Текст книги "Аргонавты вселенной"

Автор книги: Александр Ярославский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Только, когда он вошел к Елене, только когда опустился на диван в уютной маленькой простой комнатке, он почувствовал внезапно страшную слабость, разбитость, жаркую сладкую истому и усталость во всем теле.

Это его удивило: ведь он спал перед этим весь день, весь вечер, – почти до самого пожара…

– «Володя, что с тобой, милый? – сказала прижавшаяся к нему было Елена, изумленно отодвигаясь.

– О тебя обжечься можно, ты весь горячий, как огонь…

– Да у тебя ведь страшный жар!»

Мысли Горянского путались, ему стало казаться, что он еще в горящей лаборатории.

– «Уйди, Елена!.. Уйди!.. Горим!..

– Горячо!.. очень горячо!.. ключ затерялся – не отворить…

– Спасать!.. радий!..

– Елена… люблю… Огонь!..» – бормотал он в забытьи.

Елена уложила его на диван, укутала, как ребенка, поцеловав нежно и испуганно, и побежала за врачом.

Напряжение последних дней и усиленная мозговая работа без отдыха, в течение недавних месяцев, не прошли Горянскому даром…

Приведенный Еленой живший поблизости старичок доктор объявил, что у больного нервная горячка…

ГЛАВА 4
На остров!

… – «Так ты не хочешь их убивать, Елена? – говорил Горянский, когда после ласк, они отдыхали разнежено и устало на смятых подушках кровати…

– Черт с ними, пусть живут!..

– Все равно: рано или поздно волна рабочей революции сметет эту сволочь…

– А мы будем жить, жить и жить!.. Вся жизнь – наша, мы возьмем ее всю, не правда ли, детка?

– Чего нам ждать?!..

– Дай-ка сюда телефон, Елена!»

– «Не надо, милый… Тебе еще вредно, – ведь ты еще не выздоровел!»

– «Ерунда! – я здоров, как бык, или ты не довольна моими поцелуями?

– Давай сюда трубку, я хочу говорить с Чембертом… Ведь, подумай, – я совсем забыл его! – Больше месяца я не слышал его голоса!..

– Чемберт – славный, вот увидишь, Елена, он будет ревновать меня к тебе!..»

Елена подвинула к Горянскому прибор, находившийся в маленьком чемодане, включила радио-аккумулятор, быстро распахнула окно и свесила маленькую антенну…

Она хорошо помнила все наставления Горянского, которые тот ей дал перед болезнью, и гордилась тем, что в прошлый раз сама сумела поговорить с островом.

Горянский с кровати любовался ее легкими изящными движениями…

Антенна висела за окном. Солнце отбрасывало от нее сетчатую тень на обои.

Горянский взял трубку и упруго нажал рычажок прибора. – Легкий треск заискрившейся антенны… Мгновение… – искра радио перелетала через океан. – Вот Горянский уже соединился с островом и с улыбкой прислушивался к звукам аппаратной, отдававшимся в слуховой трубке…

Он так привык к острову, что знал, помнил и чувствовал каждый прибор, каждую машину, как живую: – вот гудит большая правая «А», как большой шмель, медленно, ровно, солидно, с достоинством… Вот «Альфа» и «Бета» – быстроходные современные, частят друг за дружкой, вперегонку, точно два славных игривых мальчугана…

Вот еле слышен серебристый шелест большой островной антенны: Горянский на минуту ясно увидел аппаратную. Он представил себе, как его искра ударила в островную антенну… Звонок!.. Открылась крышка слухового прибора… Кто подойдет к нему? Дежурный телеграфист? Чемберт? Нет, он, вероятно, на работе.

…– «Алло! Остров! Кто у телефона?»

Горянский узнал сразу этот голос у которого ни путешествия, ни известное образование не смогли отбить акцента еврейского предместья.

– «Это – я, коллега Тамповский!

– Я – Горянский, умерший, воскресший и выздоровевший, и собирающийся вам всем задать хорошую взбучку».

– «Здравствуйте, господин Горянский, здравствуйте!.. Уж мы все тут так обрадовались вашему выздоровлению!.. За вами через два дня пошлют аэроплан…

– Вы знаете – небывалая вещь: в России – революция!

