Текст книги "Небо зовёт"

Автор книги: Александр Коновалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Лес от посёлка находился километрах в двух, и я преодолел это расстояние минут за шесть–семь. Хотя его таинственная тёмная прохлада манила вглубь, на опушке остановился, боясь увлечься и опоздать на работу. Снарядов для силовых упражнений в лесу, как в хорошем спортзале, более чем достаточно. Нижний сук молодого дуба использовал, как турник, вместо штанги – небольшое дерево, вывернутое бурей с корнем. После интенсивной физической нагрузки тело моё дышало силой и здоровьем, душа наполнилась радостью и надеждой на то, что день будет успешный и радостный. Окатив себя холодной водой из колодца, бодрый и возбуждённый вошёл в дом. Только теперь, при дневном свете, разглядел место обитания хозяйки. Непременным крестьянским атрибутом была, конечно, ОНА, русская огромная печь. Летом, как правило, она пустовала, а зимой, как мать родная, и накормит, и приголубит, и пригреет.

Не было исключением из правил и это жильё. Печка была подмазана, побелена, и выглядела опрятной и ухоженной. Вход на лежанку был занавешен простенькой цветастой занавеской. Вход в печку был закрыт железной, смазанной постным маслом, заслонкой. Люк в подпечек был открытым. В углу, с правой стороны возле печки стояли: ухваты для чугунков разной величины, кочерга и деревянная широкая лопата для выпечки подового хлеба. Вдоль стены, что разделяла кухню и горницу, стояла широкая, больше чем на полметра, дубовая скамейка, которую хозяйка использовала вместо кровати. Измученная за день, она не находила сил, чтобы раздеться, валилась на неё и мгновенно засыпала. Так всё лето и спала, как солдат на казарменном положении, положив под голову старую засаленную фуфайку.

… Пока я занимался физкультурой, хозяйка сварила пшённую кашу с тыквой и, помазав её коровьим топленным маслом, сказала:

– Ешь, Василий, и на работу не опоздай, а то Иван Васильевич не любит, когда его сотрудники опаздывают.

Тут меня не надо было уговаривать. Позавтракав, поблагодарил хозяйку и отправился на работу. Это был мой первый рабочий день государственного служащего, работающего не за трудодни, а за деньги. В контору пришёл на полчаса раньше. Иван Васильевич был уже там. Увидев меня, поздоровался и сказал:

– А, студент, молодец, что пришёл пораньше. Я сейчас введу тебя в курс дела и приступай к работе.

Мы зашли в небольшое помещение, где вдоль стен на стеллажах торчмя стояли папки, а на столе ворохом лежали в беспорядке какие–то бумаги.

– Вот, это твоё хозяйство. Все отчёты по колхозам проверишь, сложишь в отдельные папки, туда же положишь накладные, ведомости, квитанции. На каждую папку заведёшь список находящихся там документов. И так по каждому из двенадцати колхозов. Если что будет непонятно, спрашивай, я растолкую.

Он удалился, а я с ужасом подумал: «И как я в этом хаосе разберусь?» Однако, как гласит народная мудрость: «Глаза страшат, а руки делают», приступил к работе. Сначала собрал, систематизировал и сложил в папки разбросанные повсюду бумаги. Затем приступил к разбору завалов отчётных документов по отдельным колхозам. Тут тоже была сплошная самодеятельность и полная безграмотность. Форма отчётных документов не соблюдалась, составлялись произвольно, в балансах, приход–расход. Сплошные ошибки. В конце рабочего дня поделился своими открытиями с начальником отдела, на что он мне ответил:

– В правлениях колхозов сейчас не хватает грамотных счетоводов. Зимой планируем провести с ними ликбез, разработаем форму отчётных документов, отпечатаем в типографии и разошлём по колхозам. А сейчас собирай и систематизируй то, что есть, и на всё это даю тебе две недели. Потом будешь ездить по сёлам в составе районной комиссии с ревизией и подписывать акты проверок.

Услышав срок исполнения, как приговор, взмолился:

– Иван Васильевич, такой объём работы за две недели я сделать не успею.

