Текст книги "Солнечная сеть (СИ)"

Автор книги: Александр Харченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

​Ретроспектива-2. Возвращение на родину. Солнечная Система. 277.02.12. Кинтия Астер

Она приходила в себя медленно, точно нехотя; долгие грёзы звёздного полёта с трудом отпускали сознание и тело, сжатое в вихреобразную воронку раскалённых искр. Сон уходил по мере того, как медленно гасла и разливалась волна торможения впереди, открывая взору сияние яркой звёздочки в нескольких сотнях астрономических единиц по курсу – родного Солнца человечества. Когда Кинтия закончила торможение, то ближайшей от неё планетой оказался Уран, окружённый системой естественных спутников; далее лежали Юпитер, Земля, Венера, а вдали, за Солнцем – Марс и Сатурн. Нептун, ощущавшийся как тёмное и холодное тело, почти чужеродное в системе Солнца, находился где-то далеко, на периферии, как и подобало самой дальней от Солнца планете. Кинтия поискала заодно и Меркурий, кое-как нашла его отблеск в колючем, горячем веере солнечной короны. Сомнений не было: Кинтия Астер возвращалась на родину своего отца!

В библиотеке дядюшки Кита были, разумеется, собраны самые подробные сведения о жизни земного человечества в последние десятки и сотни лет перед исчезновением Джорджа. Широкомасштабные общественные преобразования, начавшиеся с победы над религиозными фундаменталистами и консерваторами в большинстве стран мира, а затем и разразившийся энергетический кризис в очередной раз серьёзно подтолкнули научно-технический прогресс вперёд. На орбите Земли, а затем и на Луне, началась добыча дейтерия, трития, лёгкого гелия-3, а затем и получаемого искусственно лития-6. Эти материалы служили топливом для первых термоядерных энергоустановок – промышленных стеллараторов, затем для изобретённых впоследствии флюксотронов и громоздких твердотопливных кроссфузоров. Эти неуклюжие установки дали толчок развитию космических двигателей, позволивших в сжатые сроки достигать дальних планет. Объединённые усилия человечества Земли в космосе обеспечили строительство заводов, фабрик, энергетических комплексов; началось промышленное освоение Марса, а затем и Юпитера, атмосфера и спутники которого содержали неисчерпаемые запасы углеводородов для промышленного синтеза. Возникали новые открытия, появилась управляемая хромодинамика элементарных частиц, давшая миру новый тип сверхскоростных вычислительных элементов огромной ёмкости, а также новые материалы из вырожденных ядерных плёнок: мезорий, хромодин, нейтрофлекс… Человечество, опасаясь перегрева атмосферы из-за нового взлёта энергопотребления, начало выбрасывать во внеземную среду все основные виды производств, и прежде всего – тяжёлую промышленность, металлургию, промышленную химию. Развитие космической программы, тормозившееся дотоле больше двух столетий войнами, социальными кризисами и экономической неустроенностью, во времена молодости Джорджа Астера только-только начинало набирать настоящий темп.

Поэтому Кинтию Астер в первую очередь поразила удивительная, пустынная тишина, встречавшая её на окраинах Солнечной Системы. Во всей группе планет Урана Кинтия насчитала не более пяти источников радиосигналов; как минимум три из этих источников работали в автоматическом режиме, передавая одинаковый короткий набор повторявшихся раз за разом кодовых импульсов. Спутники комплекса «Край», располагавшегося в четырёх астрономических единицах впереди Урана на его орбите, молчали все до единого. Молчала, кажется, и система Сатурна. Передач с Юпитера, впрочем, было довольно много, а вот Марс и Венера, наоборот, выглядели в радиодиапазоне почти безжизненными. Только земной эфир струился всей мощью радиочастотного спектра, заставляя Землю в глазах Кинтии, – точнее, в тех тонких и чувствительных органах, которые заменяли ей глаза в космическом полёте, – сиять и переливаться всеми цветами радуги, в том числе и такими, для которых ни в одном человеческом языке нет названия.

