Текст книги "Переживая прошлое 2"
Автор книги: Александр Косачев
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Мы поставили их на колени.
– Еще раз вас вместе увидим – и все повторится, – сказал я. – Кого-то из наших тронете – вернем в несколько раз сильнее, чем было сегодня. Поняли?
– Да-да, – отвечали они.
Данным условием мы их разбивали и делали слабее, чтобы они не могли собраться вместе из-за страха расправы. А еще для того, чтобы иметь явный индикатор: если они вместе – значит, не послушали нас и обязательно будет стычка.
– Теперь идите в воду и плывите на другой берег. И помните: если кто-то из нас пострадает или будет хотя бы обозван – о том, что было, узнают все остальные, – сказал я. Они переглянулись и молча пошли в воду, искоса поглядывая и ожидая ударов. Оправдывая их ожидания, Костя погнал их ударами болта по спине. Братья хлопали в ладоши. Олег и Семен нелепо бежали, пригибаясь. Для нас это, с одной стороны, было смешно: расплата, обидчики получили по заслугам, но, с другой стороны, это было жутким садизмом, который менял не только их, но и нас. Я на какой-то момент испытал дереализацию и посмотрел на ситуацию со стороны, видя в ней вопиющую жестокость. Мне не хотелось такое больше повторять никогда. То ли разумные мысли вернулись в голову, то ли увидел весь ужас сотворенного, от которого хотелось отстраниться, но я испытал отрешенность от ситуации.
Мы пошли по домам и говорили о том, кто как визжал. И тут я заметил, что кого-то не хватает.
– А где Серега? – спросил я.
– Так это, – осмотревшись, ответил Костя, – он домой убежал. Я же говорил, на него нельзя положиться. Он и нам-то помог, потому что я ему в живот ударил. За свою шкуру трясется, будто она кому-то нужна. Подстилка.
– Нам такие не нужны! – ответили братья. Остальные их поддержали.
Я с ними согласился.
Вечер насупил брови, небо нахмурилось дождем. Мы побежали по домам: ребята на Знаменную, а я к себе. Я хлюпал ногами по лужам, а в голове мелькали мысли о том, чтобы меня не догнали Олег и Семен в желании отомстить. Для меня все еще оставался подвешенным вопрос о том, как они отреагируют на случившееся и захотят ли отомстить на следующий день или, напротив, послушаются, проглотив гордость. Так или иначе, ответ могло дать только время, а мне нужно было вести себя уверенно, будто я нисколько не боюсь их возможной мести, иначе этим я мог ее даже спровоцировать. Страх порождает агрессию.
ГЛАВА XIII
Вернувшись домой, я не торопился ложиться спать. В мыслях, не давая покоя, возникали гримасы ужаса, которые я видел на лице Олега. Мне было трудно понять свою внутреннюю жалость к нему, которой он, на самом деле, не заслуживал. Олег всю жизнь вел себя, как последняя тварь, все его тихо презирали, никто не хотел с ним общаться, но мне все равно было его по-человечески жаль. Что это были за чувства, я не понимал. Может, это прошлый я давал о себе знать. Ужаснулся, увидев, что сотворил. Может, это мое воспитание. Может, я изменился внутри, когда так себя повел. Я же не плохой человек? «Всем только легче от того, что случилось с Олегом. Месть за всех… Он это заслужил!» – так я себя успокаивал.
Утром я проснулся от крика у ворот. Неохотно встав, я подошел к окну и увидел там Олега. Накинув одежду и взяв в руку болт, я вышел, готовый ударить его при первом же слове, которое выражало бы хоть малейшую агрессию.
– Ты чего с болтом? – произнес знакомый голос, который не принадлежал Олегу. Я присмотрелся: это был Костя.
– Да показалось… думал, Олег пришел, хотел отвесить ему.
– Да он все, слился. Видел его сегодня. Подбежал руку пожать. Даже в глаза не может посмотреть.
– Да? – удивленно произнес я. – То есть, сработало?!
– Ага. Как раз зашел сказать про это. Представляешь? Мы же так весь мир перевернем! Сначала здесь развернемся, а потом и власть свергнем! Сделаем нормальную жизнь для людей, а не то, что сейчас – произвол.