– Успеешь! Приказы не обсуждаются, а выполняются, – кинул он в сердцах и вышел из помещения. Пришлось смириться и продолжать рутинную работу. Теперь, как мой первый, так и последующие дни, пока не наведу порядка, будет продолжаться весь световой день. Мои планы по «латанию дыр» в усадьбе хозяйки пришлось отложить. Когда же работа была выполнена, бумаги систематизированы, папки подписаны и сложены на стеллажах, начальник был доволен и в предстоящее воскресенье разрешил отдыхать. Это был мой первый выходной на державной службе. Но как им распорядиться? Советская власть, отвергающая религию и исповедующая воинствующий атеизм, приучила народ работать и по воскресеньям, и по религиозным праздникам. Я тоже решил заняться ремонтом палисадника. Однако, когда заявил об этом хозяйке, она хоть и одобрила мою инициативу, но сказала, что на данное время более актуальным является латание дыр в крыше. Я согласился и вместе с ней занялся этим делом. А дело было непростое. Связывали из соломы жгуты, обмакивали их в жирный глиняный раствор и затыкали ими дыры в крышах сарая и избы. Да, эта работа была действительно важнее, и мы за день с ней справились. Пока ещё не наступил сезон осенних дождей, мы, используя погожий день, застраховали себя от неприятностей. Хозяйка была мной довольна. За ужином разоткровенничалась и рассказала мне о своей жизненной истории. Первый раз за эти две недели увидел её в чистом платье, вязанной шерстяной кофте, аккуратно причёсанной и очень привлекательной. Она оказалась всего лишь на три года старше моей матери, которой едва перевалило за сорок пять. Подперев подбородок натруженной мозолистой рукой, она начала:

– Вижу, ты хороший парень и тебе можно излить свои бабьи горести и слёзы. Вы, молодые, едва ли можете понять нас, стариков, но хочется, чтобы тебя, если не поняли, то хотя бы выслушали. Родилась я в соседнем селе, в многодетной семье, последним восьмым ребёнком. Трое умерли в младенчестве, а четверых братьев унесли бесконечные войны, обрушившиеся на матушку Расею. Отец погиб в русско–японскую. Мне тогда не было и девяти лет, следом за ним унесла двоих братьев русско–германская, а двух последних погубила гражданская война. Вышла замуж я в канун революции, в 1917 году. Мой муж, хлебнувший окопного горя, поддавшись большевистской агитации, уехал в Питер, как он сказал «делать революцию». Революцию сделать удалось, но при загадочных обстоятельствах погиб, и осталась я, как перст, одна–одинёшенька, одна на целом белом свете. Замуж больше не выходила по той простой причине, что мужики друг друга перебили и не было за кого выходить. С мужем ребёночка не нажили, а завести внебрачного не решилась, вить не по–христиански это, да и дитё бы чувствовало себя изгоем, потому как люди такие связи осуждали. Вот и мучаюсь я, как и все солдатские вдовы, на белом свете. А ведь не по–божески это, несправедливо, если Господь сотворил нас по парам, и жить мы должны с мужьями и деточками. И кто их только придумал, эти войны, будь они прокляты. Ведь завещал же нам Господь: и ближнего любить, и не убивать, и не грабить, и не обижать, а цари, князья и разного рода вожди ради своих интересов, богатства и славы вечно стравливают народы, как собак, убивают и грабят, нарушая заповеди Господни, а их прославляют, чуть ли не святыми считают, а народ от этого страдает. Нет, что–то и там на небе нет справедливости и правды. Ой, я так разболталась, – спохватилась женщина. – Ты комсомолец?

– Да, я комсомолец, но доносов на людей никогда не пишу и никогда этим заниматься не буду, так что не бойтесь.

– У меня так на душе наболело, что хоть плачь, а поделиться не с кем. Спасибо тебе, сынок, что хоть выслушал про мою бабью боль.