Она избрала Уран; ей хотелось лететь сразу к Земле, но контраст между виденным в фильмах и тем, что довелось увидеть ей самой, поразил её воображение. Нет, это не походило на катастрофу – ничто не рушилось, не горело; мир стоял, и вселенная не подвигалась, просто вся Солнечная Система – её дом! – была неожиданно, необычно пуста…

Кинтии не стоило трудов перехватить и расшифровать сигналы, которыми обменивались станции в системе Урана. Она развернулась и направилась к планетарному гиганту, слушая по пути всё, что удавалось уловить и расслышать.

– Огромное плазменное образование, в диаметре намного больше Урана. Даже, пожалуй, больше Юпитера. В сечении, по самым грубым подсчётам, сто семьдесят тысяч километров. Движется в пространстве со скоростью до четверти световой. И, судя по всему, именно эта штука сгенерировала уловленную нами волну сжатия. Должно быть, она путешествует между звёзд.

– Так она живая?!

– Ну у вас и фантазии! Уж скорее, это звёздная машина инопланетян. На живое существо эта штука непохожа – её существование противоречит правилам термодинамики. Разве что она живёт на субэлементарном, хромодинамическом уровне, а я не могу вообразить себе энергетику, которая приводит к эволюции жизни в столь богатых случайностями и столь короткоживущих системах. Должно быть, это зонд – для корабля у объекта слишком мала масса, всего семьсот или восемьсот тонн. Будем отправлять срочный отчёт на Землю?

– Нет смысла; объект достигнет нас примерно с той же скоростью, с которой наш сигнал дойдёт до Земли, а после контакта с объектом мы либо погибнем, либо узнаем много новенького, что позволит нам не выглядеть отправителями панического сообщения. Отправим краткий рапорт об объекте, потом я объявлю «аллярм», а вы, Юсуф, берите рабочий планетолёт и стартуйте навстречу объекту. Я буду дольше переодеваться, чем вы лететь. К тому же, я вижу, вам не терпится. И, ради Аллаха, не лезьте в центр этой сверкающей массы – мне пока что нужен приборист, а не труп! Здесь и так до горести мало людей, здесь, в месте, где происходят исторические события…

От атмосферной станции на орбите газового гиганта отделилась крошечная светящаяся точка и поползла наискось, с черепашьей скоростью отдаляясь от растущего в поле зрения Кинтии диска Урана. Станция взорвалась каскадами сигналов. Отвечая ей, зажглись огни и радиомаяки на нескольких искусственных спутниках планеты. Маленькая точка – кораблик, едва заметный на фоне звёзд, – набирала ход. С борта кораблика на Кинтию навёлся тонкий радиолуч, посылающий простые сигналы – точки, тире, снова точки, – на самых различных частотах.

Кинтия подстроилась на тот канал связи, по которому голос со станции продолжал обмениваться соображениями о происходящем с пилотом кораблика. Пилота, по всей видимости, звали Юсуфом.

– Здравствуйте, – сказала Кинтия. – Только, пожалуйста, не надо ломать голову, как бы вам передать мне теорему Пифагора или пару слов на линкосе. Я понимаю и нормальную человеческую речь. Дело в том, что я дочь Джорджа Астера – астролётчика, пропавшего здесь, в районе Урана, примерно двадцать с небольшим лет назад. Я, конечно, никогда не была раньше в Солнечной Системе, но я надеюсь, что у меня не возникнет сложностей, если я попробую доказать, что я разумное существо.

Планетолётчик Юсуф примолк в эфире – видимо, от онемения. Зато обитатель станции, помолчав минуту, внезапно громко расхохотался.

– К космическим неожиданностям такого рода, – сказал он наконец, – мы были не вполне готовы. Но звучит неплохо. Я знал Джорджа, он работал на группе станций «Край», когда я был ещё практикантом. Этот парень, оказывается, был настоящим ковбоем! Не только выжил, но и воспитал дочь… Прекрасно! Итак, добро пожаловать домой, товарищ Астер-младшая! Как старший из двух обитателей системы Урана, я приветствую вас от имени человечества Земли. Вам навстречу летит пилот первого класса, старший инженер-метролог системы Урана Юсуф Куруш. А я – Наум Фейнман, тому физику Фейнману ни разу не родственник, и даже, представьте, не однофамилец. Профессор без кафедры, руководитель без института, физик атмосферы и по совместительству начальник последней пилотируемой станции на Уране, которую тоже, разумеется, скоро прикроют. Ждём вас в гости, как только вы погасите скорость. А эта штуковина из плазмы, на которой вы летите – это, должно быть, ваш космический корабль?

