Текст книги "Аргонавты вселенной"

Автор книги: Александр Ярославский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Эгоисты мы с тобою, женка, – совершенно позабыли про Чемберта, а он ведь там с ума сходит; надо его успокоить и вообще вступить ним в постоянное сообщение!»

Горянский вытащил из-под дивана переносный телефонный прибор и соединил его через специальный стенной провод висящей снаружи за бортом «Победителя» антенны.

Почти моментально раздался сигнальный звонок: перепуганный, взволнованный молчанием «Победителя» Чем-берт уже закидывал пространство мощными радиоволнами…

– «Видишь, Елена, бедняга Чемберт себе за это время вымотал все нервы и руки отбил на аппарате!» – укоризненно сказал Горянский, берясь за слуховую трубку…

– «Алло! «Победитель»! Отвечайте! «Победитель»! Отвечайте!» – прохрипела трубка в ту же минуту взволнованным нервным голосом Чемберта.

– «Остров! Отвечаю! Горянский! – Успокойтесь, дружище Чемберт, все обстоит благополучно! Двигатель действует превосходно; мы с Еленой здоровы и летим к луне во все лопатки…»

– «Слава богу!» – взволнованно отозвалась трубка.

– «Я набил себе шишку на лбу, и поделом! – продолжал Горянский, – я по-дурацки переставил рычаг почти на целый миллиметр и в полтора раза увеличил скорость.

– Вас на острове, вероятно, тоже здорово тряхнуло?

– Что? – Вихрь и молния? – Все стекла перебиты?!

– На землю опрокинуло?! – Пошел дождь?

– Да, я так и думал!

– Благодарите меня! Это все по моей милости… – Что брат мой, Чигринос, не возносит мне благодарственные моления?

– Что? Вы говорите – на луну по его распоряжению? Что же, это меня радует!.. Пусть передаст через вас все свои поручения на луну, – выполню с удовольствием!

– И шлет луне сто поклонов? И это передам с удовольствием!

– Вы говорите – пропал Мукс? – Не может быть! Ну, ничего, найдется! – Просто запропастился где-нибудь… проказливый чертенок!..

– Что? Обвиняют нас в похищении Мукса? Ты слышишь, Елена? – оторвался Горянский от трубки. – В жертву луне, по распоряжению Чигриноса?..»

Горянский залился неудержимым хохотом вместе с Еленой.

В трубке бился одновременный смех Чемберта.

– «Передайте им, Чемберт, что мы половину его уже зажарили и съели, а другую половину везем на луну в сыром виде… – Нет, кроме шуток, Чемберт, я не понимаю, в чем дело: в ракете никого нет, кроме нас с Еленой; при том крышка тяжела и должна всегда быть закрыта; мне кажется, он никак не мог залезть туда…

– Впрочем, мы обыщем все наши владения – они невелики, – и сообщим вам!..

– Дружище Чемберт, вы не обижайтесь, но я жрать хочу, как миллиард бегемотов, да и вы ведь, вероятно, с утра тоже ничего не ели!.. – Давайте-ка закусим, вы – на земле, а я на небе, то есть, виноват, в ракете; за нас не беспокойтесь – ракета наша тверда в пространстве, как паперть Исаа-киевского собора!..

– Что? Вы хотите говорить с Еленой, – с наслаждением передаю ей трубку… – Только умоляю вас, дорогой друг, не отнимайте ее у меня надолго – желудок мой урчит, как голодный тигр, а она только что обещалась меня покормить». – Горянский передал трубку Елене.

– «Вы – героиня!.. – доносилось из трубки. – Я должен от души извиниться перед вами за то, что вначале испытывал к вам тайное недоброжелательство – я эгоистично боялся, что вы отнимете Горянского у меня и у его великого дела…

– Я вижу теперь, как ошибался: вы не только – жена, вы его соратница… Я преклоняюсь перед вами и завидую вам, несущейся с ним в ракете; вы – подруга гениального человека и вы достойны его. Простите же мое недоверие!..»

