Текст книги "Метод Пигмалиона"
Автор книги: Александр Косачев
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Тело ощущалось иначе. Мне было тяжелее обычного, чувствовалась слабость, сильно хотелось пить, словно я был с жуткого похмелья. Я подумал, что это логично: выпили, переспали, это ведь любовница, не иначе! Все, что мне сейчас нужно было, – выбраться из чужого дома и добраться до собственного. Затем выяснить, что успело случиться за тот период, пока меня не было, что стало с методом и как там моя дорогая Саша.
– Уже утро? – спросила меня незнакомая женщина.
– Спи-спи, – произнес я и услышал голос, который немного отличался от моего прежнего. – Что с голосом? – произнес я, чтобы лучше его расслышать.
– Все в порядке? – спросила женщина, поворачиваясь ко мне лицом. Теперь я видел ее достаточно хорошо, чтобы разглядеть внешность. Она отдаленно напоминала Олю или, скорее, ее маму, судя по возрасту. Это на секунду даже вызвало усмешку: неужели я переспал с Олиной мамой? – но затем я увидел собственное отражение в зеркале, находящемся в паре метров от меня. На постели сидел голый мужик лет пятидесяти и в точности повторял мои движения.
– Твою мать, ты кто?! – в панике вскричал я, адресуя вопрос то ли отражению, то ли женщине на кровати.
– Ты что, Саш?!
– Нет-нет-нет!!! – закричал я, подбежав к зеркалу. – Этого не может быть! Не может! Это не я!
– Саша, ты меня пугаешь, – произнесла женщина.
– Что?! А ты еще кто такая?!
– Я твоя жена.
– Что? – произнес я и почувствовал, как во мне все замерло от ее слов.
– Оля, твоя жена. Мы в браке больше двадцати лет. Алло!
– Что… кто?! – завопил я, чувствуя накатывающую панику, от которой меня всего затрясло. Отражение в зеркале больше всего сводило с ума. Не выдержав наплыва эмоций, я бросил в него стулом, затряс руками перед собой и закричал. Слезы застелили глаза. Внутри все сжалось в однородный комок. Мне буквально не хватало воздуха. Что-то происходило вокруг меня в этот момент, но я даже не понимал, что именно. Меня выворачивало изнутри. Оказывается, прошло больше двадцати лет и Саша для меня была навсегда потеряна! Я просто моргнул – и все исчезло на десятки лет. Причем прошло даже больше, чем казалось, потому что Оля выглядела явно моложе своего возраста. Я буквально сходил с ума: сидел, забившись в угол, и пытался как-то осознать случившееся. Конечно, я понимал, что могу вернуться спустя годы или даже вовсе не вернуться, но не думал, что это может случиться и что сумеет меня подкосить. Наверное, к такому не подготовишься... Вот ты сидишь, пьешь чай, тебе двадцать с чем-то, а через мгновение – около пятидесяти, а то и больше. Все твои планы вылетели в трубу, и все, что тебе осталось, это заново узнавать свою жизнь, которая в любой момент могла вновь оборваться таким же незаметным образом – в одно закрытие глаз. Что еще не меньше пугало, так это то, что рядом была не та женщина, что мне однажды полюбилась, а какая-то почти незнакомая.
– Вот он, – произнесла Оля, показывая пальцем в мою сторону.
Ко мне подошел какой-то доктор и стал осматривать. Задавал вопросы, на которые я не отвечал. Затем поговорил с Олей про какие-то таблетки и уверил, что все будет хорошо и чтобы она не волновалась. Мол, это временно, просто стресс.
Я был в себе и почти не реагировал на происходящее вокруг. Был слишком подавлен случившимся, чтобы хоть как-то реагировать. Все в жизни уже не имело совершенно никакого смысла.
Доктор ушел. Оля укутала меня одеялом, села рядом и, поглаживая меня по плечу, шепотом заговорила:
– Это просто нервный срыв, ничего страшного. Ты скоро придешь в себя, и все будет хорошо. Так бывает. Нечего бояться. Все хорошо.
