Текст книги "Солнечная сеть (СИ)"

Автор книги: Александр Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

​Ретроспектива-3. Карьера рядового сотрудника Астрофлота. До 277.03.22. Рикки Морьер

Он родился в сорок пятом году, за три дня до отправки первой пилотируемой звёздной экспедиции, направленной к Альфе и Проксиме Кентавра. Весь мир в те дни охватила настоящая космическая эйфория. Маленький Рикки, лежавший на материнской груди, вместе с миллионами своих сородичей честно таращил бессмысленные глазёнки в экран, на котором полыхало пламя реакторов разгонной тяги, впервые в истории уносивших ковчег с заветом человечества в новый отдалённый мир.

Отец Рикки, преуспевающий в своей области доктор технических наук Андрэ Морьер, отличался спокойным характером, но и его заразил всеобщий энтузиазм дальнего космоса. Детскими игрушками юного Рикки стали ракеты, космические шлемы и трёхмерные модели ландшафтов дальних планет. Мама Рикки, преподававшая в колледже курс мировой литературы, с ранних лет привила сыну любовь к чтению, умение ценить красоту земных пейзажей, классической музыки и старинных картин. Но отец Рикки становился всё более глух и нетерпим к этим занятиям. «Бабские разговорчики, – говорил он непочтительно, – да разве это дело для настоящего мужика?! Сейчас все усилия устремлены вверх! Если ты хочешь устроиться в жизни, Рикки, то запомни: космос, космос и только космос!» И Рикки запомнил. Он крутился на турниках, отжимался, бегал, занимался математикой и успешно скрывал от отца свои всевозрастающие знания в области мировой культуры.

В семилетнем возрасте, как того требовал закон, Рикки Морьер переступил порог школы-интерната. Мозаики на фасадах, изображавшие астролётчиков, ракеты и Сатурн, внушали ему с первых шагов мысль о правоте отца. Рикки быстро открыл для себя научную фантастику, занимался в кружке ракетомоделистов, до дыр зачитал подаренную ему дедом «Энциклопедию юного планетографа» и найденные в подвале два тома «Справочника астронавигатора». В девять лет он написал свою первую песню – о космосе. Песню хвалили преподаватели, даже пели её в интернатском клубе, а вот сверстники Рикки проявили внезапно холодное, непростительное равнодушие. «На голову чокнутый!» – судачили они о юном Морьере, собираясь мелкими стайками по уголкам интерната.

Тогда Рикки внезапно впервые заинтересовался вопросом: чем же, кроме космоса, живут окружающие его люди? Он учился с ними в одной школе, занимался по одним учебникам, ходил на одни и те же мероприятия, в одни и те же кружки – и не знал, не ведал, что отличается от них! Он был умён и вежлив; он стал расспрашивать. Результаты поразили его – оказалось, что на космосе и на связанном с космосом стиле жизни его сверстники уже давно и прочно поставили крест.

– Мне бы в начальники пробиться! – рассказывали одни мальчишки своему десятилетнему товарищу по играм и делам. – Только, главное, не в строительство, или там не в энергетику, у них обязанностей сильно много, заработаешься. А вот если согласование какое-нибудь, коммунальные службы, вторичная логистика – это да! Потребительская карточка сразу по второму разряду идёт, а годам к сорока можно и до третьего разряда дойти будет! Это знаешь что сразу? Личная авиетка положена! Ух, вот это будет да!

– Космос – это глупо, – подражая своим отцам, с серьёзным видом рассуждали другие. – Живёшь в алюминиевой коробке, дышишь дрянью, и волосы у тебя вылезают клочьями от радиации. Лучше сразу идти в науку. Делать ничего не надо, знай критикуй коллег да переписывай чужие работы, а место хорошее, и простые люди уважают. Сразу видно, что головой работаешь, а не руками! У нас в семье я буду четвёртым поколением учёных. Самое сейчас кормное место – это наука! Не пропадём.