– «Вы слишком хвалите меня, Чемберт, – сказала Елена, – вы преувеличиваете мои заслуги…

– Я – не героиня; я просто – маленькая женщина, которая любит, и делаю, что могу… – Не могла же я оставить Володю, когда он решился на этот безумный полет? Я думала, что это невозможно, что это – почти смерть!

– Вижу теперь, что ошибалась… Но, все же ведь не могла я его оставить одного?.. Умирать – так умирать вместе!

– А на вас я не сержусь, Чемберт, я знаю, что вы – хороший и любите Володю, и вам – большое спасибо за заботы о нем и обо мне.

– А теперь вы больше заботьтесь о себе и о своем здоровье: вы и так стали за последнее время такой худой и бледный… Побольше ешьте и обязательно что-нибудь вкусное!..

– Вот я разложу вещи, достану свою поваренную книгу, я ее, кажется, захватила с собой, второпях, и сообщу, вам по телефону рецепт одной необыкновенной яичницы, вроде омлета, а ваш негр вам ее сготовит; хотите, а?

– Не благодарите!.. Не за что…

– Ну, всего хорошего, Чемберт, а то Володя делает мне такую страшную физиономию, и все время указывает мне на свой желудок, и я боюсь, что б он, правда, не умер голодной смертью! Ну, всего хорошего, еще раз!

– Идите-ка и вы завтракать. Часика через два позвоним вам опять».

Елена положила трубку и достала из шкапчика банку с консервами.

– «Володя! Что это? – спросила она с изумлением, – разве консервы вытекли? Но банка цела!.. – В чем дело? Это – двухфунтовая банка… Почему она такая легкая? В ней, по-моему, не больше четверти фунта весу!»

Горянский улыбнулся: – «Разве ты не чувствуешь ничего особенного, когда ходишь по каюте, Елена?»

– «Да, мне как-то особенно легко и приятно здесь, только вначале было немного жарко…

– А теперь совсем хорошо и легко».

– «Попробуй, приподнимись на носках посильнее, как будто ты делаешь балетное па!» – коварно предложил Горянский.

Елена выполнила это и, к своему удивлению, подпрыгнула и стукнулась головой в потолок.

– «Видишь, и ты стала легче; – Елена, смотри! – Горянский чуть оттолкнулся от стены и мгновенно перенесся в противоположный конец каюты, – и я тоже необычайно уменьшился в весе!»

Елена смотрела на него с колоссальным изумлением…

– «Это изменение в весе есть результат уменьшения силы земного притяжения; а оно тем слабее, чем дальше мы от земли. А мы от нее уже на расстоянии четырех тысяч верст…

– В нашем путешествии будет момент, когда весу совсем не будет. Тогда произойдут любопытные, необычайные явления, которые ты сама увидишь; это будет, между прочим, очень неудобно… Но не бойся: когда мы подлетим к луне, вес снова появится, хотя и в сильно уменьшенной степени.

– Но, ей-богу, будем есть, а то у меня не хватит сил даже произнести себе самому эпитафию!..

– А ты двигайся медленнее и осторожнее и учитывай силу движений, а то обогатишься синяками и шишками, вроде моей, и перебьешь всю посуду!»

Он взял у Елены банку и стал ее открывать консервным ключом, сидя на диване; Елена осторожно прошла в спальное отделение переодеться, – она до сих пор оставалась в мокром платье.

Вдруг оттуда донесся ее взволнованный крик:

– «Володя, иди ко мне! Здесь кто-то есть!»

Горянский оставил банку и, не рассчитав движения, с

силой перелетел через всю каюту, за что и поплатился: приобрел новую шишку при столкновении с дверью.

Елена, нагнувшись, стояла рядом с кроватью, из-под которой, действительно, высовывалась черная кудластая голова, могущая принадлежать только Муксу…

Горянский нагнулся и вытащил его за шиворот из-под кровати.

– «Проклятый чертенок!» – пробормотал Горянский, – «так он все таки забрался к нам! Но что же делать с ним на расстоянии шести тысяч верст от земли? Не выбросить же его в безвоздушное пространство?!»