Она поднялась и молча вышла во двор. Ещё только стемнело и можно было бы пойти в клуб на танцы, но я взял свою заветную тетрадь и стал продолжать писать историю пребывания в Жуковке. Дальнейшая работа и жизнь на новом месте приобрели какую–то определённость и системность. Заканчивая работу в конторе, я успевал помочь хозяйке, и через месяц её усадьбу было не узнать. Из леса привёз десятка два липовых слег и загородил ими огород, выпросил у Ивана Васильевича кубометр узких обрезных досок и привёл в порядок палисадник. Хозяйка была довольна своим постояльцем и относилась ко мне, как к родному сыну. На Октябрьские праздники начальник отпустил меня домой. Свою первую зарплату я отдал родителям, которые бедствовали и не могли детям купить мало–мальски приличной тёплой одежды. Отправляясь в Хвастовичи, я надеялся, что там меня ожидает письмо от Лены, но увы, письма не было. Расстроенный, не мог понять, что с ней происходит. Родители её тоже на моё письмо не ответили. «А что, если написать письмо на имя директора медучилища, может, он ответит и даст её адрес», – подумалось мне, и в тот же день отправил ему письмо. Жизнь в селе мало–помалу налаживалась, но моим родителям с четырьмя детьми было тяжело. Старший брат Николай служил в армии, а я теперь, как мама выразилась, тоже «отрезанный ломоть», и все заботы о хлебе насущном легли на отцовские плечи. Про себя решил, что половину зарплаты буду пересылать родителям, чтобы облегчить их бедственное положение. Написав письмо в медучилище, немного успокоился и решил пойти в клуб на танцы. Зашёл к Юре Ерохину, и вместе с ним направились в местный очаг культуры. Юра учился на курсах трактористов, но жил дома и знал все сельские новости. Разговорились, я ему рассказал об учёбе в Ленинграде, работе в Жуковке, но ни словом не обмолвился о Лене. Я не хотел, чтобы она стала предметом обсуждения и выслушивать советы, как надо вести себя в подобной ситуации. В клубе нас ожидал сюрприз. В честь праздника приехала кинопередвижка, и мы посмотрели популярный в то время фильм «Весёлые ребята». После фильма устроили танцы. За полгода моего отсутствия местные девчушки подросли и уже выглядели настоящими барышнями. Первый раз после разлуки с Леной я по–настоящему развлёкся и с огромным удовольствием потанцевал, хотя эти танцы с Леной в Ленинграде не шли ни в какое сравнение. Юра с девушкой не встречался и говорил мне, что ему ещё рано с ними вожжаться и терять волю в свои восемнадцать лет. Я не стал опровергать его доводы, потому что ещё пару месяцев тому назад рассуждал точно так же. Два праздничных дня пролетели, как миг, и снова я с головой в бумагах. Мою дотошность, математическую смекалку, аккуратность и каллиграфический почерк быстро оценило руководство, и теперь все стенгазеты и боевые листки писать и оформлять приходилось мне. Это занятие мне нравилось, и я им занимался с энтузиазмом и желанием. В райкоме я был самый молодой работник, но меня взрослые дяди и тёти любили за исполнительность и спокойный бесконфликтный характер. Как–то в райкоме было совещание партийного актива, на котором присутствовал и начальник военного комиссариата. Он и раньше был частым гостем в райкоме, а на этот раз зашёл в мою комнату и с порога заявил:

– Молодой человек, вы в армии ещё не служили?

– Нет, ещё не служил, но на следующий год буду поступать в лётное училище.

– А почему на следующий год, а не сейчас?

– Так, все конкурсные экзамены прошли, и поступившие курсанты давно учатся.

– К нам в военкомат поступила разнарядка на троих ребят призывного возраста, для зачисления их вне конкурса в Олсуфьевское училище военных штурманов. У тебя сколько классов образования?

– Девять классов.

– А хочешь там учиться?

– Конечно хочу.

– Тогда выпишем тебе повестку, направление на учёбу, и через три дня, чтобы ты был там.

– А где это Олсуфьево?

– Этот старинный городок находится в пятидесяти километрах от Брянска. А ты сегодня после работы приходи в военкомат, я дам распоряжение, чтобы тебе выдали необходимые документы.

– Спасибо, товарищ комиссар.

– Не стоит благодарить. Дело в том, что при приёме очень строгая медицинская комиссия. Практика показала, что из десяти конкурсантов проходит три–четыре человека. Если ты войдёшь в это число, то станешь курсантом, если забракуют, то вернёшься назад и на следующий год будешь поступать в какое–то другое училище, или пойдёшь служить в армию. Ты согласен?