– Нафига мне космос? Инвалидом возвращаться оттуда в сорок лет? – со стариковской серьёзностью рассуждали третьи. – Ладно бы наши родители, но ведь и воспитатели между собой говорят, что как же хорошо, что они сидят здесь, а не где-нибудь там на Марсе. Космос человеку не нужен, он убивает, и убивает беспощадно – не тем, так другим способом. Нет уж, я тоже хочу до старости дотянуть здоровым человеком, как мои родители и деды, а не развалиной, как прадеды и прабабки! Пусть тогда общество мне отдаст всё, что мне причитается; а то ведь и воспользоваться-то пенсионной карточкой не успею…

Четвёртые были самыми интересными. Они говорили вещи, совсем уж трудно вмещавшиеся в юную голову Рикки Морьера:

– Мы люди маленькие, нам подвигов не надо! Прожили денёк, и ладно. Живи, как живётся, а куда не просят, туда не лезь. На наш век хватит и начальников, и учёных, и врачей с воспитателями, а мы уж перекантуемся свою сотенку лет – живём да живём, хлеб свой жуём… Что нам в том космосе, мёдом намазано?!

Но ещё удивительнее были девочки. Самым странным свойством девочек было некое редкостное единодушие, стремительно нараставшее от года к году и объединявшее как мечтательных, склонных к романтике особ, так и весьма практичных с малолетства дамочек.

– Астролётчики – это хорошо! – говорили они. – Замуж за астролётчика выходишь, потом его карточка и пенсион – твои, а у тебя – полная свобода. Прилетел на Землю, застал с другим – так сам, родной, виноват, скучать заставляешь, а женщине нужна забота. С этим можно и в товарищеский суд пойти, если что, и в комитет по правам, если карточку свою у тебя отобрать задумает. А уж если он погибнет там – тогда вообще житуха, карточку-то оставляют членам семьи, да ещё пенсион вдвое вырастает. Главное – к себе его близко не подпускать; во-первых, привяжешься, а во-вторых, можно урода родить или вообще бесплодной остаться. Нет, мне все взрослые женщины говорили, что астролётчики сейчас нарасхват. Мне такая удача, пожалуй, и не светит! Хотя… Вот ты, Рикки, вроде собирался же в астролётчики? Пойдём, погуляем по парку сегодня вечером? Только не дотемна, а то я стесняюсь с мальчиками гулять!

Однажды разгневанный Рикки заявил в подобной компании:

– С эдакими вашими устремлениями коммунизма нам уж точно не видать!

Ответом был дружный общий хохот, сопровождавшийся весьма обидными для Рикки замечаниями:

– Это вот пусть горские аксакалы пусть друг друга уговаривают: «Коммунизм – пыздыр максымардыш пыж!», наше, так сказать, всеобщее благо. А нам вот, знаешь ли, коммунизм абсолютно не нужен. Коммунизм – это что такое? Работай на износ да работай, да ещё молчи в тряпочку, а в награду за все твои труды тиснут про тебя раз в пять лет листовку: передовик производства! Да ещё, смеху ради, потом кто-нибудь подотрётся этим твоим портретом в сортире, и на видное место бросит. Нет уж, коммунизм – это для ангелов, не для людей. Вот пусть ангелы и трудятся на это наше общее благо! Всё отдают, и всё бесплатно. А мы уж как-нибудь для себя поживём, понятненько?!

Рикки пробовал возражать, но был крепко и дружно побит соучениками. Это тоже было новым для него ощущением. Заодно его выставили виноватым в возникшей драке, обвинив перед воспитателями в некультурных и скверных действиях. Поэтому ночью Рикки приснился полк ангелов, которые огнём и мечом последовательно выжигали из интерната разную засевшую там скверну. Два противоречащих друг другу тезиса – «коммунизм есть общее благо» и «коммунизм не для людей» – пришли в его сознании в жестокий конфликт, выпутываться из которого Рикарду Морьеру суждено было ещё многие годы.

