Текст книги "Небо зовёт"

Автор книги: Александр Коновалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Ночной разговор

Хотя случай с беременностью с одной из наших подруг не афишировался, в школе об этом узнали все. Видно он и дал толчок мысли некоторым девушкам любым способом оставить эту школу. Таинственным способом девчата стали заболевать такими хворями, которых до сих пор не было и в помине. Это подозрение на туберкулёз, падение остроты зрения и слуха, язва желудка и другие напасти. Так или иначе, до конца учёбы руководство вынуждено было комиссовать шестерых курсанток из–за невозможности доказать, настоящая это болезнь или мнимая. Между тем, время шло, и к концу подходило наше вынужденное заточение. Тёплые лучи солнца и звонкая капель возвещали о приближении весны. Сердце наполнялось трепетом и радостью оттого, что скоро закончится весь этот кошмар и начнётся нормальная человеческая жизнь, где будут и встречи, и любовь, и ожидание чего–то большого и радостного. Мне казалось, что за эти месяцы я настолько повзрослела и возмужала, что мне не страшны никакие потрясения, беды и невзгоды. Мной одолевали проти–воречивые мысли. С одной стороны, получив знания, опыт и определённые навыки, хотелось испытать себя и использовать всё накопленное в школе с наибольшей отдачей на благо Родины. Ведь это Она доверила мне патриотическую миссию – избавляться от врагов Отечества. С другой стороны, отдав себя целиком и полностью служению Отчизне, надо забыть о себе, своих чувствах, человеческих слабостях и о том, что ты просто женщина. И тем не менее, мне казалось, что я смогу совместить эти две совершенно несовместимые вещи – любовь и долг, и буду делать всё возможное, чтобы было это именно так. Как–то, лёжа в постели, переполненная нежными чувствами к своему единственному, близкому и любимому Васе, пыталась представить нашу будущую романтическую встречу, но она получалась какая–то будничная, расплывчатая и не столь яркая, как бы мне хотелось. Возможно, время уже поработало против нас и всё больше и больше отдаляло, порождая сомнения и страхи относительно верности, любви и искренности чувств любимого. Видя, как я мучаюсь, ворочаюсь на кровати и не могу заснуть, Нина спросила:

– Лен, ты что не спишь? Переживаешь, что Вася тебя не дождётся и полюбит другую?

– Нинка, ты прямо телепат какой–то, попала в самую точку. Раньше я была совершенно спокойна и уверенна, что его чувства ко мне искренни и сильны, но сейчас, после многомесячной разлуки, меня начинают одолевать сомнения. Он из тех парней, на которого уже не одна девушка поди положила глаз. Если бы хоть пере–писываться можно было, а то пропала, как сквозь землю провалилась, а он – думай, что хочешь. Мне кажется, и его такие мысли мучают.

– Я тебе советую не думать о нём и выкинуть его из головы. Теперь ведь неизвестно, куда тебя направят, может, в самое логово врага, а твоя секретная командировка продлится несколько лет. Встретитесь и опять разлука. Какой парень будет ждать, пока ты выполнишь свой патриотический долг и вернёшься к нормальной человеческой жизни. Да, и ты, городская девушка, поедешь к нему в деревню? Что ты там будешь делать? Рожать детей и жить в нищете?

– Нина, я не ожидала от тебя таких слов. Если он деревенский парень, значит человек второго сорта? Нет, милая моя, ты не права. Он достаточно умён и развит, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Я верю, он из тех парней, которые слов на ветер не бросают, он обязательно найдёт себя в избранной профессии, и все наши планы сбудутся, я помогу осуществить его мечту.

– Ты так говоришь, будто знаешь его всю жизнь.

– А мне и двух месяцев хватило, чтобы узнать о нём всё и поверить в его чувства, искренность и порядочность.

– Я б не была столь категоричной в оценке его достоинств. Мне кажется, ты судишь о нём по себе и принимаешь всё, как желаемое за действительное.

– Нинка, ты не можешь меня понять, наверное, потому что слишком придирчива и требовательна к мужской половине и поставила слишком высокую планку своих достоинств: смотри, голубую птицу можешь и не поймать.

