Текст книги "Небо зовёт"

Автор книги: Александр Коновалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

А. Я. Коновалов
Талисман любви

Книга вышла из печати благодаря технической поддержке, моральной и материальной помощи: друзей, родных, сокурсников, сослуживцев и просто знакомых.

Автор выражает

сердечную благодарность:

Бобрышову А. Н.

Юрову В. В.

Бурлакову В. П.

Коноваловой Н. П.

Коновалову П. А.

Скрипнику А. И.

Кнышу А. М.

Коновалов Александр. Талисман любви. Роман. Книга I «Небо зовёт» – Львов: «Элекс», 2009 г. – 226 стр.

В своём романе автор использовал реальные события, происходивщие в несуществующей ныне Великой стране под названием СССР. Образ героев стал собирательным, характерным для довоенного молодого поколения, поколения тружеников–патриотов. Их прообразами стали реальные живые люди, прошедшие кровавыми дорогами войны, но не потерявшие человеческого облика, сохранившие в своих сердцах необыкновенные возвышенные чувства, которые пронесли через всю жизнь, как знамя памяти, верности и Любви.

Герои – молодые люди Василий и Елена – показали всему миру, что всепобеждающая сила Любви не только помогла сохранить их юные жизни, но и спасёт мир.

В книге вы найдёте: и вдохновенный труд, и жестокую кровавую борьбу, и неподкупную людскую дружбу, и трепетную возвышенную Любовь.

Книга первая
Небо зовёт

Книга посвящается воинам

Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.,

лётчикам, штурманам, стрелкам–радистам

и техническому составу

бомбардировочной авиации,

внёсшей огромный вклад

в дело Победы над фашистской Германией

Предисловие

Неумолимо летит время. С каждым годом редеют ряды ветеранов Великой Отечественной войны, самой жестокой, разрушительной и масштабной войны ХХ столетия, жертвами которой стали миллионы и миллионы человеческих жизней. Это они шестьдесят семь лет тому назад, молодые парни и девушки, на фронте и в тылу, в едином патриотическом порыве встали грудью, защитили страну и спасли мир от коричневой чумы. Пройдет еще немного времени, и уйдут они в небытие, как и все мы, ибо таков закон природы. А ведь за каждым из них кроется, полная драматизма, героическая судьба. Они прошли тяжелейшие испытания, но выдержали, выстояли и победили. Однако дальнейший их путь не был усыпан розами.

Сменив мечи на орала, они принялись отстраивать заново разрушенные города и села, восстанавливать заводы и фабрики, укреплять и поднимать из руин народное хозяйство. Они и с этой задачей справились блестяще. Семнадцать лет назад в результате внутренних противоречий, бездарного руководства и внешних сил, распался Советский Союз на отдельные республики–государства. Как это могло случиться, и кто виноват – это отдельная тема разговора, но было бы несправедливо не заметить, что в борьбе за власть лидеры новоиспеченных государств забыли о тех, кто их защитил от порабощения, кто построил сверхдержаву, с которой стали считаться во всем мире.

