Текст книги "Солнечная сеть (СИ)"

Автор книги: Александр Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

​Ретроспектива-4. Вечная верность. Солнечная Система. До 300.11.06. Юсуф Куруш и Рикард Морьер

Юсуф Куруш тоже знал на собственном опыте, что такое жизнь и карьера рядового сотрудника Астрофлота. Он пришёл в Астрофлот потому, что любил звёзды, пространство и корабли. Фанатиком Юсуф не был, пафосных речей не говорил, и не раз ему приходила в голову подленькая мыслишка, что на самопожертвование перед лицом великой опасности – на это высшее проявление доблести, культивировавшееся в Астрофлоте, – он может оказаться совершенно неспособен. Зато он прекрасно умел водить корабли, ремонтировал почти любую технику, имел дополнительную специализацию инженера-метролога, и, как следствие, быстро попал на самый дальний рубеж Солнечной Системы – к Урану. Здесь Юсуф Куруш и познакомился с профессором Наумом Фейнманом.

Фейнман покорил его. То ли дальний потомок, то ли просто однофамилец великого физика, Фейнман занимался текучей плазмой и её свойствами в планетарных масштабах. Уран, холодный и далёкий от Солнца, со стабильной магнитосферой и сравнительно некрупными лунами вокруг, давал Фейнману и его коллегам замечательные возможности для экспериментов. Несмотря на то, что эти эксперименты год от года интересовали Землю всё меньше и меньше, Фейнман сумел поддержать во младшем коллеге интерес к некой тайне, окружавшей весь ход исследований. Заинтригованный, Юсуф Куруш помог Фейнману создавать в атмосфере Урана первые искусственные планетарные структуры, – магнитно-ударные вихри, – способные накапливать, хранить и передавать информацию, подобно большой вычислительной машине. Относительно малая скорость работы и удельная ёмкость этих структур в сравнении с традиционными хромодинамическими машинами компенсировалась с лихвой как колоссальным объёмом получившегося информационного вместилища, так и длительностью его существования, превышавшего, по расчётам, несколько миллионов лет.

Так появился на свет проект «реальной книги Бытия», как называл его Фейнман, или «энциклопедии профессора Урана», как шутили посвящённые в суть работы. Созданная руками Фейнмана и его коллег информационная машина получила структурированную, подробную и полную информацию обо всех знаниях, искусствах и ресурсах земного человечества. Но вместо ожидаемой волны интереса эта история вызвала на Земле скандал. «Вы приватизировали целую планету Солнечной Системы! – упрекали профессора недоброжелатели. – Вы могли бы исследовать удивительнейший природный феномен, и вместо этого вы предпочли искалечить его, загрузив ненужными знаниями, о которых через тысячу лет на Земле будут помнить только три с половиной доктора наук, занимающиеся исследованиями ошибок прошлого! Какое право вы имеете преобразовывать в сиюминутных интересах прикладной – ха! – инженерии чудеса природы, существовавшие за миллиарды лет до возникновения жизни и способные прожить ещё миллиарды лет тогда, когда от человеческой расы не останется и следа!»

– Я не хочу, – ответил на это Наум Фейнман, – чтобы кто-нибудь планировал свои действия в расчёте на день, когда от человеческой расы не останется и следа. Без нас Вселенная пуста и безвидна, и все её чудеса даром никому не нужны. Но представим себе, что человечество исчезнет уже завтра; что здесь найдут рано или поздно пришельцы, каким знанием они смогут воспользоваться, чтобы хотя бы воссоздать наш облик и наши достижения – если только не нас самих?!

– А зачем им вообще что-то воссоздавать? Человечество Земли – это неудачная попытка природы создать разумный вид, чудовищная ошибка Вселенной. Это молодёжь верит в бессмертие и в прогресс, но вы-то, доктор, вы ведь старый человек, который уже наверняка не раз задумывался о разверстой пасти крематория. Неужели вас вообще интересует, что будет с человечеством Земли после вашего неизбежного ухода?

– Представьте себе, да!