– Нет, – призналась Кинтия, – это я сама. Моя мама – инопланетянка. Точнее, обитательница других миров – едва ли её можно отнести к планетарным видам!

Юсуф Куруш пробормотал в микрофон что-то неразборчивое.

– Что, что? – переспросил «профессор без кафедры».

– Я говорю – жаль, что наша гостья не сможет посетить нас на станции.

– А мне вот ни чуточки не жаль! У нас не прибрано, в кофейнике я вчера нашёл плесень, а про твой вчерашний свитер я обещал молчать вечно, поэтому не буду осквернять его описаниями эфир…

– Я всё прибрал, – ответил Юсуф. – Но, в любом случае, разговаривать по радио не так удобно, как лично.

– Не беспокойтесь об этом, – заметила Кинтия, – я вполне умею принимать человеческий облик. И не надо пугать меня грязными свитерами и заплесневелыми кофейниками. У меня есть родной брат, я привыкла и не к такому.

– Это убеждает, – сказал Фейнман.

– Принимать… человеческий облик? – Юсуф Куруш казался поражённым. – Я не ослышался?!

– А что вас так удивляет, инженер? – Руководитель станции явно усмехнулся, произнося это. – Мы с вами сами не раз говорили, что в наших условиях подобное инженерное решение может оказаться единственным, что приведёт человека к звёздам без существенных гуманитарных потерь. Кто-то другой, как выяснилось, уже успешно реализовал его; значит, наше дело – научиться, адаптировать, усовершенствовать, а затем пойти ещё дальше, на следующие шаги…

– По крайней мере, теперь мы знаем, что мы на верном пути, – согласился Юсуф.

– Если бы нам ещё удалось кого-нибудь в этом убедить… – проворчал Фейнман. – В любом случае, добро пожаловать на станцию. А кофейник я вымыл, и термосы для чая сейчас тоже помою. Вы пьёте чай, товарищ Астер?

– Я его никогда не пробовала, я только слышала об этом напитке и видела в кинофильмах, как настоящие земные люди пьют чай. Но вообще, я пью любые жидкости на основе воды и вполне различаю их на вкус. Поэтому я с удовольствием попробую чаю, конечно же. Правда, я должна предупредить вас, что совершенно не умею правильно вести себя за столом.

– Юсуф тоже не умеет, – сказал профессор Фейнман. – Вот что: возвращайтесь-ка на базу, Юсуф. И сопроводите нашу гостью по станции. А я оформлю отчёт и снижу уровень тревоги, чтобы там не волновались лишнего. Писать на Землю я пока что ничего не буду – они там скажут: совсем рехнулся, старый хрен! А вот в отчёты эту ситуацию внести надо.

На базе было сыро. В маленькой душевой, примыкавшей к шлюзовой камере главного входа, от стен отслаивалась бесформенными пузырями тухлая, пропахшая ржавчиной и машинным маслом вода. Кинтия распаковала единственный доступный ей «выходной наряд», состоявший из найденной в закромах «Кристофера Эккерта» серебристой упаковочной ленты, завязывавшейся вокруг тела наподобие сари. Достала заодно и остальной свой нехитрый багаж: огромного чёрного пса Дика и несколько хромодиновых лент, на которых записана была вся сколь-нибудь важная информация о Крае. Юсуф Куруш дожидался Кинтию у выхода из душевой. У него были оливковые большие глаза, оливковая смуглая кожа, и пахло от него тоже почему-то оливками. Это был приятный запах, гораздо более приятный, чем технологические ароматы душевой. Кинтия поймала себя на том, что принюхиваться к мужчине неприлично, и позволила Юсуфу взять себя за руку, стараясь не шевелить носом лишний раз.

– Как вас зовут, дочь Джорджа Астера? – спросил Юсуф Куруш.

– Кинтия. Хотя брат и дядюшка Кит называют меня Кеи, это моё домашнее имя. Если хотите, называйте меня Кеи, товарищ Куруш. Главное – не говорите «Синди», дядюшка Кит очень переживает, что меня рано или поздно начнут так звать. Он – принципиальный противник английского произношения!

– Дядюшка Кит – кто это? Ваш родственник по материнской линии?