– Царь арестован! – Ну что же вы на это скажете, а?»

– «Ладно, ладно… – улыбнулся Горянский, – об этом после поговорим, а пока попросите к аппарату Чемберта».

– «Бегу, бегу, господин Горянский!»

Горянскому показалось, что он видит, как Тамповский суетливо скатился вниз по лестнице аппаратной.

– «Горянский – вы?» – раздался через две минуты низкий густой голос Чемберта.

Горянский чувствовал, как сквозь внешнюю сдержанность, в голосе этом трепетали и бились нотки радости.

– «Я, дружище Чемберт, я! Звоню из Парижа… Здоров, как стадо четвероногих, и счастлив, как тысяча ослов…

– А у меня есть женка, Чемберт!.. – маленькая, славненькая и такая хорошенькая… Вот она сейчас стоит у окна и краснеет, что я вам ее расхваливаю.

– Вы, смотрите, не вздумайте за ней ухаживать, а то я теперь выздоровел и кровожаден, как испанец, моментально вызову вас на дуэль!..»

– «Поздравляю вас, мистер Горянский… – Горянский уловил в его голосе оттенок грусти.

– А как ваши успехи?»

– «Великолепно, мистер Чемберт!.. Идеально!.. Сногсшибательно!..

– Я не только добился десяти верст в секунду, но я, кажется, сумею избавить вас от всех материальных затруднений…

– Ликуйте, Чемберт! Мы – Крезы, мы – Ротшильды!.. Богатство всех банков обоих континентов – ничто в сравнении с тем, что будет у нас через два дня!..

– Победа, Чемберт!.. Полная победа!.. «Победитель» взлетит к звездам! – это так же верно, как то, что я сейчас расцелую эту маленькую белую мышку, которая дуется на меня вот здесь у окна…

– Дружище Чемберт, мне надоело дожидаться! – Я здоров, как вагон поросят, как стадо коренастых кретинов…

– Я не могу больше ждать, вышлите за нами машину сегодня же. Я хочу пожать вашу твердую честную руку, хочу вздохнуть воздухом моего острова, хочу видеть моего старшего брата, сына луны и неба – Чигриноса…»

– «Мистер Горянский, – послышался радостный голос Чемберта, – я сделаю распоряжение сию же минуту, только не повредило бы это вам – может, вы еще не совсем поправились?»

– «Пустяки, Чемберт, я крепок, как паровоз… Я готов боксировать с Джонсоном и бороться с Геркулесом…

– Итак, Чемберт, я вешаю трубку…

– Значит, до скорого свиданья!..

– Л/з уже летит за нами?.. Что? Телефон из ангара испорчен и Мукс бежит в ангар?!

– Люблю Мукса, – очаровательный чертенок!..

– Вы знаете, если он вам будет очень надоедать, отпустите его к нам в Париж, – пусть прокатится по воздуху…

– Кто летит, – Джонни? – Ну, он его наверное, возьмет…

– Я окончательно вешаю трубку… – Значит, через три часа машина прибудет к нам? – До скорого свиданья на острове, дружище Чемберт!»

– «Собирай пожитки, Елена! Сегодня мы определенно покидаем Париж».

– «Я рассержусь на тебя, Володя, если ты так будешь говорить обо мне своим друзьям. – Тебе смешно, а мне совестно».

– «Не сердись, детка!.. – сказал Горянский, вставая с кровати, закутанный в одеяло, как римлянин в тогу. – Давай помиримся!»

Он привлек ее к себе и вкусно поцеловал, исполняя обещание, данное по телефону Чемберту.

Елена отбивалась, смеясь, и делала вид, что сердится.

Незаметно проходило время.

Звонок внизу напомнил им, что пора отправляться.

– «Это – за нами», – сказал Горянский уверенно. Он был прав.

Елена пошла отворять.

– «Здесь живет Елена Родстон?» – раздался голос в прихожей.

Через минуту маленький черный Мукс в необыкновенной ширины брюках и в тирольской шапке с перьями вкатился в комнату и с радостным восклицанием бросился к Горянскому.

– «Мистер Горянский! Вот хорошо, что вы выздоровели!..

– А как интересно лететь! Какой большой Париж внизу, а сверху – какой маленький!..