Она какое-то время говорила, а после включила песню на телефоне. Припев показался мне знакомым. Он словно уносил меня куда-то на болота, которые мне когда-то виделись в прошлом:
Мы всего лишь друг другу были не теми...
Откуда мне знать тебя?
Откуда мне ждать тебя?
Откуда мне знать тебя?
Откуда мне ждать тебя?
Я сидел и смотрел полупустым взглядом на нее, а она – на меня. Голос мой задрожал, и я услышал, как шепотом пою эту самую песню. В голове пронеслась Саша, с которой мы хотели многое исследовать в мире, но так и не исследовали. Оля смотрела на меня и улыбалась. Она думала, я плачу по ней, а я ее даже в упор не видел. В мыслях я был где-то на болоте, в лодке, но там была не девушка с белыми волосами, а Саша со светло-рыжими. Девушка, которую я однажды полюбил.
ГЛАВА XV
Я не смог прийти в себя после случившегося, и Оле пришлось увезти меня в психиатрическую больницу. В ней меня определили в наблюдательную палату, предварительно чем-то напичкав. Поначалу я лишь сокрушался об утраченных годах и не замечал ничего вокруг, даже не понял, как оказался в больнице, но после, видимо, подействовало седативное, которое мне вкололи. Успокоившись, я осмотрелся. Стены были кремового оттенка, без рисунка, на единственном окне стояла решетка, судя по узору, еще с советских времен, бетонный пол был как в коридоре школы, на манер той, в которой я когда-то преподавал, потолок белого цвета, по две кровати вдоль стен, серая неприметная дверь – и я, человек, которого злостно обманули. Когда-то раньше мне казалось, что я был всегда, потом понял, что я не один, и узнал про существование второго, который жил в моем теле и вторгался в мою жизнь, когда включалась защитная реакция и мне нужна была его помощь. Но я – это я, и я был всегда. Я это точно помнил! По крайней мере, мне так казалось до тех пор, пока я не понял всю правду про болото, которую до этого дня игнорировал. Наверное, потому, что боялся узнать правду. Я действительно там был в детстве, когда впервые появился в теле мальчишки, которому нужна была моя помощь. Ему было тогда восемь лет, и он упал в воду во время охоты на уток. Плавать не умел и, разумеется, начал тонуть, барахтался и зацепился ногой за корягу. Я же всегда умел плавать и делал это хорошо. Я это помнил по посещению бассейна. Возможно, поэтому я и появился. Вытащил парня. Затем подплыли отец с матерью. У нее тогда были белые волосы. Я это понял, поскольку вспомнил ее старый фотоальбом. Родителей я не узнавал, но был благодарен за спасение и молча сидел в лодке, ни о чем не говоря с незнакомцами. Я боялся. Отчетливо вспоминалось, как мы плыли, а я периодически откашливал болотную воду со сгустками водорослей, ряски и болотной тины. Именно поэтому так отчетливо чувствовался запах болота, будто бы он находился у меня на губах. Какое-то время я еще был в теле, пока отходил от шока, а потом исчез и появлялся лишь изредка в ранние годы, когда нужна была моя помощь, ведь я отражал немного другую сторону его личности. Парень был толстым и стеснительным, поэтому помощь ему стала нужна чаще в старших классах, а поскольку я периодически появлялся в трудные моменты, то память смогла заполнить пробелы, в которых меня не было, и выдала все так, будто я жил полноценную жизнь. Воспоминание о болоте было запрятано вглубь памяти, поскольку оно подрывало психологическое равновесие и могло нанести вред жизни толстого мальчика. Получается, это он всегда был, а меня не было. Это его жизнь. Это я в нее ворвался, когда нужно было вытащить его задницу из передряги, а он всего лишь дождался спасения и продолжил жить, как ни в чем не бывало. Поскольку моя жизнь была сплошным трудным моментом, который, собственно, и заставлял меня появляться, я не мог понять, что это его жизнь, а не моя, и не мог знать, какая жизнь на самом деле. Я не знал, что в ней нет столько проблем, сколько я пережил. И, раз я появился теперь, значит, у него возникли какие-то серьезные проблемы в жизни. В другой ситуации я бы, наверное, злился на это все, но злости не было. Седативное действовало. На самом деле, оно было и к лучшему, поскольку подобную информацию лучше всего принимать именно таким образом, без нервов. Пойми я это без успокоительных, я бы нарубил дров и все у него в жизни переломал, а потом исчез бы сам или остаток жизни расхлебывал последствия вспышки гнева где-нибудь в тюрьме. Так или иначе, мысли привели меня к идее: если появляюсь я, значит, он не может решить проблему, следовательно, гарантия моей жизни заключается в том, чтобы поддерживать проблемы на должном уровне моего существования. Зачем мне разгребать чужое дерьмо, чтобы потом исчезнуть? Это глупо! Меня ведь не было десятки лет. Так пусть не ждет благодарности за возможность пожить. Конечно, жить лучше, чем быть в пустоте, так как, когда живешь, есть поле деятельности, но всю жизнь разгребать чужое дерьмо, потеряв любимую женщину, это уже слишком!
