Текст книги "Метод Пигмалиона"

Автор книги: Александр Косачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– У меня есть книга для тебя, – сказал тренер в конце тренировки. – Я думаю, она тебе поможет понять многие вещи.

– Правда? Что за книга? – заинтересовался я.

– После тренировки у тебя есть время? Не занят?

– Да нет, конечно, нет, не занят.

– Тогда после тренировки дойдем до меня, я тебе ее подарю. Я тут близко живу. Мне она уже без нужды, а тебе вполне может пригодиться.

– Хорошо, – восторженно произнес я.

Как и оговаривалось ранее, после тренировки мы пошли с тренером к нему домой. Мне было интересно узнать, как он живет, где отдыхает, чем еще занимается. Я даже думал напроситься на чай – настолько мне было интересно.

– Знаешь, в Древней Греции во главу угла ставили все мужское, – сказал тренер. – Идеальным считалось исключительно мужское тело, и поэтому женщины очень часто стыдились своих форм и к своему телу относились, как к неудачной копии мужчины. На статуях женские тела изображали либо с маскулиностью, то есть мужиковатостью, либо в одежде, чтобы скрыть этот вопиющий изъян. А еще женщины стремились к округлости и потому были слегка полноваты.

– Правда? – удивленно спросил я.

– Ты и это не знал?

– Нет, не знал.

– Как же вас так в школе учат?

– Ну, вот так. Для галочки.

– Идеалы красоты постоянно меняются. Как по мне, женское тело не слишком красивое. Его переоценивают в современности, акцентируя внимание на нелепо выпуклых органах на тощем теле. И в своей оценке красоты человека я согласен с древними греками. Женское тело слабое физически и визуально выглядит каким-то непропорциональным, некрасивым, недоделанным. В нем нет никакой силы. Женская полнота, разносящая задницу, смотрится и того ужаснее. Вот эта доминирующая середина тела над верхом – просто ужасна. Смотрится, как по мне, нелепо! То ли дело мужское тело, у которого равномерно крепкий торс с доминирующим плечевым поясом и пропорционально-мощными руками и ногами. Мужская атлетичность безумно красива. Она гармонична. Несравнимые вещи, совсем несравнимые!

– А почему женское тело… не знаю, как сказать... считается красивым?

– Всему виной мужская любовь. Когда мужчине начинает нравиться женщина, он, как истинный венец творения, снисходит до слабой женщины и оказывает ей внимание. Женщины всегда завидовали силе мужчин и старались их покорить. И не просто покорить, а покорить таким образом, чтобы владеть ими, как средством. А их прием простой и довольно примитивный: они ведут себя… ни рыба ни мясо, то есть держат в неизвестности и неточности. Это заставляет мужчину думать о женщине и желать ее как цель, а не как личность. В этом и заключается подлость. Они лживы по своей натуре! Женщина – эволюционное проклятие мужчины. Это понимали древние греки и потому женщин рассматривали как инкубатор для производства детей. Они ведь существа настроения, а настроение у них меняется постоянно. Поэтому они так искусно используют прием изменчивости и, даже если им не нравится мужчина, они все равно хотят, чтобы этот мужчины был влюблен только в них. Причем, всегда! Они созданы ущербными, и потому у них низкая самооценка, которая требует постоянного поднятия с самого дна. Именно потому им и нужно много мужчин вокруг: они используют их, чтобы чувствовать себя лучше, увереннее – так, как обычно чувствует себя мужчина.

– Никогда о таком даже не думал, – растерянно ответил я.

– В современном мире люди мало думают, потому что это далеко не самый простой процесс. Между тем, философия древних греков все еще является эталоном мысли.

Тренер говорил удивительные вещи, а я шел рядом и чувствовал себя, словно был по определению лучше половины человечества просто потому, что родился с членом. Это тешило самолюбие семнадцатилетнего подростка.

Мы подошли к дому, где жил тренер. Когда мы поднимались по лестнице, он уже рассказывал о древней Спарте. Его рассказы увлекали меня. Когда он касался моего плеча, я будто бы пропитывался дополнительной уверенностью.