«Профессор без кафедры» внезапно проявил на этом месте упорство фанатика. Раскалённый добела, как критическая масса плутония, от различных философских споров и диспутов, Фейнман выдвинул перед доверенными сотрудниками новый проект, внезапно оказавшийся уже давно в сфере технологических возможностей человечества Земли:

– «Чудовищная ошибка», ха-ха! А если наоборот? Если человечество Земли – это всё, что есть у Вселенной?! Мы записали в бездонную атмосферу Урана все сведения о человеческой цивилизации; так давайте же пойдём дальше – перенесём в неё сознание людей, каждого отдельного человека! Это хоть и плохонький, а всё-таки шанс на бессмертие не только для индивидуумов, но и для вида в целом.

Ему возражали, ссылаясь на парадокс Винера-Лема: идею копирования личности, при которой копия не имеет никакой связи с оригиналом. Он только отмахивался:

– Самолёт братьев Райт – это ещё тоже не космическая ракета! Дайте человечеству сам факт наличия подобной технологии, и цивилизация наша внесёт в неё все необходимые усовершенствования, чтобы враз избавиться от этих ваших парадоксов, шмарадоксов… Опять-таки, а если с человечеством что-то случится? Останутся копии, которые можно будет вернуть к активной жизни. Или не исключено, что мы сумеем вообще создать таким способом новую биофизику для разумных тел! Подумайте сами: работоспособное, снабжённое рефлексами и стимулами, универсальное тело из плазмы! Какой простор для космических исследований, для завоевания новых миров! И мы, в нескольких шагах от этого открытия, внезапно возьмём и отступим из-за какого-нибудь там парадокса? Ну уж нет!

Он убедил нескольких своих учеников, среди которых был и Юсуф Куруш. Всей компанией они подняли немалый интерес к теме, не сообщая, впрочем, о конкретных результатах опытов. Наконец, работавший на проектной станции доктор Николай Северов вернул к жизни покойного, пользуясь фейнмановскими технологиями – списал сознание безнадёжно больного лучевой болезнью астролётчика на урановые вихри, не теряя его формальной связи с переставшим жить замороженным телом (во избежание всё того же парадокса о копировании), заменил все компоненты организма один за другим подготовленными аугментациями, выгрузил сознание обратно; астролётчик встал и пошёл. На вопрос, каково ему было в атмосфере Урана, он заметил, что чувствовал себя неопределённо, зато весьма неплохо, и больше всего ему не хватало общества симпатичных девочек. Всех участников этого опыта попросили помалкивать о нём, но, как водится, один из учеников всё-таки предал учителя. Снова был ужасный скандал, Северова назначили козлом отпущения и, лишив научной степени, сослали на Юпитер, а Фейнмана, поколебавшись, оставили в системе Урана, строго-настрого предписав ему ограничить свою деятельность планетологическими наблюдениями.

Юсуф Куруш, приложив немалую административную сноровку, остался вдвоём с профессором куковать на атмосферной станции, летавшей над Ураном по относительно низкой орбите. Они ели заплесневевшие галеты, по очереди пользовались разбитой душевой и вели дальнейшую разработку экспериментов – увы, только теоретическую, потому что для практической реализации нынешних задач Фейнмана необходима была бы, пожалуй, научная и промышленная мощь всей Земли. Не раз они сжимали кулаки от бессилия, слушая в новостях, как громят науку, как взрывают космические станции, как с самых высоких трибун вещают новые откровения невесть откуда хлынувшие пророки, ясновидцы, какие-то самообъявленные контактёры с галактическим разумом… Человеконенавистнический посыл всех этих речей был ясен, как день: человечество, кое-как вынырнувшее из помойной ямы истории на спокойную и чистую поверхность галактического существования, не заслуживало подобного величия и как можно скорее должно было затонуть обратно, желательно – на веки вечные. Это пугало. Это казалось необъяснимым. Но это было; более того, год за годом злобное исступление отдельных кликуш всё больше передавалось массам.

– Чего же мы не предусмотрели? – горестно спрашивал Фейнман. – Ах, да: наверное, мы не предусмотрели самореализации для каждой личности, для каждого отдельного человека! От человека требуется по-прежнему быть либо неизвестным героем, либо, наоборот, известным и популярным субъектом, вроде телеведущего, депутата или прославленного руководителя какой-нибудь там фигель-мигели. А если человек оказывается прежде всего сам собой, то его сразу же начинает преследовать и мучить ощущение собственного ничтожества. Раньше в таких случаях человек шёл и что-нибудь покупал, чтобы отличаться от других. Теперь такого нет, а отличаться по-прежнему хочется. Ну, а раз не получается – значит, вся жизнь к чёрту! Ненавижу это племя, дебильное от рождения и слабое по натуре!