Утром меня повели к психиатру.
– Здравствуйте. Присаживайтесь, – сказал доктор, указывая на стул перед его столом. Психиатр сидел в расстегнутом белом халате. У него были седые волосы на голове и в бороде. За очками с золотой оправой виднелись глубоко посаженные карие глаза.
– Добрый день, – коротко ответил я.
Он пару секунд молча смотрел на меня, ожидая какой-нибудь реакции.
– Как самочувствие?
– Превосходное. Домой только хочется.
– Была какая-то причина случившемуся?
– Случившемуся?
– Вы сломали несколько вещей дома и не узнали жену, – произнес он, наблюдая за невербальной реакцией. Ему было важно даже не то, что я скажу, а то, как я себя поведу в ответ на провокационные вопросы.
– Перенапряжение. Так бывает, знаете, – ответил я, качнув головой.
– Раньше такое бывало? – спросил он.
– Не припомню, – ответил я, глядя на карточку перед ним. Он повернул голову и посмотрел на меня пристальнее.
– То есть вы не помните, как уже бывали здесь раньше?
– А я бывал? – спросил я. Доктор глубоко вдохнул и на выдохе ответил:
– Бывали.
Он достал листок бумаги, положил на стол и подвинул его ко мне:
– Прочтите, что там написано.
Я наклонился над листом и начал читать:
«Меня зовут Косачев Александр Викторович. Я нахожусь в психиатрической клинике с подозрением на шизофрению. После того, как я начал забывать историю своей жизни, иначе говоря – биографию, Оля (моя жена) предложила написать этот текст на случай, если я совсем все забуду. Как уже говорилось выше, я женат, мою жену зовут Оля. Первую и единственную. У нас двое детей, а еще мы завели щенка, черного лабрадора-ретривера, которого назвали Бахвал. Недавно он догнал соседского кота, который забрался к нам на территорию и обоссал мою футболку. Чертов гаденыш… Сосед ругался, потому что кот дорогой, порода мейн-кун, насколько я помню. За футболку он все-таки заплатил.
У меня филологическое образование. Подрабатывал учителем русского языка и литературы в школе у старших классов до тех пор, пока со мной все это не приключилось. Но это как частичная занятость. Основное мое занятие – мотивирование, в чем я себя нашел. Это больше, чем просто педагог-предметник, работающий в рамках, которые не дают развернуться и забирают много сил.
Мы с Олей надеялись, что это просто невротическое, стресс, перенапряжение или что-то в этом роде, но все оказалось куда серьезнее. Радует, что моя Оля – самостоятельная и способная женщина, которая потихоньку со всем справляется. С мужем вот только не повезло: больной какой-то. Но я надеюсь, что скоро вылечусь и этот текст никогда не пригодится.
И Сань, если ты читаешь это – значит, все плохо. Не верь своей голове, верь Оле. Она единственная, кто всегда будет на нашей стороне, что бы ни случилось, и поддержит, даже если мы натворим лишнего. Цени ее, пожалуйста. Даже если не веришь во все это, цени ее хотя бы из уважения ко мне.
Спасибо!»