– А потом и другие государства, – ответил я. Мы посмеялись.
Приход Кости и его весть меня успокоили. Одной проблемой стало меньше. Оставался Вова. С ним было сложнее, потому что он был старше, крупнее и с ним были люди. Но к нему не было такой ненависти, как к Олегу. К тому же у Вовы были организаторские способности, то есть он вполне мог нам что-нибудь противопоставить.
Когда Костя ушел, я остался дома один. Сидел в гостиной и смотрел на луч света, проникающий сквозь занавески и оставляющий узор на полу. Это навело меня на мысль, что Олег изменил свое поведение просто потому, что его подавили физически: он нарвался на силу, которую не смог победить, и, соответственно, поддался ей. Он был как луч света, который проникал сквозь занавеску: принимал такой облик, какой ему диктовал узор на ткани. Пока он находится в слабой среде, где ему никто не мешал и не давал нормальный отпор, он был агрессором и делал, что хотел, но когда встретил серьезный отпор – поддался. И это не из-за его слабого характера, это сущность человека – поддаться, чтобы добиться безопасности из-за необходимости удовлетворить витальные потребности. Будь он психопатом, он бы продолжал давать отпор, несмотря на опасность, ведь нездоровая психика не может адекватно реагировать на внешние обстоятельства. Но психопатом Олег не был. Он просто вымещал на других агрессию, которую постоянно получал дома. Его унижали – он унижал. После случившегося у него было два пути: продолжать вымещать агрессию на тех, на ком он еще мог, или закрыться от мира и стать замкнутым, сублимируя агрессию куда-то в другое русло.
После обеда я пошел прогуляться. Мне хотелось встретить Таню и просто побыть рядом с ней. Поговорить.
– Ты специально около моего дома ходишь? – спросила Таня, выходя со двора в огород с синим ведерком в руках.
– Нет, – неубедительно ответил я. – Ладно, да.
– Как мило… Поможешь вишню собрать? Потом погуляем. А то меня не отпускают, пока ее не соберу, – предложила довольная Таня.
– Помогу, – радостно ответил я и присоединился к сбору урожая.
Мы собирали вишню, кидались ею друг в друга, не замечая времени. Ведро наполнилось. Таня унесла урожай домой, и мы пошли гулять, держась за руки. В этот момент мне казалось, что я самый счастливый человек на свете.
– Слушай, я хочу почитать еще, – сказала Таня, повернувшись ко мне.
– Что почитать? – не понял я.
– Ну, тетради, что ты мне давал. О прошлом и вообще.
– Ну, хорошо, – произнес я, – пойдем тогда ко мне.
– Я хочу быстрее! – настойчиво и с улыбкой произнесла она.
– Ну, тогда побежали! – сказал я и сразу же побежал, потянув ее за собой.
Мы зашли в дом. Я взял тетради и отправился в гостиную. Таня стояла ко мне спиной, затем повернулась, обняла меня и начала целовать. Я бросил тетради в кресло и стал целовать ее в ответ. Она стянула с меня футболку. Сунула руку в мои трусы и перебрала пальцами член, делая поступательные движения. В ответ я снял ее футболку, лифчик, шорты, нижнее белье. Мы устроились на диване.
– В этот раз ты мне не откажешь! – шепотом произнесла Таня.
Я улыбнулся, поняв, что она прочла о нашей последней встрече перед отъездом в Германию, сжал ее крепко и начал делать то, что не решился в прошлой жизни. Таня стонала. Я чувствовал ее горячее тело. Проступил пот. Таня вцепилась ногтями мне в спину, отчего я сжал зубы, но не прекратил секс, а, наоборот, стал более полно выполнять движения, не меняя скорость. Таня расцепила руки. Я усадил ее к себе на колени. Мы целовались, я сжимал ее грудь. Мне не хотелось ее отпускать, но я почувствовал, как надвигается какая-то волна внизу живота, и до меня за секунду до эякуляции дошло, что я сейчас кончу в нее. Вильнув тазом, я успел вытащить член. Капли разлетелись по полу. Таня горящими глазами смотрела на меня и улыбалась.
