Текст книги "Метод Пигмалиона"

Возрастной рейтинг: 18+

Все права защищены. Никакая часть книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

ISBN 978-5-9500349-3-0      © Александр Косачев

УДК 821.161.1-311.1

ББК 84(2=411.2)64-44

ГЛАВА I

В практике глубинной психологии психотерапевт иногда просит поделиться самым ранним воспоминанием из тех, что способен припомнить пациент. Это нужно, чтобы переключить человека от взаимодействия с внешним миром на мир внутренний и настроить его на глубокую работу с подсознанием. В практике запрос не обязательный, но довольно действенный. Большинству людей крайне трудно сказать, какое именно воспоминание было самым ранним, и при этом не ошибиться, поскольку временные рамки в детстве весьма спутаны и зачастую нет явных маяков для привязки. При попытке установить самое раннее памятное событие может возникнуть конфабуляция, при которой пациент способен исказить воспоминания или вовсе придумать какое-то новое, которого в принципе не могло быть, буквально притягивая некоторые факты за уши. Даже будучи полностью уверенным в точности своего воспоминания, есть все шансы ошибиться, не подозревая об этом.

В плане воспоминаний мой случай отличался от всех остальных, и дело было даже не в конфабуляции. Мне так говорили. Школьный психолог ничего необычного за мной не замечал и утверждал, что все со мной в порядке и не стоит беспокоиться, а то, что я то помню детство, то нет, называл баловством и желанием привлечь к себе внимание, которого, по его мнению, мне не хватало. По большому счету, я не придавал отсутствию воспоминаний о прошлом никакого значения, поскольку думал, что у всех точно так же, и потому это никоим образом меня не беспокоило. Да и как это может мешать ребенку жить, если дети живут в настоящем? К тому же всю мою жизнь всегда происходили какие-то отвлекающие проблемы, события, и задумываться о прошлом просто не было времени. Воспоминания, конечно, у меня были, но всего лишь два за период до десяти лет. Больше ничего я не мог вспомнить, как ни старался. В одном все было мутно, я задыхался, махал руками, мне сдавливало лицо. Второе было совсем другим. Я сидел в надувной лодке и смотрел на девушку с белыми волосами. Мы плыли по огромному болоту. Я сидел, сжавшись в углу, трясся то ли от страха, то ли от холода, хотел даже сбежать, но не мог этого сделать, поскольку кругом была грязная вода, полная водорослей, тины и страшных коряг. Запах вспоминался настолько отчетливо, что мне казалось, будто я его чувствовал у себя на губах. Пространство болот было бескрайним и смотрелось довольно иррационально. Я не знал наверняка, было ли воспоминание настоящим или же выдумкой моего подсознания, но это было у меня в голове и мне казалось, что я там действительно был. Яркость воспоминания была непередаваемой и захватывала своей реалистичностью. Это даже заставляло меня иногда просматривать фотографии болот в интернете и что-то там искать. Может быть, я подсознательно пытался найти то самое болото, но точно я этого не знал и особо об этом не задумывался. Жил своей жизнью, постоянными какими-то проблемами, и не успевал уделять внимание подобным мелочам.

Еще одной странной вещью была моя глубокая убежденность в своей важности и даже необходимости этому миру. Я должен был сделать что-то большое. Что-то ценное. Не представляю, откуда во мне это взялось, но, по собственному убеждению, я определенно был более значимой фигурой, чем все остальные, кого я когда-либо встречал в своей жизни. Помню, об этом я даже говорил матери, но она лишь посмеялась и почему-то попробовала меня разубедить. Я воспротивился. Не хотел это принимать и даже раскричался, а после и вовсе расплакался. Это отнюдь не было завистью в том плане, что некоторым детям намеренно говорили об их особенности, а мне нет. Ведь это смешно: они же не были особенными, и никакие слова тут не помогли бы. Они были обычные! А вот я был именно особенным, и я это знал без чьей-либо помощи, и у меня была своя миссия в жизни. Что я должен был сделать, мне не было известно, но я был готов это исполнить в любой момент, если бы узнал, что конкретно нужно. Конечно, все это, наверное, может показаться смешным и глупым, даже бредом величия, но вся моя жизнь была именно такой. Я просто не мог быть другим. Даже став старше, я не мог вспомнить ничего нового о детстве и не смог разубедиться в своей особенности. Собственная важность и отсутствие воспоминаний прошлого были моими главными отличиями от толпы других детей. Я не знал другой жизни и не хотел другой. По большому счету, именно поэтому я не пробовал что-то другое узнать или сделать, попробовать или подумать. Меня это совсем не беспокоило, потому что то, к чему привыкает человек, становится нормой. Да и кому захочется расстаться с чувством собственной важности и потерять величие?