Я отложил лист бумаги. Текст прояснил некоторые моменты, но вспомнить что-либо, связанное с текстом, не вышло: я не помнил ни тот день, ни этот текст, ни жизнь, которая прошла за десятки лет. Понятным стало только увольнение, которое я никак прежде понять не мог: он, оказывается, не собирался полноценно работать в школе, а просто использовал ее, как подработку, пока придумывал, как выбраться из порочного круга нищеты. Саша была для него проблемой, и он от нее избавился, поскольку я не был игроком первой лиги и со мной можно было не считаться, ведь это не моя жизнь. Метод Пигмалиона, мотивационные речи и прочие вещи мы разрабатывали вместе, только я этого даже не замечал, поскольку был увлечен процессом. Название на листке бумаги было придумано им. Как только все было готово, он отбросил меня в пустоту. Во мне уже не было смысла. Единственное, что вызывало вопросы: как он развил метод, оставаясь тем, кому нужна дополнительная личность, чтобы вытаскивать задницу из дерьма?! Как правило, слабая личность создает для себя защиту, а раз так, неужели он не побоялся сцены? Или сцены не было? Почему я исчез так надолго, если он был слаб для этой жизни?!
– Все в порядке? – спросил доктор, заметив, что я задумался.
– А? – произнес я. – Да. Все хорошо. Какие-то провалы в памяти, видимо, – задумчиво ответил я. Доктор сложил руки вместе:
– Вам следует полежать пару дней у нас, понаблюдаться.
– Нет. Я хочу домой, к жене, – ответил я, зная, что меня не могут удерживать силой, тем более что я не представлял опасности для окружающих или для себя.
– Что ж, ваше право, – ответил доктор. – Я вам выпишу таблетки, пропейте их.
– От чего?
– От нервов.
– М-м. Ладно. Хорошо.
Мы распрощались, и меня увели в приемное отделение. Я вышел на улицу. На дворе было лето. Светило солнце, я хотел пойти домой, но не смог, поскольку даже не знал, где живу. Пришлось вернуться обратно и попросить, чтобы позвонили моей жене. До ее приезда у меня было полчаса или больше на то, чтобы подумать обо всем и выбрать какую-нибудь стратегию поведения для новых условий жизни. Теперь я знал хоть что-то о своей судьбе и мог ею управлять. По крайне мере, я был жив, относительно здоров, у меня был свой дом и даже уже взрослые дети, которых я никогда не видел.
Из текста, написанного другим мной, я помнил, что он заметил мое существование только после того, как я устроился в школу. Собственно, я заметил его не раньше. А шизофрения… почему шизофрения? Судя по всему, он не сказал доктору о раздвоении личности. Или, может, он и не знал о существовании меня?!
– Саш, – произнесла Оля, подходя ко мне, – ты как?
– Что? – ответил я, подняв на нее задумчивый взгляд.
Ко мне подходила женщина лет сорока пяти. У нее были черные волосы, которые слегка ложились на плечи, изумрудные глаза, небольшая родинка в виде птички на шее, очень приятный и в то же время знакомый голос. Белое платье с крупными сине-зелеными цветами колыхалось от легкого ветерка. У нее была очень хорошая фигура для ее возраста.
– Все хорошо? – спросила она, подойдя вплотную и взяв меня за руку.
– Да-да, все хорошо, Оль, – ответил я.
– Снова выпали события последних дней?
– Оль… – произнес я, не желая говорить на эту тему, а после понял, что ей нужны не слова, и обнял. – Поехали домой.
– Угу, – коротко ответила она.
Затем мы сели в машину и поехали.
Мир слегка изменился за прошедшие годы. Машины явно стали другими. Даже «Лада» приобрела современный облик. Конечно, особых изменений не было: все те же обшарпанные дома, плохого качества дороги, угрюмые люди, кричащие вывески, рекламирующие черт знает что. Телефоны стали совершенно другими, одежда ушла в минимализм и унисекс, появились редкие дома в стиле hi-tech, анимированная реклама, частично обновленные остановки. Это вроде бы не очень много, но объем изменений немного кружил голову. Казалось, что я приехал в столицу из глухой провинции. Нужно было некоторое время, чтобы привыкнуть. Я ехал, осматривался и удивлялся про себя. Это было и правда чертовски необычно: закрыть глаза – и оказаться в мире спустя двадцать с чем-то лет.