Но нужно было прежде всего привести его в чувство…

Мукс лежал вытянувшись, без движений: очевидно, он был оглушен подъемом в первую минуту так же, как и они с Еленой, но обморок его не прошел до сих пор еще; наружных повреждений на теле не было; Горянский ощупал ему голову, но и там все обстояло благополучно – видно, солидная шевелюра помогла ему, даже если он и стукнулся основательно головой.

Горянский приложил ухо к груди Мукса – сердце слабо билось… Елена пустила в ход нашатырный спирт, который уже помог сегодня привести в чувство Горянского, и поднесла склянку к самому носу мальчугана. Горянский стал растирать тело Мукса; минуты через две Мукс зашевелился.

– «Ты не говори, Джонни, Чигриносу, что я украл у него перья, я хочу еще стащить!..» – пробормотал он, открывая глаза, и, очевидно, не представляя себе, где он находится. – «Мистрис Елена!.. – закричал он вдруг, увидев ее, – значит мы на острове!.. – Разве мистер Горянский не полетит на луну? – «Победитель» не двигается!..» – протянул он разочарованно.

– «Я-то вот полечу на луну, – сказал Горянский, полушутя, полусерьезно, – а тебя выброшу в окошко, обратно на землю, скверный мальчишка!

– Ты знаешь какой переполох ты наделал на острове? Тебя там ищут еще до сих пор; а рассерженный Чигринос велел принести тебя в жертву луне!»

– «Ах, мистер Горянский! – закричал испуганный Мукс, приподымаясь, – не отдавайте меня на съедение луне! Уж лучше выбросьте меня обратно на землю!»

– «Это мы еще посмотрим, что с тобой делать! – пробормотал Горянский, приподымая его с пола, и кладя на кровать. – А пока лежи-ка ты лучше смирно!..»

– «Ну, что с ним делать? – обратился Горянский к Елене.

– Вот еще новоявленный гражданин новой планеты!..»

– «Теперь ничего не поделаешь, – ответила, смеясь, Елена.

– Пусть летит вместе с нами на луну; был земной, теперь станет лунный хулиганишка», – и она погладила Мукса по волосам.

– «Ну, теперь за еду, Елена, а потом уже сообщим Чемберту о находке. – А то нам так и не удастся сегодня перекусить», – еще раз напомнил Горянский и снова отправился открывать консервы.

Мукс, сразу воспрянувший как только вспомнили о еде, появился в каюте и робко поглядывал на Горянского.

– «Садись, Мукс, и сиди! – подозвала Елена. – И веди себя хорошо. Сейчас будем завтракать».

С большим трудом удалось Елене накрыть маленький столик салфеткой и поставить на него тарелки. При малейшем движении все угрожало слететь.

Как и следовало ожидать, с Муксом произошла катастрофа; ему захотелось поболтать ногами, как он это делал у себя на острове, сидя на пристани; результаты вышли потрясающие: – стул полетел в одну сторону, Мукс – в другую, а скатерть, которую он увлек за собой, со всем содержимым – в третью…

Однако, все окончилось благополучнее, чем можно было ожидать, потому что предметы, находившиеся над скатертью, не упали на пол, не разбились, как следовало бы предположить, а, повиснув в воздухе, медленно скоплялись у стены, обращенной к земле, где их без труда и выловили Горянский с Еленой.

Внушив Муксу подзатыльником уважение к законам Ньютона внутри ракеты, Горянский с остальными продолжал прерванный завтрак.

– «Восемь с воловиной тысяч верст, – сказал Горянский Елене, взглянув на измеритель. – Скоро притяжение земли совсем прекратится и центр нашей ракеты станет для нас центром тяготения; тогда совсем нельзя будет справиться с тарелками; трудно будет есть и пить, и вообще наступит ряд еще больших неудобств.

– Потому ешьте и пейте скорее!» – И он подал им наглядный пример.

Впрочем, проголодавшиеся Елена и Мукс и не нуждались в особенном уговаривании.

Горянский передвинул рычаг двигателя еще на миллиметр и увеличил ход.

Земля в окне утратила свою выпуклую форму и представлялась громадным мерцающим плоским диском. Она была похожа на сияющий светлый щит; контуры материков нечеткими линиями испещряли его поверхность.