ГЛАВА II

В своей жизни я не терпел слабость, трусость и вообще шел всегда поперек страхов, которые иной раз меня терзали. Собственно, может, именно по этой причине каждый день приходилось воевать против ублюдков, которые норовили унизить толстого парня. Я не хотел быть жирным и постоянно пытался скинуть вес. Черт возьми, я пробовал десятки раз! Может быть, даже сотни. Находил различные способы сжигания жира, использовал диеты, выискивал научные методы борьбы с лишним весом, но каждый раз проживал стандартный сценарий: изначально все вроде бы шло хорошо, я продумывал стратегию, следовал ей, а потом смотрел на календарь и понимал, что прошло уже пару месяцев, а резинка на трусах нисколько не уменьшила напряжения. Психовал. Это меня выводило из себя, даже подкашивало. Но я не сдавался. Никогда не сдавался. Ведь я был особенным, а особенный мальчик не мог быть таким! Я должен был скинуть долбаный вес! Я должен был быть сильным, несмотря ни на что. Я должен был!

Вопреки моим внутренним порывам, мое тело меня часто подводило. Бывало даже, я хотел кого-нибудь ударить за дело, а мой организм меня будто намеренно игнорировал, делая совершенно не то, что я хотел. Доходило даже до того, что я слышал голос трусости у себя в голове. Это были мольбы не провоцировать драки, не отвечать на грубости, колкости, несправедливость и прочую унижающую меня грязь, которую порой приходилось получать от окружающих. Я искренне верил, что лучше умереть или покалечиться, но ни в коем случае не дать себя унижать. Никто не смеет унижать особенных людей! Никто! Но мой организм почему-то так не считал. Иной раз, казалось, он жил своей жизнью. И тогда я решил сломать его. Сломать, чтобы он мне больше никогда не мешал отстаивать свое по праву.

Первый опыт пришелся на маршрутку, поскольку она была наиболее доступна. Моей целью было выяснить, как ведут себя уверенные люди, которые не боятся попросить остановиться на нужной остановке. Чертовски банальная вещь. Нелепая и даже смешная. Но я посчитал этот способ действенным, чтобы показать организму, как надо. Он жил своей жизнью, и с ним нужно было работать наглядно. Логично же? Да и начинать нужно было с малого, чтобы не вызывать стойкого сопротивления. Я немного пораскинул мозгами и посчитал, что будет правильным просто показать необходимое поведение, чтобы больше не приходилось бороться с телом или ждать, когда об остановке попросит кто-нибудь другой. Тут же все просто: ты просишь – водитель останавливается, никаких логических проблем. Я решил, что день понаблюдаю, организм переварит информацию за ночь, и на следующий день уже заставлю себя все сделать самостоятельно и постараюсь обойтись без страха. Решу проблему раз и навсегда.

Я ехал. В маршрутке никто не разговаривал. За окнами неспешно тянулся конец марта. Белая полупустая газель ехала привычным маршрутом, ни о чем не подозревая. Я сидел в углу и наблюдал за людьми, взяв в руки блокнот, чтобы, по необходимости, помечать важные моменты. Я чувствовал себя глупо. Ну, а как еще бороться с проблемой, которая управляла моей жизнью, помимо моей воли?