– Ты, о чём намекаешь? Думаешь, что если я ещё никого не любила, значит, не способна на это? Напрасно ты так думаешь, подружка. Я считаю, у меня для любви не подошло время. И потом, нам сейчас думать ни о любви, ни о замужестве нельзя, ибо, как ты когда–то выразилась, нас ждёт романтическая, полная опасностей и приключений, героическая жизнь. А как ты знаешь, связывать себя по рукам и ногам семьёй и детьми, означает нарушить обет, данный Родине, – служить ей верой и правдой, до последнего дыхания.

– Нинка, перестань иронизировать, ты начала говорить каким–то чужим, казённым языком. Мы же женщины, и чем бы мы ни занимались, какие бы должности ни занимали, главное наше предназначение и самое высокое звание – быть матерью.

– Всё это так, но не затем мы тут, чтобы думать о добром и земном. Нам же каждый день внушают, что выбрали нас самых лучших и достойных, самых смелых и преданных патриоток, для великой цели, а, чтобы её достичь, потребуются и знания, и воля, и хитрость, и если понадобится, пожертвовать своей девичьей честью и гордыней. Для победы все средства хороши, а, как известно, победителей не судят.

– Нинка, ты так говоришь для красного словца, или морально готова лечь в постель с любым высокопоставленным подонком ради того, чтобы выведать у него нужные сведения?

– Я пока к этому не готова, но нам чуть ли не каждый день долбят, выполнение задания Родины должно быть осуществлено любой ценой и в срок. Тебе что, не понятна эта фраза? Нам прямо не говорят, но дают понять, что женское тело – это самое грозное оружие в умелых руках, и использовать его надо эффективно и разумно. Если ты, как будущий разведчик, наблюдательна, должна бы догадаться, зачем подбирали девушек в разведшколу, писаных красавиц с точеными фигурами, не на конкурс же красоты нас сюда заточили?

– Нин, ты говоришь такие страшные вещи, сама до этого додумалась или кто–то натолкнул на такие размышления?

– Лен, ты или придуриваешься, или любовь затмила твоё сознание? Жизнь воспринимаешь, как нечто светлое, счастливое и радостное. Нет, милая моя, жизнь – это жестокая борьба и, чтобы в ней выжить и победить, надо использовать любые способы и средства, о чём нам почти полгода внушают.

– В любой ситуации я никогда не поступлюсь своей честью. Как потом посмотрю в глаза мужу, детям, и вообще, как буду носить на сердце этот камень и с ним жить на свете? Насколько я поняла из твоих слов, всё то, что ты мне сказала, это не твои слова и не твои мысли, ведь недавно ты мне говорила совсем обратное, а сегодня уже патриотка, готовая пожертвовать собой ради достижения желаемого результата. Я за разумный риск, точный расчёт, за положительный результат, но против бесшабашности, бездумности, достижения цели любой ценой. Ты меня не убедила, я остаюсь при своём мнении.

– Я и не пытаюсь тебя в чём–то убедить, хочу лишь подчеркнуть, что в любом большом деле нельзя зацикливаться на чём–то одном и распылять свои мысли и чувства на своём личном, бытовом. Мы должны думать шире и масштабнее. Пока мы молодые, сильные и здоровые, главным приоритетом у нас должен быть девиз: «Строительство, процветание и защита Социалистического Отечества».

– А что, я разве против? Я против фанатизма, безумства, бездоказательных обвинений, навешивания ярлыков и произвола чиновников. Я за гармоничное развитие общества, где бы присутствовали прямая и обратная связь между человеком и государством. Мне кажется, именно для этого и делалась революция, именно за это и боролся народ.

– Может, со временем так оно и будет, когда мы расправимся с внешними и внутренними врагами, когда построим социализм, вот тогда и сбудутся мечты и чаяния советских людей, и будет выполнен главный принцип коммунистической идеи: «От каждого по возможности, каждому по потребности».

– Нина, я не хочу комментировать твоих слов, потому что ты и сама не веришь в то, что говоришь. Если не хочешь, чтобы мы поссорились, давай закончим этот разговор и будем спать.

Нина не ответила. Я отвернулась к стенке, накрылась с головой одеялом и подумала: «Ну и зачем я ввязалась в этот разговор? Нина хороший человек, верная и преданная подруга, но не может понять главного, что без любви нет жизни, а если нет жизни, то даже самые гениальные идеи и теории воплощать в жизнь будет некому и незачем. Ну, да ладно. Надо спать. Осталось в школе пребывать чуть больше двух месяцев, и каждый пришедший день приближает нашу с Васей желанную встречу. Я люблю тебя! Спокойной ночи, любимый».