– А знаете, – я не боялся, – вот спросите у Джонни!»

Горянский опустил руку в его пышную, черную шевелюру и погладил по голове.

В дверях стояла улыбавшаяся Елена и вошедший Джонни.

– «Гуд дэй, мистер Горянский!.. Аппарат – в вашем распоряжении.

– Когда изволите отправляться?»

– «Сейчас, Джонни, сейчас!» – ответил Горянский, пожимая ему руку и с удовольствием вглядываясь в его крепкое обветренное лицо.

– «Как же мы поднимемся?.. – вспомнила осторожная Елена. – Ведь сейчас – день, тебя знают в лицо. – И потом появление аппарата возбудит всеобщее внимание…»

– «Ерунда!.. – махнул рукой Горянский, – пойдем напролом!

– К чертовой матери шпиков!.. – Они надоели мне хуже горькой редьки…

– Улетим, Джонни, не правда ли? – Ведь французы нас не задержат?»

– «Оль-райт! – мистер Горянский. – Как вам будет угодно, а только не может этого быть, чтобы французы задержали англичанина!..

– Вот только, если мистрис говорит, что вас могут узнать, то разрешите предложить вам это…» – он протянул Горянскому каску авиатора с громадными наушниками и наглазниками.

Это была превосходная мысль – каска делала Горянского совершенно неузнаваемым.

– «Молодец, Джонни! – Беги за автомобилем, Мукс! – Только обязательно закрытый и поприличнее… – Горянский радовался, как ребенок, предстоящему отъезду.

– Позови консьержку, Елена! Квартиру твою мы на всякий случай оставим за собой, она еще может пригодиться…»

– «Мы уезжаем, – заявил Горянский появившейся консьержке. – Квартиру считайте за нами… Вот вам плата вперед за полгода. За вещами вы присмотрите».

Консьержка удалилась, оглашая воздух изъявлениями преданности и восторга.

Вместо нее появился Мукс, сияющий, и объявил, что автомобиль у дверей.

Елена собирала последние свертки.

– «Где машина, Джонни?» – осведомился Горянский.

– «В воздухе, мистер, над Марсовым полем… На две тысячи метров…»

– «Там, наверху!» – дополнил Мукс, тыкая в потолок черным пальцем.

– «Как? – удивился Горянский, – так вы – не одни?»

– «Нет, – ответил Джонни, – с машиной Апфель… Я спустился у северных предместий, а его послал в воздух… Нас предупреждал Чемберт о предупреждении мистрис и мы приехали к вам на метрополитене, но вы не беспокойтесь: мы можем сообщить Апфелю в любую минуту, на аппарате есть радио-телефон, а у меня в кармане – приемник».

– «Прекрасно, – сказал Горянский, – тем лучше, – мы проучим всех парижских шпиков. – Ты готова, Елена?»

Мукс, Джонни и Елена стали переносить в автомобиль необходимые вещи; Горянский просил Елену брать с собой как можно меньше.

Потом Елена закрыла дверь и передала ключ консьержке.

Через пять минут все четверо мчались в закрытом автомобиле по направлению к Марсову полю.

Не доверяя слабому приемнику Джонни, Горянский сам привел в действие свой прибор. Минута – и он уже разговаривал с Апфелем:

– «Алло! – Л/3! – Апфель!» – говорил Горянский.

– «Слава богу! – послышался радостный голос летчика, – «а я уже целый час кружу над Парижем, – Джонни и Мукс – с вами?»

– «Все здесь, успокойтесь Апфель… – Аппарат маскирован на французский лад?»

– «Да, господин Горянский!»

– «В исправном состоянии? – Баки защищены? – Прекрасно!.. Ну, вы – смелый человек, Апфель! – Я надеюсь на вас!..

– Спускайтесь на 300 метров и кружите над Марсовым. – Через пять минут мы будем там».

Марсово поле было уже близко. Вырисовывался четко огромный, изящный и кружевной абрис Эйфелевой башни.

Над полем кружилось, как и всегда, несколько учебных военных аппаратов. Горянский сразу узнал Л/з – изящная птица парила над полем широкими плавными кругами; ее маскировка французскими военными отличиями предохраняла ее. Ее, очевидно, принимали за испытываемый новый военный аппарат и мало обращали на нее внимания. Пока все шло прекрасно.