– Согласен, конечно, а домой заехать можно?

– На какой–то день, то пожалуйста, но если опоздаешь, то тебе одному медкомиссию проводить никто не будет, поэтому советую уже послезавтра отправляться в Брянск на комиссию.

До конца рабочего дня меня не покидало хорошее настроение. Своими планами поделился с начальником отдела, а он, хотя и без восторга воспринял эту новость, но всё же распорядился, чтобы мне выписали аванс. Весь вечер был в хорошем расположении духа. Это заметила хозяйка и незамедлительно спросила:

– Вася, ты что, письмо от девушки получил?

– Нет, Марфа Ильинична, уезжаю послезавтра в Олсуфьево.

– Что, в командировку?

– Нет, поступать в лётное училище.

– Собираешься летать на еропланах?

– Если поступлю, то буду летать.

– Ой, страх–то какой, ведь еропланы–то падают поди и разбиваются?

– Падают, но у лётчиков есть парашюты, и они в любом случае спустятся на землю живыми и невредимыми.

– Жалко мне тебя, Вася. Ты стал мне заместо сына родного, привыкла я к тебе и уже не мыслю, как буду жить опять одна–то.

– Не переживайте, может, ещё вернусь, если медкомиссию не пройду.

– Нельзя желать людям плохого, но я бы хотела, чтобы ты вновь вернулся в Жуковку.

– Теперь уже как получится.

Ночь спал плохо. Сначала думал про Лену. И почему она не написала ни одного письма? Я написал ей уже целую тетрадь, только не знаю, куда её послать. А может, она вовсе не нуждается ни во мне, ни в моих сердечных откровениях, иначе давно бы написала? Из её училища, куда я посылал запрос, тоже не ответили. Потом стал думать об училище. Как хотелось пройти комиссию, быть зачисленным в это учебное заведение и доказать всем и себе в особенности, что смогу летать и быть достойным защитником Родины. Впервые за время пребывания в Жуковке чуть не проспал зарядку. Пришлось хозяйке меня будить. День прошёл в хлопотах. В военкомате мне подготовили необходимые документы. Свои бухгалтерские дела никому не сдавал, только ввёл в курс дела уполномоченного райкома по учёту. Провожали меня, как в отпуск, без напутствий, тихо, будто надеялись, что через неделю вернусь и буду по–прежнему трудиться в их коллективе. Только в поезде осознал, что, может быть, это и есть самый главный поворот в моей жизни, который круто изменит судьбу и повернёт её течение по неведомому руслу полноводной и непредсказуемой реке жизни.

Глава ІІІ. Таинственный лагерь

Путь в неизвестность

На следующее утро, в назначенный час прибыли на место сбора. Кроме нас с Ниной, на лавочке уже сидели несколько незнакомых девушек нашего возраста. По их лицам было видно, что и они вызваны врасплох, не могли понять, куда их повезут, и что готовит им судьба, совершив крутой поворот в их жизни. Нам с Ниной ни заводить разговор, ни знакомиться с будущими однокурсницами не хотелось. Пугала неизвестность, и наше таинственное особое предназначение вызывало страх и тревогу. Девчата тихо перешёптывались. Состояние у всех было такое, будто бы случилось что–то страшное, непоправимое. Наконец из помещения вышел мужчина средних лет в чине капитана, в фуражке с малиновым околышем, сделал перекличку и скомандовал: «По машинам». Рядом стояла крытая брезентом машина–полуторка, на которую и забралась наша женская команда. Побросав под ноги небольшие фибровые чемоданы с вещами первой необходимости, расселись на дощатые скамейки, уложенные между бортами машины. Среди девушек оказалась очень симпатичная женщина, лет на десять старше нас. Сопровождающий сел в кабину, и машина тронулась в путь. Пока ехали по городским улицам и пригородным посёлкам, молча любовались пейзажами уходящего лета, каждый думая о своём. Как только свернули на просёлочную дорогу, первой заговорила дама. Она повернулась к нам лицом и, осветив наши хмурые физиономии своей солнечной белозубой улыбкой, как–то просто по–семейному сказала: «Девчата, что же мы сидим, как воды в рот набрали? Посмотрите, какая кругом красота, давайте споём». И она запела звонким приятным голосом популярную тогда песню «Катюша». Без настроения и желания, нехотя стали ей подпевать. Закончив одну, она запела вторую: «Ой вы кони, вы кони стальные…», которую мы уже подхватили, дружно горланя, не опасаясь привлечь чьё–то внимание, ибо ехали по пустынной грунтовой дороге. Песня нас взбодрила, вернула в нормальную жизненную колею и, смирившись с сложившейся ситуацией, перестали переживать, крутить в голове испорченную пластинку и предоставили право решения наших судеб людям в военной форме с малиновыми петлицами. Когда пришли в себя и немного взбодрились, наша воспитательница, так же мило улыбаясь, сказала:

– Девчата, поскольку дорога предстоит дальняя, а работать нам с вами придется долго, я хочу представиться, меня зовут Анна Васильевна. Я буду преподавать у вас немецкий язык и руководить группой. Основы знаний по немецкому языку вы получили в школах и техникумах, а тут будет сделан упор на разговорную речь по бытовой и военной тематике. Знания иностранных языков во все времена возвышали человека, а вам, молодым, красивым, умным и спортивным, руководство страны доверило быть её глазами, ушами и руками возмездия всех наших внутренних и внешних врагов. Главный критерий отбора – преданность и любовь к Родине вы уже прошли, а освоить науку и практику вашей будущей деятельности, нам еще предстоит. Ну, это я так, к слову, а жизнь и учёба в школе существенно не будет отличаться от любого военного учебного заведения. Несмотря на то, что учёба будет проводиться форсированным темпом, время останется и на досуг, и на занятия спортом, и на общение, а ваши знания и практические навыки помогут вам в жизни, и она будет у вас интересной, насыщенной и романтической.

Анна Васильевна оказалась хорошим психологом, и пока мы ехали, подсаживалась к каждой девушке, и по–домашнему, по–матерински вела с ними задушевные беседы. Рассказывала о своей юности, запомнившиеся эпизоды из истории своей биографии и выпытывала у нас всё, что ей надо было. Это потом мы узнали, что задача разведчика заключается в том, чтобы узнать всё у собеседника и ничего конкретного не сказать о себе.

… Наконец в полдень подъехали к какому–то отдаленному захолустному полустанку. Сопровождающий вышел из кабины и дал команду выгружаться. Построив нас в одну шеренгу, сделал краткое сообщение:

– Товарищи курсантки, часть намеченного пути мы преодолели, а дальше будете следовать железнодорожным транспортом. Для этой цели нам выделили отдельный вагон, который стоит на запасных путях. Через несколько часов его прицепят к проходящему поезду и вас доставят на конечный пункт. А сейчас вы получите сухой паёк на двое суток и питаться будете самостоятельно. Кипяток можно брать на любой станции, если позволит время стоянки. Старшая вашей группы Анна Васильевна доставит вас к месту учёбы, где и продолжите своё образование. У кого есть вопросы?

Сделала шаг вперёд девушка с чёрными, как смоль, жгучими глазами, смерила офицера оценивающим взглядом, и спросила:

– Товарищ комиссар, куда нас везут?

– В военном комиссариате на инструктаже вам было сказано: где находится школа, какой срок обучения и чему вас будут учить – это военная тайна.

– А какие условия проживания и личной гигиены нам будут предоставлены?

– Как всем военнослужащим, следующим железнодорожным транспортом. И запомните, едете вы не на курорт, временное отсутствие городских удобств только помогут вам в дальнейшем преодолевать все лишения и трудности предстоящей борьбы. А теперь желаю успеха. Анна Васильевна, ведите группу к дальнейшему месту следования.

После этих слов нам стало ясно, лёгкой жизни у нас не будет и, что спартанские условия проживания нам обеспечены.

В двухосном товарном вагоне, куда нас поместили, уже устраивали свой временный быт десятка два девушек. Они заняли правую часть вагона, разместили свои вещи, почувствовали себя хозяйками и теперь с любопытством встретили новеньких.

Кое–как разместившись на нарах, решили пообедать, так как с утра ничего не ели. «Немка», как окрестили мы свою старшую, разрешила набрать кипятку и, заварив его казённым чаем, принялись обедать. Анна Васильевна ничем не хотела показывать своего превосходства, питалась и спала на дощатых нарах, как и мы.