– Скорее уж, по отцовской, – смеясь, сказала Кинтия. – Это бывший искусственный интеллект отцовского корабля, «Кристофера Эккерта». Он вырастил нас, да и сам, если так можно выразиться, немного вырос. Сейчас он манерами, пожалуй, чем-то несколько напоминает вашего шефа.

– Надо непременно обрадовать патрона, – согласился Юсуф, – тем фактом, что манерами он становится похож на ненормально развившийся электронный мозг. Это должно его мотивировать двигаться и дальше в выбранном направлении.

– А в каком? – полюбопытствовала Кинтия.

– Видите ли, Фейнман вбил себе в голову, что современные компьютерные системы позволяют использовать различные компоненты вычислительных схем для сохранения каждой индивидуальной личности. Не встроить в компьютер сознание напрямую, а как бы запустить на нём виртуальную машину, имитатор тела, взаимодействующий с любыми формами и инструментами. Это у него, если угодно, идефикс: сделать человека бессмертным. На первый взгляд, задачка вполне практическая, если, например, принять во внимание, что отправленная к Летящей звёздная экспедиция достигла цели только через двадцать семь лет. Но вот вопросы теории… Он обошёл один за другим все известные парадоксы, связанные с копированием личности на внешний носитель, и вот именно за это его невзлюбили. Бессмертные копии людей, а ещё лучше – их навыков, умений и памяти, – оказались человечеству нужны, а вот бессмертные люди – нет, не нужны совершенно. Так и сказали: знаете, профессор, вы занимаетесь идеализмом и фэнтези, а люди должны умирать. Так что патрона вытеснили из института, отобрали кафедру, а под конец загнали сюда, на Уран, где как раз необходима была экспериментальная обкатка таких вот хромосхем с отнятыми у живых людей трудовыми навыками… Это позволило Астрофлоту освободить систему Урана от человеческого присутствия почти полностью. Вот профессор и сидит тут, как сыч в дупле, начиная постепенно ненавидеть весь мир и мечтая самому упаковаться напоследок в бронированную солонку на гравитационной тяге. Хотя своих попыток осчастливить человечество бессмертием профессор, разумеется, отнюдь не оставил. Так и сидим тут с ним!

– А вы тут что делаете? – спросила Кинтия.

– Как это – «что»?! Ему помогаю, разумеется. Такие сумрачные умы, как он, просто нуждаются в состоящем подле них тёмном лейтенанте, способном терпеть все их дьявольские капризы. Впрочем, у меня тоже есть свой адский секрет. Фейнман считает меня своим доктором Ватсоном, а на самом деле я его Арчи Гудвин… Идёмте пить чай!

Чай оказался весьма интересным напитком, не оказавшим, впрочем, на Кинтию никакого физиологического воздействия. Зато за чаем выяснилось немало любопытных фактов. Так, Кинтия узнала, что провела в космическом путешествии примерно семь лет по независимым земным часам. В свою очередь, Фейнман узнал, что Кинтия может копировать на себя почти любые инструменты, которыми ей доводится пользоваться, если только эти инструменты имеют хоть какое-то отношение к троичной логике и электронике, а Юсуф Куруш выяснил, что Дик – не столько собака, сколько робот, и в качестве питания удовлетворится индукционным ковриком, на котором в обычное время подзаряжаются роботизированные пылесосы. Кинтия рассказывала про Джорджа Астера и про Маму, про дядюшку Кита, про брата и младшую сестру, про свою жизнь на планете Край и про удивительные свойства своей гибридной биологии. Фейнман и Юсуф качали головами, удивлялись, спорили; Кинтию поразило, что они испытывали не столько удивление перед открывшимися фактами, сколько чисто профессиональный восторг. «Вот это – нормальный подход нормальной цивилизации к решению космических проблем в нормальном объёме и с нормальной относительной скоростью!» – так резюмировал Фейнман своё мнение о возможностях Кинтии и её брата. Конечно же, дочь Джорджа Астера не могла не пообещать самую серьёзную и значимую помощь во всех исследованиях, которые только можно было предпринять, чтобы разделить её неоспоримое могущество со всем человечеством Земли.