Солнечные лучи, не сдерживаемые никакой атмосферой, проникали сквозь окна внутрь.

Хотя снаружи царствовал страшный холод безвоздушных пространств, внутри ракеты становилось тепло, даже жарко. Ход «Победителя» все усиливался.

Сквозь маленькое окошечко в корме можно было видеть массы газа, выходившего из реактивной трубы, широко стлавшегося позади «Победителя», как хвост кометы.

– «Мне хочется спать Елена! – Поговори сама с Чем-бертом насчет Мукс а, а я немного вздремну.

– Следи за хронометром и каждые полчаса – не раньше – передвигай рычаг вперед на миллиметр, но смотри – не больше!.. – И он показал ей, как это делать.

– Сумеешь, Елена?»

– «Думаю, что сумею…» – ответила та.

– «Тут еще будут разные фокусы с тяготением, но ты не бойся: это – ерунда!.. Впрочем, если что-нибудь будет нужно, разбуди меня…»

Он вытянулся на диване во весь рост и через минуту заснул…

ГЛАВА 8
Через пространство

Елена сидела возле двигателя и смотрела задумчиво в окно на все уменьшавшийся земной диск…

Уже с час тому назад она переговорила с Чембертом, сообщив о нахождении Мукса в ракете, и Чемберт поздравил Елену с увеличением ракетного народонаселения; он прибавил, что туземцы острова плохо примут это известие, так как это подтвердит их подозрения, что Чигринос отправил Мукса в жертву луне; от этого могли произойти большие неприятности на острове; Чемберт прибавил, что как-нибудь постарается это уладить.

Елена сообщила, что в ракете все благополучно, что она у машины, а Горянский спит.

Чемберт просил его не будить, и разговор закончился. Мукс тоже заснул, прикорнув на соседнем диванчике…

Елена бодрствовала одна в ракете…

Прозвенел негромкий сигнальный звонок хронометра, отмечавший истекший час…

Елена методически передвинула рычаг и снова вернулась к своим мыслям…

Земной диск все таял и таял в окне…

– Что-то ждет их там, на луне, к которой они стремятся?

Внутри ракеты было поразительно тихо; в тишине раздавался лишь мягкий ритмический стук хронометра и сонное дыхание спящих…

На одну секунду Елена с изумительной отчетливостью вообразила себя висящей между двумя мирами в этой маленькой стальной коробке, мчащейся с необозримой скоростью в неведомое; она ощутила на мгновенье свою страшную оторванность от городов, от земли, от живых людей… Она вспомнила Париж, явственно увидела Елисейские поля, услышала шум, движение экипажей и говор толпы, подумала, что никогда больше, может быть, этого не увидит и не услышит, представила себе, что она одна, безгранично одна в ужасающем безмолвии пространств, и ей стало страшно; жуть, как в детстве при чтении страшной сказки и рассказа о мертвецах и привидениях, прокрадывалась в мозг, острыми иглами щекотала спину, укалывала тело…

Вот распадаются тонкие хрупкие стены ракеты, и она, Елена, падает в пустоту…

Она видела, как падает ее тело, она судорожно ищет воздух в безвоздушьи…

Невообразимый жестокий холод зажимает сердце… Вот маленьким ледяным комочком несется без конца, будет носиться ее тело в пространстве…

И ее передернуло: – ракета показалась ей гробом, а спящие Горянский и Мукс похожими на трупы…

Да, несомненно, – они обречены, – возврата нет!

Куда и зачем понесло их в пустоту, куда-то на далекую луну?

Ведь это возможно только в детских фантастических романах; кому и зачем это нужно?

Разве плохо простое скромное счастье там, на земле: просто жить, как все, – любить, – иметь детей от него; она представила себе, что у нее – маленький, и лицо ее потеплело…

К чему же эта гордость мыслей, эти взвивы и взлеты, при которых так легко, так неизбежно погибнуть?.. Нужен ли вообще весь наш прогресс, вся цивилизация, вся наша техническая культура, – ведь ракета – лишь звено в цепи изобретений; – прибавят ли они простой человеческой радости хоть на йоту?