– То, что сейчас считается непристойным, в прежние времена было нормой. В той же Спарте каждому юноше полагалось иметь поклонника, который отвечал за его воспитание и штрафовался за провинности. Это была обычная практика. Причем, сексуальная связь между ними должна была носить обоюдно активный характер. Пассивность считалась женским, позорным уделом. А ты слышал про триста спартанцев? Или тоже в школе не проходили?

– Что-то слышал, – ответил я, когда мы уже зашли к тренеру домой.

– Разувайся, проходи, – сказал он. – Есть вполне обоснованная версия, что все триста спартанцев были гомосексуалами. Считалось, что любовники стремятся показать себя лучше друг перед другом и потому дерутся смелее и отважнее. В военном деле тесная связь была между учителем и учеником.

– Это же неправильно, – сказал я.

– Ну, почему же? – ответил тренер, принеся книгу. – Секс между мужчиной и женщиной можно считать таким же неправильным, если в нем не подразумеваются дети. Да и разве люди обязаны использовать природный механизм только таким образом, каким его наделила природа? Человеческий разум уже вышел за пределы того, что дала мать-Земля. Разве нет? Другие земные обитатели еще не сделали ничего подобного, если ты не заметил.

– Ну, считается же, что мужчина должен только с женщиной...

– Ты переходил дорогу на красный? Всегда выполнял домашние задания? Получал плохие оценки? К тебе относятся люди как полагается? Разве все равны? Мы живем в социальном государстве, где почему-то есть неприкасаемые. Это как вообще? Все равны, но некоторые равнее. Понимаешь?

– Ну, да. Есть тут правда, – подтвердил я.

– Смотри, – произнес тренер и подсел ко мне очень близко. Я почувствовал, как от него пахло одеколоном. – Смотри, какие атлетичные тела! Видишь? Что скажешь? Присмотрись.

– Да, это классно, – немного смущенно ответил я. Такие вещи обычно высмеивались в школе, осуждались, а тренер говорил и не смеялся, не подшучивал. Это было удивительно.

– А что скажешь обо мне? – спросил он и принялся раздеваться. Я, не зная, как реагировать, смущенно отвел взгляд. Сжался. Стал нервничать. Ладони вспотели.

– Ну, как тебе? – ответил он, подойдя ко мне ближе.

У тренера было крепкое, мускулистое тело, несмотря на возраст. Но, что больше всего меня смущало, – эрекция, которая явно бросалась в глаза. Он, обнаженный, расхаживал рядом и размахивал членом почти на уровне моего лица. Затем подошел к зеркалу, которое у него было в полный рост, и начал позировать перед ним.

– Великолепные формы! Не сравнить с женским, совершенно слабым телом. Ты смотри! Подойди. Давай, смелее.

– Я? – растерянно произнес я.

Ладони были настолько потными, что мне казалось, будто бы с них уже текло. Я очень нервничал. Мне начало казаться, что он неспроста все это рассказывал про женщин. Да и про книгу сказал, чтобы затащить меня к себе домой.

– Сними одежду. Покажи себя! Покажи, какой ты. Тут нечего стесняться.

– Да нет, я не думаю…

– Да брось! Это эстетика. Тут нет ничего сверхъестественного. Что такого в наготе? Не бойся себя. Если ты хочешь измениться, тебе нужно перестать бояться таких вещей, и наготы – в первую очередь.

– Ну, ладно, – ответил я, понимая, что он не отстанет и что все не так просто. Встал со стула, снял футболку и штаны. Незаметно включил запись на мамином телефоне и положил его так, чтобы телефон не было видно. Даже не знаю, зачем я решил это снять, но меня что-то подталкивало это сделать. Буквально требовало. Не могу даже сказать, что я осознавал свои действия. Чувствовалась какая-то отрешенность от ситуации, словно я смотрел со стороны.

– Может, не надо? – спросил я, не забывая о том, что идет запись.