– «Спускайтесь!» – телефонировал Горянский Апфелю.

– «Есть, мистер!» – отвечал Апфель.

Изящная птица резко наклонилась и плавно планировала к подножью Эйфелевой башни, куда медленно подъезжал автомобиль.

Но тут экспансивность Мукса внезапно спутала все планы Горянского: увидев спускавшийся Л/з, не в силах, по-видимому, сдержать душивший его восторг, Мукс мячиком выпрыгнул из автомобиля и бросился навстречу, размахивая белым носовым платком и крича что-то нечленораздельное.

Елена высунулась из окошка и стала звать Мукса обратно.

Шофер остановил автомобиль.

Какой-то человек в военной форме подошел близко к автомобилю и внимательно посмотрел на Елену.

– «Ба! – мадемуазель! Да ведь мы, кажется, с вами знакомы?!

– А как вы думаете, сгорел или не сгорел ваш дружок?»

– «Сыщик! – сразу узнала Елена масляную физиономию. – Боже мой, что теперь будет?!» – она в испуге задернула занавеску и, откинувшись на сидение, задыхаясь, шепнула об этом Горянскому.

Сыщик между тем вскочил на подножку и, откинув дверцу, заглянул внутрь автомобиля.

– «Что же вы от меня спрятались, милочка? – Э, да вас тут трое!

– А сгоревший-то, оказывается, жив! – кивнул он на Горянского, который, как назло, был в этот момент без каски.

– А так вот оно что! – Нас, оказывается, надули!»

– «Парень! – обратился сыщик к шоферу, – я агент полицейской префектуры. Это – государственные преступники, ты мне за них отвечаешь».

– «Милостивый государь! – обратился он к Горянскому, направляя на него револьвер, – я вас арестую. – И вас, барышня, тоже.

– Следуйте за…»

Продолжать ему не пришлось: мощный боксерский удар Джонни опрокинул его с подножки; Апфель, между тем, был уже почти над землей.

– «Вперед!» – скомандовал Джонни шоферу.

Тот не двигался…

Джонни выскочил из автомобиля, выхватил револьвер из рук ошеломленного падением и ударом сыщика и направил его на шофера, уловив его едва заметное движение удрать.

Терять времени было нечего. Горянский, приподняв на руках Елену, посадил ее в аппарат; выпрыгнувший Апфель вместе с огорченным Муксом перекладывали вещи.

– «Пора, Джонни!» – сказал Горянский, когда вещи были уложены и все, кроме Джонни, были уже в аппарате.

И действительно было пора: сыщик, очевидно, уже оправившийся от увесистого кулака Джонни, поднялся и бежал по направлению к военным ангарам. Горянский указал на него Джонни, – Джонни поднял револьвер.

– «Оставьте, не надо, Джонни!» – в один голос воскликнули и Елена и Горянский.

– «Воля ваша, мистер! А только напрасно вы… – Да и этого молодчика, – он указал на шофера, – не мешало бы связать! – Наделают они нам еще хлопот!.. – пробормотал Джонни сквозь зубы.

– «Отправляйтесь, отправляйтесь, Джонни!» – торопил его Горянский.

Джонни влез в машину и, взяв одной рукой рычаг, а из другой не выпуская револьвера, обратился к шоферу:

– «Мы сейчас поднимемся. У нас с собой бомбы. – Если вы двинетесь с места, мы вас взорвем! – Пока мы не улетим, – не двигаться – слышите?» – он положил револьвер в карман и неторопливо пустил двигатель машины. – И – вовремя.

На противоположной стороне поля уже суетились люди; сквозь шум двигателя прорывалось хлопанье ружейных выстрелов, расходились белые дымки по ним стреляли.

Джонни пустил двигатель полным ходом.

Мгновение разбега, когда земля с безумной скоростью уносится назад.

И вдруг поле, автомобиль, ангары стали проваливаться вниз.

Машина плыла в воздухе; могучие контуры Эйфелевой башни появились почти рядом; аппарат огибал башню слева.

Близко проносилась изящная железная плетень башни, легкая и кружевная, хотя сделанная из тяжкого массивного металла.