Елена взглянула в лицо спящему Горянскому и вдруг почувствовала, что ее сомнения распадаются, как карточный домик…

Она вдруг, как-то сразу, представила себе, что здесь вот, рядом с нею, в этой маленькой железной клетке, затерянной в пустоте, на плюшевом диванчике лежит и дышит живой гений.

Да, это – не только ее Володик, большой, картавящий, ласковый, немного несуразный, который целует и обнимает и с которым так сладко и хорошо во время последних стыдных ласк; это не только – теплое живое тело, к которому истомно ночью прижаться, это еще – гений!..

Да, гений!..

Возможен ли он?

Перед глазами Елены – вереницы безумных, кидающих вызов за вызовом неодолимой стихии:

Первая искра… огонь… первый топор… первый рычаг… приручение животных… пар… первая паровая машина…

Уадс… Стеффенсон… Фультон… Эдиссон…

Пароходы… паровозы… аэропланы…

Рельсы и провода, опутывающие землю…

Гигантские башни и кружевные мосты…

Электричество, радио и все величие, вся мощь современной техники и культуры: библиотеки, музеи, груды картин и статуй, изящные платья, красивая вкусная еда; свет и тепло в жилищах…

Книги… много книг… а в них такие изящные, такие красивые мысли, такие образы, такие песни о любви, от которых жить и радоваться еще слаще…

Театр; создания творческой прихоти, оживающие на сцене, объединяющие толпы в один порыв, в одно великое наслаждение искусством, идеей, ослепительной и острой, возносящей личности, и двигающей массы…

Стройные изящные системы мыслей, похожие на величественные замки…

Гений! Да, – гений!..

Он наполняет вкусом и смаком жизненные игры, он вливает смысл и увлечение в мерцание будней…

Гений и объединенный труд миллионов создали все богатства, всю радость мира!

Гений, – да! – С ним не страшно!.. даже здесь, в этой маленькой ракетке, которая, вскинутая с ослепительной дерзостью, мчится к луне…

Жена гения!..

Великая гордость наполнила сознание Елены; – да, – она жена гения, – не просто женщина, не просто жена, любящая и любимая, как тысячи любящих, рождающих детей и умирающих бесследно, – нет, она подруга творящего, она – соратница титана, и в ее преданности, в ее поцелуях, простых и обычных, как у всех, есть частица высокого творчества…

Ее забота и любовь подвинут человечество в более благородные игры…

Сладко не только любить, как все, но и быть соучастницей игры, изумительной, дерзостной и блестящей!..

Страх исчез из сознания Елены: любовь, надежда, вера в победу и достижения, и упругая мальчишеская бодрость, дерзкая, чуть озорная, – всколыхнули мозг и тело…

Елена с вызовом взглянула на уменьшавшийся в окне земной диск:

– «Погоди… погоди, земля! Мы еще заставим, заставим тебя двигаться по нашей прихоти!..

Пусть погибнем! – радостно и вкусно мгновение гениального взвива…»

Тихо подошла Елена к Горянскому и осторожно, чтобы не разбудить, и нежно поцеловала его высокий изящный лоб:

– «Спи, милый! – Я, маленькая и слабая, помогу, помогу тебе повернуть колесо мира…»

Она вернулась к рычагу и, теперь радостная и взнесенная, смотрела в окно – с бешеной скоростью мчалась ракета – уже только четыре версты ускорения оставались до полного хода, свыше восьмидесяти тысяч верст отделяло ее от земли…

Плавно стучал хронометр, отсчитывая сигнальные звонки и осторожно передвигала рычаг Елена.

Медленно раскручивалась нить времени…

Елене захотелось пить. Она взяла со стола графинчик – к ее изумлению, вода не выливалась из него.

Елена ударила по донышку – блестящий радужный клубок выкатился из графина и, красиво поблескивая всеми цветами радуги, повис посредине ракеты.

Елена, ошеломленная, выпустила графин и стакан, и они неподвижно повисли в воздухе.

Она ощутила внезапный толчок: Мукс, очевидно, повернувшись во сне сильнее, чем следовало, налетел на нее, плавно перелетев через всю каюту.