– Да брось! Иди сюда. Подойди, – сказал он мягким голосом. Я послушно подошел. С его члена стекали выделения в виде смазки. Он явно был сильно возбужден.

– Смотри, какой ты крепкий! – сказал он вполголоса, взяв меня за плечи. – Как тебе? Что скажешь?

– Даже не знаю, – ответил я с дрожью, мысленно просчитывая варианты побега.

– А что скажешь насчет меня? – спросил он, выходя у меня из-за спины и будто нечаянно вкладывая член мне в руку. Я отдернулся, подняв руку к груди. Ладонь была мокрой от смазки. К лицу притекла кровь. Бросило в жар.

– Ты боишься? – спросил он, глядя на меня горящими глазами.

– Нет, – фальшиво ответил я.

Тренер отошел на несколько метров к кровати.

– Иди сюда, садись, – сказал он, растянувшись на кровати и явно получая удовольствие от ситуации.

– Сейчас, только сниму носки, – ответил я, подходя к одежде. Не выключая телефон, взял шмотки в охапку и направился к выходу, даже не одеваясь.

– Что случилось? Ты что? – спросил он испуганным голосом и подбежал ко мне. Я прижал одежду к груди и сжался.

– Мне нужно домой, – ответил я.

– Ты меня испугался? – нервно засмеялся он. – Да брось! Разве я давал повод?

– Нет, – выдавил я.

– Пойдем, – сказал он, подталкивая меня к кровати. Я уперся:

– Нет.

– Пошли, я сказал! – велел тренер, с силой толкнув меня за шею к кровати.

– Нет! – ответил я, понимая, что если не буду сопротивляться, то это произойдет. Он просто надругается надо мной. Деваться было уже совсем некуда. Нужно было взять себя в руки и быть мужчиной.

– Ложись на кровать, – скомандовал он.

– Да пошел ты! Пидор! – крикнул я, отчего тренер пришел в ярость. Он ударил меня в грудь, и у меня сперло дыхание. Затем повалил на кровать и начал сдирать с меня трусы, стараясь все время держать меня лицом вниз. Я чувствовал, как его эрегированный член обтирал об меня смазку, пока он меня раздевал. Это ввело меня в панику. Я истерически плакал и просил его прекратить. Но он лишь продолжал сдирать с меня трусы, ударяя мне по ногам, чтобы я ими не болтал. Мне казалось, в него вселился бес. Это не мог быть тренер. Он таким быть просто не мог!

– Пошел к черту! – взвизгнул я и ударил его ногой в челюсть, отчего он упал на пол и потерял ориентацию в пространстве. Не упуская свой шанс, я схватил одежду, выбежал из комнаты, но уперся в закрытую дверь. В панике я крутил все защелки, пытаясь выбраться, но дверь не поддавалась.

– Ах ты, сука! – произнес он, выбегая из комнаты и ударяя меня по затылку. Затем отбросил меня одним движением от двери, глубоко задышал и подошел ко мне. Я сжался в позе эмбриона, спиной вниз, прижав к груди одежду. Плакал. Он подошел и навис надо мной. Эрекции уже не было, но смазка все еще стекала. Капля попала мне на руку. Он растерянно посмотрел на меня, словно понял, что случилось, оперся спиной о стену и сполз по ней на пол. А потом заплакал навзрыд, пряча лицо за ладонями. Я сжался в углу, не понимая, что происходит.

– Прости! Прости! – забормотал он. – Не знаю, что на меня нашло... Прости! Прости меня! – повторял он.

Через несколько минут он немного пришел в себя. Оделся, чтобы не смущать меня, и попросил меня тоже одеться. Я послушался. Он умылся, пока я одевался. Затем налил нам чаю и попросил меня сесть на стул по другую сторону стола, давая мне почувствовать себя хоть немного в безопасности. Я дал ему шанс все объяснить.

