхности: он боялся, чтобы как-нибудь не упасть в одну из ращелин.

Вот путешественники подошли к гигантскому кратеру;

– необозримый, еще более черный, чем черный мрак, он казался страшным; – Горянский остановился… Но потом он все-таки решил исследовать.

Осторожно приблизясь, он осветил фонариком край кратера; край этот не везде был отвесен; слева виднелись три отлогих ращелины, по которым можно было спускаться… Горянский наклонился над кратером; на мгновенье ему показалось, что он слышит шум…

– «Елена, ты слышишь?» – телефонировал Горянский.

– «Нет», – отвечали Елена и уцепившийся за нее Мукс, тоже наклонившиеся над краем.

– «Здесь тихо и страшно, мистер Горянский… Там притаился, наверное, лунный дракон! Не будем идти туда!»

Но они все-таки стали спускаться.

Горянский по-прежнему шел впереди, сжимая в правой руке электрическое ружье, а левой освещая кратер фонариком. Спуск неожиданно становился более отлогим.

Минут пять они шли, почти не опускаясь, по сравнительно ровной дороге. Кто-то тронул Горянского за плечо: – «Володя, – услышал он в телефон взволнованный голос Елены, – смотри, Володя!» – она показала рукой вправо – Горянский взглянул: там виднелись одна за другой грандиозные каменные ступени.

Подошли ближе.

Как раз там, где кончался отлогий спуск, массивно вырисовывались эти ступени, влево, где только что шел Горянский с Еленой, и Муксом. Горянский приподнял фонарик выше – виднелся ровный отвесистый край, уходивший в темную пустоту, которую не мог осветить даже электрический свет… Не обрати Елена внимания на ступени – кто-нибудь из компании провалился бы туда!..

Горянский внимательно изучал эти широкие мощные ступени, уходившие без конца вниз и вверх; очевидно, это была лестница в кратер, восходившая, вероятно, до поверхности; —и думал, что, несомненно, только разумные существа могли обтесать и высечь эти каменные плиты.

Более полутора аршин отделяло одну ступень от другой; какие ноги каких гигантов спускались по этой лестнице? И есть ли они сейчас на луне?

Что это? – Спуск в лунные рудники или шахты? Памятник жизни, давно погибшей, или существующей и сейчас?

Еще осторожнее, еще крепче сжимая ружье, стал Горянский спускаться по ступеням. Елена и Мукс последовали за ним. Минут двадцать они прыгали со ступеньки на ступеньку… При условиях облегченного тяготения это не было трудно.

После каждых десяти ступеней следовала площадка. Вот уже девять таких площадок… Дальше виднелась плоская облицованная стена, плотно прижимавшаяся к краям кратера.

Слева площадки был отвесный, ничем не прикрытый край, уходивший вниз.

Вправо шла дорога, ровно и гладко вымощенная темнозелеными плитами, имевшими форму гигантских ромбов.

Горянский неожиданно поскользнулся на одной из них и с силой упал навзничь; футляр с петухом, висевший у него на плече, сорвался и с грохотом ударился о плиту; крышка футляра сломалась.

Горянский, вскочив, кинулся к футляру, думая, что петух издох, – петух стоял на одной ноге, отодвигая голову от электрического света фонарика, и лениво трепыхал крыльями; – он не был мертв…

Вне себя от любопытства, Горянский лихорадочно вытащил коробку «Ираида Лапшина» и чиркнул спичкой– спичка горела… Здесь был воздух!..

Через минуту слабое «ку-ка-ре-ку!» донеслось сквозь шлем до Горянского: земной петух приветствовал лунное подземелье…

Елена и Мукс подошли тоже и все трое внимательно смотрели на петуха минут десять…

Горянский пристально изучал его…

Вдруг петух неожиданно оживился и с кукареканьем, слабо долетевшим до уха присутствующих, выскочил из футляра.