Профессионалки без дипломов

Звонкая капель и ласковые тёплые лучи солнца возвестили нам о приближении весны. За напряжённым и плотным графиком не заметили, как курс обучения приближался к концу. Руководство добилось своей цели. Из сырого материала вылепили стойких, натре–нированных, готовых к любым испытаниям бойцов. Даже мы с Ниной, занимаясь парашютным спортом, не испытывали недостатка в физической и моральной подготовке, а после такой муштры почувствовали себя ещё более сильными, выносливыми и уверенными. Где–то в конце марта начальник школы собрал весь личный состав и объявил, что по распоряжению высшего руководства срок обучения курсантов сокращается на один месяц и в апреле будут выпускные экзамены. Это сообщение обрадовало нас и воодушевило. Не верилось, что уже через месяц мы будем дома, и состоится, наконец, моя выстраданная, долгожданная встреча. После ночного неприятного разговора с подругой, наши отношения не изменились, мы больше не затрагивали этой темы, но какой–то горький осадок в душе остался. Теперь все помыслы и разговоры касались только дальнейшей жизни на «гражданке» и как сложатся наши судьбы. Как–то, совершая вечернюю пробежку по ещё не растаявшей тропе здоровья, Нина спросила:

– Лен, как ты думаешь, про нас в аэроклубе не забыли?

– Я думаю, что не забыли, но почему–то не пытались отвоевать нас и не пустить на таинственную практику в этот «лесной приют».

– Если бы даже руководство Аэроклуба попыталось это сделать, в споре с всесильной организацией НКВД, шансов на победу всё равно у них бы не было. Я не знаю, как ты, но я уже по небу соскучилась, как только вернёмся в Ленинград, возобновлю тренировки. Первое время, мне даже снились прыжки, и каждый день сердце замирало от свободного полёта, а потом всё поглотила эта сумасшедшая гонка. Не знаю, будет ли от этого какой прок?

– Насчёт «прока» ничего не скажу, а вот в аэроклубе нас, наверное, давно уже списали. Да, и время на занятие спортом вряд ли теперь у нас появится. Приедем в медучилище, надо будет навёрстывать упущенное и готовиться к экзаменам, а закончим учёбу, разъедемся все по местам распределения. Закончится наша спортивная карьера, и начнётся полная надежд и тревог беспокойная взрослая жизнь.

– Если нам дадут этим заниматься? Ведь недаром же нас учили, тратили время, деньги, здоровье?

– Но нам же ясно дали понять, что понадобимся мы только в случае войны, а в мирное время будем трудиться по своей гражданской специальности. Будем лечить и ставить на ноги больных людей, и вместе с ними радоваться их выздоровлению.

– Твоими бы устами, да мёд пить. Не так всё просто, как ты представляешь. Чует моё сердце, что не дадут нам спокойно жить эти проклятые капиталисты. Вон и газеты пишут, что не остановится Гитлер на Европе и непременно предпримет поход на Восток.

– Ну и получит по зубам.

– То, что получит, никто в этом не сомневается, но опять сколько будет крови, человеческих жертв, разрушений, горя и страданий.

– Нин, давай не будем о плохом. Будет так, как будет, всё равно мы ничего изменить не сможем. Подумаем лучше о скорой встрече с Ленинградом, друзьями, родителями и любимыми.

– Ладно, уговорила. Готовимся к экзаменам и радуемся весне, теплу и солнцу.

Как и обещал начальник школы, экзамены начались в середине апреля, и за две недели нам предстояло сдать пять экзаменов и семь зачётов. Не знаю, как другим, но сдача экзаменов нам с Ниной показалась чистой формальностью. После семимесячной двенадцати–часовой учёбы материал нами был настолько усвоен и отработан, что по всем теоретическим и прикладным предметам получили мы высшие оценки. Правда, экзаменационные листы и приказ о присвоении нам офицерского звания – младший лейтенант – остались в личных делах, и будут храниться в архиве соответствующей спецслужбы.