– Оно как наваждение, понимаешь? Приходит пеленой на глаза и просит только одного – удовлетворить сильнейшее желание. Я не могу от него никуда деться. Порой просто невыносимо сдерживаться, и я прячусь от людей, крепко сжимая зубами футболку. Несколько раз даже пытался убить себя. Но ничего не вышло. Пробовал быть с женщинами, но они не вызывают никакого желания, а все потому, что однажды была у меня девушка, которая жестоко предала, оставив глубокие шрамы на сердце. С тех пор я испытываю какую-то внутреннюю злость к женщинам, словно они хотят мне причинить боль. Сломить. От этого у меня такая злость к ним и такое презрение, что аж зубы сводит. Знаешь, ведь человек, чью верность предали, будет искать лишь одного: разрушения! Вот я и искал, пока не пришел в бокс. Это меня спасло. Но не вылечило. Ты прости, что наговорил всю эту чушь. Это мое чертово проклятие. Прости…

– Я не сержусь, – ответил я.

– Помнишь того толстого мальчика на фото? Это был я… Она обсмеяла меня такого. Ты же сам знаешь, каково это – быть толстым мальчиком. Ты же знаешь…

– Да, – понимающе ответил я.

– Она позвала меня, – говорил он, не сдерживая слез, – сказала, что чувствует что-то ко мне. Я ей поверил. Людям ведь хочется верить в чудо. И ведь, сука, чем больше жизнь издевается над человеком, тем выше уровень веры в желанные чудеса! Так и случилось. Она привела меня в темную комнату, раздела, связала. Я ее слепо послушался. Затем появились другие и начали издеваться надо мной. Я плакал, просил прекратить, а они лишь издевались. Смеялись. Парни мне засунули… засунули… – Он с трудом дышал. Слезы лились рекой, слюни растягивались во рту и на зубах. – Изнасиловали шваброй, изранив прямую кишку. Пришлось делать операцию. Отец меня всю жизнь презирал. Он не знал, что случилось. Я не рассказывал, боялся. Мне было страшно об этом рассказывать. Об этом знали все, но не отец…

Тренер рыдал, а я окончательно сменил злость на жалость. Мне было его искренне и безмерно жаль. Немного придя в себя, он продолжил:

– С тех пор это и происходит со мной. Я хочу научить детей защищаться, чтобы с ними такого не случилось. Не беру старшие группы, потому что все случилось со мной в твоем возрасте. Дети не вызывают никаких эмоций, кроме отеческих. А вот такие, как ты, полные парни лет шестнадцати-семнадцати... У меня просто крышу сносит от одной мысли. Меня трясет. Но я не специально. Прости! Я понимаю, что это компенсация, попытка пережить жизнь иначе, будто не было прошлого и не было того дня, но ничего не могу с собой сделать. Прости меня. Прости. Прости…

Мы еще немного поговорили, и я ушел. У меня в голове все перепуталось, и я уже не понимал, что с этим чертовым миром не так, почему люди такие жестокие и почему всем постоянно нужно трахаться. Внутри все крутило от злости. На улице меня вырвало. Я перенервничал за последние пару часов. Мне было противно касаться себя из-за несмытой смазки на теле. Казалось, что я какой-то грязный и использованный. От наплывших мыслей я буквально побежал домой, чтобы смыть все с себя и просто спрятаться от мира. Мне хотелось не просто сдернуть одежду, а срезать с себя шкуру. Вернувшись домой, я никак не мог намыться. Все тер и тер вехоткой в душе, расцарапывая кожу на теле. Чем больше тер, тем больше выделялось крови из ран и тем более панически я тер. Это было компульсией, которая вынуждала меня бесконечно тереть, тереть и тереть. И чем больше я ей поддавался, тем больше мне нужно было повторять действия. Наконец, устав, я отбросил вехотку и расплакался. Мне было обидно не из-за того, что случилось или могло случиться, а из-за того, что я потерял одного из самых лучших людей, каких знал. Я потерял уважение к тренеру. Мне стало страшно от того, что, возможно, в этой жизни самые лучшие люди – это те, кто в прошлом больше всех страдал. Вероятно, каждый из них изуродован жизнью. Я боялся, что мой дед, может быть, тоже страдал в прошлом, боялся, что и меня ждет подобная участь. Я боялся, что этот мир – чудовище, которое заставляет нас страдать от боли и причинять эту боль другим, передавая ее от человека к человеку, словно вирус. Я боялся…