Когда устроились на ночлег, вагон прицепили к составу, и спали мы уже под стук колёс. Общественный туалет был устроен прямо в вагоне. Это была небольшая кабина, обтянутая плотным брезентом с «унитазом», где и совершались естественные надобности. Поскольку это был единственный уголок гигиены на тридцать женщин, не пустовал он всю дорогу.

Почти двое суток, минуя большие города и узловые станции, везли нас в неизвестность. Освоившись, девчата стали группироваться по двое–трое и вели разговоры, вспоминая смешные и грустные из своих, еще небогатых детских биографий.

Почему–то разговоры велись полушёпотом, и не было в глазах вчерашних школьниц ни юного задора, ни беззаботного смеха.

Мы с Ниной облюбовали местечко с краю на нарах, чтобы можно было, никому не мешая, встать, размяться, или, приоткрыв дверь, подышать свежим воздухом.

Наконец на исходе вторых суток, рано утром вагон отцепили и опять на глухом полустанке. Поезд ушёл, а нам скомандовали выгружаться. Подстраховывая друг дружку, девчата повыпрыгивали на насыпь. Возле хозяйственных построек нас уже ожидала крытая брезентом грузовая машина ЗИС‑5. Нам дали час на то, чтобы размяться, привести себя в порядок и принять пищу.

Поскольку погода была сухая и тёплая, позавтракать решили прямо на лужайке. Нас оказалось три группы–отделения, и руководили ими такие же по возрасту женщины, как наша Анна Васильевна. Приглядевшись при дневном свете, обнаружила, что вся девичья компания состояла из молоденьких симпатичных девушек, только что окончивших школу, техникум или училище.

По тому, как они разминались и выполняли гимнастические упражнения, не трудно было догадаться, что все они были спортсменки–разрядницы. Очутившись на природе, девчата ожили, стали улыбаться, подшучивать друг над дружкой и проявлять свои характеры. Смирившись со своей участью, успокоились и мы с Ниной. Разговаривали с ней на отвлечённые темы, и никак не комментировали предстоящие курсы и роль, на которую нас готовят. С подругой был принят негласный девиз: «Осваивать всё, чему нас будут учить, не высказывать недовольства, ни с кем не конфликтовать, а там, будь что будет».

Однако долго засиживаться на природе нам не дали. Майор, приехавший за нами, дал команду: «Строиться!». Мы повскакали со своих мест, собрали остатки еды и встали в строй.

Офицер в чине майора, ожидавший в кабине машины, пока мы позавтракаем, подошёл к нам и сказал:

– Здравствуйте, товарищи курсантки!

В ответ раздалось не дружное:

– Здрасте!

Майор улыбнулся по поводу «дохлого» приветствия, замечания не сделал. Ещё раз смерил нас внимательным взглядом и мимоходом бросил:

– Знаю, что вы устали, но еще немного надо потерпеть. Последний участок пути преодолеем на машине, а там вам дадут отдохнуть, привести себя в божеский вид и тогда почувствуете себя, как дома. Старшие, ведите свои группы к машине.

Майор повернулся и твёрдым уверенным шагом пошёл к машине, а мы, не соблюдая строя, двинулись за ним. По деревянной приставной лестнице забрались в кузов и расселись на скамейках. Машина тронулась и, свернув в сторону, резво устремилась по накатанной просёлочной дороге. Через откинутый брезентовый полог позади виднелись поля убранных ржи и пшеницы, тронутые осенней желтизной рощицы, и перелески. Не останавливаясь, проехали какое–то большое село с несколькими кирпичными домами, видимо это был районный центр. Проехав километров семь–восемь по булыжной «шоссейке», снова свернули на просёлочную дорогу. Через полчаса езды сразу вдруг потемнело, и мы оказались в дремучем густом лесу. По разбитой лесной дороге ехали около часа, пока не уткнулись в железные ворота. Шофер посигналил, створки разошлись, и мы въехали на территорию какого–то лесного городка. Единственно, что успели заметить, это надпись на воротах. Она гласила: «Пионерский лагерь «Лесной приют»».