– На следующей, пожалуйста! – сказал парень лет двадцати пяти.

Водитель ничего не ответил, молча остановил маршрутку, и парень просто вышел. Механизм был ясен как дважды два. Ничего удивительного или нового не произошло. Следом об остановке попросила женщина, сидевшая возле двери, задумчиво глядя в окно и тихонько качаясь на кочках. Так я пронаблюдал еще нескольких человек. Все они просто просили остановиться, ждали, пока маршрутка остановится, а затем выходили. Это заставило меня почувствовать себя так глупо, что мне стало стыдно нести важное бремя миссии. Люди просто ездили, куда хотели, а я, как болван, сидел с блокнотом и пытался показать себе, как они это делают. «Да что со мной не так?!» – спросил я себя и решил покончить с этим бредом и попросить об остановке. Поднялся на ноги, но тут же оцепенел. Дыхание сперло. Сердце заколотило, и я почувствовал жар, окативший лицо. На меня посмотрел мужчина, отчего я окончательно впал в замешательство и не придумал ничего лучше, чем просто пересесть поближе к выходу. «Ведь это же так просто, – говорил я себе, – всего лишь попросить об остановке. Чего ты боишься?». Но я ехал дальше и злился на самого себя. «Как можно бояться таких простых вещей?! Это стыд. Ужасный стыд!», – проносилось в меня голове.

Нужная мне остановка была позади. Я не смог себя перебороть и попросить водителя притормозить там, где мне было нужно. Дождавшись, пока об остановке попросит другой, я проехал несколько километров вверх по улице и сильно удалился от дома. При первой возможности вышел, нацепил наушники и под музыку побрел домой, ругая и упрекая себя в неспособности справиться даже с тем, чтобы банально попросить водителя остановиться. «Ох, был бы жив отец, он бы сгорел со стыда, зная, какой сын у него вырос! Семнадцать лет толстяку, а смелости нет. Позор семьи! Позор…».

Было уже поздно, и, проходя мимо одного из дворов, я почувствовал какое-то неприятное ощущение, припудренное легким флером тревоги. Голова отяжелела. Почувствовался жар. Я посчитал это последствиями волнений и отмахнулся от дискомфорта, так как у меня были дела поважнее, чем обращать внимание на какие-то внутренние волнения организма, который так отвратительно со мной поступил. Мне было важнее ругать себя за слабость. Это, по крайней мере, имело смысл. Но мою аутоагрессию нарушил удар в ухо. На доли секунды я попал в сенсорную депривацию и, потеряв равновесие, оказался на земле.

– Ты что, глухой?! Сраный жирдяй! – сквозь бульканье в голове расслышал я.

– Я сейчас… сейчас, – ответил я, с трудом подбирая слова и желая подняться на ноги, чтобы ответить обидчику, но не успел: получил удар ногой по лицу, от которого откинулся на спину.

– Это же твой дружище, да? Слышишь, Серый?

В толпе появился знакомый силуэт. Помялся на месте, отворачивая лицо в сторону, и что-то невнятно произнес. У меня в голове стоял свист, из-за которого я ничего не расслышал. Да и, собственно, что мне было слушать, если меня просто хотели избить за то, что я оказался, как всегда, в нужном месте, в нужное время!

– То есть, вот это чмо тебе не друг, да? – спросил местный задира, чье имя я даже не знал. Его жесты были размашистыми, показными. Мелькнувшие в свете фонаря голубые глаза были яркими, их можно было различить даже в сумерках.

– Нет, – ответил Сергей.

– Ты же рэпер, да? Давай, прочти за него что-нибудь. Опусти этого черта, как полагается на баттле! Давай, жги!

Серега неохотно начал что-то мямлить обо мне, а я впервые осмотрелся и смог разглядеть в окружающей толпе лица участников. Среди них была Кристина. Она смотрела на меня с ухмылкой и обнималась с каким-то парнем. Он прижимал ее сзади к себе, а после, целуя в шею, запустил руку ей в штаны. Она улыбалась ему в ответ. Мне было противно на это смотреть. Я опустил взгляд, стараясь прийти в себя, чтобы показать, чего стою, но, как назло, от какой-то внутренней обиды потекли слезы.

