Текст книги "Переживая прошлое 2"
Автор книги: Александр Косачев
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
В попытке сбежать, я кинулся по комнатам, чтобы покинуть здание, но на всех окнах были решетки. Пока полицейские пилили решетку на первом этаже, я поднялся на самый верх и попытался выбраться на крышу. На двери висел замок. Тогда я вернулся в комнату, где оставил кувалду, и ринулся обратно. Полицейские еще пилили, но уже были близки. В панике я бил по цепи, но то попадал мимо, то вообще не попадал. Звук болгарки прекратился. Остановившись на секунду, я выдохнул и что было сил ударил по замку. Он слетел. Мне удалось выбраться на крышу. Я пробежался по краю, осматриваясь, куда можно спрыгнуть, чтобы скрыться, но вспомнил, что я убил Олю. Во мне все остановилось. Голова стала большой, кровь прилила, и я уже не сдерживал эмоции, а откровенно истерически плакал, понимая, что мир разрушен. Демон победил меня. Я убил женщину, которая стала самым уютным пристанищем, какое мне доводилось знать. И только я хотел побежать к Ольге, как на крышу выбежали двое полицейских и начали говорить, чтобы я не делал глупостей. Я попятился к краю крыши и заметил внизу забор.
– Отойди от края, ты же не хочешь умереть! – произнес полицейский, потихоньку подбираясь ко мне.
В голове всплыло воспоминание о том, как я попал в эту жизнь: застрелил себя. Посмотрев сначала на них, а затем на забор, я на секунду остановился, а затем резко развернулся и хотел уже прыгнуть грудью на железное ограждение, но полицейский успел ухватить меня за руку. Я резко отмахнулся от него, забыв про находившуюся в руке кувалду, которую даже не чувствовал в состоянии аффекта. Полицейский отлетел, оглушенный ударом. Второй схватил меня, стараясь удержать и стащить с края, но я вцепился руками ему в глаза. По пальцам начала стекать кровь. Полицейский истерично вскричал и оттолкнул меня. Я споткнулся о парапет и, пролетев три этажа, напоролся спиной на острые пики проржавевшего светло-зеленого забора. Тело пронзила резкая и одновременно тупая боль. Меня по инерции мотнуло, и, помимо того, что пики вошли в тело, внутри оказались разрывы под действием силы падения. Я задыхался, захлебываясь кровью. Смерть была чудовищно болезненной. Оказывается, захлебнуться – это очень больно. Легкие разрывает изнутри, и каждая попытка вдохнуть только сильнее начинает их разрывать и заполнять кровью. Лицо было красным. Изо рта текла кровь. Сознание меркло, я чувствовал безумную панику, какую никогда не испытывал, сумасшедшую боль и неистовое желание жить. Но было поздно. Я умер…
ГЛАВА VIII
Сначала было темно и больно. Это напоминало страшное сумасшествие, а потом я почувствовал неосознанно сделанный кувырок, уперся ногами и оттолкнул себя. Я сильно откашливался. В глазах было темно, но я чувствовал, что перебираю ногами. Начала проблескивать полоса света. Я кашлял, высвобождая легкие, и начал разбирать в каком-то бульканье чей-то голос. Я тер лицо. Меня что-то касалось. Я отмахивался. Упал и наконец-то смог нормально дышать. Вскоре из расплывчатой полоски начала разрастаться картинка. Я увидел речку, поле, камыши, песок и двух девчонок лет тринадцати в купальниках.
– Санька, – говорила одна, – ты слышишь?! Слышишь меня?
– Что? – пискляво произнес я. – Что с голосом?! – воскликнул я и посмотрел на свои руки. Они были детскими. Посмотрев на девочек, я увидел в них знакомые черты. Затем перевел взгляд по кругу и понял, где нахожусь. Это было мое детство. В тот день я чуть не утонул, когда пытался сделать сальто назад под водой. От удивления я схватился за голову и упал. Сознание не выдержало нагрузки и отключилось.