ГЛАВА XVI
Наш дом был на удивление красивый: двухэтажный, с лепниной и колоннами. Белые стены нравились мне больше всего. Кирпичный забор со вставками литой решетки, автоматические ворота, гараж, пристроенный к дому, брусчатка во дворе с газоном. На территории виднелся даже закрытый бассейн. Мы жили весьма неплохо. Можно даже сказать, отлично! Второй хорошо постарался. Вот только забыл, что я тоже существую и внес немалую лепту во все это.
– Ты так все рассматриваешь, будто видишь впервые, – заметила Оля.
– Что? – отвлекся я. – Просто я… даже не знаю.
Я хотел ответить, что все хорошо и я просто ищу, что можно было бы улучшить, но в носу почувствовался запах болота. Меня отбросило в воспоминания о прошлом. Мне снова было восемь лет. Я сидел в лодке, смотрел на маму. Она тянула ко мне руку, и в этот момент я понял, что это не она, а что-то очень страшное и оно хочет меня убить. Избавиться от меня!
– Саш? – произнесла Оля, вытаскивая меня из воспоминаний.
– А-а-а!!! – вскричал я, подпрыгнув на кресле и замахав руками.
– Ты что? – спросила она с испугом.
– У нас есть мамины фотографии? Моей мамы. Есть?
– Фотографии… мамины? Не понимаю…
– Оль, это просто! Есть или нет? – спросил я, аккуратно взяв ее за руку.
– Вроде бы да.
Мы зашли в дом. Нас встретил радостный черный лабрадор-ретривер. Оля сразу пошла перебирать фотоальбомы, а я, впечатленный хоромами, оглядывался. Никогда прежде мне не доводилось видеть ничего подобного. В доме была лепнина, мрамор, залитый чем-то прозрачным пол с тропинками из гравия и зеленой травой, огромные люстры, картины, изящные шторы в пол, камин, античные статуи, необычная мебель, словно с картинки дворцовых палат. По сравнению с тем, с чего я начинал жить, это был просто дворец из сказок. Мне даже в голову не приходило, что в жилом доме может быть так красиво.
– Чтоб я так жил! – произнес растерянный я.
– Ты так и живешь, – с улыбкой произнесла Оля. – Ты меня пугаешь, Саш. Знаешь, это ты, но словно не ты. Я знаю, ты переменчив, порой забываешь целые дни и недели, а потом неожиданно вспоминаешь и не помнишь другие, но в этот раз ты меня прямо удивляешь. Ты словно в первый раз все это видишь. Если бы я тебя не знала, подумала бы, что у тебя раздвоение личности или что-то вроде того.
– Да, – нервно засмеявшись, произнес я, – это было бы забавно.
– Вот фотографии, – произнесла она и положила на столик кожаный альбом с золотыми вставками. «Тут простые вещи вообще, есть?!» – подумал я про себя.
– Отлично! – ответил вслух и начал перебирать фотографии.
Жизнь матери была простой. Вовсе не сравнить с домом, в котором я теперь жил. Перебрав фотографии, я нашел пару фото, где мне было лет пять, шесть, не больше. В воспоминаниях была та самая девушка с белыми волосами из моих снов. Это выбило меня из колеи. Я видел в реальной жизни девушку, которая была копией моей мамы. Если, конечно, это была моя мать. Или что это были за сны? Может, мне только казалось?
– Доволен? – спросила Оля.
– Да, вполне, – ответил я, задумавшись. – Спасибо, Оль. Спасибо.