– Ой, вы посмотрите на этого нюню! – произнес хулиган. – К мамочке, наверное, хочешь, да? Под юбочку к ней. Мамочка приласкает, обогреет теплой титькой, а эти злые мальчишки жизнь твою портят бедненькую. Да? – произнес он с саркастичной интонацией, заглядывая мне в глаза. – Слышишь, ты! Да, я тебя спрашиваю?! – вскричал он, но я промолчал, не потакая его прихоти, из-за чего в лицо снова прилетел удар ногой.

– Читай рэп в ответку. Тебя опустили! Читай! – кричал он мне, ударяя ногой снова и снова. Затем я почувствовал, что он бил уже не один. Закрывшись от ударов, я свернулся в позу эмбриона, но сильный удар по затылку замутнил мой рассудок и расслабил мышцы тела. Меня развернуло на спину лицом вверх. Среди пинающих меня людей я скользящим взглядом увидел Серегу. Затем тьма легла черной пеленой на глаза, унося боль куда-то в туман. Внешний мир больше не имел надо мной силы, потому что я больше его не ощущал. Реальность ничего не значила. В темноте был лишь оглушенный звоном мой внутренний голос, блуждающий по пустынным закоулкам подсознания и спрашивающий меня: этого ли я хотел, и нужно ли было садиться в эту чертову маршрутку, чтобы кому-то что-то доказать? Разве нужно было?..

Я пришел в себя от холода. Все тело болело, а в ушах стоял звон, словно в моей голове был храм, в котором завершилась служба. Один глаз заплыл, я это чувствовал. Вторым разглядывал вылезшие на небосвод звезды, дожидаясь, когда в тело вновь вернутся силы. Ветер легко обдувал. Зимний холод уже отступил с улиц, и, казалось, даже пахло весной. Но то была не весна, а просто ушедший мороз, который раньше не давал окружающему миру источать различные запахи. Город понемногу оттаивал, а в моей жизни только наступили злые морозы, о которых я даже не подозревал. В голове прокручивались застывшие сцены моего позора, словно фотоснимки, а не реальность или даже видеоряд, в котором меня предали, унизили и растоптали. «Почему люди такие сволочи?! Я разве что-то им сделал? Я уже даже не говорю про Серегу. Удар в спину... Так и хочется сказать: «И ты, Брут?». Неужели такое может со мной случиться? Нет: неужели такое со мной случилось?! Наверное, бог наказал меня и заставил страдать в теле, которым я не могу полноценно управлять. Но если так, тогда я в него не верю! Будь он проклят! Это не бог – это сатана, жаждущий поклонения ему, как величайшему существу, чьи пути неисповедимы».

Перекатившись, я голыми руками уперся в грязный снег, чтобы приподняться, но не смог оторвать от земли собственное тело. В очередной раз оно меня предало. Организм не хотел меня спасать, лишь шептал по венам: «Умри здесь, останься, тебе нет места среди людей, и ты его для себя никогда не найдешь. Тебя все презирают. Ты в этом мире никому не нужен. Тебе здесь не рады. Решил изменить свою жизнь, да? Как тебе? Все еще хочешь изменить?! Ты один! Навсегда один! И ты никто! Навсегда никто!»