Юсуф Куруш спорил, приводил контрдоводы, давал другие, альтернативные объяснения происходящему, от мирового заговора до кризиса в экономике, от пагубного влияния модных психологических теорий до недостатка гуманитарной составляющей в школьном образовании. Фейнман только отмахивался.

– Ненавижу людей! – говорил он, и день за днём создавал своими руками бессмертие для всех без изъятия представителей рода человеческого.

Но никакие усилия отдельных людей не способны подтолкнуть прогресс, если в нём не заинтересовано общество. А общество, породившее Фейнмана и Юсуфа Куруша, создавало теперь азотные камеры, способные обслужить и обслуживавшие тысячи желающих расстаться с опостылевшей жизнью на веки вечные. К камерам прилагались теперь приятного вида домики, где можно было не спеша попрощаться с родственниками и друзьями, и не менее приятного вида девушки, с профессиональным удовольствием оказывавшие последнюю психологическую консультацию, помогавшую всякому колеблющемуся немедленно закончить свои дни, не испытывая сожаления и тоски.

– Иногда я вижу во сне атомные грибовидные облака над всем этим уродством, – признался однажды «профессор без кафедры» своему молодому товарищу. – Такое ощущение, что спасти нашу цивилизацию может только чудо! Ну, например, явятся сюда пришельцы с других звёзд…

И чудо случилось – в Солнечную Систему явилась с другой звезды Кинтия Астер!

Ещё в тот момент, когда Кинтия, только-только вернувшая себе человеческий облик, вышла из душевой в кессоне станции и, ступая босыми ногами по отсыревшему полу, направилась в кают-компанию в сопровождении своего огромного чёрного пса, Юсуф Куруш понял и то, что мир изменился бесповоротно, и то, что возникшее внезапно чудо надо сберечь любой ценой. Он хорошо, хотя и несколько интуитивно, представлял себе те общественные механизмы, которые способны были намертво вцепиться в это чудо и растащить, раздёргать, растерзать его, пока от чудесного явления не останутся одни только жалкие ошмётки. Поэтому он и вызвался сопровождать Кинтию в её полёт к Земле.

За те недели, которые они провели вместе, он хорошо узнал её. Она совершенно не походила на земных девушек – она не интересовалась его потребительской карточкой и пенсионом, не спрашивала, какой у него график полётов и часто ли он бывает дома, кто его родители, в каком регионе планеты он бы предпочёл впоследствии жить. Вместо этого она жадно впитывала подробности его жизни – и рассказы об учёбе в Академии Астрофлота (располагавшейся в то время, свободное от влияния классических вкусов Рикки Морьера, ещё во Флориде), и осторожные воспоминания о работах Фейнмана, и любопытные зарисовки из жизни в школе-интернате. А когда Юсуф рассказал о том, как ушла из жизни его мама (она смертельно боялась рака, поэтому воспользовалась азотной камерой при первом, едва только оформившемся подозрении на онкологию), Кинтия вдруг обняла его и заплакала – простыми, нормальными, совершенно обычными человеческими слезами. Видимо, в тот момент её немало не заботило, как это будет выглядеть со стороны, и не совершит ли она фатальной ошибки, представившись молодому мужчине психологически уязвимой дурочкой. Девушки с Земли давно уже не позволяли себе подобных непростительных вольностей…

На промежуточной станции в системе Юпитера Юсуф, воспользовавшись случаем, представил Кинтию опальному доктору Северову, единственному человеку в Солнечной Системе, воскрешавшему мёртвых по фейнмановскому методу. Помимо Северова и Юсуфа Куруша, в разговоре этом участвовал случайно и тридцатидвухлетний Рикард Морьер, бывший на тот момент начальником технологической группы строительства новых комбинатов по переработке юпитеранского химического сырья. В течение трёх вечеров эта маленькая группа захватила всё свободное время Кинтии Астер, задав ей бессчётное количество вопросов.