После чаю она отправилась переодеться; в гардеробной на станции хранился запас свитеров, плавок, мягких эластичных брюк и туфель, похожих на гимнастические. Высокий рост и относительно большой размер стопы, в сочетании с эластичностью одежды, позволили Кинтии подобрать хорошо сидевшую на ней униформу из чисто «мужских» арсеналов станции, так что некоторое недовольство мог вызвать разве что свитер, слишком широкий в плечах. Покрутившись как следует перед зеркалом, Кинтия тихо вернулась в гостиную станции (астролётчики вовсе не считали себя наследниками морской романтики, и оттого старательно избегали в быту словечек вроде «кают-компания»), где, к своему удивлению, застала обрывок разговора, явно не предназначенного для её ушей.

– И даже не думай, – сварливо говорил Фейнман. – Во-первых, ты знаешь её всего два часа. Во-вторых, это первая женщина, которую ты видишь за два года. А в-третьих, не забывай, что она не человек. Поэтому придержи, пожалуйста, при себе все свои охальные мысли до единой!

– Какие это вы у меня усмотрели охальные мысли, Фейнман? – возразил руководителю станции голос Юсуфа Куруша. – Я просто собираюсь проводить её до Земли. Она же не знает всех наших нынешних реалий! Что она сделает, куда попадёт, если её оставить один на один с тем, что там сейчас творится?!

– Во-первых, эта девочка запросто может оказаться поумнее тебя…

– Это вряд ли, профессор. Даже вы не умнее меня, хотя и думаете себе, что хитрее всех зверей полевых, а также вещественных, репагулярных и хромодинамических. Мой ум особого типа; чтобы обрести такой же, надо немало времени провести на ржавом корыте в атмосфере Урана, день за днём наблюдая вашу социальную деградацию и сопоставляя это прискорбное событие с явной деградацией всего остального человечества. В этом качестве я смогу оказаться ей полезен – хотя бы чтобы помочь избежать явных потрясений от встречи с некоторыми нашими нынешними реалиями, вроде гонки за аугментациями или кабинетов для самоубийства. Поэтому я собираюсь сопровождать её до Земли, а по возможности, и на Земле, пока она не обзаведётся по-настоящему умными и хорошими знакомыми – ну, или уж там какими захочет… А инопланетянка она там или нет – для меня значения не имеет. Вы же не подозреваете, надеюсь, что она шпионка, присланная к нам неведомой сверхцивилизацией с целью захвата и переваривания Земли живьём?!

– На месте любой вменяемой сверхцивилизации, – сварливо сказал Наум Фейнман, – я бы нашу нынешнюю Землю переваривать не стал. Так, пожевал, попробовал на вкус – и выплюнь ты потом эту каку, сделай одолжение! Но и в бодренький инозвёздный контакт по описанному тобой с её слов сценарию я тоже, знаешь ли, верю с трудом. А впрочем, здесь ещё разбираться и разбираться! Хорошо, ты получишь отпуск – но помни, что я давал его тебе не для того, чтобы ты поехал лезть к ней под юбку. Будь аккуратным и вежливым, мы имеем дело с актом, значение которого неисчерпаемо для всей цивилизации. Шутка ли – первая встреча с неземным разумом и неземной технологией, да ещё в такой форме! Давай, езжай, вези её на Землю…

Решив, что подслушивать неприлично, Кинтия поправила свитер и вошла в гостиную.

– Вот что, – довольно официально заговорил с ней Фейнман, – я думаю, ваше появление сейчас для многих на Земле окажется неожиданностью. Ничего плохого я в этом не вижу, но опасаюсь, что у вас есть некоторые особые представления о том, как может протекать ваш контакт с народом вашего отца, и у меня есть основания считать, что эти представления могут быть подорваны. С момента исчезновения Джорджа Астера прошла четверть века, и многие тенденции, которые он застал только в зачаточном состоянии, сейчас развились в обществе Земли в полной мере. В том числе, не скрою, и тенденции негативные… Поэтому я рекомендую вам отправиться на Землю через промежуточную станцию на Ганимеде, в системе Юпитера, с рейсовым кораблём, который прибудет сюда примерно через месяц. Время ожидания вы можете посвятить изучению новостей Солнечной Системы – они у нас довольно свежие. Тогда вас не будет шокировать кое-что из того, с чем наверняка придётся столкнуться.