В себя я пришел от ударов по щекам и тормошения. Меня привели в чувство, но я чуть не отключился снова, когда вновь понял, где нахожусь. Это было удивительно – в очередной раз оказаться там, где я был в раннем детстве. На этот раз переход был настолько резким, что меня чуть не убило. Я испытывал сильнейшую перегрузку. Голова кружилась. Вокруг меня летали слепни и мухи, свойственные экосистеме, в которой я находился. Мы возвращались домой, а я в шоке плелся сзади, пытаясь все осознать и отмахиваясь от надоедливых оводов. Дойдя до дома, мы прошли по двору, который я помнил, а потом зашли домой. Мои родители были живы. Я их не видел, наверное, лет двадцать. А здесь они были живы и молоды! Я впал в ступор, не зная, как себя вести. В памяти было понимание, что я их не видел уже очень давно, но энграммы в мозгу не вызывали травмирующего опыта, переживаний или каких-то болезненных реакций, потому что их не было. Все мои воспоминания прошлого были безэмоциональны, словно нарезка видеорядов из чужой жизни. Организм был другой и не имел опыта, чтобы экстраполировать воспоминания на реальность. Все, что я мог похожим образом испытывать, – удивление и радость.
Мы сидели и кушали в столовой. В доме тогда хватало места для того, чтобы иметь кухню и столовую в отдельных комнатах. Проблема была, разве что, с деньгами, как и у всех, кто жил в девяностые, если не был связан с криминальным миром. Я ел манную кашу и, немного изумленный, смотрел на маму, которая читала книгу и попутно следила, чтобы мы все съели. Она читала, я смотрел, а в голове прокручивался момент прошлого, где она говорила, что уже не может читать, потому что плохо видит, и что даже от недолгого чтения начинает болеть голова.
– Ты чего? – спросила она, заметив, что я смотрю.
– Все хорошо, – ответил я, отводя взгляд.
У меня было желание все рассказать. Просто вцепиться крепким объятием, которое не было свойственно нашей семье, и начать рассказывать о том, что накопилось за долгие годы. Но я сдерживался. Боялся, что вдруг это все окажется сном или иллюзией или чем-то еще непонятным и вмиг растворится от моего прикосновения. Потом мы ушли в гостиную и всей семьей начали смотреть телевизор. Я уснул под американский научно-фантастический телесериал «Секретные материалы».
Утром я был вновь ошарашен тем, что это все действительно случилось со мной, что я больше не тот человек, которого не помнил, а я настоящий, в своем детстве, которое когда-то прожил. Я осматривал комнату, будто видел ее впервые. За столько лет ее образ успел практически смыться из памяти, и я, находясь в ней, ностальгически вспоминал все детали, хоть и не так, как если бы вернулся с энграммами. Открывал шкафы и коробки с игрушками, смотрел на них и видел знакомые предметы, которые при вспоминании вызывали восторг. Одежда, вид из окна, дом – все было сплошным восторгом. Запах ощущался сильнее, звуки были насыщеннее, вкус был более выраженным, и все, что меня окружало, было непривычно больше, чем было раньше. Мир действительно казался значительнее в размерах, чем прежде, когда я был взрослым. Этого я не заметил в прошлый раз и не смог испытать этой прелести больших перемен, когда потихоньку спустился на воду бумажным корабликом, словно в спокойный ручеек. Сейчас это была бурная река из эмоций, и я в ней радостно тонул.