После нескольких минут обдумываний я огляделся. Кругом были разные фотографии жизни до моего появления. Походы в горы, рыбалка, моря, вело-путешествия, прыжки с парашюта, дайвинг, концерты, театры, музеи, выставки, семинары, выступления, разные страны... Казалось, он попробовал все в этой жизни. Рядом с ним постоянно была его жена, следовавшая за ним, куда бы он ни шел. Больше всего злило то, что я хотел так жить, но жил так он. Я планировал все попробовать, пережить, прочувствовать, но это попробовал он, а не я. Что я все это время делал? Всего лишь спал в пустоте. Одна только эта мысль об этом вызвала чувство сильнейшей обиды. Кому-то была уготована жизнь, а кому-то – закулисье. Скучное существование дублера, чья забота – вытаскивать задницу из дерьма.
– У нас есть что выпить? – произнес я.
– Выпить? – удивилась Оля. – Есть, конечно.
– Принеси, пожалуйста.
Пока Ольга ходила за фужером, я почувствовал, как во мне закипает злость. Я буквально был готов взорваться от эмоций. Потеряна была целая жизнь, о которой я раньше мечтал. Верх брало разрушение. И здесь ничего удивительного: обманутые чувства всегда будут стремиться к разрушению, злости, агрессии, уничтожению. Этот второй лишил меня путешествий, успехов и поражений, он лишил меня любимой женщины и, как минимум, дважды ее обидел. Это не могло вызывать чувство благодарности, лишь ненависть и злость.
– Ваш алкоголь, сэр! – иронично произнесла Оля.
Я обернулся и увидел перед собой женщину, которую он любил и с которой провел целую жизнь. Я увидел его главное сокровище. Это было нетрудно понять, поскольку она всегда была рядом с ним. Фотографии это выдавали. Я подошел к ней, взял за плечи, осмотрел, пытаясь понять, что он в ней такого нашел и почему выкинул меня из мира на десятки лет. Она молча смотрела на меня. Я присел, чтобы задрать ей платье, просунул руки за бедра, ухватился за талию. Сжал ягодицы. Поцеловал Олю в губы. Затем с напором злости надвинулся на нее, грубо хватаясь. Она ничего не говорила, просто подчинялась и тихонько вскрикивала. Я выплескивал злость на нее, стараясь телом выругаться за все несделанное и не пережитое. Я мстил ему за то, что совал член в другую женщину.
После секса мы молчали. Оля тихонько прижималась к моему плечу, а я, обессиленный, смотрел стеклянным взглядом в пустоту. Я осознавал, что она не виновата и я не должен ее за что-то винить, но все же понимал, что был с чужой женщиной. Во мне боролись то злость, то депрессия. Хотелось завопить «За что?», но сил уже не было. Я будто вошел в круги ада на испытание бессмысленности своего существования. Думал, что оставить в жизни что-то важное будет достаточным для счастья, но, потеряв годы своей жизни, понял, что этого все равно мало. Может быть, причина была в том, что идею реализовал другой человек, может, в том, что я был злостно обманут, или в том, что был слаб для настоящей жизни и просуществовал на вторых ролях. Черт его знает, что было из этого главным. Я знал другое: потерять жизнь в мгновение ока очень страшно. Это может подкосить любое храброе сердце.
Оля спала, а я, пьяный, сидел один в темноте у окна и смотрел в черный летный вечер. Жаль, что счастливыми в одиночку не бывают. Даже если напиться. Даже если вас двое в теле. Два десятка лет молодой жизни забрали и не дали ничего взамен, кроме изменившихся условий. Всего лишь сон в пустоте... Это неописуемо ужасно – забывать дни, еще страшнее – забывать недели, месяцы, это может свести с ума, но годы – это уже полное безумие! Становится страшно закрыть глаза – боишься снова исчезнуть. Каждая секунда начинает иметь значение, просто потому, что она твоя, она прожита, она была в жизни. И вроде бы какой вообще смысл в желании прожить каждую минуту? Но ответа не будет, потому что это не имеет совершенно никакого смысла. Это просто инстинкты. Как психически больные люди боятся потерять остатки рассудка, так и люди, теряющие кусочки жизни, боятся не прожить свое. Жаль, что я знаю, что это такое.