Как всё на свете имеет начало и конец, так и у нас наступил последний день в школе. Начальник выступил с напутственной речью, в которой поблагодарил личный состав преподавателей, инструкторов, воспитателей, обслуживающий персонал и нас, курсанток, с успешным окончанием учёбы и присвоением нам офицерских званий, а также отметил, что знания, опыт и навыки, полученные в школе, помогут нам выполнить свой священный долг перед Родиной. Выслушав речь о неразглашении государственной тайны и подписав соответствующие документы, мы получили стипендию за всё время обучения, документы о прохождении практики и право на двухнедельный отпуск. Вечером того же дня на нескольких машинах вывезли нас из «Лесного приюта» на станцию, а там каждый своим ходом должен был добираться до родного дома. С Ниной на станции мы тоже расстались, чтобы встретиться в медучилище. Поезд, на который я взяла билет, проходил через станцию поздней ночью, и мы с тремя однокурсницами коротали время в зале ожидания. Воспользовавшись свободным временем, взялась за дневник. Прочитав его от начала до конца, с опозданием содрогнулась. Найдя его, руководство школы меня бы не пощадило и наверняка за вольнодумство и смелые высказывания выслало бы в лагерь, но несколько иного профиля. Содрогнувшись, запрятала тетрадь на дно чемодана и вышла с ним на улицу. А на дворе царствовала весна. Май только начался, а деревья и кусты оделись в весенний зелёный наряд, набирая силы, чтобы выстрелить белым цветом и украсить землю вишнёвым и яблоневым снегом. Оставшись наедине с собой, стала думать над тем, что со мной произошло, и как учёба в разведшколе повлияет на мою дальнейшую жизнь. Не хотелось думать, что с сегодняшнего дня я уже не хозяйка своей судьбы, и теперь будет она подчинена чьей–то чужой доброй или злой воле. Сознание того, что готова и смогу послужить Отчизне и принести ей максимальную пользу, успокаивало и вселяло надежду, что и я, маленький человек в этом большом мире, имею право на доброту, любовь и нежность. Как только вспыхнули в душе яркие воспоминания коротких свиданий и встреч с Васей, так сразу всё отошло на второй план. Сейчас он незримо был рядом, успокаивал и, как эти молодые листочки, шептал слова любви и нежности. И вдруг, как огнём обожгло: «Где–то там он ждёт весточки, надеется услышать от меня объяснений и признаний, а я сижу и о чём–то мечтаю». Достав из чемодана тетрадь и химический карандаш, принялась писать письмо любимому. Всё, что накопилось в моей душе за время разлуки, выплеснула на его бедную голову. Пусть знает: «Коль небо нас соединило, и любовь наша будет неземной».

Запечатав конверт и написав Васин Хвастовический адрес, бросила письмо в почтовый ящик. На душе стало спокойно и радостно. Теперь он будет знать, где меня искать, и непременно приедет, как только получит письмо. Стало смеркаться. На небе появились первые звёздочки. Глядя в космическую даль, почувствовала себя микроскопической пылинкой в этой неподдающейся осмысливанию человеческим разумом таинственной Вселенной. Невольно задаюсь вопросом: «Кто же мы, люди, в этом непостижимом Мироздании? Кто и зачем нас создал на этом маленьком космическом шарике под названием Земля? Если мы разумные существа, пришли на Землю, чтобы обустроить её и сделать местом счастья, радости и благоденствия для всех её жителей, то и места ненависти, вражды, озлоблению не должно быть. Однако людям всегда что–то не хватает, и всю свою историю они воюют, отнимают, захватывают, убивают. При всей разумности законов мироздания, в человеческих отношениях что–то не всё продумано досконально и толково. Так кто же должен нести ответственность за это вопиющее несовершенство? Человечеству видно это не под силу, а космический разум почему–то молчит».

… Спустившись с небес и ощутив себя снова в реальном мире, подумала тогда: «Никто не посмеет отнять у меня первую и самую главную весну в моей жизни – весну любви, радости и надежды».

Глава IV. Воздушный навигатор

Размышление о будущем

Под стук колёс, лёжа на верхней полке, освобождённый от текущих дел и обязанностей, стал размышлять над своим будущим, которое не мыслил без Лены. Первый шаг к осуществлению своей мечты я уже сделал, вернее сама волшебница–фортуна подтолкнула меня к этому. Теперь, если по состоянию здоровья буду пригоден к лётной работе (а на этот счёт у меня не было никаких сомнений), и зачислят в училище, то через два года получу офицерское звание, буду летать, и тогда появится возможность строить семейное гнездо. На первый взгляд размышления мои были странными по той причине, что вся Европа полыхала в пламени войны и не исключено, что Гитлер со своим воинством, в конечном счёте, нападёт на Советский Союз, но, с другой стороны, год тому назад между Германией и нашей страной был заключён договор о ненападении, это и вселяло надежду, что войны не будет. Центральные газеты пестрили статьями, где рассказывалось о трудовых подвигах советских людей. Страна уверенной поступью шла в будущее, поднимая на невиданные высоты свою науку, промышленность, технику, сельское хозяйство и крепила своё оборонное могущество. Особое внимание уделялось авиационной промышленности. Создавались новые типы самолётов разного назначения с такими техническими характеристиками, которые позволяли советским лётчикам устанавливать на них рекорды скорости, высоты, дальности полёта. Словом, руководство страны убедило народ в том, что никто и никогда не сможет посягнуть на суверенитет и территориальную целостность страны Советов, но если кому–то вздумается это сделать, то он так получит по зубам, что трусливо и безоглядно побежит в своё логово. Основываясь на этой уверенности, и строились наши планы, в том числе и мои.