Ночью мне приснился кошмар. За мной гнался голый тренер, истекая слюной, а я от него убегал по улице в одних трусах и носках. Люди вокруг все это снимали на видео и даже не думали мне помогать. И то ли я сошел с ума от случившегося, то ли мир был больным, но это вызвало во мне ужас, от которого я проснулся. У меня была одышка. Спать больше не хотелось. Из учебников по психологии я помнил, что мой сон – это не попытка справиться со стрессом, а олицетворение пережитого стресса, накопленного внутри. Я в прямом смысле начал бояться тренера.

Ходить на тренировки я больше не собирался. Мне не хотелось все это снова переживать и тем более быть изнасилованным. Я, как и любой человек с депрессией, плохо спал, потому что стресс никак не мог разрешиться во сне и негативное состояние экспоненциально нарастало, заставляя меня просыпаться от перенапряжения.

Любой сон – это всплывающее прошлое человека. Именно поэтому сон всегда является набором ассоциаций внутреннего состояния. Чтобы прийти в себя, мне нужно было решить проблему в своем воображении или в реальности. Но решить нужно было обязательно, иначе мне бы пришлось жить с ней всю жизнь в каких-то новых проявлениях и приходящих формах.

Представление о том, что сны человека – это прошлое, подтверждает неспособность подсознания конструировать новые образы без участия сознания. Бессознательно мозг может только упорядочить информацию для хранения или использовать старый опыт в качестве проекции в сновидения, но не более того. В противном случае, многие животные проявляли бы себя творчески, самостоятельно создавая новое в себе, а не действовали бы строго инстинктивно, оперируя лишь опытом. В таком случае, феномен вещих снов предполагает либо ответ из уже упорядоченных вещей и событий, либо, если сон детальный, то есть сбывается точь-в-точь или содержит не известную ранее информацию, он является слепком прошлой жизни, которую человек постоянно проживает и потому видит обрывки уже когда-то случившегося и теперь случающегося вновь. Сны, в своей сути, проективны. Таким образом, сон – это всегда прошлое человека или интерпретация прошлого, но никогда – будущее.

ГЛАВА V

В школе после случившегося я был пассивен и рассеян. На просьбу преподавателя истории выйти к доске и рассказать параграф дал отказ и ожидаемо получил двойку. Но мне было на это наплевать. Все-таки взрослым очень трудно понять детей, потому что они живут в другой полярности. Для среднестатистического взрослого основной является предметно-денежная ориентация, в то время как для ребенка – личностно-коммуникативная. Для одних общественные конфликты – незначительное явление, а для других – это целый мир. И наоборот. Взрослые оценивают детей по собственной шкале, в которую те должны уложиться. Я, как мог, пытался решить свою внутреннюю проблему, а меня весь день дергали учителя. Так в голове возник вопрос: почему люди с депрессией не освобождаются от занятий в школе или труда на работе? Тут же нет большой разницы, это ведь тоже болезнь!

После школы я возвращался домой, пинал камни и думал о том, что мне рассказывал тренер. Задавался вопросом: правду ли он говорил или придумал это все для того, чтобы меня растлить? Добравшись до интернета, я ввел поисковые запросы о Спарте, эстетике древней Греции, нравственном облике в Афинах, о красоте и прочих вещах, на которые получил утвердительные ответы. Тренер не врал. Не везде он был точен, но, так или иначе, сказанное им было правдой. При прочтении я испытал даже некоторое возбуждение, и это меня напугало. Но нельзя было отменить происходящего: я испытал некоторое желание, просто читая о том, что раньше гомосексуальность была нормой. В голове резонно возник вопрос: уж не гомосексуал ли я? И как понять, какая у меня ориентация? Мысль о том, что у меня нетрадиционная ориентация, вызвала испуг. Я боялся об этом думать всерьез, но оно словно само возникало в голове и навязывалось выйти на сцену мыслей, предлагая себя к обсуждению. Спросить было не у кого. Я остался один на один с довольно важным вопросом, который коренным образом мог перевернуть всю мою жизнь за секунды. Я чувствовал себя каким-то неправильным, неприятным, словно другая ориентация была уродством. Взгляд в зеркале отталкивал. Со временем, то, что меня пугало, начинало читаться в лице и повадках, поэтому я пытался разглядеть в чертах своего лица намек на свой ответ, но он так и не раскрылся. Страх порождал мысли о предмете страха и навязывал их мне, чтобы я мог преодолеть его, но сознание не понимало причин всплывающих мыслей и пугалось, пытаясь закрыться. Неопределенность требовала принять какую-то позицию. Пусть даже не ту, что мне нравилась, но лишь бы уже перестать мучиться незнанием. Неопределенность изматывала.