Сегодня пока эти люди еще живы, способны анализировать и размышлять, мне захотелось выслушать, понять и донести их живые голоса, праведные дела и ценные мысли до сегодняшнего и грядущих поколений, дабы не придать их забвению. Выслушав рассказы десятков знакомых и незнакомых мне ветеранов войны, я хотел понять, откуда исходил их патриотизм, любовь к Родине, преданность семье, любовь и верность к любимым женщинам. Ведь их развитие и становление происходило на заре советской власти, когда христианские традиции в стране еще оказывали на людей огромное влияние. Общеизвестно, что жизненный уровень советских людей в тридцатые годы был очень низким, а в особенности это касалось сельского населения. Страна, пережившая чудовищные потрясения, связанные с войнами первой мировой и гражданской, коллективизацией сельского хозяйства, неурожайными 1921, 1933 годами, повлекшими голод с многочисленными жертвами сельского и городского населения, только стала вставать на ноги, как снова запахло грозой. Перенесшись в то далекое время, мне хотелось прочувствовать и понять человеческую психику, какие внутренние механизмы были приведены в движение и объединили народ в единое целое. Известно, что дух патриотизма в царской России был достаточно высок. Тогдашний боевой клич «За Веру, Царя и Отечество», отражал истинное положение вещей и был объединяющим фактором всех сословий общества, хотя народ в своей массе жил бедно. В этой связи возникает резонный вопрос: «Влияет ли жизненный уровень народа на любовь к родине и его готовность к самопожертвованию ради независимости и процветания Отчизны?» На этот философский, глубинный вопрос пусть ищут ответ ученые, но мне кажется, такая зависимость существует. Историческая практика показала, что государственная власть, какую бы политическую окраску она не имела, никогда не стремилась к тому, чтобы все слои населения были довольны и материально обеспечены. Власти выгодней обещать всеобщее благоденствие не теперь, а в далеком необозримом будущем, после того, как будут реализованы первостепенные государственные планы. Народу ничего не оставалось, как трудиться, ждать и надеяться. Добравшись до руля государственной машины, вожди начинали с укрепления своей власти от внутренних и внешних врагов, на что тратя колоссальные деньги. О народе вспоминали в самую последнюю очередь. А он, получая за свой труд «божью десятину», способен разве что прокормиться и выжить. Не имея никаких материальных ценностей, народ легче поддается идеологической обработке, продолжает верить и надеяться. Этим пользовались в прошлом, и пользуются теперь вожди разных стран, устраивая междоусобицы, войны и пограничные конфликты. Зачем это им надо? Прежде всего, затем, чтобы за свое бездарное руководство, отвести гнев народный от себя и направить его в иное русло. Не менее важно для правителей, используя чувство опасности, воспитывать у людей любовь к родине и дух патриотизма.

Нечто подобное произошло и в молодой стране Советов. Окружённая со всех сторон враждебным капиталистическим миром, она вынуждена была готовиться морально и технически, дать отпор любому агрессору, посягнувшему на её суверенитет и территориальную целостность.

Так на протяжении одного поколения советским идеологам удалось сделать из народа патриотов, готовых на трудовые и боевые подвиги. К началу войны почти весь советский народ проникся доверием к вождю всех стран и народов и морально был готов на любые испытания ради великой цели. Прежде всего, это касалось юного поколения, на которое и делалась ставка.

Герой моего повествования, образ собирательный, но списан он с реального человека–прототипа, который честно выполнял свой гражданский долг, как на войне, так и в мирное время. Это отступление я сделал, чтобы читатель проникся той атмосферой, одного из сложнейших периодов истории Страны, в которой формировались характер, моральный стержень, ковались твердость духа, железная воля, кристальная честность и неподкупность моего героя. Все испытания, страдания и муки, которые ему преподнесла жизнь, он выдержал, выстоял и победил. Этому способствовали: убежденность в правоте своего дела, моральная и физическая закалка, любовь и верность к девушке, которая стала путеводной звездой на протяжении всей его жизни.

Выслушав жизненную историю этого человека, мне показалось, что он олицетворяет целое поколение людей, которые увидели бы частичку себя в нем, и это натолкнуло меня на написание этой книги.

Прототип моего героя, ветеран Великой Отечественной войны, штурман, летчик, совершивший более семисот боевых вылетов и отдавший военной авиации более четверти века, вполне заслуживает на эту роль. Чтобы глубже понять внутренний мир своего героя и более ярко и правдиво донести его образ до читателя, решил я это повествование написать от первого лица. Насколько мне это удалось – судить вам.

А. Коновалов.

 
В жестокой схватке двух миров,
Когда Земли судьба вершилась
Страной разорванных оков,
Победой битва завершилась.
 

Глава 1. Истоки

Босоногое детство

Всякая жизненная история для каждого из нас начинается с даты и места рождения, а основы воспитания, характера и привычек формируются в семье. Родился я в многодетной крестьянской семье 15 декабря 1922 года в селе Хвастовичи, что в Калужской области. Сколько помню себя, с самого раннего детства, испытывал постоянное чувство голода. Брат Николай был старше меня на четыре года и с двенадцатилетнего возраста работал. Сначала помогал родителям по хозяйству: заготавливал на зиму сено, дрова, обрабатывал огород, пас домашний скот, а когда чуть подрос, его приняли рабочим на льнопрядильную фабрику, которая была построена в конце XIX столетия и давала работу не одному поколению людей.

Так как Николай и отец с матерью были постоянно на работе, заботы по уходу и присмотру за младшими братьями легли на мои плечи. Рождение каждого последующего брата, а их было после меня еще четыре, повергало меня в тоску и смятение. Со слезами на глазах я думал: «Ну сколько же их можно рожать, и так есть нечего, а тут опять…» Однако проходило время, я успокаивался, привыкал к своей роли воспитателя и продолжал учить братьев тому, что умел сам.