Вопреки внутренней агрессии, я закинул ногу под себя и, отталкиваясь руками, начал подниматься. Хоть и потихоньку, но у меня все-таки получилось. От компании не осталось и следа. Осмотревшись в поисках телефона и наушников, я увидел порванный черный проводок и втоптанный в лед маленький динамик. Телефона нигде не было. Домой не хотелось возвращаться. Мне и без того было плохо, а тут еще придется мамины крики выслушивать до поздней ночи. Потом – нотации, уговоры написать заявление, слезы и ни к чему не ведущие разговоры. Будто от них что-то изменится. Или, быть может, она говорит не для меня, а для себя, чтобы это все пережить? Неизвестно. Как бы все-таки хотелось наконец-то взять бразды управления собственным телом и больше не терпеть удары, оплеухи, тычки, а, собрав всю волю в кулак, избить своих врагов. Твою же мать! Как же все-таки здорово бить людей, которые тебя обидели! Что может быть лучше здоровой справедливости, которой отчего-то так мало?! Или, быть может, логика справедливости другая, а мы о ней ничего не знаем?

На улице людей почти не было. Единичные встречные на меня особо не обращали внимания. Да и кто я с виду? Просто толстый избитый мальчик в синей куртке с полуоторванным капюшоном. Кому я здесь нужен? Никому! Даже ППС проехали мимо, не обратив на меня никакого внимания. Люди вокруг даже не подозревали, с кем так небрежно обращались. Слепые! Они не видят истинных вещей.

Зайдя в подъезд, я побрезговал лифтом, стараясь оттянуть момент звонка в дверь. Мне было нечего сказать матери. Да, я взрослый парень, но за себя постоять не смог. Снова. Зачем кричать и пытаться мне что-то криками доказать? Я сам все понимаю. И я справлюсь! Сам справлюсь! Сам!

– Ты какого черта так дол… – Мама опешила, увидев мое лицо. В ее глазах я увидел секундную растерянность, а потом она собралась с мыслями: – Кто это был?! За что? Завтра в полицию пойдем! Боже мой, живого места нет! Кто это был? Скажи, кто!

Мать суетилась, а я молча разулся, снял куртку и заперся в ванной. Набрал в пухлые руки воду и потихоньку ими поводил по лицу, смывая кровь, грязь и, судя по запаху, собачье дерьмо. Затем посмотрел в зеркало. По толстой щеке текли капли воды, скатываясь к подбородку. Меня одолевало отвращение к себе и непобедимая злость. Но затем на смену пришла безысходность. Под шум маминых переживаний за дверью, я стоял и в молчании лил слезы из глаз, смешивая пресную воду с соленой. Я буквально страдал от неспособности контролировать свое тело, чувствовал стыд перед матерью из-за вечных синяков, ощущал несправедливость из-за толстого тела и плохого отношения окружающих. Но я же так мало просил от жизни, лишь полный контроль над своим телом и мыслями! Получив это, я бы изменил свою жизнь до неузнаваемости. Я бы мог многое сделать. Точно бы смог!

На следующий день в школу я не пошел. Сотрясение, гематомы, тошнота, головная боль от яркого света и громких звуков – с таким не учатся. На требование матери рассказать, что случилось и кто это сделал, я ничего не ответил и даже не собирался. Прекрасно понимал, что станет только хуже, если расскажу. Но доводы матери были, в некотором роде, убедительными и, в определенной степени, верными.

– А чего ты молчишь-то?! Кого покрываешь? Тебя избили и забрали телефон. Как это можно оправдать? Ты их оставляешь безнаказанными, и, получается, никакой ответственности они за это не понесут. Ну, а ты – молодец, ты промолчал. Герой! Но молодец для кого? Для них! Тебя воспринимают, как мальчика для битья, которого можно избить и ничего за это не будет. Тебе что, нравится быть таким?! Может, ты мазохист? Если ты им ничем не отвечаешь, если не борешься, значит, они могут бить тебя дальше. Понимаешь? Ведь ты здесь молчишь, а они там смеются над тобой… Послушай, ты же не дурак. Это просто блатная логика, которая воспитывала терпил, которых можно бить, а они будут молчать. Но ведь бывает так, что силы не равны и ничего с этим не поделаешь. Так что теперь, терпеть? Они ведь этим пользуются! Все на этом и держится! Когда тебя бьет толпа, а ты потом молчишь и покрываешь их, гордости тебе это не добавляет. Это унизительно и глупо! Они бьют тебя, потому что ты молчишь! Они бьют тебя, потому что ты позволяешь себя бить! Они бьют тебя, потому что нет никаких последствий! Бить тебя – развлечение!