Я решил оставить представления о своей сексуальной ориентации в рамках гетеросексуальных предпочтений и постарался больше не думать об этом. Так было проще. И, чтобы подтвердить, как мне казалось, свою ориентацию, я решил записаться в новую секцию по боксу, правда, не совсем понимая мотив своего решения. Наверное, я оперировал стереотипом «нормальная ориентация – сильный мужчина». Хотя внутри понимал, что стереотип глупый и тренер тому подтверждение. Я не осознавал, что просто хотел пережить стресс иначе.

В новое место я пришел сам. Там было больше молодежи, и секция была какой-то другой, это витало в воздухе. Люди в ней подшучивали друг над другом и, в том числе, надо мной. Разминка в секции тоже была другой.

– Давай же, отжимайся нормально! – с издевкой сказал молодой тренер. Он был человеком толпы, экстравертом, и все его действия были направлены на людей.

– Я не могу, – ответил я, задыхаясь после пробежки.

– Почему?

– Я слишком тяжелый. Не видишь, что ли?! – ответил я на нервах. Из меня выходил стресс после случая с тренером, и это было довольно трудно сдерживать.

– Ну так жрать нужно меньше! Не знаешь, что ли? – разозлился тренер. Его явно задел мой грубый ответ. – Иди на ринг, спарринговать будем. Посмотрим, что ты умеешь, – сказал он уже более спокойно, явно желая меня проучить.

– Вот это по-нашему! – говорили одни.

– Бросьте вы это, ему еще рано! – говорили другие.

Мнения разделились. Я же придерживался мнения первых: хотел выйти с кем-нибудь сразиться, сорвать на нем злость. Мне казалось, это был мой шанс выплеснуть накопившийся стресс и доказать всем, что меня нужно уважать, считаться с моим мнением и что я действительно в этой жизни чего-то стою. Бокс – это же мое! Я себя в нем нашел. Я справлюсь!

Надев перчатки и шлем, я пролез сквозь канаты, немного в них запутавшись. Тренер в это время о чем-то пошептался с бойцом, который был значительно худее меня, потом постучал ему по плечу и сказал, чтобы тот шел ко мне. Соперник был в красных боксерских перчатках, но без шлема. Это говорило о том, что получать от меня он не собирался. Меня это расстроило, потому что они во мне не видели бойца. Боевой настрой начал сходить на нет, но я себя более-менее поддерживал, говорил, что покажу им невозможное.

– Ну что, тритон, готов побыть грушей?! – сказал противник и сделал пару обманных выпадов в мою сторону. Я не знал, что он просто меня прощупывал. В ответ грубо отмахнулся. Противник подступил очень близко, нанося отвлекающие удары, а затем начал сильно бить по моему торсу, попадая то в грудь, то по спине, то по почкам. Для него я действительно был живой грушей, которая забилась в угол.

– Все, хватит! – сказал тренер. Соперник отошел, глядя на меня с отвращением. В его глазах читалось презрение и непонимание, что я вообще здесь забыл.

Стресс из меня начал выходить слезами. Я чувствовал себя разбитым и униженным. Казалось, и без того злой мир отвернулся от меня, отдавая толстого парня на поругание. Слова отзвуком разносились в голове, подогревая состояние сломленного человека.