Кто из детских друзей мне был другом, я не знал и потому не спешил бегать искать. Ведь это же дети, они сами объявятся. К тому же брат и сестра были не намного старше меня, и им тоже еще было интересно играть, как и мне, потому что организм был детским и сам просил двигаться. Мы собирали луки и делали стрелы из алюминиевой проволоки, которой было очень много. На наконечник прилепляли шарик, чтобы после выстрела стрелу можно было легко найти. Иногда делали мишень и стреляли по ней. А еще брали штакетник, располовинивали, прицепляли резинку и стреляли крышками от бутылок по игрушечным человечкам. С харкалок стреляли по мухам, катали покрышки, представляя себя машинами, иногда проезжая по коровьему дерьму. Воевали с кустами репейника, а потом собирали соцветия и лепили различных зверей. Жевали гудрон у реки. Из телефонного кабеля выдирали проводки и плели разноцветные футляры для стержней. Купались в речке. Рыбачили. Воевали на камышах, как на саблях. Пасли коров, пока родители были на работе. Ели паслен, который рос в заброшенном огороде у соседей. Бегали в посадки, чтобы пожевать ранетки и плоды лоха серебристого, который мы называли финиками. Непривычное и смешное по названию дерево было высотой 1–4 метра, с сильным корневищем, которое может отходить на восемь метров от куста, иногда образуя заросли. Ветки колючие, с шипами по 3–5 сантиметров. Мы их срывали и, пока шли домой, полностью объедали все ветки. На огороде находили норы тарантулов, заливали их водой, а когда тарантулы вылезали, убивали их штыковой лопатой. Кидались плодами дикого огурца. Играли в жмурки, прятки, шахматы, акционер, домино и детское лото. У нас не было ни телефонов, ни компьютеров, ни приставок и каких-то необычных игрушек, а была лишь куча всяких предметов, с которыми можно было импровизировать. Так мы собрали кораблик из пенопласта и приделали к нему моторчик на пальчиковых батарейках, который благополучно утонул, когда пенопласт перевернулся. Собрали пневматику, создав воздушный клапан из альтернативных вещей. И вообще, в целом, было очень много всего сделано и многое пережито, что в век интернета исчезло. Мои дети не знали мир таким. Это я помнил. И когда вечером я сидел и смотрел на горящий фонарь возле нашего дома, на который из темноты слетались мухи и прочие летающие существа, то невольно грустил, понимая, что мое детство уходит с каждым днем, приближая день переезда. Но оно уходит не только у меня, оно уходит у всех. Даже у тех, кто еще не родился, потому что образовавшееся после перестройки общество потребления частично лишило детей периода детства.
– Пошли запечем рыбу на костре? – предложил я Сабиру на следующий день.
– А ты умеешь? – спросил он, глядя на меня карими глазами.
– Скоро узнаем, – сказал я, и мы отправились на речку ловить рыбу.
Сабир был другом детства, на пару лет младше. Но для меня все были детьми, и потому было без разницы, плюс пару лет или минус.
Наловив окуней, мы разожгли костер в ямке и, пока огонь горел, почистили рыбу, выпотрошили ее, посолили, положили внутрь листья шиповника и черной смородины, а после завернули содержимое в листья лопуха. Когда костер прогорел, мы поместили свертки на угли и засыпали золой, немного притрамбовав. Затем снова разожгли костер на минут двадцать, с интересом обсуждая пиршество, которое нас ожидало. С нетерпением выкопав свертки, мы обнаружили, что рыба была очень вкусной. Поедая ее, помечтали о том, как зажарили бы целого кита, а после отправились купаться. День уходил. На следующий день интерес к готовке не остыл. Мы снова разожгли костер, но на этот раз решили пожарить улиток и мидий, которых у нас в речке было в избытке. Когда костер прогорел, мы закинули их на пропекание. Минут через десять маленькие улитки все прокипели, и мы их попробовали. Мяса в них было на зубок, поскольку из съедобного была только ножка, а при термической обработке она уменьшалась до маленького комочка. Учитывая, что улитка длиной всего пару сантиметров, то и кушать в ней было нечего. На вкус мясо было пресным и немного отдавало речкой. С мидиями было примерно так же, но мяса в них было уже побольше. Мы разочаровались в приготовленном, но попробовать было интересно. Наесться мы, конечно, не наелись, но и цели такой не преследовали. Разойдясь в экспериментах, поймали несколько крупных кузнечиков и пожарили на палочке. На вкус они напоминали креветок. Из неприятного было то, что их лапки упирались и при прожевывании казалось, что кузнечик во рту оживал. Возможно, это была детская фантазия со своими тревогами, а может, мы их и правда недожаривали, но мы не слишком заморачивались. На следующий день мы жарили уже лягушек. Перед приготовлением я брал их за задние лапки и ударял головой о камень, чтобы оглушить и не причинять боль при разрезании. Затем мы сдирали с них шкуру, словно штаны, насаживали на веточки в виде мини-рогатин и прожаривали над углями до готовности. Мясо было вполне вкусным, но его было тоже мало, как и в случае с речными мидиями. В качестве эксперимента полевой кухни это было интересным и довольно запоминающимся. В прошлом я никогда не пробовал так готовить, но в этой жизни решил попробовать то, что не успел раньше по каким-то причинам. Была энергия, время и был интерес. Грех было не экспериментировать.