Мама отчитывала меня перед уходом на работу, а я молчал. Даже не знал, что ответить. Конечно, она была права. Я сам позволял так поступать. Но таким образом решать проблему не собирался. Мой главный враг жил внутри меня, и он постоянно меня подводил. С ним нужно было справиться раз и навсегда. Что мне эти сиюминутные решения проблем? Пожаловался – помогли. Всю жизнь потом бегать жаловаться? Я действительно дитя попкорна и киноэкрана, но я ни в коем случае не трус и не жду спасения. Мне просто нужно время, чтобы разобраться с собой. Как только я это сделаю, все изменится. Наверное, дело даже дойдет до выполнения миссии, о которой столько мыслей. Я покажу им, что я больше, чем груша, больше, чем смех, больше, чем тот страх, который они могут мне внушить. Мне нужно только справиться с собой, и все встанет на свои места. Это как с часовым механизмом: одна из шестеренок плохо работает, и все идет не так. Вот я ее починю, и все будет нормально. Все будет, как и должно быть и как задумывалось изначально. Все получится.

По привычке выходного дня я сел играть в Warhammer 40k. Но игра не пошла. Меня тошнило, резало глаза, болела голова, и вообще было трудно сосредоточиться на задачах игры. Также меня не покидала мысль о том, что прошлым вечером сделал Серега. Мой так называемый друг под давлением толпы пинал меня ногами и пел про меня всякую гадость. Я не понимал, как можно быть такой тварью. Сегодня он говорит, что друг, а завтра – пинает ногами, поет гадости и отрекается от меня. Это до какой же степени нужно быть гнилым человеком, чтобы так себя вести?! Что вообще происходит в голове у таких людей?! Он что, много себе выгадал? Как он спит по ночам? Отвратительное существо, которое нужно было придавить сразу же, как только он задышал. Если уж что-то пошло в человеке не так, то это уже трудно остановить. Такие люди не меняются, потому что у них нет принципов. И нет, они не исповедуют философию воды, они исповедуют философию собачей блевотины, в которой собака – это верность, которая отрицает кислоту и избавляется от нее. Собака – друг человека, Серега – нет. Проклятый ублюдок!

До самого вечера я злился на себя и сложившиеся обстоятельства. Но после пришла мама и сказала, что мне придется ходить в секцию бокса и это не обсуждается. Решение для нее было странным, но я не стал вдаваться в детали. И не был против. Однако до двух часов ночи не мог уснуть, переживая о том, что будет там, ведь мне никогда в подобных местах бывать не доводилось. Я, конечно, был смелым человеком, но подобные вещи меня все-таки тревожили.

Я проснулся рано утром от волнения. Затем проволновался весь день. После работы мама повела меня на мою первую в жизни тренировку, которую я наконец-то дождался. Был даже рад, что волнение позади.

– Ох, зря я согласилась, – немного растерянно произнесла мама, – там же драться нужно. А ты не умеешь. Будешь битый ходить.

– Как обычно. Чего бояться-то? Почему ты решила отвести меня в секцию бокса? – спросил я.

– Я пообещала деду.

– Он знает? Ты что, с ним говорила?

– Да…

Мама еще что-то говорила, а я внутри сгорал со стыда. Во мне словно был огромный котел, в котором можно было плавить железо. Мнение деда для меня было важным: он был для меня авторитетным лицом и, казалось, знал ответы на все вопросы. Он был умным и сильным. Я уважал его мнение, как ничье другое. И теперь я должен был доказать не только себе, но и ему, что во мне живет великая личность, а не собрано несколько пудов дерьма, которые ни на что не способны, кроме как трястись от звука чужого голоса и ждать подачки вместо того, чтобы взять свое по праву.

– Подожди здесь, – сказала мама, когда мы уже вошли в спортзал.