– И, если вы примете этот план, – добавил Юсуф Куруш, – я предложу себя вам в сопровождающие. Из-за напряжённого графика работы здесь, в системе Урана, к тому же осложнённого необходимостью круглые сутки приглядывать за опасным маньяком, я не был в отпуске уже почти три года, а это чревато проблемами с руководством медслужбы Астрофлота. Так что, если вы не сочтёте через пару недель, что моё общество вас тяготит, я отправился бы с вами на эту прогулку к Земле.

– С радостью приму ваше приглашение, – ответила Кинтия.

Время до прибытия рейсового корабля она и в самом деле посвятила изучению новостей о Земле. Новости выглядели странно. Космические программы человечества, обещавшие во времена Джорджа Астера такие радужные перспективы, сворачивались одна за другой; это сопровождалось таинственными и удивительно неконкретными намёками на какие-то миллионы жертв, напрасно принесённых на путях освоения межпланетного пространства. Многие объекты внеземной инфраструктуры, плоды работы миллионов людей и вдохновения сотен специалистов, под предлогом их опасности для человечества уничтожались мощнейшими водородными взрывами или просто выводились из строя так, что становились непригодными для жизни и даже для восстановления. Эти акты бессмысленного, с точки зрения Кинтии, вандализма сопровождались победными реляциями, содержательность которых сильно уступала обилию лозунгов. Говорилось о защите экологии, о гуманистических ценностях, упоминалось с постоянством, что Земля сама по себе космический объект, нуждающийся в заботе и любви со стороны её детей – современного земного человечества. Конкретных данных в таких статьях и репортажах не приводилось; зато каждая рутинная авария на производстве, каждое неприятное происшествие, какие десятками возникают с неизбежностью в любом организованном деле, подавались с целым потоком явно избыточных фактов и цифр, превращающих всякий заурядный случай в катастрофу поистине планетарного масштаба.

Странными выглядели не только дела космические, но и вообще репортажи, посвящённые научному миру. Вместе с новостями о повседневных открытиях и буднях исследователей, не вызывавшими, судя по всему, повышенного интереса, в самых авторитетных источниках проскальзывали регулярно публикации на темы, вызывавшие у Кинтии сомнения в научной добросовестности, а то и во вменяемости опубликовавших эти сообщения авторов. Писали о тайнах древних цивилизаций, о таинственных энергиях, пронизывающих мир; люди, далёкие от науки, пророчествовали, давая подробные отчёты о своих встречах с могущественными инопланетными силами, следившими издалека за жизнью Земли и даже управлявшими ей. Кинтия вполне могла бы в это всё поверить, но способ изложения материала, многословие и путаность формулировок, сопровождающиеся призывами-заклинаниями, что «нужно просто верить в хорошее, и всё хорошее сбудется», пугали её неопределённостью доказательств. Кинтия хорошо знала, что в прошлом в земной науке такие методы не только не были приняты, но и активно осуждались. Философы, экономисты, писатели, выступавшие вслед за учёными, обвиняли всех землян без разбору в слепом следовании ложным идеалам научно-технического прогресса, в пренебрежении великими силами природы и человеческой морали, способными управлять миром к добру. Отчего-то пропагандировался и широко внедрялся древнегреческий язык, естественно, вобравший в себя много новых функций и слов, но оттого не ставший ни на каплю удобнее. Писателей, способных сочинять оды и поэмы гекзаметром, превозносили; о философе, ухитрившемся на целый трактат о проблемах интерпретации долга не употребить в этом рафинированном древнегреческом наречии ни одного неологизма, одобрительно отзывались как о «наследнике сверхаттической мудрости»… Слово «инженер» стало в обществе настоящей насмешкой, синонимом неудачи в жизни; Кинтия долго не могла в это поверить, пока Юсуф Куруш не подтвердил ей в разговоре этот странный факт.