– Я забыла, что мы без презерватива! – произнесла она с легким испугом.
– Я успел вытащить, – успокоил ее я.
Таня прижалась ко мне. Мы лежали голые на диване и смотрели друг другу в глаза. Существовал только этот момент и только четыре стены, которые защищали нас от взглядов внешнего мира. Мне хотелось быть нераздельно с ней, я чувствовал какое-то единство, будто так и должно было быть и будто мы должны были быть всегда вместе. Может, это эффект первого секса по любви, может, окситоцин сыграл свою роль, а может, так и правда должно быть, а мы просто не знали. По обыкновению жили, слепо ходили мимо друг друга и даже не знали, что мы так нужны другому человеку, который нам нужен не меньше.
– Ты хотела прочесть тетради, – напомнил я.
– Да, точно, – сказала она, взяла их и легла на живот.
Я сходил в ванную, смыл с члена стекающую смазку и капли крови. Но, когда мыл, заметил, что эрекция снова возвращается. Поняв, что можно продолжить, я с открытым от удивления ртом посмотрел в зеркало и отправился к Тане. Она лежала на диване и что-то читала с серьезным лицом. Я взобрался сзади и начал делать массаж, легко водя руками по ее бархатной спине. При наклонах член прокатывался по ее ягодицам.
– Саша? – произнесла Таня с улыбкой.
– Что? – ответил я и вновь засунул член в нее. Она оттолкнула тетради и сжала в руках футболку, лежавшую на диване. Я оперся локтями о диван и крепко сжал Таню в объятиях, не прекращая движений. Она стонала, вертела головой, а после взяла мой большой палец к себе в рот. После я подтянул ее к себе в позицию догги и продолжил уже с пошлепываниями. Мне было жарко. Пот стекал по лицу и спине. Второй раз был явно дольше первого. А потом вновь подступила волна. Я вытащил член немного раньше и домастурбировал до эякуляции, стараясь больше не рисковать. Дети нам в таком возрасте были не нужны.
– Выходит, если я умру, то вернусь вновь? – спросила Таня, прочитав после секса пару общих тетрадей.
– Наверное, да. Я себя помню только таким, – ответил я.
– Если у нас не получится быть вместе, мы можем умереть и тогда снова будем вместе. То есть, если мы взрослые не сумеем остаться вместе, то сможем жить до моего отъезда и тогда будем, хоть немного, но вместе.
– Если все написано правильно, то да.
– А ты любишь меня? – спросила она, глядя мне в глаза.
– Люблю, – ответил я с некоторым стеснением.
– Я тоже тебя люблю, – ответила она и прижалась ко мне. – Саш?
– Что?
– Обещай мне, слышишь? Обещай, что мы будем вместе. Всегда!
– Обещаю, – ответил я с сомнениями в мыслях из-за ее отъезда.
С тех пор мы проводили каждый день вместе, и ни у кого не возникало вопросов, встречаемся мы или нет. К нам никто не лез и не цеплялся, а ребята со Знаменной отнеслись с пониманием. Пару стычек им удалось уладить без меня. Мы с Таней были счастливы, но дни таяли на глазах и мы видели, как мало времени нам осталось. Меня порой так бесило, когда я видел зачеркнутые в календаре дни, что я рвал календарь, а потом рисовал новый. Дней было очень мало, но они были; прощание затянулось, и казалось, что еще есть время, но я понимал: что бы ни случилось, она все равно уедет. Таня была рядом, целовала меня, а мне казалось, что я схожу с ума уже целую вечность. Даже начал ловить себя на желании, чтобы уже все наконец-то случилось, потому что не мог это терпеть. Было очень трудно обнимать, зная, что скоро обнимать не смогу, целовать, зная, что скоро целовать будет некого, и смотреть на нее, зная, что скоро придется смотреть на неподвижное мгновение, запечатленное на бумаге.