Он быстро приучил себя сторониться женщин – и всё-таки влюбился в четырнадцать лет, влюбился той безнадёжной подростковой страстью, когда все чувства и желания, даже гордость, растворяются в огне любовной тяги. Над ним смеялись, его подзуживали и шпыняли, иногда жестоко. Но он не отступал; и его неотступность впервые в жизни принесла свои плоды. Девушка, ставшая его первой избранницей, потянулась к нему в ответ всей силой своей юной натуры. Она была пухленькой и удивительно белокожей, с тонкими чёрными волосами, лившимися, точно водопад, по недлинной, но гибкой шее. Не смея позволить себе большего, она зарывалась пальцами и ладонями в шевелюру Рикки, слушала его дыхание, прижимая к себе его переполненную любовной страстью голову…

Теперь всполошились все: педагоги, родители девушки, старшие подруги. Ей объяснили, хотя это было и нелегко объяснить, какая же она безнадёжная дура, раз пытается влюбить в себя молодого человека, который ещё не проявил себя никак в социальном плане и, следовательно, не интересуется ничем, кроме секса. Острие обидных шуток и розыгрышей было перенесено с Рикки на неё. Наконец, не выдержав, она отправилась в другой интернат, оставив Рикки на прощание записку: «Я была тупой тварью. Мы не сможем никогда быть вместе. Желаю тебе великой судьбы, хоть я и не заслуживаю разделить её с тобой!». Морьер плакал, потом пытался драться, был снова обвинён в нарушении общественного порядка, отправлен на обязательные работы на всё лето и, в конце концов, смирился.

Он снова сосредоточился на звёздных исследованиях, на поступлении в Академию Астрофлота. Тогда в его жизни появилась вторая девушка, молчаливая, задумчивая и серьёзная, несколько склонная поплакать по любому поводу. Рикки, которого все считали невежественным технарём, на самом деле знал толк в искусстве – он писал стихи и песни, которые сам же пел, аккомпанируя себе на клавишном синтезаторе; он рисовал портреты акварелью и многоцветным художественным скетчером; он говорил и писал на трёх древних и шести живых языках, и делал он всё это очень и очень недурно. Его новая подруга любила проводить с ним время, расспрашивала его о дальнейших планах, говорила, что, если женщин начнут активнее пускать в Астрофлот, она мечтала бы стать врачом космической медицины. Они договорились держаться друг за друга. Но перед выпускным балом, в ответ на прямой вопрос Рикки, поедет ли она с ним (в Афинах, помимо Академии Астрофлота, открывались новые курсы медицины катастроф, со специализацией, в том числе, и по космическим проблемам), она вдруг заплакала и сказала:

– Мне ещё надо немного разобраться в себе, в своих планах. Не хочу оказаться для тебя бессмысленной помехой, как та твоя, предыдущая. Мне нужно хоть немного самостоятельности. Я приеду к тебе потом, когда обо всём договорюсь со своими близкими. А пока, на балу, давай не будем встречаться – я боюсь, что мама начнёт отговаривать меня вообще иметь с тобой дело, и выйдет скандал.

Рикки согласился и ушёл. Но позже, уже на балу, оказалось, что мама девушки не приехала, и он отправился-таки искать свою подругу. Он нашёл её лежащей на траве и обнажённой, в объятиях длинного прыщавого парня из баскетбольной команды интерната. Девушка целовала баскетболиста в губы и, давясь от хохота, пересказывала ему самые пикантные эпизоды сцены своего драматического прощания с Рикки. В следующий час вся человечность в душе Рикарда Морьера выгорела почти дотла, уничтоженная бушевавшим там адским пламенем. По счастью, от отца он унаследовал хладнокровие и спокойствие, не давшие ему принять ни одного из очевидных, но ошибочных решений. Земля предала его; теперь Рикарду оставался один-единственный путь – вверх, к звёздам!