Очень много разговоров ходило об аугментациях, то есть об искусственном развитии возможностей человеческого тела за счёт подсаженных в него модулей различной структуры – механических, биомеханических, квазибиологических, чисто биологических и даже оптронных. Аугментаты, как называли людей, перенесших такие операции, могли делать некоторые вещи, недоступные обычным людям: от невероятных прыжков в длину и высоту до прямого управления машинами, от погружений без приборов в океанские впадины до анализа тончайших оттенков запаха всего по нескольким молекулам. Закон Земли запрещал в течение долгого времени аугментацию во всех случаях, кроме компенсации инвалидности; однако технологии совершенствовались, методов аугментации становилось всё больше, и запретная техника начала набирать популярность в обществе, особенно у подростков и молодых людей, готовых на многое, чтобы только стать аугментатами и получить хоть какие-нибудь необычные возможности. К сожалению, за аугментированным организмом требовался специальный уход, и дорога в космос для аугментатов была пока что закрыта, если не считать туристических прогулок по Луне или в невесомости ближних орбит. Но на Земле для аугментированных было настоящее раздолье; про них пели песни и снимали фильмы, а недавно Совет по медицине принял под давлением общественного мнения решение, разрешающее аугментацию здоровых организмов «для осуществления профессиональной деятельности в особых условиях». Аугментатам полагалась социальная карточка – удостоверение, дающее право распоряжаться общественными благами, – несколько более высокого класса, чем астролётчикам и представителям других опасных профессий, и почти в полтора раза расширяющая спектр их потребительских возможностей в сравнении с рядовыми гражданами Земли.

А что рядовые граждане? В таких условиях они чувствовали в себе всё большее сомнение, особенно те, кто успел растратить и отдать большую часть своей жизни ещё до наступления эпохи перемен. Инженеры, космические строители, работники опасных производств, труженики заводов и фабрик, машинисты и операторы, они не попадали ни в список аугментируемых, ни в новые планы по преобразованию Земли. Их работа объявлялась вредной, жертвы – напрасными, руководство – некомпетентным; от них требовали признать и исправить свои ошибки там, где они вообще не видели никаких ошибок. Над ними смеялись, их выставляли ретроградами, закоснелыми консерваторами, глупцами, бездушными машинами, солдатами некоей чуждой армии, пришедшей разорять и грабить мир, нуждавшийся в отдохновении. Это не могло не сказаться наихудшим образом на психологическом климате в обществе. В знак протеста многие тысячи людей сводили счёты с жизнью самыми странными способами; в ответ, словно по команде, общество предоставило всем желающим целые центры обслуживания для желающих расстаться с жизнью, с молодыми образованными психологами-утешителями, помогающими без колебаний принять роковое решение, и специально оборудованными газовыми камерами, где люди легко и спокойно уходили в небытие на глазах у пришедших посмотреть на это родственников и свидетелей, задохнувшись без боли и мучений в атмосфере из чистого азота. Этот вид смерти был обратимым в течение целых двадцати минут, но только считанные единицы решались в последнее мгновение изменить свой выбор и вернуться в жизнь. Репутация человека, пытавшегося или хотя бы пообещавшего воспользоваться азотной камерой, но не выполнившего этот замысел, в земном обществе считалась непоправимо испорченной.

И вместе с тем, на Земле продолжалось какое-то развитие. Создавались новые технологии, делались открытия; писатели создавали книги, музыканты писали песни и симфонии. Где-то строились новые подводные рудники (для работы аугментированных специалистов!), где-то испытывали новый космодвигатель, по слухам, безопаснее предыдущих, и лидеры человечества каждый день рапортовали о взятии новых рубежей, преодолении новых границ, о достижении новых, немыслимых ранее высот.…

В смятении Кинтия Астер дождалась корабля, который пришёл на станцию с грузом припасов и оборудования, а её и Юсуфа Куруша – забрал на Юпитер. Экипаж корабля, трое молодых пилотов, отнеслись к истории Кинтии с большим интересом и даже с энтузиазмом.

– На Земле об этом уже что-то знают, – заметил один из пилотов. – Но всё это, естественно, давно потонуло в ворохе брехни о контактах со сверхразумными инопланетянами. Ну что ж, раз там, на дне, они не хотят знать правду, то её будем знать, по крайней мере, мы…

– Кто – мы? – спросила Кинтия с нескрываемым интересом.

– Мы, звёздные жители. Авангард человечества на его единственно возможном пути. На пути вперёд и вверх, в космические дали! И вы, Кинтия Астер, теперь станете нашей новой путеводной звездой, нашей богиней; мы, астролётчики, даём вам на этот счёт своё слово!