Спустя секунду, Елена наблюдала замечательное зрелище: – черный непроспавшийся негритенок, тараща глаза, висел неподвижно как раз посредине каюты; – от его головы оставалось пол-аршина до потолка и столько же от ног до пола. Графин, стакан и красивый водяной шар висели возле.

Мукс, которому, очевидно, очень хотелось пить, инстинктивно потянулся к воде и стал втягивать ее губами непосредственно из водяного шара, не прибегая к бесполезному графину и стакану.

Это рассмешило Елену и напомнило ей старую сказку, где окорока сами лезут в рот герою.

– «Ешь!» – крикнула она Муксу, опуская в воздух кусок колбасы, лежавший рядом с консервом; колбаса немедленно повисла рядом с водой и графином и через минуту очутилась во рту Мукса.

– «Давайте еще, мистрис!» – воскликнул он, немало не смущаясь необычайностью своего положения.

Елена отправляла ему по воздуху кусочки колбасы, смеясь негромко, и Мукс поглощал их в невероятном количестве, вися в воздухе, сверкая глазами, похлопывая себя по животу и болтая ногами.

Однако, Елена немедленно была наказана за свой смех и неосторожное движение отправило ее прямо к Муксу…

Разбуженный всем происходящим Горянский приподнялся на кушетке и в ту же минуту был рядом с остальными; все трое стукнулись лбами.

Горянский и Елена минут пять хохотали, вися в воздухе и глядя друг на друга и на гримасничающего Мукса, которому, по-видимому, все это ужасно нравилось.

– «Я могу летать, как птица!.. – кричал он. – Мы все сейчас птицы!.. Чигринос будет мне завидовать! Смотрите, мистрис!»

Он уцепился за свисающий с потолка ремень и кувыркнулся. Но возмездие уже преследовало Мукса: он закрутился в воздухе колесом…

Это была любопытнейшая вещь: ни один акробат столичных цирков не мог бы сделать этого.

Вначале это очень одушевляло Мукса: он крутился, как черный чертенок, крича, что он превзошел самого Чигри-носа, скаля зубы и размахивая руками и ногами; но после десятиминутного вращения у него закружилась голова и воодушевление его стало падать… Спасительный ремень, от которого он откатился, остался на аршин влево и дотянуться до него Мукс никак не мог.

– «Вот Муксу и наказание, – сказал с улыбкой Горянский, берясь за ремень и притягиваясь к полу. – Оставим его тут вращаться вокруг своей оси, в центре тяготения ракеты – пусть покрутится, как гроб Магомета; сопротивления тут почти нет, – обратился он к Елене, – тяготения тоже; центр его там, где находится сейчас Мукс; он может крутиться так несколько недель, а если выкачать из ракеты воздух, так до второго пришествия!.. – Ну что, нравится тебе там, Мукс?»

– «Ой, мистер, довольно!.. Пусть уж так покрутится Чигринос!..»

– «А ты будешь себя хорошо вести? Не будешь шалить?»

– «Ой, не буду, мистер! Ей богу, не буду!.. – закричал испуганный Мукс. – У меня уж все в глазах и в голове кружится!..»

Горянский, держась за ремни потолка, осторожно подплыл по воздуху к невольному акробату без трапеции и, приостановив движения бедного мученика, увлек его с собой на диван. Все трое сидели теперь рядом на диване, зацепившись ногами за специальные ремни, проложенные посреди пола, а Мукс сверх того упирался в потолок тростью Горянского; как будто бы возможность летать в любую минуту уже не привлекала его особенно, после невольной эквилибристики, и он удрученно молчал.

– «Нет, не стоит быть птицей! – высказался он, наконец, – у птиц всегда болит голова!..» – В голове у него все еще трещало.