Устав от мелкого корма, мы решили зажарить суслика – те постоянно свистели в поле целыми семьями. Трудность была в том, чтобы кого-нибудь из них поймать. Сабир предлагал догнать и оглушить палкой, но шансов у нас на такое не было. Поэтому решили использовать старый способ: взяли веревку, сделали петлю, петлю повесили на нору так, чтобы суслик обязательно сунул голову внутрь и при попытке куда-то побежать, затянул петлю у себя на шее. А чтобы попавшийся суслик не убежал, приколотили клин и привязали к нему другой конец веревки. Просидев весь день, добычи мы так и не дождались, но на следующий день я пришел уже один, Сабир не смог пойти со мной. В петле сидел пойманный маленький зверь. Я посмотрел на него и отпустил. Энтузиазм пробования пропал. Да и одному не было большого интереса готовить пищу. Наверное, я просто оправдывал свое нежелание без надобности убивать пойманное существо.
Вечером у меня сильно разболелась голова. Я уснул. Проспал, наверное, всего час, но успел потерять счет времени. В сновидении я увидел девушку. Она была ростом ниже меня на полголовы. Мы стояли у берега, я обнимал ее со спины и сказал что-то вроде: «Ты чего дергаешься?», а она ответила: «Ну, комары же кусают». Затем я проснулся. Голова не болела, но осадок от увиденного остался. Благодаря ему я понял, что сильно втянулся в детство и начал забывать все, что было у меня до появления в нем. В памяти уже не получалось восстановить в точности свою первую жизнь, а тот, второй раз уже забывался. Это заставило меня начать думать о том, что происходит в моей жизни, куда я иду, что со мной будет и не забуду ли я вообще все свое прошлое. Этот мир был реален, я его проверял, и он не кончался за столько недель, как обычный сон. Это было точно.
Не найдя границ и понимая, что моя проживаемая реальность не мнимая, а вполне настоящая, я взялся за ручку, чтобы разобраться, что со мной стало и что происходит. Еще меня удивило то, что я проигнорировал смену реальности и, вопреки здравому смыслу, начал просто жить детской жизнью, будто всегда здесь жил. В итоге накопилось много вопросов без ответов, и одним из главных стал «Почему я снова начинаю жить после смерти, и почему в одном случае я попадаю в детство, а в другом – в какую-то чужую жизнь и реальность?»
Сколько я ни думал, в итоге получал только гипотезы. В первый раз я, видимо, умер естественной смертью и потому все помнил, потом стал ребенком; второй раз – суицид, и потому я оказался в другом месте уже взрослым и другим собой; третий раз – убийство по стечению обстоятельств, и потому я оказался ребенком, но начал все забывать. В итоге ключом к переходу стала смерть. Вид смерти определял мою память и реальность. Таким образом, я получал совершенно непонятный по своим причинам механизм переселения сознания. Чтобы проверить правильность рассуждений, нужно было проделать нечто из этого, чтобы понять, верна ли моя гипотеза. Самым быстрым был суицид. Я подготовил веревку, но в итоге повеситься так и не решился. Во-первых, это стало бы трагедией для семьи, а во-вторых, я боялся, что гипотеза может оказаться неверной, и я просто исчезну, потому что в таком раннем возрасте еще не умирал и не знал, в каком возрасте появился бы, если бы умер. Из чего я сделал вывод, что лучше не торопить события и просто пожить. Посмотреть, что из этого выйдет. Умереть я всегда успею.