Академия Астрофлота приняла его в свои стены без вопросов; астролётчики тогда всё ещё нужны были Земле, а фанатиков звёздных путей, подобных Рикарду, среди молодёжи в последние годы становилось всё меньше и меньше. Год поступления Морьера в Академию, как и год его рождения, ознаменовался новым грохотом фанфар и тихим гулом реакторов звёздной тяги; шесть тысяч смельчаков отправились в тридцатилетний рейс на огромном корабле к системе Летящей, или звезды Барнарда, чтобы, пользуясь опытом освоения Марса и юпитеранских лун, создать там первую колонию человечества вне Солнечной Системы. В отличие от старта экспедиции к Альфе Центавра, это событие уже не вызывало такого общественного ажиотажа. Многие, наоборот, открыто высказывали скептические мысли:

– Разве мало здесь необитаемых каменюк, чтобы искать точно такие же у соседней звёздочки, да притом ещё и тусклой, точно дохлый светляк?!

Рикки так не считал. Путь в космос казался ему единственным достойным выходом для человечества; Земля же ощущалась как подвал, как запертая тюрьма, калечащая судьбы и личности – поколение за поколением. Рикард Морьер мечтал открыть ворота этой тюрьмы, открыть для всех и каждого. Готовы ли были её узники вырваться на свободу, нужна ли им была эта свобода? Такого вопроса перед Рикардом Морьером не стояло. Свобода нужна всем. А кому она не нужна, тот забыл в своей жизни нечто очень важное – забыл стать человеком. Или, возможно, ангелом. Это было, в конечном итоге, уже совершенно неважно по сравнению с сиянием вечного света небес, таким близким и таким пугающим одновременно.

Он окончил факультет инженерно-космического строительства, самый трудный и самый непрестижный одновременно. Обучение заняло семь лет, и в последние четыре года отпуск Рикки Морьера почти целиком состоял из космической практики. В две смены, в адских условиях скученных, тесных орбитальных бытовок, лишённых даже элементарных удобств вроде душевых и симуляторов гравитации, курсанты и выпускники варили и клепали – метр за метром – модули мощных установок солнечной энергетики, простиравшие многокилометровые крылья приёмников излучения над пределами нижних орбит. Там, внизу, на Земле звучали торжественные рапорты о вводе в строй того или иного модуля, о досрочном старте работ по сборке новой станции. Звучали имена руководителей проекта, начальников и старших инженеров строительства, на них сыпались награды, поощрения, они стояли на трибунах и мелькали в сетевых сводках новостей… Строителей в лицо не знали; сварочные щитки и гермошлемы скрывали их лица, и воображение людей при мысли о космических монтажниках рисовало лишь коллективную безликую фигуру в дутом пустолазном скафандре, изогнувшуюся в невесомой пустоте над дугой коронного разряда.

Как-то раз Рикки Морьер во время короткого отпуска сказал отцу, показывая на плывущий в ночном небе модуль новой станции:

– Видишь? Сейчас я строю эту станцию, шестую, а после неё меня, скорее всего, переведут на номер восемь.

Отец Рикки, оторвавшись на минутку от сетевого научно-популярного журнала «Гиперон» (составлявшего, наряду с пиратскими романами, практически весь круг его чтения), немедленно закатил своему отпрыску хорошую интеллектуальную взбучку:

– Скажите пожалуйста – он строит! А кто ты такой? Конструктор? Руководитель строительства? Изобретатель? Нет уж, сынок, это не ты строишь – это мы строим! Мы все, человечество. Ты – сварщик, а не астролётчик. Твоя работа здесь – капля в море. Считай, что тебя нет! И запомни: никогда, никому, ни за что не говори о том, какую работу ты сделал! Людям это неважно. Если ты хоть чего-то стоишь, то люди сами оценят тебя!

Этими словами Морьер-старший хотел, скорее всего, направить сына к более славным деяниям, чем доселе, но в изломанной натуре Рикарда Морьера они засели, точно заноза. «Считай, что тебя нет!» И это отношение отца! Более того, ведь это отношение Земли ко всем рядовым астролётчикам. А что, если это единственный возможный путь существования? Раствориться в чужих потребностях, в чужой работе, в чужой славе, в конце концов? Ведь новое человечество должно быть ангелоподобным; ведь коммунизм – это не для людей, и звёзды тоже не для людей! Так почему бы не попробовать стать ангелами ещё при жизни?