– А теперь давайте думать, – сказал доктор Северов, когда Кинтия в очередной раз ушла читать книгу, оставив троих мужчин в небольшой гостиной на юпитеранской станции. – Ведь это же именно то, что мы планировали сделать рано или поздно! Для меня не подлежит сомнению, что природа этой второй, плазменной расы чисто технологическая. Простая эволюция не смогла бы создать среди звёзд подобный вид ни за какие разумные сроки – слишком высокой получается степень свободы, слишком малая выходит экологическая потребность в эволюционном развитии у этих звездожителей! Значит, какой-то другой народ просто прошёл по пути, который мы только что нащупали, значительно раньше нас. И мы можем повторить этот путь, мы, сотрудники Астрофлота, которые лучше всех знают на своём опыте, как хрупка человеческая жизнь в сравнении с силами и опасностями космоса!

– Я в деле участвую, – сказал Морьер солидным басом, – и мои ребята тоже. Но давайте-ка тогда заключим договор: пока в наших руках не будет технологии, которой может воспользоваться кто угодно, мы сами не будем просить её поделиться этой своей природой ни с кем из нас по отдельности. Иначе получится, что уже есть избранные – судьбой или Кинтией Астер, это неважно, – и им не станет дела до судьбы остального человечества!

– И что ты предлагаешь?

– В первую очередь, не просить у неё такого дара. Во вторую – не вступать с ней в брак, или в отношения, похожие на брак. Не признаваться ей в вечной любви, и так далее… – Рикки Морьер отчего-то особенно пристально посмотрел на Юсуфа. – Ну, и в-третьих, даже когда мы сможем повторить эту технологию на практике, мы сами не должны пользоваться ей первыми, разве что в порядке одиночного эксперимента. Только публикация всех чертежей, схем и расчётов, только публичное обсуждение, только массовость! И тогда вместо азотных камер – выход к самым дальним звёздам, освоение всей Вселенной, мечта пилотируемой астронавтики и новая надежда для человечества.

– Звучит неплохо, – согласился Северов, и трое мужчин пожали друг другу руки, скрепляя этот неформальный договор.

Тем же вечером, час спустя, Рикки Морьер нашёл в библиотеке Кинтию.

– Я хочу, – сказал он без обиняков, – чтобы вы отдались мне.

Кинтия удивлённо посмотрела на него:

– Зачем?

– Чтобы вы признали меня своим мужем, не юридическим, так биологическим, если можно так выразиться. Я хочу, чтобы у вас была признанная всей Землёй мотивация поделиться со мной своей природой. Со мной лично, ни с кем другим. Пока что так.

– Но почему? – вновь спросила Кинтия, искренне недоумевая.

Рикард Морьер принялся рассказывать ей всё – и о карьере рядового сотрудника Астрофлота, и об аугментированных землянах, и о позиции земных женщин, и о позиции земных мужчин, и, наконец, о том, что коммунизм и звёзды – это дело ангелов, а не людей. Он, Рикки, давно уже стоял на страже небесных врат. Он был готов самостоятельно превращать людей в ангелов, чего бы это ни стоило. Но каждый ангел должен быть ужасен, и никто больше во всей Вселенной, кроме него, Рикарда Морьера, не понимает и не хочет понимать этой простейшей истины.

– Если ваш дар, – сказал Рикки Морьер, – попадёт в недостойные руки, то мир ждёт великая ловушка тирании. Землянин, средний человек, не хочет коммунизма и совершенно не жаждет звёзд. Ему гораздо интереснее карточка с повышенным потребительским статусом. А решения всех своих проблем он ожидает от некоего галактического разума, готового спуститься с небес специально ради того, чтобы подтереть землянину задницу, а всех остальных, наоборот, по заднице нашлёпать. И вы, отдав свой дар в недостойные руки, спровоцируете всю Землю на ожидание именно такого галактического разума! Со мной вы, по крайней мере, можете быть гарантированы от подобного исхода.

Кинтия глубоко задумалась.