Я растерянно зажался у стены, глядя в светло-красный пол и думая о том, что теперь обо мне подумает дед. Как же мне было стыдно! Но после я подумал, что как раз-таки пришло время меняться, и начал оглядывать пространство возле себя: стены выкрашены в цвет асфальта, по всему залу висели груши черного и красного цвета, а в центре располагался ринг с синим и красным углами. На окнах лежали разные перчатки. Ощущалась прохлада. В зале занимались три человека лет тридцати.

– Привет, ты новенький? – произнес парень лет двадцати трех, проходя мимо.

– Угу, – качнул я головой в ответ.

– Не бойся, тут классно. Лучшее место в мире!

В его голосе была доброжелательность, которой я не встречал прежде. Собственно, я не был готов ее встретить в месте, где люди бьют друг другу по лицу. Это меня даже немного смутило. Слова незнакомого парня расслабили и позволили перестать волноваться о том, что подумает обо мне моя семья. Все ведь уже произошло, и лучшее, что я мог бы сделать, это начать меняться с этого самого дня, который вел меня к переменам. Если дед сказал быть здесь, значит, я буду здесь и добьюсь результатов, на которые он даже не рассчитывал!

– Ну, все, сынок, я пойду, а ты уж поаккуратней тут, – сказала мама и обняла меня.

Я смутился и приготовился, что надо мной будут смеяться из-за объятий, но не услышал ни звука. Глядя ей вслед, я чувствовал, что остаюсь в незнакомом месте, где люди друг друга бьют, и я для них, в большей степени, живая груша, которая не сможет дать сдачи в силу отсутствия необходимых навыков. Мне даже хотелось убежать прочь, но удерживало лишь то, что так хотел мой дед. Я не мог еще больше унизиться перед ним. К тому же перемены требуют силы духа. Только трусы боятся перемен, потому что не знают, чего ожидать. А я не трус!

– Пока разминайся, – произнес тренер, обращаясь ко мне, – позже познакомимся. Разминаться умеешь? Физкультура ведь была в школе?

– Да, – ответил я.

Тренер был лысым, крепким мужчиной лет сорока на вид. На нем были черные штаны и красная футболка Nike с коротким рукавом. Чувствовал он себя уверенно. В воздухе витал легкий запах его дешевого одеколона. На какой-то момент мне даже показалось, что люди, сформированные в СССР, какие-то шаблонные: одинаковые короткие стрижки, тучность, стереотипы в поведении и прочие вещи. Конечно, такими были не все, и я, наверное, ошибался, но это все-таки чувствовалось. Даже физкультурник – лысый спортивный мужик с дешевым одеколоном. Что может быть банальнее? Нет, ну правда?!

Пока я разминался, в зал пришли еще несколько человек. Все переодевались и начинали разминаться самостоятельно, без указаний, что делать. После уроков физкультуры в школе это было удивительно: каждый сам разминается, и нет групповой разминки, все самостоятельно что-то делают, а не по указке. Сами! Все – сами!

– Я вижу, все собрались, – произнес тренер, оглядывая разминающихся. Все посмотрели на тренера. – С нами будет заниматься новенький. Подойди, – сказал он, глядя на меня. Я неуверенно подошел, опустив взгляд. – Как тебя зовут?

– Саша.

– Поздоровайтесь с Саней, теперь он – часть нашей семьи.

– Привет-здорово, Саня! – раздались вразнобой голоса.

– Я вижу, у тебя есть немного лишнего веса. Он будет мешать заниматься. Сколько ты весишь?

– Не знаю точно.

– Да не стесняйся ты! Это всего лишь вес!

– Наверное, сто тридцать килограмм.

– Немало. А рост – сто семьдесят пять примерно?

– Да.

– Руслан, сколько ты весишь?

– Девяносто восемь. Рост – сто семьдесят пять.

– Хочешь выглядеть, как Руслан? – спросил тренер.

– Я?!