Началась школа, шли уроки, деревья покрывались золотом, небо по-осеннему хмурилось, а мы все ждали… Потом Таня перестала приходить на занятия, как и я когда-то. На уроках я сидел один. Порой поворачивался, чтобы что-то сказать, но рядом видел лишь пустой стул, на котором иногда представлял Таню и как она смеется от моих шуток. Потом отвлекался на учителя, уроки заканчивались, я мчался домой, чтобы кинуть портфель, покушать, и снова бежал к ее дому. Иногда она встречала меня прямо в школе. Бывало, даже на занятиях сидела рядом со мной, когда ее пускали на уроки и у нее было время. Затем настал последний день, когда мы могли быть вместе.
– Тебе тоже сложно подобрать слова? – спросила Таня, сидя рядом со мной.
– Я думал, это только у меня так, – ответил я, взяв ее за руку. Она бросила камень в воду.
– Помнишь, как мы впервые здесь поцеловались? – спросила она, глядя на водную гладь. Я посмотрел туда же.
– Да, помню.
– Саш, я не переписала песню! Ту песню, помнишь?! – вскочила она. – Мне она нужна!
– Песню? – не понял я.
– Мы пели ее, когда были в воде.
– Тань, – я встал и положил руки на ее талию, – ты ее знаешь. Тебе не обязательно ее переписывать. Попробуй вспомнить.
– Не получается, – сразу же выдала она, – я не могу ее вспомнить! – Таня заплакала. Я обнял ее. Она обняла меня так крепко, как никогда не обнимала.
– Я тоже переживаю, – с комом в горле произнес я, понимая, что дело было вовсе не в песне. Это были просто нервы. – Мы же не умираем, понимаешь? Мы живы. Будем далеко друг от друга, но, пока будем живы, у нас будет возможность встретиться, и тогда все вернется.
– А если не получится в этой жизни, – сквозь слезы произнесла она, – мы встретимся в следующей?
– Да, – сказал я, стараясь ее успокоить.
Мы до ночи пробыли вместе. Я ее проводил до дома, а на обратном пути вспомнил, что было в прошлой жизни, когда я точно так же от нее уходил. По пути до дома я ждал, что может что-то случиться, но ничего не было. Я спокойно дошел. Выпил чаю – кроме воды в меня ничего не лезло. Прошелся по комнате, думая, что все… что ждать теперь больше не нужно и почти все закончилось. Время было уже два часа ночи, а я все не мог уснуть. Еще стоял ком в горле, которым я боялся подавиться. Затем вспомнил, что Таня хотела песню, которую мы пели, и я не мог ей в этом отказать: выписал слова из тетради на листок и аккуратно свернул, оставив на столе. Ночь поглотила сознание, и я утонул в сновидениях.
Утром меня разбудила мама, чтобы я шел в школу. Само собой, я не собирался идти туда, а планировал пойти к Тане. Она должна была уехать из дома в 8:00. В 7:00 я пришел к ней. Они еще не уехали. Собирались. Все меня, конечно, уже знали. Я поздоровался и прогулялся с Таней в последний раз, отдал ей лист с песней. Она расплакалась у меня на плече и отдала свой любимый фотоальбом с нашими фотографиями. Каждый шаг к ее дому, где уже ждала машина, был словно ударом кнута по спине. Мы делали очень маленькие шаги, медленно перебирая ногами. Я держал ее за руку и уже почти у самой машины сказал:
– Когда мы станем старше, я на тебе женюсь.
– Я буду ждать, – с улыбкой и красными от слез глазами произнесла она. Затем помахала рукой, села в машину, и они поехали. Я видел, как в окна мне на прощание машут руками. Я махал в ответ и провожал машину взглядом, стараясь в ней разглядеть Таню, но машина заехала за поворот, и сердце у меня чуть не оборвалось. Сбивая сердечный ритм, я побежал со всех сил, чтобы увидеть уезжающую машину, словно мог ее остановить и побыть с Таней еще хоть немного, но, когда выбежал, машина уже скрылась за домами. Они уехали.
Настал тот самый день, который мы боялись прожить. День, когда наша жизнь изменилась. По дороге домой я дал себе слово, что выполню обещание, данное Тане: я на ней женюсь, а если нет – есть целая бесконечность коротких лет, где мы можем быть вместе, несмотря на все трудности школьного периода, который я был готов проживать вновь и вновь, лишь бы хоть ненадолго остаться с ней… Так я узнал, что такое настоящая любовь, о которой все говорили. Так я узнал, что такое настоящая боль.