На выпускном курсе погиб Ансельмо Сатти, товарищ и друг Морьера. Погиб случайно и глупо: сконденсировавшаяся в скафандре влага внезапно замёрзла и разорвала патрубок кислородного регенератора. Рикарду выпала печальная обязанность сопровождать тело погибшего товарища на родину, чтобы похоронить его по обычаю предков. Похорошшая церемония опечалила его: какие-то женщины, находившиеся с Ансельмо в неясных родственных отношениях, буквально подрались за право получать пенсион Ансельмо, попутно оскорбляя его родную мать прямо над могилой сына, а дядя Сатти выразил в надгробной речи глубокую печаль о том, что за каждого погибшего сотрудника Астрофлот не берёт на полное иждивение всех его родственников до единого. Эта поездка укрепила в молодом Морьере чувство глубочайшего презрения и отвращения ко всем представителям рода человеческого.

По окончании Академии Рикард получил распределение в систему Юпитера, где человечество уже почти полвека вело добычу углеводородов. Раньше ресурсы вывозили на Землю и частично на Марс, но последние экономические планы уже предусматривали строительство гигантских комбинатов химического синтеза прямо на юпитеранских спутниках. Снова сварка, грохот заклёпок, снова бессонные ночи, тесные каюты, неизбежная сыпь и опрелости, шуточки товарищей, годами не видевших женщин… Рикард Морьер стал начальником участка строительства, и в это самое время на Земле началась беспрецедентная кампания против станций солнечной энергетики. Потерявшиеся в атмосфере пучки радиоизлучений, с помощью которых энергия передавалась вниз, на планету, обвиняли теперь во всём, от снижения качества молочных продуктов до очередного обмеления и пересыхания Аральского моря. «Долой солнечную энергетику и энергосети! Даёшь компактные флюксотроны индивидуального пользования!» – вещали активисты. Под давлением общественности станции, которые до кровавых мозолей строил курсант Морьер, решено было закрыть и демонтировать. За демонтаж брались какие-то мутные «агентства» (Рикки о таком и не слыхивал раньше!) с ничего не говорящими названиями – «Гамма-К», «Модуль-Ф», «Квант-С»… Наконец, под гром фанфар (опять фанфары!) и под аплодисменты миллионов людей, озабоченных экологическим состоянием Земли, шесть огромных станций солнечной энергетики были превращены в пар чудовищными взрывами водородных бомб; разборку их признали нерентабельной, а содержание в законсервированном виде – слишком дорогостоящим. Четыре из этих станций построены были руками Рикарда Морьера… А теперь с него требовали, точно так же, как тогда, чтобы он постарался, напрягся, напряг своих парней, но обязательно успел к сроку сдачи, строя комплексы химического синтеза на Юпитере – ведь у кого-то там, на Земле, от успешной сдачи объектов в срок зависели новые награды, новые приглашения на руководящие должности, новые разряды на потребительских карточках за успешный досрочный пуск…

– Нельзя так жить! – сурово сказал Рикки своим коллегам. И коллеги, все до единого, впервые в жизни Рикарда Морьера безоговорочно и молча согласились с ним.

Коммунизм – не для людей, для ангелов. И астролётчикам Рикки Морьера предстояло стать ангелами. Но люди не должны были слишком уж радоваться этому событию. «Всякий ангел был для нас ужасен», – писал в сумраке времён поэт Рильке, которого Морьер любил почитывать перед сном в переполненном кубрике. Теперь Земле предстояло испытать этот очистительный ужас. Рикард Морьер теперь знал точно, что настоящие ангелы не верят, не забывают и никогда не прощают падшим их низменной природы. Тёмная сторона его натуры в эти дни окончательно взяла в нём верх.