– Нет, – сказала она наконец, – я не готова немедленно принять ваше предложение. Но я понимаю свой долг перед отцовской цивилизацией. Даю вам слово: если я должна буду передать кому-нибудь здесь, в Солнечной Системе, свою природу, первым на этом пути будете вы. Или, возможно, кто-то из ваших товарищей, но никто другой. И поверьте мне на слово – я никогда этого не делала, но мне думается, что половое соитие для этой цели абсолютно необязательно.

– Зато совершенно обязательно для другой цели, – усмехнулся Морьер. – Женщина, сердце которой свободно, не задумываясь, нарушит любые обещания и клятвы ради своего избранника. Я хочу лишить вас возможности сослаться на вашу извечную женскую слабость, в том случае, когда вы всё-таки решите, что мы лишние, а ваша сила и могущество куда более достойны красавца киноартиста или преуспевающего руководителя среднего звена…

Кинтия вспыхнула.

– Рикки, у вас нет оснований считать, что я умею нарушать данное мной слово. Я не похожа на тех земных девушек, о которых вы мне рассказываете! Думаю, нам стоит оставить этот разговор.

– Хорошо, – сказал Морьер, – но тогда я прошу у вас уточнения вашего обещания. Если вы начнёте раздавать этот ваш дар, направо и налево, или же по талонам, это неважно – во всяком случае, я хочу, чтобы я был первым. Иначе потом у нас, у Астрофлота, может вообще не быть никакого «потом». Это вы мне можете пообещать?!

– Хорошо, – сказала Кинтия. – Мой долг помочь астролётчикам, коллегам моего отца, в такой ситуации. Я обещаю вам это, Рикард.

Выйдя из библиотеки, Рикки в отчаянии прислонился к стене, пытаясь унять сердечную дрожь. По его чёрному лицу катились крупные капли пота. В таком состоянии его застал Юсуф Куруш, но, не заподозрив ничего скверного, просто отвёл начальника строительства в его каюту и уложил там спать.

Наутро, в ожидании пассажирского рейса на Землю, Северов и Юсуф Куруш начали свои эксперименты. Под опыты с Кинтией выбрана была небольшая орбитальная станция, крутившаяся вокруг Ганимеда и занимавшаяся, главным образом, биологическими исследованиями синтетических гидропонных почв, получаемых здесь же из юпитеранского сырья. Приборы и технические инструменты снимали с Кинтии Астер множество параметров, в то время как Северов заставлял её то менять форму, то превращаться в облако плазмы, то доставать, словно из ниоткуда, инструменты и припасы, которые Кинтия привезла с собой из системы Край. Сотни хромодинамических модулей, содержащих разнообразную информацию, добытую в этих опытах, упаковывались в личные архивы доктора, Рикки, Юсуфа; кое-что отправлялось и на Уран Фейнману. Тут-то и случилась катастрофа.

В одном из опытов Кинтия Астер рассказала о своём отце, взявшем под контроль планетарные оболочки и биосферу Края. Это событие очень волновало её – ведь Кинтия не забывала ни на минуту, что прилетела на Землю прежде всего в поисках спасения для своего отца. Северов и Юсуф увлеклись, принялись строить модели, предположения – и Кинтия, чтобы разрешить их сомнения, попробовала точно таким же способом взять под контроль оранжерею орбитальной станции. Последним её сознательным воспоминанием были вытаращенные глаза кота, жившего на станции; кот, без памяти от ужаса, шарахнулся из оранжереи вон, опрокидывая горшки с рассадой. Прибежавшие на шум Юсуф и Рикки увидели, что Кинтия исчезла без следа. Все попытки дозваться до неё оказались тщетными.

Ну, а позже началось по-настоящему странное. К тому моменту, когда на станцию пришёл грузопассажирский корабль с Земли, оранжерея росла как на дрожжах. Рикки Морьер кое-как уладил ситуацию, сдавленно объяснив этот процесс экспериментами Северова по биофизике. Оранжерею погрузили в грузовую секцию целиком, и корабль двинулся в обратный рейс, забрав доктора, Юсуфа и Рикки, сопровождавших свой ценный груз. На Землю их, конечно же, не пустили – слишком уж быстро разрастались растения в оранжерее, слишком нетрадиционно для чахлой космической поросли вела себя буйная зелень. Оранжерею доставили на Луну, и тут-то начались настоящие чудеса.