Как только поступлю в училище, обязательно напишу родителям Лены, а ещё лучше поеду к ним домой, и сам обо всём разузнаю. Как–никак, тогда я буду курсантом лётного училища, а это в наше время было почётно и престижно. Мои мысли относительно Лены были самыми противоречивыми. Утверждая и опровергая одна другую, они, как льдины в период половодья, продолжали плыть по течению. Не менее тревожные мысли рождались в моей голове и по поводу предстоящей медкомиссии. «Со здоровьем вроде у меня всё в порядке» – рассуждал сам с собой. Вот и призывную комиссию в прошлом году проходил, и никаких замечаний не было. Как будто по моим соображениям должен пройти, но кто знает, лётчик и штурман – это профессии особые, и возможно в моей голове и теле чего–то для этого не хватает. Так, в тревогах, размышлениях и сомнениях прибыл в областной центр Брянск, где должна будет решаться моя судьба.

Сквозь лапы эскулапов

Как нам стало известно, поступление в училище штурманов состояло из двух этапов. На первом этапе молодые люди проходили медицинское обследование в мединституте, а на втором этапе, признанные годными к лётной работе, парни уже в училище сдавали два письменных экзамена, математику и диктант. В состав медкомиссии входили профессора из Брянского мединститута и военврачи из местного госпиталя. На время прохождения комиссии абитуриентов поселили в студенческом общежитии. Дежурный комендант отвёл меня в комнату, где уже было человек восемь ребят. Видно, приехали они дня два назад, потому что успели познакомиться и группками по два–три человека собирались вместе, занимаясь, чем попало. Одни спорили, громко отстаивая каждый свою точку зрения, другие беззаботно играли в карты. Я поздоровался, сложил вещи в тумбочку, возле указанной мне кровати, и оглядел своё временное жильё. Соседом по койке оказался коренастый парень небольшого роста, стриженный под модный тогда «бокс». Он протянул мне руку и назвался: «Сергей». Я тоже представился. Завязался разговор. Мой новый знакомый спросил:

– Ты откуда, Василий?

– Из Калужской области, а ты?

– А я из Орловской. Работал трактористом, но как узнал, что в Олсуфьевское штурманское училище объявили дополнительный набор, то сразу помчался в военкомат, где и получил направление. Теперь буду надеяться, что пройду комиссию и сменю руль трактора на штурвал самолёта.

– Что говорят люди, отбор строгий?

– Мы разговаривали с сержантами из этого училища, которые будут заниматься с нами физподготовкой, они в один голос говорят, что самым главным органом у лётчика должен быть вестибулярный аппарат.

– А что это такое?

– Ну, способность человека в любых ситуациях не терять ориентации в пространстве. Скажем, если тебя раз двадцать прокрутить вокруг своей оси и ты прошел в нужном направлении и ни разу не покачнулся, то у тебя этот самый аппарат хороший, а значит, можешь летать. Это логично. Представь себе, в воздушном бою ты сделал несколько кульбитов, у тебя закружилась голова, и ты не знаешь, где у тебя небо, где земля. Тогда тебе уж не до противника, а надо думать, чтобы в неё, матушку, не врезаться.

– Ты всё правильно говоришь, а я об этом как–то и не думал. А как его будут проверять?

– Говорят, есть какая–то центрифуга. Ну, небольшая комнатка с креслами, в которые сажают двоих, или четверых испытуемых, включают мотор и она вращается вокруг своей оси установленное время. А потом останавливают, проверяют у испытуемых: пульс, кровяное давление, делают анализ крови, ещё что–то. Если отклонений от нормы в этих параметрах нет, то делают заключение, что годен для обучения в училище штурманов.