Село наше Хвастовичи занимало большую площадь, огибая с трех сторон большое глубокое озеро. Это был районный центр, где, как и подобает, были размещены: здание районной администрации, школа–десятилетка, базар, церковь, районная больница и несколько мелких цехов по переработке молочной и мясной продукции. Добротные кирпичные двухэтажные здания под «железом» или с черепичными крышами были только в центре, по окраинам же повсюду стояли старые из деревянного сруба избы под соломенной крышей. Такая изба была и у нас. Состояла она из двух комнат: чистой – горницы и «грязной», где почти половину площади занимала огромная русская печь, на которой в студеное зимнее время спала вся наша большая семья. В комнате размещались также: две широкие дубовые лавки вдоль стен, стол с табуретками, ткацкий станок, прялка и подвешенная к потолку зыбка, в которой «выкачивались» все мои братья, в том числе и я. Тут же возле печки размещались коза с козлятами и три–четыре гусыни, высиживающие гусят. В этой «коммуне» уживались все, и никто не чувствовал себя стесненным. «Чистая» комната – горница зимой не отапливалась, и туда никто не заходил. Ткань для одежды и домашних нужд мама ткала сама, и все зимние вечера ее ткацкая «машина» не смолкала до глубокой ночи. Весь технологический цикл самообеспечения, начиная с выращивания конопли и льна, а затем сбора урожая, сушки стеблей, их вымочки, снова сушки, мялки, получения волокна, прядения, получения ткани, отбеливания, окраски и заканчивая индивидуальным пошивом одежды по «моде» всем членам семьи, ложился на плечи матери. За зиму она умудрялась наткать до сорока метров льняного холста, окрашивала его в разные цвета, чаще всего в красный, и начинала шить нам штаны и рубашки. Индивидуальный пошив производила она также вручную с помощью нитки, иголки и наперстка. Помню, в школу пошел я в новых штанах и рубашке–косоворотке красного цвета, за что сразу получил прозвище «Краснопузик». Хочу признаться, что своим обидчикам спуску я не давал. Сразу лез в драку, хоть и сам приходил домой с расквашенным носом, с синяками и ссадинами, но и им доставалось. Не терпел лжи, неправды, несправедливости, от кого бы они не исходили. Сверстникам своим правду вбивал кулаком, а учителям вслух выказывал свое недовольство, за что по поведению ставили мне очень часто плохие оценки. К учёбе относился исключительно прилежно и старался ни при каких обстоятельствах не пропускать уроков. Самым любимым предметом была математика, хотя и по остальным предметам в табелях были одни пятерки, они меня и спасали от неприятностей, связанных с плохим поведением.