– На сегодня хватит. Иди в душ и ступай домой, – сказал тренер, видя мое разбитое состояние. Я послушался, не проронив ни слова. Мне было нечего ему ответить. Он был прав. Этот день для меня был закончен.

Поначалу мне не хотелось мыться в душе, было какое-то неприятное ощущение, но я откинул эти мысли. Мне нужно было смыть пот и слезы. К тому же я знал, что после душа всегда становится легче, что, собственно, мне и нужно было. Струи воды омывали уставшее тело. Закрыв глаза, я стоял под горячим напором. Температура воды слегка переваливала за сорок градусов. Расслабившись, я пустил струю уже из себя. К унитазу было лень идти. Да и зачем? Все равно смоется водой и ничего не останется.

Только я об этом подумал, как меня с силой понесло к стене, отчего я поскользнулся и свалился всем весом на пол. В голове разнесся звон. Коснувшись лица, я увидел на пальцах ярко-алую кровь, которая обильно растекалась по телу вперемешку с водой. В глазах темнело.

– Вот же скотина тупая! В душе ссышь, да? В душе ссышь! Тварь! – произнес мой прошлый соперник. Возле него стояли и со злостью смотрели на меня еще двое парней.

– Что такого?! – спросил я. – Оно же смоется!

– Смоется, значит? – еле сдерживая злость, чтобы не взорваться, переспросил он. – Давайте, ребят, покажем ему, смоется или нет!

Парень выключил воду в душе, после чего на меня посыпались удары ногами. Я сжался, закрывая голову и поджав ноги, чтобы мне не попадали в живот. Через несколько секунд удары стихли.

– Сейчас мы проверим, как оно у тебя смоется из памяти, – произнес бывший противник по рингу, а затем достал член и начал обильно ссать на меня. К нему присоединились его товарищи. Я закрывался, как мог, но моча попадала на мое тело, как бы я ни старался закрыться. Плакал с закрытым ртом, скулил от наплыва эмоций, а они все не прекращали делать свое дело. Это меня окончательно сломило после случая с тренером. Я потерял всякое желание бороться. Теперь мне просто хотелось исчезнуть из этого мира навсегда, потому что я не видел в нем для себя ничего хорошего, за что стоило бы биться. Я был просто какой-то жалкой заготовкой человека, предназначенной для насилия и издевательств. Даже когда я пытался просто жить, все равно находились причины для агрессии окружающих. В мыслях, конечно, я всех ненавидел. Но ненавидел еще и самого себя, а не только окружающих меня людей, которые норовили таким образом самоутвердиться. Ведь это легко – за счет толстого парня. Мне было противно быть собой. Это растаптывало и без того униженного человека, который больше не хотел жить.

Ребята ушли, сказав напоследок убираться из секции и больше никогда не приходить, чтобы не было хуже. Собственно, желания возвращаться у меня не возникало совсем. Я встал, прихрамывая, обмылся, собрался с духом, быстро оделся и, опустив взгляд, выскочил из спортзала, будто за мной кто-то гнался.

Меня подташнивало. Хотелось спать и в который раз сорвать с себя испорченную кожу. В голове был лишь один запрос: безопасность. Я нигде ее не чувствовал, кроме как дома, и потому чуть ли не бежал в заданном направлении. Казалось, этот мир разочаровался во мне и решил истребить бесполезный элемент, подкидывая губительные события в надежде, что я сам себя уничтожу. Мне было страшно от мысли, что обо всем случившемся могут узнать окружающие и начать меня затравливать, как опущенного человека на зоне. Конечно, после всего надежды на что-то хорошее я уже не испытывал, был подавлен, но все же хотел сохранить то малое, что было в моей жизни. Возникло желание покинуть страну. Мне совсем не хотелось жить с такими людьми на одном и том же клочке земли. Я устал от ненависти и злобы...