– А ты, как думаешь, у меня вестибулярный аппарат хороший?

– Не знаю, но если хочешь, сейчас проверим. Пойдём в коридор, там побольше места. Значит так, ты двадцать раз поворачиваешься вокруг своей оси и после этого идёшь прямо по коридору, никуда не сворачивая.

Я так и сделал, но когда вышел на «финишную» прямую, меня слегка качнуло, но я устоял, с трудом удерживая равновесие, покачиваясь, пошёл в нужном направлении. После этого Сергей безапелляционно заявил:

– Если здоровье в порядке, то считай, что тебя приняли в училище.

Я с недоверием посмотрел на него и в свою очередь спросил:

– А ты свой вестибулярный аппарат проверял?

– Много раз. Но так хорошо, как у тебя, у меня не получается, голова кругом ходит и несколько секунд не могу сориентироваться, куда надо идти, а потом даже тошнота подступает. Сколько я не тренировался, а положительных сдвигов почти нет.

– А ты в клуб на танцы ходил?

– В клуб ходил, но танцевать не умею.

– А я в четырнадцать лет научился. Сначала, как у тебя, голова кружилась, а потом, так иной раз раскрутишься, думаешь, упадёшь, а встанешь и голова не кружится. Если мы поступим, я тебя обязательно научу танцевать. На танцах и с девушками легче знакомиться, и удовольствие огромное получаешь, и прекрасная тренировка тела. Тем более, офицеру–лётчику сам Бог велел танцевать и развлекаться.

– Ты ещё не поступил, а уже возомнил себя летуном.

– Если комиссия признает меня негодным для лётной работы, всё равно буду учиться на техника или механика, лишь бы были рядом самолёты. Я дал слово девушке, что буду обязательно летать и теперь надо непременно данное обещание выполнять.

– А где она, твоя девушка?

– Познакомились мы с ней в Ленинграде, она там учится на фельдшера, а сейчас где–то на практике.

– Вы что, не переписываетесь?

– С места практики она мне не написала, но я надеюсь и живу ожиданием. Мы договорились, что она напишет моим родителям, а они передадут письмо мне, но не знаю, по какой причине, но известий от неё никаких нет.

– Может, она кого–то другого полюбила?

– Этого не может быть. Мне кажется, причина её молчания кроется в чём–то другом.

– Женщина – это существо непостоянное и непредсказуемое. Не верю я им, – убедительно заявил мой собеседник.

Я не хотел больше продолжать эту болючую тему и спросил его:

– А у тебя братья и сёстры есть?

– Да, три брата и две сестры, но все они младше меня. Я в семье самый старший. Отцу нужен был помощник, и ему очень не хотелось меня отпускать, но пришлось смириться, ведь повестка пришла из военкомата, а в армии служить всё равно надо. Может ты и прав насчёт авиамеханика. Наверно и я так сделаю, если забракуют в училище штурманов, то буду учиться на механика.

Сергей мне нравился. Он был прямой, открытый, очень разговорчивый, и с ним было приятно общаться. Он не навязывал своих мыслей, умел говорить и слушать, притягивал к себе исключительным обаянием. Перед сном, прогуливаясь по территории студенческого городка, немного размялись на спортплощадке и легли спать. Закрывая глаза, подумал: «Где ты, моя ненаглядная, где? Любишь, не любишь, приснись хоть во сне».

Утром всю нашу разношёрстную публику строем повели на медкомиссию. Было нас человек двести, разделённых на семь групп. Я попал в третью группу. Первая пошла на медосмотр, а остальные в спортивный городок для определения физического состояния конкурсантов и выставления оценок по отдельным видам спорта. Сначала мы подтягивались на турнике, отжимались от пола, поднимали 16 и 32 килограммовые гири, потом прыгали через гимнастического коня, преодолевали полосу препятствий, а в заключение устроили 3‑х километровый кросс. На каждого из нас была заведена карточка, в которую и записывались результаты наших выступлений по пятибалльной системе. Несмотря на то, что результаты мои были отличными, и физически был хорошо подготовлен, пришлось изрядно выложиться.

… Медосмотру подвергались конвейерным способом. В специально отведённом месте, вдоль стены, были установлены семь столов, за каждым из которых сидел врач–специалист по своему профилю. Возглавлял комиссию военврач первого ранга.