Взяв бутылку с собой, я прошелся по дому. Наткнулся на какой-то кабинет. Судя по всему, он был мой… или его – я уже не знал, как правильно называть. Пройдясь по комнате, я постарался почувствовать, что за человек в ней жил. В кабинете располагался огромный шкаф с книгами, разложенными по темам: психология, педагогика, справочники по психиатрии, филология, школьная литература, много книг по медицине на тему нервной деятельности, остеология, физиология, дидактика, менеджмент, маркетинг, политология и еще много всего. Одно прослеживалось однозначно: его интересовал человек, как он функционирует и как им управлять. Были напечатаны речи с корректировками от руки, пометки в блокноте на политические темы. Стояла доска для рисования маркером, а на ней был нарисован синим цветом график с осью координат. Стоял штатив, а на столе лежала раскрытая профессиональная видеокамера. Я покрутил ее в руках, полистал видеозаписи, с трудом попадая по кнопкам, нажал на видео.
«Коммунизм нельзя воспринимать всерьез, хотя бы потому, что он не учитывает частное и априори биологическое. Когда все принадлежит всем, оно не принадлежит никому. Зачем ценить то, что является общим? Люди срут в подъездах не потому, что они либералы», – звучал голос с камеры. Для пьяной головы это было слишком сложно. Я нажал на паузу. Открыл ноутбук. Не сразу сообразил, что он сенсорный. Затем решил проверить, что стало с моим методом, и создал запрос «метод Пигмалиона Косачев». Читать было сложно, буквы буквально плыли по экрану, расплываясь пунктирными полосками. Помотав головой, я увидел видео среди результатов поиска. Нажал проиграть.
«Каждый хочет быть счастливым, заниматься любимым делом, иметь достойный уровень жизни, но не каждый знает, как это сделать. Какое-то время я тоже не знал. Но затем, – говорил я на сцене перед тысячной аудиторией, – я решил, что пора с этим покончить. Согласитесь: что-то решить, конечно, круто. Об этом можно даже рассказать друзьям. Но что это даст? Вспомните, ведь все мы так делали. Решали что-то сделать, а потом стучались в дверь к другу и говорили: эй, друг, я тут решил такое сделать, не поверишь!.. Но что было потом? Помните? Критика! Человек так создан, что он мечтает о значительных вещах: он – супермен, альфа-самец, она – писаная красавица, а тот вообще с другой планеты – спасает гусениц лазером от злых монстров-гусей. Мы все мечтаем. И каждый мечтает по-своему. Порой безумно, необычно. Но все мы в итоге совершаем одну и ту же ошибку: тратим энергию на то, чтобы убедить других, что у нас получится что-то сделать. То есть, вместо того, чтобы действительно поступить в медицинский и стать врачом, открыть свое дело или уехать жить в другую страну, мы приходим к друзьям и пытаемся их убедить, что мы это сделаем. Но зачем?..»
Он был харизматичен, и его оправданно любила толпа. Он ходил по сцене, играл словами, угадывал настроение каждого, делая паузы в нужных местах, менял темп, когда это требовалось. Он был безупречным оратором. Он был популярен не столько из-за идеи, сколько из-за своей харизмы на сцене. И это заставляло злиться еще больше, поскольку я таким не был и не смог бы так продать интеллектуальный товар. Это вызвало ступор. Мне даже показалось, что я оправданно играл вторую роль. Он был словно пресловутый сын маминой подруги, который всегда шел впереди планеты всей. Его все любят, все у него получается, и все-то, сука, у него легко! А я – злой кусок дерьма, который смог лишь додумать его мысли, чтобы он их впоследствии рассказал. Не выдержав, я закрыл ноутбук и включил камеру. Нажал запись. На случай исчезновения решил оставить ему послание.
– Не знаю, увидишь ты это или нет, но если… Хочу, чтобы ты знал: ты не один живешь в этом теле. Ты забрал у меня Сашу! Ты забрал у меня мою жизнь! Ты забрал годы событий, которые должны были быть моими! Ты так хорошо отстроил свою жизнь на моем методе, тебе все удалось сделать… Думаешь, ты лучше меня? Думаешь, ты достоин жизни, больше чем я?