По пути повстречались старые знакомые хулиганы. Они бежали в мою сторону и кричали «Стой, толстый, стой!», а я и не думал от них убегать. Просто остановился и стал ждать новой порции издевательств с избиениями, которые будто бы специально скомпоновались в моей жизни в бесконечную историю. Этот день был для меня уже потерян с самого начала. Как говорится, сгорел сарай, гори и хата. Пусть бьют. Я больше так не могу. Я устал.

– Ох, ты ж, е-мое! – произнес главный задира, подбежав ко мне. – Это же не мы тебя? Ведь нет? Слышишь? Нет же? Когда бы?

– Кто тебя так? – спросил его друг.

– Кто это сделал? – спросил еще один.

– На тренировке по боксу. Я в душевой отлил…

Я хотел рассказать дальше, но они меня перебили.

– Что? – сказал задира. – Они там больные, что ли?!

– Как тебя зовут? – спросил его друг.

– Саня, – ответил я.

– Данил, – сказал задира, пожав мою руку. Рукопожатие было крепким. Голубые глаза смотрели на меня уверенно и немного встревоженно.

– Артем, – пожал руку друг Данила.

– Колян, – пожал второй.

– Никто, кроме нас, не может трогать наших, – громко сказал Данил.

Они все, как по команде, начали куда-то звонить. Я смотрел на них и лишь догадывался о том, что происходит. Мне стало не по себе от того, что они могут узнать о том, что случилось в душевой. Я попробовал их отговорить, но они были непреклонны. Мне начало казаться, что дело было вовсе не во мне, а в поводе для драки между районами. Это напугало еще сильнее, потому что все открылось бы на два района и тогда моя жизнь точно была бы кончена навсегда. Оставалось лишь покинуть город. Или даже страну.

Мне нужно было что-то придумать: либо чтобы ничего не состоялось, либо чтобы все состоялось без какого-либо разговора и выяснения причин конфликта.

Через некоторое время мы пошли обратно в спортзал. Меня подбадривали: мол, не дадим в обиду и все будет хорошо, а я мялся в панике и не знал, как скрыть случившееся. Хотелось выть. Нет, я не был трусом, но это было уже слишком.

Недалеко от спортзала собралась толпа, человек тридцать разных возрастов. Данил всех скоординировал, и все двинулись в намеченное место. Я решил быть в центре событий и за всем проследить, чтобы, в случае чего, предупредить развитие ситуации и потом не гадать, что было сказано про меня. Для этого я вырвался в первый ряд. Дверь спортзала раскрылась. Парни тренировались, отрабатывая удары. Все тридцать человек с улицы начали быстро вливаться внутрь. Спортсмены застыли в удивлении. Их тренер хотел что-то сказать, но я решил начать драку, не дав ему произнести ни слова. Собрал всю злость, которая была до этого направлена на меня самого, и направил ее на своего противника по рингу, который издевался надо мной в душевой. Я бежал на него с криком, а он стоял и не понимал, что происходит. Тут же за мной послышались крики и топот остальных. Я с разгону врезался в парня, свалил его с ног, схватил за голову и начал ударять об пол. Противник стал сопротивляться. Поскольку бокс не был борьбой, то тесный контакт нас практически уравнивал. Опыта у меня не было в принципе, и потому он сумел перевалить меня на спину, несмотря на мой внушительный вес. Правда, ненадолго. Его настиг удар с разгону ногой по лицу. Он отлетел, схватившись за нос, после чего его стали запинывать. Поднимаясь на ноги, я увидел, что в спортзале творился полный хаос. Всех, кто был в секции, избивали и довольно жестко. Всюду была кровь, выбитые стекла, разорванный спортивный инвентарь. Казалось, это была не драка, а какая-то война, в которую я оказался случайным образом втянут.

– Все! Уходим! – послышался голос, и толпа начала вытекать из спортзала. За ней последовал и я. На выходе увидел взгляд тренера, залитого кровью. Он понимал, что я связан с тем, что случилось в этом зале, и явно считал меня инициатором. Особенно после того, как я побежал на бывшего соперника, с которым он меня ставил.