Видна была кучка людей, смотревших на аппарат, один из них, очевидно лакей ресторана, приветственно махнул передником.

Елена в первый раз летела на аэроплане; голова ее сладко кружилась; Елене казалось, что она немного пьяна; нежно, радостно прижималась она к Горянскому.

Вдруг белое облачко показалось у переплетов Эйфеля; сквозь ровный шум двигателя и шуршанье ветра что-то звякнуло, как будто лопнула туго натянутая струна.

Выстрел с башни пробил крыло аппарата.

– «Год дэм!» – выругался Джонни.

– «Осторожнее, Джонни, дальше от башни!» – крикнул Горянский.

Крутой вираж положил аппарат на правое крыло – Джонни уходил от коварства Эйфеля…

Елена зажмурила глаза – ей показалось, что они сейчас упадут…

Джонни выровнял аппарат, и они пошли на подъем.

Внизу еще стреляли.

Через несколько минут, однако, уже почти ничего не было видно; ангары представлялись маленькими, как игрушечными, и даже Эйфелева башня казалась невысокой темной иглой. На север раскидывалась красочная панорама Парижа, похожая на план или карту; еще несколько минут – и все внизу слилось в сплошное…

Ровный прохладный ветер обвевал лицо, ни одного звука не доносилось;, только однотонный шум двигателя нарушал безмолвие. Джонни взял курс на северо-восток.

Горянский закутался поплотнее в меховое пальто, прижался ближе к Елене и, чувствуя внезапную усталость, опустил голову и на высоте две тысячи метров, на коленях у Елены заснул крепко и сладко, как ребенок.

Через три часа они спланировали на остров.

ГЛАВА 5
«Победитель»

«Вот, Елена, – главное дело всей моей жизни!» – сказал Горянский, когда перед ними широко распахнулись двери эллинга и яркий солнечный луч заулыбался на широких железных боках «Победителя».

Горянский поправился и загорел за неделю, истекшую с момента их прибытия на остров. Глаза его утратили лихорадочный блеск и смотрели спокойнее и строже. Голос звучал вдумчиво и глубоко.

Сегодня он хотел объяснить Елене сущность работы, составлявшей смысл его жизни.

Чемберт стоял невдалеке и незаметно, но внимательно вглядывался в Горянского и Елену.

Он изучал ее все время, с момента ее появления на острове, и его враждебность начала рассеиваться. Но оттенок какой-то неопределенной зависти, чего-то похожего на ревность остался в его сознании и теперь. Он внимательно, настороженно ловил каждое выражение ее лица, следя, как менялось оно под влиянием страстной речи Горянского, показывающего свое детище.

– «Елена, – говорил Горянский, взволнованно расхаживая по эллингу, – представь себе дикаря, стоящего на берегу первобытного океана; – представь себе этот низкий нависший горизонт, это тяжелое мутное небо, эту серую белесую муть, заволакивающую туманом все на расстоянии двадцати-тридцати верст…

…Эти страшные непроницаемые свинцовые воды. И вообрази, что должен был чувствовать первобытный человек…

– Он казался себе былинкой в сравнении с мощью океана.

– «Никогда, – думал он, – не сумею я преодолеть эти неизмеримые пространства воды!.. Никогда не узнаю я, что там на противоположном берегу, и есть ли этот другой берег, или там, за страшными скалами Сциллы и Харибды – конец мира!..» – так, вероятно, думал первобытный человек.

– А сейчас гений Фультона и объединенный труд людей расшвырял по всем морям и океанам паровые суда, и легко во всех направлениях пересекают водные пространства созданные человеком железные громады.

И перед громадным воздушным океаном в изумлении и испуге стоял дикарь, завидуя птицам, и не только дикарь, а лет сто тому назад и цивилизованный житель Европы 1819-го столетия, говорил: – «Это сумасшествие!.. это невозможно!.. это противоестественно!.. – Никогда человек не сможет летать, как птица!..»

– Совсем недавно, каких-нибудь двадцать пять-трид-цать лет тому назад, управляемый полет человека считался совершенно невозможным, и вот сейчас дирижабли и аэропланы пересекают атмосферу земли повсюду, почти не считаясь с расстоянием и погодой.