– «Правильно! – согласился Горянский. – Вот, Елена, последние шутки тяготения, новых сюрпризов оно нам преподнести уже не сможет!.. – Но это будет продолжаться до тех пор, пока мы не вступим в сферу притяжения луны, или какого-нибудь другого тела… Сейчас мы, так сказать, сами себе притяжение; наша ракета – самостоятельная планетка; нет ни верха, ни низа; если можно бы было выйти на поверхность ракеты, то мы одинаково бы держались и на верхней, и на боковой, и на нижней ее части, потому что центр тяжести вот здесь!.. – он указал туда, где только что крутился Мукс. – Все тела стремятся к центру тяготения, по законам тяготения, поэтому ни верха, ни низа практически не существует; если я возьму этот стул кверху ножками… – он высвободил стул, прикрепленный, как и остальная мебель, к полу, и перевернул его в воздухе, – и поставлю на его перевернутое сидение этот графин, то он будет на нем стоять точно так же, как он стоял бы в нормальном положении, если стул будет находиться выше центра тяготения… – Смотри!»

Горянский встал посредине каюты, уцепившись за ремни, и, взяв правой рукой стул с поставленным на него графином, медленно и осторожно описал в воздухе большой круг вокруг предполагаемого центра тяготения. Горянский повторил это несколько раз; графин все время спокойно стоял на сидении стула.

– «Если вылить жидкость сейчас, то она тоже соберется в шар и повиснет здесь, возле графина, – это ты, кажется, уже видела…

– В стакан ее налить трудно: слишком слаба сила тяжести…

– Таково тяготение, шутки которого нам сейчас очень неудобны, но на основании его же законов движутся миры и летит теперь наша ракета!.. Законы его гласят: Всякое тело в пространстве, где нет никакого притяжения, будет двигаться прямолинейно и равномерно по инерции, если вывести их из неподвижности.

– И если бы притяжения не было совершенно, то достаточно было бы просто оттолкнуть ракету от земли в желаемом направлении, и ракета должна была бы долететь до луны по прямой линии; но в том-то и дело, что притяжение существует, и не одно, а фактически очень сложно переплетающиеся притяжения различных небесных тел…

– Для нашей планетной системы самое сильное притяжение это – притяжение солнца… Конечно, во вселенной эта сила ничтожна, и само солнце со всей нашей планетной системой мчится, как былинка, подчиняясь могущественному притяжению какого-то другого, еще более громадного солнца, которое находится где-то возле созвездий Геркулеса и которое в свою очередь движется вокруг какого-то центра, и так без конца…

– Но, как говорится – «сильнее кошки зверя нет…» – и в нашей планетной системе этот самый сильный зверь – солнце.

– Я мог бы сейчас передвинуть рычаг назад и остановить реактивный двигатель, и мы бы не упали, – мы продолжали бы двигаться по инерции, но мы не попали бы на луну; не прошло бы и получаса, как мы были бы втянуты в сферу притяжения солнца, с которым при этих условиях не мог бы сравниться ни один реактивный двигатель, и через мгновение со страшной скоростью, которая возрастала бы обратно пропорционально квадрату расстояния, падали бы на солнце.

Еще не долетев до его огненной и газовой поверхности, ракета на довольно большом от него расстоянии была бы расплавлена и обращена в жидкость и газ от страшного жара.

– И даже пепла не осталось бы от наших разбрызганных тел, чтобы упасть на солнце.

– Вот потому-то нельзя ни на минуту приостановить двигатель. Мы летим к луне по изогнутой кривой линии, так как, только что вырвавшись из притяжения земли, прежде чем попасть в сферу лунного притяжения, мы должны сделать самостоятельное и сильное движение, чтобы преодолеть притяжение солнца…

– Если же только солнце затянет нас, как насос, – мы погибли!

– Но довольно объяснений и разговоров, давайте обедать!»

Они закусили тут же на диване консервами и колбасой, причем Муксу нравилось выливать горячее какао из специальных жестянок, где оно сохранялось горячим, в воздух; какао собиралось в светло-коричневый клубок и Мукс, поигравши с ним предварительно, втягивал его. Таким образом, он без труда очистил четыре банки. К этому же способу прибег и Горянский, потому что, таким образом, слишком горячее какао сразу остывало.

Елена предпочитала более нормальный способ и, терпеливо дождавшись, пока остынет, пила из жестянки.

– «Теперь ты можешь спать, мы с Муксом будем дежурить», – и Горянский, поцеловав Елену, проводил ее в спальное отделение и показал, как нужно пристегиваться к ремням, чтобы при малейшем движении не взлететь а воздух.