Я поднял взгляд, опустившийся под тяжестью стыда, и присмотрелся к парню. Руслан не был толстым, как я, хотя весил тоже немало и был точно такого же роста.

– Угу, – выдавил я.

– Скажи громче. Увереннее!

– Да, – ответил я вполголоса.

– Еще громче и увереннее!

– Да! Хочу!

– Молодец. Теперь мы тебе поможем выглядеть лучше Руслана.

– Лучше? – удивился я и одновременно растерялся.

– Да. Лучше. Руслан много филонит и поэтому выглядит плохо. Как кусок дерьма! Нет, ну вы посмотрите на него! Ну никакой!

Все засмеялись.

– Тренер, я только женился, – произнес Руслан.

– С женой филонить будешь, а здесь придется выкладываться!

– Да, тренер, – с улыбкой ответил Руслан.

– Ну, все! Размялись, познакомились, а теперь пора пробежаться. Руслан бегает на два круга больше остальных.

– Но, тренер…

– Три круга!

– Я понял, тренер.

Мы немного посмеялись и побежали за тренером по залу, делая круг. Я был замыкающим. В заданном темпе мне удалось пробежать немного, всего лишь полтора круга, а затем я начал отставать.

– Смещайся внутрь, – сказал тренер. – Сделай шаг влево, – уточнил он, когда уже начал догонять меня. Я сместился. С трудом пробежал еще круг и остановился.

– Я разве сказал, что можно остановиться? – произнес тренер.

– Я… я не могу больше, – выдавил я, задыхаясь.

– Каждый круг, который не сможешь пробежать ты, будем пробегать все мы.

– Но, тренер! – послышались возмущенные голоса.

– Кто мы? – громко спросил тренер, переходя на движение вбок приставным шагом и хлопая в ладоши над головой.

– Семья! – дружно ответили спортсмены и хлопнули в ладоши.

Я смотрел на то, как они слаженно работают и не ропщут ни на тренера, ни на меня, и мне тотчас же стало стыдно. Меня вроде как приняли в так называемую семью, и я не хотел их подводить, ведь они отнеслись ко мне хорошо. Я собрался с силами, сделал глубокий вдох и побежал за ними, повторяя движения. Через круг я уже снова задыхался, и мне вновь пришлось остановиться. Тренер ничего не сказал. Все молча бегали. Пропустив круг, я вновь присоединился к ним, глубоко дыша и обливаясь холодным потом. Вся одежда у меня промокла. Я задыхался. Очень сильно хотел пить, но продолжал бежать, сказав себе «Я смогу!». И бежал. Сквозь боль, асфиксию, густые слюни, которые трудно было проглотить. Но все-таки бежал. Мне впервые удалось перебороть собственное тело, и я не хотел останавливаться, даже если это стоило бы мне жизни.

– Просто ходи. Восстанавливайся. Пока хватит, – произнес тренер.

– Но… но все… но…

– Это часть их тренировки. Они это делают каждый день. Причем, либо тут, либо дома, а ты только пришел и тебе многократно тяжелее, чем остальным.

– Нет, я должен. Они бегают… и я буду, – говорил я, с трудом хватая воздух и чуть ли не падая в обморок.

– Один круг – и на сегодня хватит бегать. Дальше будешь ходить.

– Хорошо, тренер, – ответил я.

Я с трудом пробежал круг. Но, когда остановился, в глазах резко помутнело и меня словно обдало холодной водой.

– Саня! Слышишь, Сань?! – послышалось отдаленно. Затем я почувствовал, как меня бьют по щекам и брызгают водой в лицо.

– Я… я пробежал, тренер! Я пробежал! – произнес я, довольный, и поднял большой палец вверх. Все засмеялись. Мне наконец-то удалось сделать что-то, за что можно было себя уважать. В этот день я впервые победил свое тело и доказал другим, что что-то могу. Даже через «не могу» и «не хочу». Впервые я поверил, что мне действительно по силам изменить свою жизнь. Я был горд и счастлив, как никогда раньше. Это было большим достижением для меня.