– И мы сами с тобой, Елена, прилетели из Парижа, пройдя по воздуху больше двух тысячи верст…

– Неужели ты думаешь, что на этом остановится полет человеческой мысли?

– Взгляни на небо!.. Сейчас день, и одно только солнце нашей планетной системы – ничтожнейшее из мириадов солнц, наполняющих вселенную – виднеется на небосводе.

– Ночью видны триллионы триллионов и секстильоны секстильонов иных миров, разбрызганных в пространстве…

– Неужели ты думаешь, что человеческая мысль прекратит свое упругое стремление, неужели ты думаешь, что мы не сумеем проникнуть на эти отдаленные островки жизни, затерянные в пространстве?!.. – Подумай, Елена!.. Как за эпохой ходьбы, езды и плаванья последовала эпоха летания…

– Как за телегой, пароходом и паровозом последовали Монгофлиер, дирижабль и аэроплан, так естественно, логически и неизбежно на очереди за эпохой летания в атмосфере земли должна последовать эра заатмосферного космического летания.

– Я понимаю, что тебе страшно ночью погружать свой взгляд в неизмеримое, страшно даже представить себе эти безграничные холодные пространства, в сравнении с которыми человек меньше, чем былинка перед океаном. – Но тем не менее человеческая мысль побеждает и тут: – «Sic itur ad astral»

– Вот надпись, которую я велел высечь на железном борту «Победителя». – «Таков путь к звездам!..»

– Вот один из древнейших заветов человечества, и «Победитель», надеюсь, с честью выполнит этот завет и первый укажет путь к звездам…

– Когда люди чего-нибудь сильно хотели и не могли сами этого добиться, они наделяли желаемыми свойствами свои абстрактные построения – бога или дьявола. Мы знаем, что христианские и эллинские божества в христианской и античной мифологии обладали способностью передвижения в космическом пространстве…

– Мы знаем, что у Гете Мефистофель, схватив ошеломленного Фауста за шиворот, тащит его за собой под звездным паркетом.

– Время басен и сказок прошло…

– Мы не нуждаемся в помощи чертей и богов! – Вот машина, реальная, как ты и твой поцелуй, которая будет переносить людей к звездам.

– И принцип, положенный в ее основу, – чрезвычайно прост:

– Ты видала когда-нибудь по улицам расшалившихся мальчишек, которые, пугая прохожих, взрывают у них под ногами маленькие ракетки – «шутихи»?

И эти мальчишки, беззаботно хохоча и наслаждаясь испугом прохожих, вероятно, никогда не думают, что в своем радостном хулиганстве они лицом к лицу соприкасаются с разрешением величайшей проблемы о победе над межзвездным пространством.

– Точно так же, как об этом, вероятно, никогда не думал какой-нибудь крепостной фейверкер или пиротехник, высеченный розгами предварительно и запускающий в небеса римскую звезду или бенгальский огонь на потеху помещику…

– Точно так же не думал какой-нибудь шалый школьник, запускающий с последней парты бумажную стрелу с чернильной кляксой на лысину учителя, что он вплотную подходит к вопросу о полете аэроплана…

– От великого до смешного – только шаг! Это опостылевшая пошлая истина; и одно и то же расстояние отделяет бумажную стрелу, несущую чернильную кляксу на лысину педагога, от современного гигантского аэроплана, и маленькую шутиху от межпланетного корабля.

– Взгляни на нашего «Победителя»! – Это не что иное, как громадная ракета, и в то же время это – истинный экипаж вселенной, междупланетный корабль.

– Тебя удивляет, что я говорю о ракете? Тебе кажется, что ракета должна обязательно оттолкнуться от чего-то, и что в безвоздушном пространстве, где она не будет иметь от чего отталкиваться, где у нее не будет точки опоры, – она не полетит?..

– Это неверно! – Ракета по существу является реактивным двигателем, она вовсе не нуждается в обязательной точке опоры, наоборот, она сама создает ее себе; она так же полетит в безвоздушном пространстве и в абсолютной Торичеллевой пустоте и даже лучше, так как там не будет сопротивления; она летит, если так можно выразиться, отталкиваясь от взрыва, то есть, вернее, она движется по принципу отдачи, используя энергию, развиваемую во время взрыва, и если силу газов, истекающих из нее во время взрыва, мы обозначим, предположим, «2», то сама ракета получит поступательное движение, в силу отдачи, со скоростью 2, независимо от того, находится она в плотной среде или разряженной.