Затем Горянский вернулся к двигателю.

Взгляд на хронометр показал, что наступал уже девятый час их полета; около ста тысяч верст отлетели они от земной поверхности и еще двести шестьдесят тысяч верст отделяло ракету от луны…

Звонок, отмечавший время; – Горянский передвинул рычаг на последний миллиметр.

Теперь двигатель работал полным ходом и ракета мчалась со скоростью десяти верст в секунду, или триста шестьдесят верст в час.

Шесть часов полета с такой быстротой и пять часов замедления – и они будут на луне.

Горянский взглянул в заднее окно; диск земли, уменьшавшийся с каждой минутой, был сейчас очень похож на луну.

Зато луна в переднем окне становилась все больше и больше и своим большим желтым телом занимала почти все окно.

Горянский задумался, разглядывая выступавшие на желтом диске резкие очертания контуров поверхности.

– Что то ждет их там, на этой спутнице земли, к которой летят они сейчас, очертя голову?

– Есть ли там живые существа, подобные человеку, и если – да, то как они их примут: враждебно или дружески?..

– Они должны были начать свою культуру раньше, чем мы; может быть, мы покажемся им дикарями, полузве-рями, не достигшими того уровня, чтобы стоило с нами считаться, и они поступят с нами, как с дикими животными?

– Или, может, примут любезно представителей земли?

– Тогда мы обогатимся от них сведениями о еще неизвестных нам открытиях и изобретениях; может быть, они сообщат нам сведения, которые опрокинут все наши установившиеся понятия и создадут начало новой эры для человечества, если мы сумеем донести эти сведения до земли.

– Может, там решили все волновавшие нас вопросы? Может, там мы найдем на них ответ?

– Может, там племя силачей и титанов, ведь на луне сила тяготения меньше, чем на земле, и это должно благоприятствовать росту, – победило природу и окончательно одолело стихию?

– Может, там техника настолько превосходит земную, насколько наши европейские инженеры уменьем строить превосходят готтентотов или зулусов?

– Может, живые существа пропорциональны массе планет, и тогда племя мудрых карликов повелевает там помощью изумительных гениальных машин?

– Или, может, там погибли давно остатки давней культуры, умершей в непосильной борьбе с охлаждением планеты и только жалкие остатки одичалых племен ютятся в лунных пещерах?..

– Есть ли там жизнь на поверхности или, может быть, она ушла внутрь, где еще используются вулканические силы, где еще сохранились остатки теплоты?

– Есть ли там воздух, без которого немыслима жизнь подобных нам существ? – Или, может, там ничего нет, даже моллюсков и насекомых, даже бактерий? – Может быть, последние остатки жизни погибли на охлажденной планете? Может быть, никакая жизнь там невозможна? Может, вместо атмосферы, серная кислота ровным слоем заливает поверхность планеты, как утверждает Аррениус? Может, луна – только труп, холодный и безнадежный? Может, ее улыбка – улыбка мертвеца, страшное memento mori скалящего зубы черепа?

– Может, стоит она, как громадный гроб, как висящее в пустоте кладбище, чтобы быть предостережением для смельчаков, которые пожелают вырваться из узких и цепких объятий земли на простор Вселенной?

– Может быть, к другим планетам, более далеким, но более живым – к Марсу, к Юпитеру и к Венере – следовало ему направить ракету?..

Но как бы то ни было, а жутко и интересно, интересно до боли, что скажет эта первая космическая станция, самая близкая к земле – крошечный островок в океане Вселенной!.. Горянский пристально глядел на все ясней очерчивающиеся линии громадной лунной тарелки и думал, что скоро раскроются и будут ясно видны таинственные лунные ландшафты…

Земной диск, между тем, уменьшился больше чем втрое и в сплошное и ровное слились линии его поверхности; ракета мчалась; она прошла уже больше половины пути и была от земли на расстоянии двести тысяч верст.

Два раза уже говорил Горянский с островом по радио и каждый раз приятно и немного странно было слышать голос Чемберта, дружественный и деловитый, явственно доносившийся из неизмеримых пространств.