Следующей проблемой для меня стало исчезновение воспоминаний о прошлой жизни. Немного подумав, я принял решение написать записки в будущее, но уже через несколько листов понял, что они не охватывают весь объем знаний, который я имел и который мог бы мне пригодиться в будущем. Тогда я решил писать свою биографию по жизням, чтобы можно было рассказать себе о том, что уже было со мной, чего стоит бояться, на что обращать внимание и к чему стремиться. Причем, я решил все оформить в виде автобиографической книги, о которой знал только я, чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов, если они увидят мои тетради. Так я и поступил. Каждый день я писал, и писал, и писал, тратя все свободное время на то, чтобы записать все, пока память сохраняла прошлое. Конечно, написано было коряво, ведь я не был профессиональным писателем и писал, как школьник, который пытался рассказать то, что знал, но не умел выразить словами. Написанное не планировалось для массового чтения, и потому я писал максимально откровенно, чтобы мне было понятно все, что нужно было понять.
Все мои мысли были поглощены рукописями. Причем, я писал в обратном порядке относительно того, как прожил, начиная с последней жизни, чтобы записать максимально объемно то, что успел узнать за прожитый период. Так я написал третью жизнь с демоном, написал вторую с элементами воспоминаний первой, но вот свою первую я уже не мог вспомнить никак. Она полностью выпала из памяти к концу второй рукописи, и даже те обрывки, которые я использовал, не позволяли вспомнить хотя бы какую-нибудь мелочь. У меня было две законченных и полноценных рукописи, две жизни, которые я еще помнил, но не было первой и самой главной, от которой я отталкивался до этого в жизни. Она стала навсегда утерянной для меня. Это вызывало страх, потому что я не просто забыл кусок прошлого, а забыл то, чем я являлся априори, до всего того, что случилось со мной. Такое понять могут разве что психически больные люди, которые теряют себя в результате болезни.
После того, как закончил рукописи, я подумал, что все забуду и больше не смогу вспомнить прошлую жизнь. Все равно что умру. Значит, смерть меня все-таки настигнет и я не бессмертен, а просто ошибка системы. Значит, я стану не собой, а своим продолжением, которому сейчас могу что-то передать, словно сыну. Я стал размышлять, что бы я хотел ему сказать, если бы знал, что он меня никогда не увидит, не узнает и не вспомнит, потому что он – это я. Взяв лист бумаги, я решил написать письмо своему продолжателю:
«Ты меня никогда не вспомнишь, а я тебя не узнаю. У нас никогда не будет совместной фотографии и возможности поговорить. Между нами существует только этот текст: всего тридцать три буквы в различных комбинациях. Мне много времени пришлось потратить на то, чтобы попытаться сформулировать самое важное, что могло бы тебе пригодиться, ведь меня не будет рядом, чтобы тебя поддержать в трудную минуту.
Самое главное, что я выделил: все имеет свою цену. Цена тому – не время, а здоровье. Именно от здоровья зависит, сколько ты проживешь. Коэффициент одного года жизни у человека, умершего в двадцать лет и в восемьдесят, совершенно разный. Поэтому береги здоровье. Поддерживай его. Но не забывай, что здоровье – это не отсутствие физической болезни, это состояние полного физического, духовного и социального благополучия. Порядка 80% болезней и прочих недугов растут из твоих мыслей. Аккуратно относись к тому, что ты думаешь и что принимаешь за истину, потому что это во многом определит твое будущее.