ГЛАВА XIV
Мне стало пусто жить. Все кругом напоминало о Тане. Да и люди, которые были вокруг, тоже говорили обо мне и о ней. Меня все жалели, девчонки даже пытались подбодрить какими-то словами, но я находился в прострации. Жизнь напоминала существование, и я не знал, как с этим быть. Рукописи, которые могли бы помочь, я не мог читать: у меня не было сил, чтобы просто взять и сосредоточиться. Из рук все выпадало. Оценки окончательно скатились. Мне не до чего не было дела. Когда я приходил домой, то рассматривал фотографии, где Таня улыбалась, глядя на меня. Я плакал, глядя на фото, не понимая, почему чувствую себя такой тряпкой, ведь мужчине не пристало плакать. Сам же Тане говорил, что никто из нас не умирает и мы можем быть вместе. Но чувствовал себя очень плохо и не знал, куда себя деть. Хотелось лезть на стены. Думал даже поехать за ней, но у меня не было возможности это сделать. Я вспоминал о ней и гадал, о чем думает она.
В Танином фотоальбоме я нашел отдельно вложенный лист в клеточку.
«Когда я впервые тебя увидела, то почувствовала тревогу. Боялась тебя. Мне казалось, ты вызываешь что-то темное во мне и что лучше держаться от тебя подальше. Потом я привыкла к твоему присутствию и чувствовала лишь дрожь, когда ты был рядом. Прошло время, и я влюбилась. Мне повезло узнать, что ты не какой-то страшный и темный человек в моей жизни, а тот, кого люди называют «тот самый». Я чувствую это и уверена в этом. Я люблю тебя! Я надеюсь, что время между нашей разлукой и нашей встречей пролетит незаметно и мы снова будем вместе. Твоя Татьяна».
На листке был след помады от поцелуя. Я коснулся его губами. Никогда бы этого не сделал, если бы кто-нибудь был рядом. Это было так нелепо, но так по-глупому важно, что я все-таки это сделал.
В субботу я пошел в магазин за хлебом. Когда вышел, увидел проходящего мимо Вову с собакой. Делая вид, будто не замечаю его, я пошел домой, пытаясь нащупать в кармане болт, который забыл положить, потому что был слишком рассеян в последнее время. Поняв, что шансов у меня нет, я просто шел домой, понимая, что без синяков не останусь. Мне было уже плевать, получу я или нет. Будто весь мир больше не имел значения.
– Привет, – произнес Вова, подходя ко мне и протягивая руку.
– Привет, – ответил я, с удивлением протягивая руку в ответ.
– Я не стану тебе мстить за то, что было.
– Это хорошо, – с некоторым облегчением ответил я.
– Скучаешь по ней?
Ответить я не смог. Ком в горле не дал ничего сказать, а слезы застелили глаза, вырываясь из берегов. Вова положил руку на плечо и сказал:
– Все проходит, и это пройдет… Крепись!
На этих словах он ушел. У меня в голове возник текст рукописи, в котором было написано нечто подобное. Словно жизнь сама внушала мне эти мысли. Я поспешил домой. Положил хлеб на стол и, схватив тетради, начал перелистывать страницы, ища похожие строки в тетради. И нашел их:
«– Скоро мы расстанемся. Пройдет время, и ты полюбишь другого человека. Затем родишь двоих замечательных детей, и все остальное будет словно во сне. В твоих грезах я останусь приятным воспоминанием. И эта любовь пройдет…
Она посмотрела мне в глаза, затем куда-то в пустоту:
– Должен же быть выход! Мы не должны все так оставлять.
– Эта любовь пройдет».