Коллективизация

Когда началась коллективизация сельского хозяйства, в нашей семье уже было четверо детей. Отец с матерью из кожи лезли, чтобы прокормить такую ораву. В хозяйстве у нас была одна лошадь, две коровы, штук пять овец и десяток гусей. Земельный надел в две десятины (немного больше двух гектаров) с большим трудом обрабатывался, а половину урожая ржи и пшеницы сдавали государству в виде продналога. Оставшегося зерна хватало и на семена, и на продажу, и на то, чтобы прокормиться. Кампания по созданию колхозов в стране уже набирала темп и, наконец, дошла до нас. Малообеспеченные, многодетные и безлошадные крестьяне, хоть и без особого желания, но в колхоз все же записывались, совершенно не понимая, зачем это надо. Тех, кто отказывался идти в «новую жизнь», объявляли кулаками, отбирали все нажитое имущество и ни с чем высылали в Сибирь. Скрепя сердце, и моим родителям пришлось отдать в колхоз единственную лошадь, корову и три овцы. Для ведения домашнего хозяйства нам оставили телку, две овцы и козу с козлятами. Первый год хозяйствования по–новому показал, что власти не готовы были ни организационно, ни технически к такому важному и ответственному мероприятию. Почти половина земли была не засеяна, а та, что была обработана, вследствие засухи дала очень низкий урожай зерновых. Сдав его государству, колхозникам не осталось ничего. Зиму с 1932 на 1933 год прожили без хлеба, на одной картошке. Лето 1933 года оказалось еще более жарким и засушливым. Отсутствие дождей, жара и знойный ветер сделали свое дело. Земля потрескалась, все посевы и луга превратились в выжженную пустыню. Начался падеж скота. Хозяйских коров пасли в лесах, где хоть какая–то зелень была, а колхозный скот до зимы не дожил, его или сдали на мясокомбинат, или он от бескормицы подох. Люди, чтобы не умереть с голоду, стали резать скот и использовать его в пищу. Ели все, что можно, чтобы выжить: липовые листья, кору, различные корни растений, лебеду, крапиву, а когда наступили холода и вовсе пришла беда. Отцу пришлось все ценное, что было в семье, выменять в городе на муку и крупу, из которой мама варила что–то наподобие супа. Помог спасти братьев от голодной смерти брат Николай. Он тогда работал на льнопрядильной фабрике, единственном предприятии в райцентре, где работникам выдавали по четыреста грамм хлеба. Этот драгоценный кусочек он приносил домой, разрезал на равные дольки и награждал нас. Зима унесла с собой множество человеческих жизней. Прежде всего умирали самые слабые – старики и дети. Парни и девушки, чтобы не умереть голодной смертью, убегали в город, хоть и там было не сладко. Наша семья перезимовала и выжила, хотя на детей было страшно глядеть – одна кожа да кости. Чтобы засадить огород, отцу пришлось продать последние праздничные яловые сапоги и костюм, чтобы купить несколько ведер картошки на семена. Весной выпало несколько проливных дождей, и все пошло в рост. Как только в лесу появились ягоды, я каждый день собирал их, а мама продавала служащим и на вырученные деньги покупала детям хлеб. Так с горем пополам дожили до молодой картошки, которая и поставила нас на ноги. Года два после голодовки люди не могли прийти в себя, пока не завели у себя какую–то живность. Через год и у нас была корова, овцы, куры и гуси. «Жить стало веселее».

Потасовка

Кроме обязанностей няньки, летом я еще пас гусей. Как–то погнал я трех гусынь, с уже взрослыми гусятами, пастись на околицу. Там росла густая сочная трава, и все шумное семейство принялось наполнять ей свои безразмерные желудки. Нещадно палило солнце. Я лежал в траве и читал книгу. Мои подопечные, не обращая внимания на жару, паслись рядом. У меня, разморенного летним зноем, появилось неотвратимое желание окунуться в речку. Перед этим соблазном я не мог устоять и, бросив работу, помчался на озеро. До него было километра два, но я очень резво бегал и минут за десять добежал до воды. В то время трусов никто не носил. Девчонки и мальчишки, пока на интимных местах не появлялся пушок, не стесняясь, купались вместе нагишом. Сбросив штанишки, я бросился с разбегу в прохладную живительную воду. Ребятня кричала, брызгалась, визжала, часами не вылезая из воды. Я присоединился к ним и, плавая наперегонки, забыл и про гусей, и про все на свете, а когда вспомнил, солнце уже перевалило за полдень. Надев штаны, помчался к своему рабочему месту, однако гусей нигде не было. Со слезами на глазах обегал всю околицу, но гусей нигде не нашел. Расстроенный, подхожу к забору одного из домов, где жили коммунары, и слышу гогот гусей. Я перелез через забор и увидел своих гусей, запертых в хлеву. Высунув через решетчатые двери длинные шеи, они жаловались мне, что провинились и попали в «плен». Чтобы читателям было понятно, что это за коммуны и коммунары, объясняю. В период НЭПа в селах стали образовываться небольшие сельхозартели из десяти–пятнадцати семей – коммуны, которые сообща обрабатывали землю, выращивали урожай, исправно сдавали государству налог в виде зерна, имели некоторые льготы и жили значительно лучше, чем безлошадные бедные крестьяне. Они жили особняком, и их земельные угодья были огорожены деревянной изгородью. После создания колхозов они еще некоторое время трудились самостоятельно, а потом влились в состав колхозов.

… Я подошел к сараю и только хотел отпереть дверь и выпустить «арестованных», как вдруг, откуда ни возьмись, появились трое пацанов моего возраста, окружили меня, а один из них, самый рослый, пожирая ненавидящим взглядом, с презрением спросил:

– Ты чей, хмырь?

– Я Васька Трохалёв, а что?

– Ничего хорошего. Твои гуси зашли в наш огород и подергали только что высаженную рассаду капусты, и за это будешь наказан.

– Если хотите бить, то бейте, только гусей отпустите, а то еще дома получу от мамы взбучку.