– Мысль о применении ракеты принадлежит не мне: ее разработали еще до меня: – Кибальчич, Циолковский, Эс-нопельтри; но я нашел то, чего им найти не удалось: я создал двигатель «Победителя», – тот самый реактивный двигатель, без которого межпланетная ракета мертва, – вот он!» – Он вынул из кармана и поднял высоко на вытянутой руке ту небольшую коробку, которой он уже однажды так напугал Елену, предложив ей взорвать Париж.

Она невольно отодвинулась от этой маленькой страшной коробки.

– «Не бойся, Елена! – улыбнулся Горянский, – да, здесь сосредоточена необычайная сила, но тебе она не причинит вреда.

– Это – радий, это – тот таинственный металл, который с таким трудом добывали до сих пор люди!

– Я научился разлагать его на составные части и при распадении частиц я получил нужную мне стихийную силу взрыва.

– Нужна громадная скорость – свыше десяти верст в секунду, чтобы преодолеть земное тяготение и кинуть планету к звездам и потом вести ее в желаемом направлении в пространстве!

– Эта скорость у меня есть.

– Ее мне дал радий. Мало того, – он мне дал еще одно: – мы с тобой сказочно богатые люди, Елена! – Я нашел философский камень древних алхимиков, – мы можем делать золото!

– Я выполнил свое обещание Чемберту, данное по телефону, помнишь? – И в кладовой Чемберта уже имеются слитки золота, полученные радиоактивным путем.

– Текучие неустойчивые элементы дают возможность менять выражение лица природы, сущность которой едина.

– Получить золото не труднее, чем получить свинец, чугун, латунь, олово…

– Одним и тем же способом можно превратить свинец в олово или в золото.

– Сущность материи – едина и капризные изменения ее форм всецело в руках того, кто владеет элементами распада радия: с помощью радия я могу металл или даже минерал превратить в золото.

– Если бы мы захотели, – мы легко бы вызвали крах всей буржуазной финансовой системы, обесценив на рынке золото, – навезя его сотнями пудов…

– Так радий помог нам привести в движение ракету и разрешил наши финансовые затруднения…

– И ты сейчас – не только жена капитана космического корабля, но и миллиардерша, Елена!..

– Но вернемся к «Победителю» – понимаешь ты теперь, Елена, каким образом полетит наша ракета?»

– «Как будто, я в общем уяснила себе принцип ракеты, но мне кажется, что она сгорит или разобьется на тысячу кусков, если прыгнет от земли с такой страшной скоростью: – десяти верст в секунду, как ты говоришь…

– По-моему, она должна загореться от трения о воздух; – ведь болиды и метеоры, попадающие к нам – эти падающие звездочки – сгорают в атмосфере…»

– «Правильно, Елена, – согласился Горянский, – и если бы ракета с такой скоростью ударилась бы в подушку земной атмосферы, то она, вероятно, еще прежде чем сгореть рассыпалась бы в пыль, – но она будет развивать скорость не сразу, а постепенно….

– В этой-то возможности широко варьировать скорость и заключается решение вопроса о том, можно или нет доставить человеческие существа живыми с одной планеты на другую.

– Ведь если бы мы, как герои Жюль Верна, захотели воспользоваться не ракетой, а пушкой, то прежде всего живые существа, заключенные в ядре, погибли бы от одной резкой перемены скорости, – просто погибли бы от перехода из неподвижности к скорости в несколько верст в секунду, которой обладает ядро при вылете из дула; они были бы расплющены о дно своего ядра.

– Вообще до сих пор никто еще из живых людей, кроме знаменитого барона Мюнхаузена, не умел путешествовать на ядре верхом или внутри его!

– Наша же ракета в противоположность ядру развивает вначале очень незначительную, сравнительно, скорость, не свыше тысячи верст в час, то есть лишь в два с половиной раза больше современного аэроплана, – ну, хотя бы нашего Л/З, на котором мы сюда прилетели.