Потом нашел текст о том, чтобы не быть эгоистом. Затем – текст, где Таню заставили стать проституткой. Затем – про демона. Мне начало навязчиво казаться, что жизнь управляет мной, заставляя прожить что-то определенным образом, будто я к чему-то должен был прийти. Стоило мне только начать жить иначе, как жизнь начинала противиться и идти болезненным путем. Из-за этого я стал задумываться о судьбе. Будто я живу, чтобы прожить прошлое каким-то правильным образом, и только потому возвращаюсь и начинаю его переживать, ведь даже тетради я оставил в старом доме, а брат их захватил и они снова оказались у меня. Но зачем и почему они появились, я не понимал. Сама жизнь разрешила мне быть с Таней, когда тетради говорили обратное! Если бы я не знал про прошлую жизнь, то и не был бы с Таней. Значит, я должен был быть с ней.
Я сидел, шепотом пел песню и вспоминал все, что было у меня с Таней. Казалось, память захватывала не только мою жизнь, но и жизнь прошлого меня. Может, это была криптомнезия, сущность которой заключалась в том, что мне казалось, будто я на самом деле проживал то, что прочитал в тетрадях, и мозг выдавал это за правду, а может, действительно смог вспомнить то, что было когда-то в прошлой жизни. В памяти возникали первый поцелуй, первый секс, спелая вишня, которую мы собирали у нее в огороде, недавнее прощание, разговор на качелях, мороженое, которое я ей подарил. В памяти очень смутно воспроизвелся обрывок, где я подарил ей яблоко, после которого она поцеловала меня в щеку за проявленное внимание. Я совсем не помнил ее взрослую, какой она была в тетрадях, и, наверное, это было к лучшему, потому что я хотел помнить ее чистой, словно она была самым очаровательным событием в моей жизни. Раньше мне никогда не нравились фильмы о любви и все романтичное, претила романтизация жизни, которой многие упивались, как психически больные. Даже сейчас, когда это все случилось со мной, я не понимал, почему меня так разрывает от тоски по ней. Таня ведь обычный человек, каких миллионы в России. Обычный человек! Но, видимо, людям не надо много. Нужно видеть только одно существо рядом – то самое.
Вечером ко мне пришли ребята со Знаменной и уговорили пойти с ними, встряхнуться. Мне это было действительно нужно. К тому же за окном была суббота, а по субботам все пили. Такая вот у нас была неофициальная российская традиция, которую соблюдала большая часть населения, особенно молодого.
– Ладно, не грусти. Это пройдет, – произнес Костя. – У всех проходит, и у тебя пройдет. Сейчас накатим с девчонками – как новенький будешь. Может, даже новую присмотришь. В конец концов, мы вместе, всегда поможем и постоим друг за друга! Один за всех, помнишь?
– Ага, – выдавил я.
Когда люди находятся в разном эмоциональном состоянии, им трудно понять друг друга: тем, кто чувствует себя хорошо, не понятно, как можно грустить, ведь жизнь идет и она не останавливается, когда-то что-то случается. Ну, случилось, и что? Переживем! А тем, кто грустит и находится в подавленном состоянии, мир кажется каким-то глупым и недалеким, жаждущим лишь развлечений и детских забав. Люди живут в разных состояниях и непонимающе смотрят друг на друга. Одни грустят и размышляют, другие веселятся и живут моментом. И вроде бы обе стороны правы, но только в отношении себя и лишь отчасти. А когда встречаются, либо пытаются передать свое настроение компании, чтобы прожить его вместе, либо отдаляются, чтобы побыть наедине с собой и подумать о важном. Каждый стремится к реализации своего состояния и в этом прав, но только пока не мешает другим быть собой. Человеку плохо, потому что он должен что-то в жизни решить, и человеку хорошо, потому что в его жизни все решено в достаточной мере, чтобы ни о чем не беспокоиться. Это вроде настолько банально и очевидно, но люди постоянно об этом забывают.
Мы толпой собрались у подъезда и начали распивать пиво. Все шутили, веселились, а я сидел на заборе, находясь в кругу, и выдавливал из себя улыбку, думая о своем. На меня пристально смотрела девушка, Настя. Она была слабая на передок. Я отводил глаза, потому что не хотел ничего. Вечер продолжался. Я отвлекся на какой-то вопрос, а потом заметил, что толпа как-то разбилась на группы, пока я был увлечен собственными мыслями, а рядом со мной сидит та самая Настя и о чем-то спрашивает.
– Что? – переспросил я.