Его прыжки и удары крыльев, которые на земле не могли поднять его выше двух аршин, здесь, благодаря ослабевшему тяготению, создавали впечатление полета; если бы не веревочка, привязывающая его за ножку к футляру, то он, может быть, на самом деле бы улетел.

Горянского больше всего поразило то, что вид петуха был гораздо здоровее и бодрее, чем в ракете: петух расхаживал, прыгал и кукарекал, с каждой минутой, очевидно, чувствуя себя все лучше!..

Горянского заинтересовала какая-то особая живость его движений и он, взяв его за ножки, приблизил к себе; глаза петуха необычайно блестели; он вырвался и изо всех сил клевал каску Горянского.

Тот, чрезвычайно заинтересованный, слабо понимал, в чем дело; он сжег более десяти спичек; – все они вспыхивали моментально, горели быстро, – хотя, по внешним признакам, не было ветра, – и необычайно ярко.

Из осторожности Горянский еще полчаса наблюдал за петухом; когда по прошествии этого времени петух все еще по-прежнему бегал, чувствуя себя, по всей видимости, прекрасно, Горянский начал действовать: – он нажимом кнопки надвинул на рот и нос специальный предохранительный клапан, вроде противогаза, и приоткрыл нижнюю часть шлема…

– Прекрасный, свежий, живительный воздух, неизмеримо более приятный, чем тот, которым дышал до сих пор Горянский, ворвался ему в легкие… Горянский вздохнул полной грудью и почувствовал, как сильнее забилось его сердце, как крепче напряглись мускулы, как острее заработал мозг; и понял причину оживления петуха…

Это был озон!..

Через минуту Горянский отвинчивал свой шлем и то же делали остальные.

Минут пять все трое не говорили друг другу ни слова, – только жадно с широко раскрытыми ртами, как лакомство, пожирали воздух…

– «Это так вкусно, что я съем весь воздух, а заодно и луну!.. Это вкуснее пирожного!» – сказал, наконец, Мукс.

– «Да, – согласилась Елена, – ни на одном из курортов я не дышала таким изумительным воздухом!»

– «Ты не могла его встретить на земных курортах, – сказал Горянский, – потому что это – озон, чистейший озон с кислородом.

– Сюда действительно бы следовало отправлять больных для лечения… – Вот теперь мы и устроим лунные курорты, – улыбнулся он Елене, – а Мукс станет посыльным и будет ездить на землю по поручению больных».

– «Нет, – с важностью ответил Мукс, – не хочу на землю, мне здесь нравится… Я уже не боюсь теперь… И потом здесь так вкусно…»

– «Вот видишь, Елена! Уже есть один свежеиспеченный лунный патриот, изменяющий земле!..

– Да, атмосфера здесь прекрасная!.. Но не могу понять, как попал сюда озон и почему держится здесь этот воздух, не улетучиваясь на поверхность?!

– Но давай продолжим наши исследования!

– Вперед, новорожденные силениты!

Они двинулись дальше с отвинченными шлемами, болтавшимися за плечами, захватив с собой петуха; все по-прежнему с удовольствием дышали, как будто ели что-нибудь вкусное; воздух был теплый и влажный и отдаленно напоминал морской воздух земных побережий.

Влажность эта сильно удивляла Горянского, так как нигде не было видно никаких следов воды.

Подвигались дальше, скользя на темно-зеленых плитах…

Всюду, куда хватал только свет электрического фонаря, который нес Горянский, расстилались эти плиты, каждая из которых была более сажени в длину и в ширину…

Горянский не мог определить, что это была за порода; он думал, что это немного похоже на земной малахит… Но где и когда можно найти малахит в таком количестве и такого размера? Ведь каждая из плит была цельной!..

Он поднял лампочку; высоко-высоко возвышался гигантский свод.

Наши туристы незаметно вошли в пещеру колоссальных размеров; темно-зеленые плиты пола без конца тянулись вдаль, куда не доходил свет электрического фонаря.

Горянский осветил фонарем стену пещеры – стена была также облицована такими темно-зелеными плитами, – очевидно, ими была выложена вся пещера.