С такой скоростью она прорезает плотный слой нашей земной атмосферы, который, как тебе известно, невелик и простирается над землей всего лишь на четыреста-четыре-ста пятьдесят верст…

– Полчаса будет более чем достаточно для ракеты, чтобы очутиться за пределами земной атмосферы в пустоте…»

– «Но ведь пассажиры ракеты все равно погибнут, невзирая на отсутствие сопротивления, если ракета разовьет свои десять верст в секунду, так как разница в скорости все равно будет огромная!» – возразила Елена.

– «Да, – и поэтому она все время, даже и в безвоздушном пространстве, все будет увеличивать скорость постепенно и равномерно, – ответил Горянский. – А с помощью медленного постепенного перехода можно приучить живые существа даже к очень большим скоростям».

– «Хорошо, – сказала заинтересованная Елена, – но если даже пассажиры ракеты перенесут такую ужасную скорость, благодаря постепенному нарастанию, то как же вы спасете их, когда ракета с такой безумной быстротой упадет на поверхность планеты, куда будет направлена? – Не сможет же она лететь в пространстве без конца, ведь придется же ей когда-нибудь причалить!»

– «Скажи, Елена, – ответил ей Горянский вопросом на вопрос, – когда поезд подходит к станции, он замедляет ход, не правда ли? – Почему нашей ракете не сделать то же самое?»

– «Да, но ведь у поезда есть тормоза, а каким образом ты затормозишь ракету в пустоте?»

– «Елена, – обратился к ней Горянский, – можно тебе задать маленькую задачу, вроде тех, которые ты, вероятно, решала давно, в гимназии.

– Ты не удивляйся, если она покажется тебе страшно простой: если у тебя будет десять рублей, а я у тебя отниму рубль, сколько останется?»

– «Девять…» – удивилась Елена.

– «Ну, а если еще рубль у тебя возьму?»

– «Ну, восемь!..»

– «… И так буду отнимать постепенно, пока у тебя останется вместо десяти рублей, ну, десять копеек, – может это случиться?»

– «Конечно, может…» – удивилась Елена, все еще не понимая.

– «Я думаю! – засмеялся Горянский, – у меня были приятели, которые спускали и более крупные капиталы…

– Теперь – другая задача: «течет речка, через речку – мостик, а на мосту – овечка, а у овечки – хвостик», как поется в песенке…

– И течет она, – не овечка, а речка, конечно, – со скоростью, ну, предположим… пяти верст в час.

– А по речке по течению плывет пароход со скоростью десяти верст в час.

– Какова скорость парохода относительно берега?»

– «Ну, пятнадцать верст, – сказала Елена, – к его скорости скорость течения прибавится!»

– «А, если он вздумает повернуться против течения, тогда что?»

– «Тогда он будет плыть со скоростью только пяти верст…»

– «А если подымется ветер, течение усилится и станет, предположим, шесть верст?»

– «Тогда пароход будет проходить только четыре версты…»

– «А если – семь?»

– «Тогда – три…»

– «Ну, а если – все десять?»

– «Тогда станет неподвижно».

– Теперь вернемся к нашей ракете: она летит со скоростью десяти верст в секунду; давай-ка отнимать у нее скорость так, как у тебя деньги в первой задаче или же течение – скорость у парохода – во второй».

– «Да, но каким же образом?» – спросила Елена.

– «Да очень просто! – Вспомни принцип реактивного двигателя!

– Ракета летит прямолинейно и равномерно увеличивая скорость рядом последовательных взрывов. Давай также постепенно и равномерно отнимать у нее скорость рядом последовательных контр-взрывов, то есть реактивных процессов, направленных в сторону, противоположную движению ракеты».

– «Понимаю! – Понимаю! – воскликнула Елена. – Это будет, как во втором примере, когда пароход идет против течения, которое все усиливается, и пароход, наконец, останавливается…»

– «Совершенно верно! – обрадовался Горянский, которому было приятно, что Елена его поняла. – Мы совершенно прекращаем реактивные процессы, с одной стороны, и ракета продолжает лететь лишь в силу инерции, а с другой стороны – мы вызываем те же процессы в обратном движению ракеты направлении.