– Пошли со мной, – сказала она и потянула меня за руку в подъезд.
Ничего не говоря, в подъезде она впилась мне в губы поцелуем и запустила руку ко мне в трусы, передергивая член резкими движениями. Это было так пошло и грубо, что я впал в некоторый ступор. Такое нельзя было даже сравнивать с тем, что было у нас с Таней, чтобы не порочить память той грязью, которая была во всем этом. Не выдержав, я оттолкнул Настю и вышел из подъезда, заправляя футболку в штаны, чтобы под ветровкой мне не задувало. Подняв взгляд, я увидел, что все у подъезда это заметили. Следом за мной вышла Настя. Это стало контрольным выстрелом. Костя одобрительно покачал головой. Я хотел все объяснить, но потом подумал, что это будет нелепо, и решил никак не реагировать, чтобы, как было написано в рукописи, не впадать в позицию слабого. Лучше уж делать вид, будто так и должно быть, чем оправдываться и выглядеть жалким и виноватым.
После случившегося я, конечно, хотел уйти, но решил побыть еще немного, чтобы посмотреть на реакцию окружающих. Меня что-то тянуло домой, но я заставил себя еще немного побыть здесь. Затем сказал Косте:
– Сейчас упадет бутылка пива и что-то случится.
Он молча на меня посмотрел. Через пару минут бутылка упала, пиво полилось по земле. Ее подняли, но вместо того, чтобы уйти, я начал осматриваться по сторонам. К нам подошла пара старших. Они поздоровались. Увидели еще не открытые бутылки пива, взяли их и пошли, будто так и надо.
– Вы чего? – произнес я, взяв одного за предплечье.
В ответ получил удар по лицу, от которого свалился с ног. Ударивший старший молча осмотрел всех. Никто даже не дернулся. Я тоже ничего не сделал, словно меня что-то держало. Наверное, как и всех. В кармане лежал болт, которым я мог бы по необходимости ударить хотя бы пару раз, но он так и остался внутри кармана. Мы просто смотрели, как вещь, принадлежавшая нам, совершенно наглым образом была отнята и уходит от нас. Эта ситуация оставила во мне какие-то изменения, которые я еще не понимал. Может быть, алкоголь не давал понять, может быть, это были внутренние перемены, а может, начался другой период в жизни. В любом случае, я встал, допил пиво из своего стакана и отправился домой. Мне с пьяной компанией больше ничего было делить. Для меня это все стало очень далеким. Все эти девушки, которые из себя что-то строили, ожидая любви и не понимая, что нет красоты в женщине, которая всем себя раздает. Парни, которые из нераскрытого оригинала лепили корявую подделку. Да и вообще, весь этот подростковый период был таким фальшивым по сути, что от этого просто выворачивало наизнанку. Я не выдержал этого всего.
Дома я просто лег в постель и заснул, не наворачивая круги по комнате и не думая обо всем, что лезло в голову. Просто устал от раздумий. Разлука с Таней меня изменила. Я стал психологически старше, а компания, в которой я был, осталась в периоде, который стал для меня прошлым. Так бывает.
Дни шли. Я потихоньку начал привыкать к тому, что Тани больше нет рядом. Она была где-то там, далеко, я ждал от нее вестей и начал всерьез думать о жизни, потому что больше не о чем было думать. Все остальное стало неинтересным и поверхностным. Вокруг меня жизнь текла своим чередом, а я в ней был просто невольным зрителем. Поразмыслив, я понял свое состояние: у меня не было цели в жизни. Без Тани мир потерял цвета, все стало пресным. Конечно, я пробовал создать новую цель, к чему-то стремиться, но попытки быстро себя исчерпали. Таню я боялся делать идеей-фикс, так как переживал из-за демона и того, что я бы своим стремлением сломал ей жизнь. Как себя вести, я не знал. Мне порой хотелось умереть, но кого бы я обманул? Все повторилось бы заново. Это какая-то западня. Ситуация была патовая. В шахматах это означало, что игрок не может сделать ни одного хода, ни пешками, ни другими фигурами, и при этом король находится не под шахом. Так же себя чувствовал и я.