Для начала, в кратере, где была спущена капсула с оранжереей, появился воздух. Его тонкий слой удерживался неведомой силой, отличной от лунной гравитации. Это был прекрасный, чистый воздух, снабжённый сверху тонкой плёнкой ультрафиолетового щита. Потом капсула оранжереи лопнула, и зелёные побеги поползли по Луне во все стороны с постепенно возрастающей скоростью. Перед зелёным валом, как фронт ударной волны, бежало широкое бурое кольцо почвы, в которую стремительно превращался истерзанный метеоритными бомбардировками лунный грунт. Мир следил за этими чудесами с замиранием сердца; обсуждались самые различные предложения, что делать дальше, от раздачи премий до атомных бомбардировок включительно. Рикард Морьер, поначалу слегка струхнувший, внезапно оправился от шока и стал давать разнообразные объяснения насчёт фантастических экспериментов Астрофлота по терраформированию. От разглашения подробностей он умело ускользал, ссылаясь на незаконченность исследований и экспериментов. Именно классическая учёность Рикки Морьера заставила его окрестить происходящее проектом «Феба», а сенсационный успех этого проекта стал краеугольным камнем его карьеры и его стремительно растущего влияния.

Именно тогда Рикки осознал, что это за чудовищная сила – Кинтия Астер.

Именно тогда впервые в разговоре он полушутя назвал Кинтию «богиней», а себя – её верховным жрецом.

Именно тогда, на основе расчётов Фейнмана и Северова, задуман был противовес этой феноменальной, всеохватной космической мощи – Змей-Ракета.

А ещё именно тогда Рикки заметил, что Юсуф Куруш всё чаще бывает в самом центре этих лунных садов, на небольшом искусственном холме, там, где лежала когда-то лопнувшая оранжерейная капсула, и что он никогда не уходит из этих садов с пустыми руками; то гроздь сверкающих росой вишен, то связка бананов, то какой-нибудь экзотический плод сами падали в руки Юсуфа. А Юсуф гладил ладонями стволы деревьев и мягкую траву, тихо говорил что-то, задумавшись, подолгу рассматривал узоры на коре, слушал журчание невесть откуда появившихся (на Луне-то!) ручьёв с чистой, мягкой водой. Вот так новость! Неужели Кинтия узнаёт, слышит Юсуфа?! Не кончилось бы это чем дурным!

– Почему, интересно было бы мне знать, ты не летишь бегом обратно к своему пафосному Фейнману? – спросил Рикки однажды между делом у Юсуфа за столом.

– Моё место здесь, и старый хрен это понимает, – ответил Куруш. – Он сам не берёт меня назад, с тех пор, как узнал, что тут случилось. Он, пожалуй, знает не хуже меня, что такое вечная верность.

– Так ты был в неё влюблён?! – задохнулся Рикард Морьер.

– Почему «был»? – задумчиво спросил Юсуф в ответ. – Я и сейчас влюблён в неё, и она знает это. Иначе я не был бы здесь, не искал бы способа извлечь её из этой оболочки!

– А ты подумал, о мой безумный влюблённый Меджнун, – спросил у него Рикки, по-прежнему задыхаясь от возмущения, – что, если ты извлечёшь свою Лейли назад, то всё это лунное великолепие рухнет, а вместе с ним рухнет и намечающаяся автаркия Луны, да и всего Астрофлота в целом?!

На этом месте Юсуф Куруш полез в драку:

– Ах ты сволочь! Тебе, значит, самообеспечение лунных колоний дороже человеческой жизни? Хочешь на чужом горбу в свой персональный рай въехать, ангел ты наш! Думаешь, мне неизвестно, как ты тайком от нас делал ей предложение переспать с тобой?! Хорошо же ты сам держишь своё обещание, Рикки Морьер!

Тогда Рикки понял, что пора действовать. Раз Кинтия узнавала Юсуфа, то и его, Рикки, она должна была неизбежно узнать. Он не слишком-то долго продумывал свою стратегию действий, его вели слепые чувства, похожие на инстинкты. Он, Рикард Морьер, должен окончательно заявить свои права – права ангела, не человека, ради будущего, ради звёзд! – на эту женщину, посланную ему невесть откуда, чтобы передать в его руки власть над Вселенной. Она вспомнит – и запомнит – его! Неважно, как он это сделает, важен только результат – он, Рикки Морьер, должен стать первым и, по возможности, единственным мужчиной в жизни Кинтии Астер!