Следующее – это качество жизни. То, что тебя окружает, формирует образ мыслей. Нельзя быть рациональным, имея психологию бедности, потому что количество не оправдывает качество: ни в людях, ни в вещах. Лучше иметь одну, но верную жену, чем десять, но лживых и распущенных. И первое, с чего стоит начать, это с создания лучшего образа самого себя. Человека встречают по одежде, но завершает первое впечатление – разговор, а полный образ – поступок. Начни с этого, а дальше сам всему научишься.
Умей остановиться. Но никогда, повторяю, никогда не поворачивайся к жизни спиной, чтобы попытаться вернуться назад, потому что как только ты это сделаешь, она обязательно ударит в спину. При этом не ломись бездумно вперед ради чьего-то мнения, поставленной цели или губительной идеологии. Не спеши! Остановись, когда что-то не получается, почувствуй ситуацию и только потом решай, как поступать. Иногда можно уступить, проиграть немного, потерять кого-то или что-то, поддаться, но остаться на плаву, чтобы вернуться с новыми силами и с другим подходом. В дальнейшем придется наверстывать упущенное, потому что человек мыслит категориями, и если поражений в памяти оказалось больше, значит, и отношение к себе будет значительно хуже. Поэтому – побеждай! Достигай своего во всем и особенно в том, что для тебя важно.
Будь счастлив! Здесь важно понять: ты не сможешь быть счастлив в одиночку. Количество людей – дело второе, по собственному комфорту, но нельзя отказаться от людей совсем (будь то друзья, семья или отношения). Именно поэтому в человеческой культуре муссируется идея: если ты один – ты неудачник. Идея воспета из бессознательного, в частности, женского, где сильнее проявляется эмоциональная составляющая. И здесь, как для женщин, так и для мужчин, будет равно актуальной мысль: счастливые люди – не изменяют. Не от хорошей жизни идут к другим. Но и с кем попало быть нельзя: дешевое окружение даст лишь дешевое качество жизни и испортит здоровье. Лучше один глупый, но верный друг, чем много умных, но гнилых. И лучше нелюбимая женщина, но личность и всегда рядом, чем любимая, но пустая и всем доступная. Пойми, что любовь – как простуда: поболеешь и перестанешь, а человек останется, потратив твое время и вымотав все нервы.
Ну, и последнее. Кругом стереотипы, догмы, правила, призывы, законы, идеологии и прочие вещи, которые тебя куда-то потянут. Прежде, чем что-то принять на веру, помни: их цель – манипулировать тобой. Государство создало загон для скота со своими правилами, и этого пока не изменить; этот загон нужен, потому что пока еще нет другого эффективного способа управлять людьми. Религии создали то же самое, используя внутренний кнут. Вопиющий и ярко-доказательный пример написанному выше – насильственное крещение Руси: язычество стало неправильным, а праотцы получили плевок в лицо и удар княжеского сапога. Но, если подумать, христианство – совершенно чужая для славян религия, с совершенно чужими архетипическими образами, которые силой насаждались вплоть до двадцатого века, а после пришел коммунизм уже со своим репрессивным кнутом. Людей, как стадо баранов, гнали верить то в одно, то в другое. Как видишь, идеологии и догмы не является непреложной истиной. В это нетрудно поверить, когда смотришь на совершенно нищий народ – и богатых религиозных служителей и государей. Поэтому не забывай: все в этом мире стремится тобой управлять, и там, где есть массовые волнения, там есть чьи-то интересы, которые могут прикрываться фиктивными целями.
Я знаю, ты совсем не обязан этому следовать, ведь это письмо – не догма. Все, чего я истинно хочу, это чтобы ты прожил счастливую жизнь. Ты сможешь это все понять и сам, без меня, если будешь развиваться, накапливая интеллектуальный капитал. Но будешь ли ты это делать, и чего ты, вообще, сам хочешь? Если не можешь с уверенностью сказать, что ты хочешь получить от жизни, то и жизнь пройдет впустую. А когда поймешь с годами, что жизнь действительно проходит, ты задашься вопросом: а что я сделал за все эти годы? И, увидев, что ничего толком не сделано, впадешь в депрессию. Поэтому думай, пока есть время и пока есть здоровье, потом будет поздно. Время вспять не поворачивается.