– Сначала получишь от нас, а потом уж от родителей, и будешь знать, как пускать гусей в чужой огород. Колька, заходи сзади, а мы спереди будем его разукрашивать.

Я сжался весь, как пружина, и приготовился дать отпор, хотя прекрасно знал, что силы будут неравные. На всякий случай сказал им: «Это нечестно, трое на одного, вот если бы один на один, то еще неизвестно, чья бы взяла.»

– Ты посмотри, какой наглец, нашкодил, да еще хочет, чтобы с ним честно подрались. Что ж, не трогайте его, пацаны, я и сам ему морду набью.

С этими словами он накинулся на меня и со всего размаху хотел вмазать в ухо, я пригнулся, и его кулак просвистел у меня над головой, а он, не удержав равновесия, свалился на землю. Быстро вскочил и снова, как танк, попёр на меня. На этот раз его кулак достиг цели. Он попал мне в зубы, но, разгоряченный, я уже боли не почувствовал. Началась потасовка. Как только он перестал махать передо мной руками, я с силой двинул ему кулаком в нос. Из него тотчас же закапала кровь. Как только он увидел кровь на рубашке, растерялся, а я, воспользовавшись его замешательством, принялся колотить его куда попало. Его друзья, видя, что Иван перестал сопротивляться, накинулись на меня и стали дубасить всей компанией. Мне они накостыляли порядочно, но и им досталось на орехи. Наконец, измученные и изможденные, побитые и вымазанные, остановились и, размазывая по лицу кровь из расквашенных носов, замерли, решая, что же делать дальше. Иван, получивший от меня больше всех и, видя мою решительность продолжать потасовку, примирительно сказал: «Забирай своих гусей и у нас чтобы больше не появлялся, а то отделаем тебя пуще прежнего. Петька, выпусти его птицу, а он надолго запомнит, как пускать гусей в чужие посевы». Мальчишка послушался, открыл дверь, и мои гуси с радостным гоготом вышли на свободу. Еще несколько часов пас их на лугу, а когда стало заходить солнце, погнал домой. По дороге стал думать, что скажу родителям, которые обязательно спросят, где и кто меня так разукрасил. Честно скажу, что очень не любил врать, но и признаваться, что бросил работу и убежал купаться на речку, было тоже опасно, потому что за это отец обязательно всыпал бы мне по заднему месту своим неизменным воспитателем – жестким кожаным ремнем, что он неоднократно и делал с нами, озорниками. А скажу–ка я, что сторонские ребята хотели побить Кольку Махоткина, а я за него заступился, подрались, но мы им накостыляли больше. Приняв решение, загнал гусей в сарай и с геройским видом предстал перед мамины ясны очи. «Слава Богу, отца дома нет, а то могло быть расследование с пристрастием», – подумалось мне. Вид, наверное, у меня был живописный, если мама, глянув на меня, запричитала: «Опять, оболтус проклятый, подрался. И когда ты уже образумишься? Только одни синяки и шишки сошли, так полюбуйтесь: нос распух, губа, как у зайца, рассечена надвое, под глазом синяк, на лбу багровая с отливом шишка. Не ребенок, а наказание Господне». Приготовленная оправдательная речь не понадобилась. Шлепнув пару раз ладошкой по заднице для порядка, мама, махнув рукой, пошла доить корову. Ребятня обступила меня и сочувственно стала спрашивать: «Батка, у тебя на лыле вавка?» Глядя на их грязные мордашки и пытливые глазенки, я рассмеялся, и на душе стало веселее и спокойнее. Сережке тогда было лет шесть, а Ивану не было и трех. Я присел возле них на корточки, обнял, погладил по выгоревшим волосам на их головках и окончательно успокоился. Вошла мама с подойником. Процедила сквозь марлю молоко, налила нам по стакану, откуда–то извлекла кусочек ржаного хлеба, разрезала его на три равные части, посмотрела с печалью на нас и с железными нотками в голосе сказала: «Ешьте и марш в постель». Постели, как таковой у нас и не было. Зимой, как я уже говорил, вся семья ютилась на печке, а летом прямо на пол стелили домотканое рядно, маминого изготовления и так, не раздеваясь, покатом спали.

Расправившись с ужином, хотя и было еще светло, лег с ребятишками спать в надежде, что к утру опухоль сойдет, ссадины заживут и не надо будет ничего врать отцу.