Он ещё не знал, как он это сделает. Он готов был довериться слепому случаю и не менее слепой страсти. Ночью он вышел из гостиницы, направился в парк, туда, куда опустили в своё время лопнувшую капсулу оранжереи. Пока Рикки бежал по дорожкам среди ночных рощ, образ Кинтии всё отчётливее вставал перед ним, распаляя его воображение: её ноги, губы, изгиб бровей, её чёрный, как смоль, поток волос, укрывающий гибкую спину и широкие, как у юноши, плечи… Поднимаясь на холм, Рикки уже сбрасывал с себя одежду. Как это сделать? Да как-нибудь! Хоть словами ей сообщить об этом.

– Кинтия Астер! Я беру тебя! Я пришёл, чтобы ты стала моей! Навсегда… навсегда!

Ночь лежала на этой стороне Луны, ночь, лишь чуть подсвеченная фонарями дополнительного освещения в парках. Было темно, и едва заметный силуэт Рикки Морьера почти не выделялся из этой темноты, благодаря его чёрной коже. Но вот зашевелилась, встала из травы навстречу ему другая фигура, высокая, гибкая, одетая в такой же свитер и форменные брюки, как те, что сорвал с себя на бегу Рикард.

– Ты что, Рикки? Совсем свихнулся?! – раздался прямо над ухом голос Юсуфа Куруша. – Разок получил по физиономии, и всё, шарики за ролики заехали? Что ты здесь орёшь-то среди ночи, как вурдалак на свежей могилке? Спать иди… пока ещё раз не прилетело!

Ненавистный! Опять он здесь! Здесь, прямо в её – его – их! – святилище! Здесь, лежащий среди травы, среди ветвей, на брачном ложе вестницы Вселенной и прирождённого лидера Земли! Ах! Ах… так?!

Возбуждение Рикарда Морьера уступило место внезапной ярости:

– Хочешь отобрать у меня мою женщину? Моё дело?! Мою власть?!! Умри…

Рикки бросился на Юсуфа. Тот, возможно, и ожидал нападения, но не такого яростного. Морьер повалил его наземь, подобрал какой-то булыжник, с размаху, наотмашь ударил несколько раз в голову. Юсуф Куруш издал отчаянный крик, слышный в новообретённом лунном воздухе на несколько километров вокруг. Потом он судорожно дёрнулся, посмотрел затухающим взглядом в лунные небеса и произнёс страшным, неузнаваемым голосом всего два негромких и очень плохо подходивших к ситуации слова:

– Вечная… верность!

Рикард Морьер поднял над головой окровавленный булыжник и с размаху, двумя руками, нанёс Юсуфу последний удар. На этом всё было кончено; на траве перед Рикардом Морьером лежал труп.

Действовать следовало быстро. Рикки стремительно переоделся в одежду Юсуфа; она была меньше и длиннее, чем нужно, но он надеялся, что в темноте этого никто не заметит. Прибежавшим на крик сотрудникам Астрофлота Рикки сказал:

– Ребята, мы должны как-то справиться с этой ситуацией. Этот парень, Юсуф, покусился на нашу богиню. Собственно, он не скрывал, что залип на неё ещё на Уране, а теперь, видите ли, собрался сочетаться с ней сакральным браком, видать, от безысходности. Его можно понять – он лет пять живой бабы не видел, а тут сразу такая Кинтия Астер! Я ему, видимо, помешал, и он напал на меня… результат предсказуем. Но знаете что? Если эта история выплывет, здесь начнут копаться земляшки, а нам с вами это ну никак не в жилу. Давайте поэтому представим дело так, что Юсуф был убит метеоритом, охраняя покой своей возлюбленной. Хороший пример для подрастающего поколения, вечная верность, так сказать. Ну, или сдавайте меня в тюрягу, если не хотите мараться с этим делом. И пусть тогда земные бюрократы тут всё сносят под корень, как те наши энергокомплексы сносили!