Удачи!
Подпись: 23 августа 2000 года».
Отложив ручку, я вспомнил фрагменты прошлого и впал в прострацию. Столько лет жизни, событий, испытаний, счастья, боли – и все вот так исчезнет? Навсегда, словно и не было этого. Раз – и все. Нет человека. Нет ничего. В это было трудно поверить, и очень не хотелось, но я себя остановил, отбрасывая панические мысли и припоминая то, что сам советовал в последнем абзаце письма. Рано или поздно, это просто случится. Я давно еще должен был исчезнуть. Зачем пытаться бесконечно жить одну и ту же историю? Может, там, за гранью есть что-то еще…
Конечно, мне приходила в голову мысль убить себя, появиться в теле другого, дожить до конца его жизнь и вновь начать свою с самого детства, оставаясь собой, но я отбросил это. Теория могла быть несостоятельной, и я бы не просто убил себя, но и того, кто должен был продолжать меня. И тогда бы совсем ничего от меня не осталось, а так я оставлял текст и заветы, которые могли бы помочь сделать жизнь лучше, хоть и не мне. К тому же мои рукописи имели возможность стать книгами. Почему нет? Никто ведь не догадался бы, что это правда. Кому вообще в голову может прийти в это поверить? Поэтому я решил перестать цепляться за любую возможность продолжать жить вопреки тем законам вселенной, которые дали мне шанс столько времени оставаться самим собой. Я свое прожил. Путь закончен. Я ведь не просто так жил и не просто так уходил. Это подталкивало меня верить в высший философский смысл моего существования.
После написания текста я решил пойти на речку. До нее было метров триста по земляной дороге. Я отправился босиком. Солнце ярко светило, ветра почти не было, а из травы доносился стрекот кузнечиков. Пахло травой. Мир вокруг жил своей жизнью и не думал даже как-то грустить без меня. Вода была прохладной. Погрузившись до самого дна, я вцепился руками в песок, прекратил всякие движения и порывы. Представил, как это будет, если я начну держаться за жизнь и гнаться за тем, чтобы удержать память. Меня сразу же начало поднимать вверх и нести по течению. На месте я никак не мог остаться, сколько ни предпринимал попыток. Но потом, ближе к отмели, я смог уцепиться за какой-то корень или что-то вроде этого, и он позволил держаться на дне, сохраняя свою позицию, несмотря на течение. Это вызвало инсайт. От наплыва эмоций я открыл рот, из меня частично вышел воздух, и я чуть не захлебнулся. Выбравшись на берег, я долго откашливался: вода немного попала в легкие. Мне на ум пришла девушка из снов. Она мне снилась, я не знал, кто она, но она была в сновидениях все это время. Даже когда я помнил свою первую жизнь, я не знал, кто это: все мои женщины были примерно моего роста, и потому не могли ею быть. Это натолкнуло на мысль, что я не первый раз живу, и эти бразды уже передавались, ведь подобный образ не может рождаться сам по себе, без оснований. Сны есть сны, и я убедился в их важности. Ничто не имеет большего значения в решении психологической проблемы, чем настойчивые сновидения, которые откладываются в памяти.
Вернувшись домой, я решил оставить еще одну запись о важности снов и необходимости работы с ними. Написано, конечно, было уже очень много, целая стопка тетрадей, поэтому пришлось пометить важность информации, дабы не запутаться в главном. С опытом текст получался, конечно, лучше, но все равно был для меня большой трудностью. Научиться хорошо писать, оказывается, было не так-то просто. Оно, конечно, не было столь важно, но имело какую-то свою магическую притягательность, словно ты выговариваешь лучшему другу то, что наболело за долгий промежуток времени.