После этих слов я остановился, неожиданно осознав, что мне, по большому счету, нечего ему сказать. Я злился на него и в то же время понимал, что это я гость в его теле. От этих мыслей я заплакал и, выключив запись, сделал глоток виски.
Стресс выходил из меня всеми возможными способами. Нервный срыв, депрессия, секс, алкоголь, выговаривание эмоций, слезы... По логике вещей, мне должно было становиться легче, но не становилось, ведь жизнь эта никуда не исчезала. Второй имел полное право стараться избавиться от меня, искать пути сдерживания, не учитывая мои желания, – это правда, но, с другой стороны, он сам меня призвал, чтобы я вытащил его из того дерьма, в которое он вляпался. Фактически, я дал ему второй шанс в жизни, а он в благодарность взял и лишил меня какого-либо существования. Эта мысль больше всего меня злила. Другой был прав только в рамках своей полуправды. Если уж создал личность – дай ей жизнь, договорись, а не выбрасывай на целые годы из тела. Можно же было что-нибудь придумать! А он взял и просто выбросил меня, как только я стал не нужен. Спаси мою жизнь, разберись с проблемами, похудей, придумай гениальную идею, а потом – все, иди к черту?! Какое же это все-таки свинство!
Мне было трудно так просто взять и в один день все принять и смириться со случившимся. Да, оно уже произошло в моей жизни, да, это нельзя было изменить, да, я был на вторых ролях в этом теле, да, он действительно создал достойную жизнь, развил идею метода и довел ее до победного конца… но также он отобрал у меня целую жизнь, ничего не дав мне взамен. Просто использовал для своих целей, не более того. Обманул, как ребенка! Он внушил мне, что я был весьма ценным, важным, должен был что-то сделать большое в жизни, но, по правде, все, что я должен был делать, это вытаскивать его задницу из передряг, в которые он постоянно попадал. Во мне не было величия, не было важности, ценности, больших надежд и целей, которыми я все эти годы грезил. Ничего из этого! Все, что мне нужно было делать, – быть дублером и мальчиком для битья. Он даже не давал мне полноценно управлять телом, чтобы я мог решить все возникающие проблемы, а заставлял меня терпеть удары, предназначавшиеся ему. Он был настолько жесток ко мне, что даже не пытался со мной поговорить, совсем не замечая меня.
Алкоголь в моей крови упрощал многие вещи. Я буквально притягивал за уши некоторые факты, мысли и идеи, доходя порой до абсурда. Конечно, он не мог мне внушать какие-то мысли или контролировать тело, пока я был ведущей личностью, это были мои собственные проблемы, причем, именно психологические, а не телесные, ведь контроль над телом, на самом деле, был полный. Но нужно же было списывать на что-то свои слабости: это мне кто-то мешал, а не я был слабым. Также все эти мысли он просто не мог мне внушить, поскольку это я сам неправильно интерпретировал собственные ощущения. Я ему был нужен, но не более того. Порой достаточно неправильно интерпретировать чувства, мысли, слова, ощущения – и все сразу переворачивается вверх ногами.
Опьянение выкидывало понемногу сгустки стресса, отщипывая по чуть-чуть. Я сидел, рассуждал сам с собой, злился, успокаивался, переживал различные варианты событий, вставал на разные стороны, в то время как стрелки на часах мерно тикали, заставляя ночь становиться темнее. Спать хотелось все сильнее и сильнее. Вот я яростно говорил – а в следующую минуту уже спал, положив голову на письменный стол.
Мне было крайне трудно осознать то, что меня выбросили из жизни на десятки лет. Уходить, конечно, я не собирался. Ведь меня создали, дали волю, чувства, эмоции, я был живым и собирался жить! Собирался забрать свое. Двадцать с лишним лет, конечно, уже не вернуть, но можно было прожить оставшуюся жизнь, годы которой были еще впереди. Я решил, что не отдам ему оставшуюся жизнь и буду бороться до последнего, потому что это все, что у меня осталось. Я чувствовал, что если меня не станет, то теперь не станет уже навсегда. Я должен был бороться за жизнь как в последний раз, потому что именно таким он и был.