С ним согласились. Юсуфа быстро кремировали, оформив его смерть как гибель от удара метеорита. Место, где он погиб, превратили в мемориальную площадку, открытую и хорошо просматривающуюся из рощи. Рикки стал кем-то вроде неофициального хранителя этой площадки, но теперь он хорошо понимал, что ни днём, ни ночью ему не удастся реализовать своё намерение вступить на ней в интимную связь с Кинтией. Да и чёрт с ней пока что; в отсутствие Юсуфа, живых конкурентов за её внимание он вряд ли мог бы найти. А ведь за ней, кроме того, есть обещание. И, коль скоро она может хоть что-нибудь слышать, то ему следует либо бояться её гнева, либо, если гнева не последует, напомнить ей о её долге.

Гнева не было, была скорбь. Ещё несколько недель в садах по-прежнему – напрасно! – зрели огромные вкусные плоды, а потом, словно в насмешку, мемориальная площадка заросла огромными тисовыми деревьями, усеянными ядовитыми оранжевыми ягодами. В первые недели Рикки приходил туда осторожно и ненадолго, опасаясь каких-нибудь проблем. Но ничего не случилось; по всей видимости, Кинтия ничего не соображала или же соображала туго, по инерции, кое-как ощутив, что тот, к кому она относилась с симпатией, теперь исчез из её жизни навсегда. Ну что ж, теперь Юсуф – это просто пепел, а ему, Рикки, по-прежнему указывает путь его великая цель. Ему надлежит указать человечеству путь к звёздам, путь, достойный ангелов, а не людей. Об этом Морьер и разговаривал каждый день с Кинтией Астер, приходя на мемориальную площадку:

– Помни: за тобой есть долг, долг, долг, долг…

Чтобы не давать ей забыть, он шёл на любые меры. Инициированная им кампания забвения имён рядовых сотрудников Астрофлота приносила там, на Земле, свои плоды, передавая сосредоточенную духовную, а отчасти даже политическую власть в руки Морьера и его сторонников. Но здесь, на Луне, он делал всё возможное, чтобы Кинтия помнила о своём происхождении, о своей судьбе, о своём долге. Он даже перетащил из Феста, округ Юта, мемориальный камень на пустой могиле отца Кейта и Кинтии, на котором, в ставшей модным стилем древнегреческой манере, было высечено на мраморе его имя и даты жизни:

ΓΕΏΡΓΙΟΣ ἈΣΤΈΡΙΟΣ

230–256

– Долг, долг, долг, долг…

Рикки ни себе, ни другим не забывал напоминать о долге. О великой любви Юсуфа Куруша уже сложили несколько запоминающихся легенд. Ему поставили бюст там же, на мемориальной площадке. Когда пришла весть о смерти Фейнмана, в рощах Кинтии торжественно почтили и его память, а слова «Вечная верность» стали девизом Звёздных – так Рикард Морьер называл своих идейных последователей из числа сотрудников Астрофлота, вставших под его знамёна под всеразрушающим давлением Земли. И Кинтия услышала! Звёздные, да и сам Рикки, начали менять свою природу. Шаг за шагом, живя в лунных рощах, они перестраивали свои организмы, чтобы выдержать адские условия космоса, пропасти и бездны пространства, куда им – ангелам Рикки Морьера, – предстояло рано или поздно низвергнуться, случись то по доброй воле или по совокупности обстоятельств. Более того, повинуясь просьбам и напоминаниям Морьера, Кинтия сделала Звёздных почти неуязвимыми, несокрушимыми для любого земного оружия – кроме такого, действие которых могло обратить их в жидкость, пар или поток плазмы. Звёздные стали личной гвардией Рикарда, гвардией, на которую опиралась его всевозрастающая власть и влияние. Теперь, когда Кинтию называли богиней, а Рикки Морьера – её верховным жрецом, это всё реже носило в себе снисходительный оттенок дружеской шутки. Силу Морьера и его влияние на Кинтию Астер понимали все, кто способен был хоть что-то понимать. Помимо всего прочего, Луна могла кормить все внеземные объекты Астрофлота, как минимум, в течение нескольких лет. Лунные рощи Кинтии и могущество Звёздных стали для Рикки Морьера той отмычкой, которая отперла человечеству будущего очередную, казавшуюся несокрушимой, дверь вверх, во Вселенную.