Когда он бывал на Земле, молодые женщины часто заговаривали с ним, сразу деловито оценивая перспективы и выгоды от возможного замужества. Он научился обманывать их – без жалости, без сострадания к разбитому девичьему сердцу, – беря от них то, что нужно было его телу, и давая взамен точно то же природное удовлетворение склонности, не более. Над ним смеялись, называли роботом и андроидом, погрязшим в работе, как и все рядовые астролётчики; Морьер не отвечал больше на обиды ничем, кроме холодного презрения. Он научился красть – сперва у загадочных агентств и фондов, у всех этих «Квантов» и «Сигм», затем напрямую у промышленности. Изъятое в этих операциях он направлял на поддержку проектов, увеличивающих автономность, живучесть, независимость объектов и сотрудников Астрофлота, работающих вне Земли. Это не осталось незамеченным. Его зауважали, и уже к тридцати годам Морьер стал человеком, к которому прислушивались и сотрудники Астрофлота, и некоторые земляне.

Его по-прежнему называли грубым, невежественным технарём, а он своим влиянием реформировал Академию Астрофлота, превратив её в классическое учебное заведение, не уступавшее по качеству образования старейшим университетам Северной Америки. Ему говорили, что он – робот, чуждый человеческих чувств, а он восемь дней просидел, замерзая, в ледяном завале под поверхностью Европы; он спасал прогулочный челнок с экскурсантами, провалившийся в метановый океан. Сверстники, с которыми ему доводилось встречаться, тыкали ему в нос отсутствием дипломов, грамот, званий, надбавок на потребительской карте, – как будто это всё представляло для него какую-то ценность, – а он сумел убедить физиков и технологов, что пора начинать строить полигон для испытания нового космодвигателя, работающего на волне сжатия пространства. И, вслед за товарищами-астролётчиками, его наконец-то заметила Земля! Однажды Рикарда Морьера вызвали в Совет планеты, где постоянный и почётный член Совета, председатель Комиссии по космическим исследованиям, директор сразу шести институтов и трёх конструкторских бюро, работавших на космос, внезапно и грубо сказал ему в своём рабочем кабинете:

– Зарываетесь вы там, товарищи! Нескромно всё это. Вы – простые работяги, на таких, как вы, вся система держится. К чему вам эти физики-мизики, учения-мучения все эти? Койка есть, пайка есть – с вас и достаточно… Вот что: мы тут приняли решение – Астрофлот радикально сокращать! У нас появляются кое-какие другие сферы интересов… А тебе, Морьер, я от имени Совета даю такое распоряжение: воспользуйся-ка ты своим влиянием, да убери этот дурацкий культ героев-астролётчиков куда подальше с глаз долой. Нам он сейчас не нужен! Другие времена идут, другие песни петь будем. Космос – это не для людей.

– А для кого же? Для ангелов? – иронически спросил Рикард Морьер.

Директор и депутат иронии либо не понял, либо не оценил.

– Ну, нет, ангелы нам сейчас тоже без надобности. Построили, обеспечили, померли – мир, как говорится, их праху! А вот мы, живые, сейчас попробуем всем этим как следует, с толком, попользоваться. Но тут нам нужно, знаешь, побольше трагизма и пафоса: ах, космос, там все погибают, ох, космос калечит судьбы… Вот ты парень с головой, ты влияние имеешь – такой, как ты, нам и нужен. Организуй-ка движение астролётчиков против Астрофлота! И побольше развенчаний, побольше грязи! Знаешь, чтобы про прыщи, про лучевую болезнь, про гнойные язвы, да пофизиологичнее чтобы… Что баб нет. Что слепнут на работе. Парад калек устроить хорошо было бы тоже. Мысль ясна? Действуй! А не справишься – мы тебя самого – оп-па! – Директор и депутат показал на пальцах, как вынимают из волос гниду и давят её. – Нам наперекор ходить – и мечтать даже не смей! Думаешь, никто не заметил эти твои штучки со снабжением? Кругом, и вперёд, и ать-два!

Позже Рикки Морьер не раз вспоминал эту сцену, ставшую для него актом официального объявления войны между Астрофлотом и Землёй, переданного от имени и по поручению Совета планеты ему, Рикарду Морьеру.

А потом в Солнечной Системе появилась Кинтия Астер.