Он же со своими ассистентами на основании данных обследования, занесённых в карточку, и выносил свой вердикт. Половина врачей составляли женщины средних лет, и каково было нам, «необстрелянным пацанам», стоять перед ними в обнажённом виде, дрожащими от волнения и холода. Такому унизительному медосмотру я ещё никогда не подвергался. На такие вопросы, как: «Не мочусь ли я по ночам, не болел ли венерическими заболеваниями, не было ли переломов, не болел ли болезнью Боткина» – отвечал механически односложно. Когда прошли этот унизительный дьявольский конвейер, повели нас уже в одежде на рентген и сдачу анализов. Последним и главным аккордом этого издевательства была центрифуга. И без того измотанные и взволнованные, садились ребята в кресла, пристёгивались ремнями, закрывали глаза и терпели пятиминутную изуверскую пытку. После остановки «дьявольского колеса», выводили их санитары под руки еле живых, жёлто–зелёных. Некоторые, особо выносливые, пытались идти сами, но вид у них был отрешённый, безучастный ко всему происходящему. Тут же испытуемых подхва–тывали эскулапы и начинали считать удары сердца, измерять кровяное давление, заставляли десять метров пройти туда и обратно, несколько раз присесть. Наконец настал и мой черёд. Насмотревшись на немыслимые пытки ребят, когда садился в кресло, и меня бросило в дрожь. Не знаю, с какой целью это делалось, но экзекуция проводилась в полной темноте. Я пристегнул ремни, закрыл глаза и приготовился к самому худшему. Щёлкнул замок на дверях и «комната страха» с большим ускорением стала вращаться. Меня с каждой секундой сильнее и сильнее стало прижимать к креслу, будто бы я попал под пресс и сейчас из меня выдавят всё, что там есть. Стало тяжело дышать, участилось сердцебиение, уши заложило, к горлу подступил неприятный комок, тело стало ватным и тяжелым, не способным передвигаться. В голове пульсировала единственная мысль: «Когда же наконец это издевательство кончится». Бог услышал мою мольбу, послышались звуки трущихся деталей и постепенно «адская машина» стала останавливаться. Хотя центрифуга уже остановилась, но голова и всё моё тело продолжали вращаться. Открылись двери, но у меня не было ни сил, ни желания отстёгивать ремни и вставать с кресла. Мне казалось, что из моего тела высосали всю кровь, и теперь оно стало слабым и немощным. Санитары «рассупонили» меня, подхватили под руки и повели в комнату, где «изверги в белых халатах» добивали свои жертвы безжалостным вердиктом: «К лётной работе не готов». Я сел за стол. Состояние моё было отвратительное, но с каждой секундой я чувствовал прилив сил и нормализацию работы всех органов и систем организма. Мужчина–военврач измерил артериальное давление, пульс, результат записал в анкету. Потом осмотрел глазные яблоки, проверил реакцию на разные раздражители. В конце концов, когда подытожили результаты обследования и испытаний, выяснилось, что мои параметры немного не дотягивают до нормы. Военврач подвёл меня к председателю комиссии и сказал: «Товарищ полковник, этот парень немного не дотягивает до установленных норм для лётного состава. Вот посмотрите его карточку». Тот молча её взял и усугубился в чтение. Я стоял, как перед судьёй, и ждал его приговора. Наконец, изучив документ, сказал:

– Вы, товарищ майор, сколько ребят забраковали?

– Семнадцать, товарищ полковник.

– А сколько зачислили?

– Ни одного.

– Этого парня надо зачислить. Отклонения у него незначительные, пусть учится летать.

С этими словами взял анкету и что–то там написал. Потом посмотрел внимательно на меня и сказал:

– Поздравляю вас, молодой человек, ваше здоровье позволяет вам поступать в училище штурманов.

От радости я заорал:

– Спасибо, товарищ полковник, я оправдаю ваше доверие!

Тот улыбнулся, подал мне документ и по–отечески сказал: «Ну, в добрый путь».

Я выбежал на улицу возбуждённый и счастливый. «Отсеянные» ребята стояли, тихо переговариваясь, курили и перед тем, как разъехаться, обменивались адресами. Душа моя ликовала. Первый шаг к осуществлению своей мечты я сделал. Лена, наверное, тоже была бы довольна моему успеху, но где она и почему молчит, никому не известно. На пути к своей заветной цели сделан лишь маленький шажок, но не знал и не ведал я, какие испытания, страдания и муки готовит мне судьба.