Спустя время все было готово. В голову, конечно, приходило еще много мыслей, но я их откидывал, потому что писать можно было бесконечно, а память уже многое оставила в прошлом и не могла быть объективной. Так я просто жил и старался каждую секунду быть в текущем моменте, наблюдая, как за окном закончилось лето и пришла та самая осень, когда мы должны были переехать.
Дождь недавно закончил лить, в небе появилась радуга, в воздухе приятно пахло озоном, а я девятилетним ребенком бегал по лужам в фиолетовых сапогах. Проблемы были далеко. Попытка что-то сохранить и передать совсем перестала иметь значение, ведь я был уже обычным ребенком и хотел просто жить, наслаждаясь жизнью, несмотря ни на что. В сентябре родители сообщили о переезде, а в октябре, когда выпал первый снег, мы начали собирать вещи. Родители сказали взять самое необходимое, а все лишнее оставить. Я взял какие-то игрушки, одежду, а стопку тетрадей, которая была аккуратно перевязана бантом с запиской «не забудь взять с собой», я оставил. Я не понял, что это, для меня оно было не важно, а текст, который там был, я не понял. В голове пронеслась мысль, словно из пустоты кто-то просил взять их с собой, но меня постоянно что-то отвлекало: то кот заходил в комнату, то брат, то сестра, то родители, то собака лаяла, один раз даже отвлекся из-за того, что просто чихнул. В итоге рано утром мы сели в машину, а та стопка тетрадей с непонятным текстом осталась дома. Мысли о ней посещали, там ведь было написано «не забудь», но какого-то явного дискомфорта они не доставляли, и я благополучно о них позабыл.
Дорога была длинной, а пейзаж подобных дорог ничем особенным не отличался, и потому мозг входил в некоторое трансовое состояние и мысли сами выстраивались в голове. О будущем я не думал. Родители сказали ехать, значит, буду ехать. О чем можно переживать, когда тебе всего девять лет и за тебя все решают родители?
Проезжая город, я на мгновение уцепился взглядом за одну женщину. Она мне кого-то напоминала. В памяти что-то проносилось, но я никак не мог уцепиться за мысль, которая как-то была с этим связана. Женщина вызвала чувство какого-то дежа вю, словно я это все уже видел, может быть, даже во сне. Но не в прошлой же жизни, в самом деле! Это было бы смешно. Машина ехала, город архитектурно немного менялся, а я смотрел в окно и думал лишь о том, когда мы уже приедем. На выезде из города кот нагадил на ковер, и нам пришлось ненадолго остановиться. Затем – снова дорога и снова взгляд в окно.
– Это Челябинск, – произнес отец. – Скоро уже приедем.
Мы ехали по городу, и мне казалось, что я в нем уже был. Посещало приятное чувство знакомости и некоторого родства. Из-за этого я принялся его с интересом рассматривать. Ничего подобного я прежде не видел. Он казался огромным. Высокие дома, много машин, спешащие куда-то люди, огромное количество светофоров и слишком много магазинов для моего прошлого представления о жизни. Картина мира начала расширяться: я увидел, что мир намного больше, чем небольшая деревня, в которой я раньше жил. Затем мы проехали Копейск, я увидел какое-то озеро, и тогда спросил, есть ли там речка, и мне сказали, что нет. Я расстроился и расхотел туда ехать. Там не было речки. Что там делать?! Ведь для меня это было важно: я всю жизнь, какую помнил, прожил именно возле речки и не представлял, как можно жить без нее. Без разливов весной, без рыбалки, без того, чтобы просто поплавать. И, что меня еще расстроило, там практически не было того самого смешного дерева, которое было у нас, – лоха серебристого. Мне казалось, мы едем в какое-то неинтересное место, но интерес у меня все равно был, ведь там было что-то новое, что-то непривычное и что-то предстоящее, вызывающее волнительную тревогу внутри.