Первое письмо пришло спустя тридцать четыре дня и восемь часов. Оно было частично подписано кириллицей, а частично латиницей. Для меня это было необычно. Сердце стучало. Я не решался его открывать, потому что понимал: как только его открою, нового письма придется ждать еще очень долго. Я сидел, смотрел на него и представлял, что в нем написано, боясь раскрыть запечатанный конверт. Просвечивал у окна, вглядывался в почерк, чтобы понять Танино настроение, но, в конце концов, решился и аккуратненько открыл его, срезав с конверта тоненькую белую полоску, чтобы не повредить драгоценное письмо.
«Привет, мой хороший! Сегодня мы приехали, и я сразу решила тебе написать, не дожидаясь следующего дня. Знаешь, тут все иначе. Другой язык, дома, улицы, воздух – все другое. Пока добирались, я успела выучить песню. Теперь все время ее пою про себя. Бывает даже вслух, хотя не люблю петь, ты же сам знаешь. Меня согревают наши фотографии и песня на листе, которая написана твоим почерком. Ты, кстати, ошибку допустил: написал «пАешь». Это меня позабавило, ты же специально, да? Очень хочется обратно. Я бы все отдала, чтобы мы вновь жили рядом, ну, или хотя бы в одной стране, чтобы было не так далеко. Мы раньше мечтали быть вместе, и я все еще не перестала об этом мечтать. Я все еще этого очень хочу.
Дом, кстати, просторнее. Но я не успела его изучить. Зашла только в пару комнат и сразу начала писать письмо. Мне хочется поскорее получить ответ, чтобы узнать, как ты там. Может, книги начал писать? Может, отличником стал? Может, учишь немецкий, как и я? Знаешь, мне очень интересно! Напиши об этом обязательно.
Ох, если бы ты только знал, как хочется обнять тебя и представить, что расстояния нет... Я бы все отдала! Я вроде об этом писала, да? Но это потому, что очень хочется быть рядом.
Знаешь, ты у меня почему-то ассоциируешься с писателем. Может, это из-за рукописей, которые у тебя были. Не знаю точно, почему, но сидит у меня в голове такая мысль, словно это и правда так. А знаешь, было бы забавно: ты – Пушкин, а я – Татьяна из поэмы «Евгений Онегин», но только у нас не печальная история, а счастливая. Очень хочется счастливую…
Ну, все, Саш, жду твоего письма. Твоя Татьяна. Адрес на конверте и, на всякий случай, вот еще ниже, если вдруг на конверте будет непонятно или что-нибудь сотрется. Пиши мне! Быстро!
Ps: я тебя люблю. Целую».
Мне стало приятно. Таня была в порядке и успешно добралась до нового дома. Научилась даже отправлять письма на новом месте. Теперь очередь была за мной. Но меня ввело в ступор ее желание узнать о том, чем я занялся после ее отъезда, потому что я ничего не делал и что ей написать, даже не представлял. Это заставило меня посмотреть на жизнь иначе. Я вдруг понял, что мне нужно чем-то заняться, потому что возможная причина всех моих несчастий – это как раз-таки безделье, которое меня разъедало и не давало жить нормальной жизнью. Но куда себя деть, я не знал. С другой стороны, Таня подала мне идею: начать писать. У меня ведь были рукописи, написанные прошлым мной. Так почему бы не попробовать себя в этом? Ее подсознание ведь почему-то выдало это. Может, жизнь хочет этого от меня. А раз так, значит, как только я попробую, все должно пойти само по себе.
«Привет, дорогая! Не представляешь, как я рад получить от тебя письмо! Очень ждал. Тут все напоминает о тебе, и мне кажется, я так однажды просто сойду с ума. Не знаю, что делать... А тут еще в ваш дом заехали новые хозяева, и это просто убивает. Вижу там новых людей. Они ходят, я вглядываюсь в их лица и пытаюсь разглядеть в них тебя… но каждый раз это не ты. Поначалу было ужасно тяжело. Я не смог разом привыкнуть к тому, что мы не можем просто пройтись, держась за руки, а сейчас, когда немного привык, мне стало так пусто на этих улицах, на которых я больше не слышу твой смех.
