Текст книги "Легендарь"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

18. Бегство поневоле

Понимая, что случившееся неминуемо грозит обернуться чудовищным скандалом, по сравнению с которым все давние и грядущие угрозы Фантипулы – сущий пустяк, Фини-Глаз решил бежать с Земли сейчас же. От ужаса он был на грани шока.

Он промчался сквозь чахлую оливковую рощу, сопровождаемый любопытными взглядами туристов, каковые, наперед готовые к любым сюрпризам на Земле, видимо, сочли, что это позорное отступление и эта горлопанная погоня – тоже часть очередного представления на историческую тему.

По этой причине все, кто встречались на пути перепуганного Фини-Гааза, сторонились безропотно и даже с оттенком восхищенного почтения.

На краю рощи, у восстановленного – во всем правдоподобии и блеске – допотопного храма, одиноко притулилось свободное мнемотакси.

Чадообильное гулящее семейство как раз собиралось в него загрузиться.

Увидав такое, Фини-Гтаз взревел, по-львиному ужасно, в три гигантских прыжка одолел пространство, отделявшее его от заветной машины, и перед носом у остолбеневшего главы семейства прошмыгнул в кабину.

– Мы!.. – только и услышал он. – Ведь мы!..

– А чады пусть пешком. Пусть ножками – хрусть-хрусть! – огрызнулся Фини-Гтаз. – Вон ведь – задохлики какие! Так и помереть недолго! Брысь с дороги!.. – И, сосредоточась, мысленно скомандовал машине: «Жми, железка! И – подальше! В океан! Нет, дуй в Австралию! Вперед!..»

Зачем ему в Австралию, он в точности не знал.

Наверное, запомнилось название, когда ему показывали дикого реликтового кенгуру… Какая разница куда… Тут главное – подальше!

Ну, а всевозможных подходящих космодромов на Земле хватало. Даже допотопный тайный, спрятанный в тайге, сгодится, если что…

Мнемотакси рванулось ввысь. Однако же, не пролетев и полпути до континента, совершенно одуревший от навязчивого страха Фини-Глаз – погоня-то. за ним не прекращалась ни на миг! – без всякой очевидной логики вдруг тормознул, завертелся беспомощно на месте, взялся отчаянно кидать мнемотакси то вверх, то вниз, а после круто повернул на север.

Срабатывал древний звериный инстинкт – чаще петлять, заметая следы…

Где-то в районе бескрайних казахстанских степей он, как показалось, оторвался наконец от преследователей и потому ястребом спикировал на посадку.

От такой сумасшедшей гонки в голове все звенело; требовалась передышка.

Собрав остаток сил, он выскочил из машины и заплетающимися ногами побежал к одиноко-грандиозному сооружению из древнего бетона и стекла, среди степных просторов глядевшемуся на искусственном холме, точно прекрасный лайнер в океане.

Фини-Глаз еще не знал, кудабежит, он только чувствовал, что в этом странном доме разных помещений – уйма, даже чересчур, и оттого одно желание владело им в те окаянные минуты: хорошенько спрятаться, забиться куда-нибудь в самый дальний, укромный уголок и переждать погоню, а там – убраться восвояси, на Цирцею-28, и пропади она пропадом, эта экскурсия, ноги его больше не будет на Земле. Никогда!

И вообще не надо было прилетать сюда, с тоской подумал Фини-Глаз. Фантипула и тут была права: вот прихватил бы и ее с собой – и ничего бы не случилось…

Он, не сбавляя ходу, оглянулся: так и есть – вон. в небе точка объявилась и растет – понятно, значит, настигают, выследили, даже тут…

И тогда через две ступеньки по широченной лестнице, позабыв об усталости, он помчался к парадным дверям, которые, кстати, могли быть и заперты…

Но Фини-Глаз об этом не подумал – ситуация не позволяла размышлять…

Ему, однако, повезло.

Дверь оказалась не только незапертой, но даже была малость приоткрыта…

В прохладном мрачноватом вестибюле с плоским низким потолком и застойной, затхлой атмосферой путь ему преградил какой-то старый человек при галунах.

– Прочь! – гаркнул Фини-Глаз.

– Минуточку, – ответил человек, вцепившись мертвой хваткой в куртку гостя.

И столько в этом немудреном жесте было убежденности и редкостной сноровки, что Фини-Глаз, и звука не издав, повиновался против воли.

В конце концов, решил он, у меня минуты три в запасе есть, а то и все четыре… Так что – поживем, еще не вечер! Но поторопиться надо – все равно.

– Ну, что? – спросил он, с бешенством взглянув на человека. – Что вам надо?

– Здесь – музей, – с достоинством ответил тот и сделал приглашающий, широкий жест рукой.

– Сам вижу, что не туалет! Везде – музей!.. Хотя… не помешало бы…

– Вот именно. И здесь – не принято кричать. Вы, надо думать, экскурсант?

– Да-да, я экскурсант, турист, – поспешно согласился Фини-Глаз. – И времени – в обрез…

– О, как я понимаю вас: у всех нет времени, расписан каждый час. А хочется все сразу посмотреть, пощупать, осознать, и потому – волнение, азарт!.. – сердечно улыбнулся старичок. – Ах, любознательность людская, нет тебе пределов!.. Что же, я готов сопровождать вас. Здесь электронных гидов вы не сыщете – не та эпоха, мир не тот!.. Здесь, в этом храме далекой Истории, только живое человеческое слово может донести до трепетных сердец всю правду! Так, как это делалось и в прежние, таинственные времена… Пошли!

– Куда еще? – невольно вздрогнул Фини-Глаз.

– По залам! Я покажу вам наши экспонаты… Здесь собраны, представьте, образцы настолько необыкновенные, что даже многие специалисты…

Понятно, этот,стало быть, еще не в курсе, осенило Фини-Глаза. И прекрасно! Главное теперь – не выйти из доверия. Пускай показывает, водит, ну, а там уж я найду, как пить дать, способ улизнуть…

– А что за музей, простите? – с деланным интересом спросил Фини-Глаз. – Я, знаете, так торопился – каждая минута на учете… Все проспекты по дороге растерял. А на дверях и не указано…

– Это хорошо, что торопились. Без проспектов даже интересней. Здесь – Музей Вечной Истории Исконно Русской Космонавтики! – торжественно, зажмурясь от удовольствия, пояснил экскурсовод. – От самых древних образцов до древних суперновых. Кладовая знаний! Так с чего начнем осмотр?

– Музей в музее, ну и ну! – присвистнул Фини-Глаз. – Это подумать только!.. Да мне, признаться, все равно откуда. С чердака, с подвала…

– Вы не поняли меня! Какие экспонаты вас особенно интересуют? Какой конструкции, какого времени? Ну, ежели не знаете, не будем нарушать традицию. Начнем, как говорят, с азов. Почувствуем дыхание глубокой старины… Перво-наперво я покажу вам самые ранние ракеты. Кто-то считает, что они и на ракеты не похожи, другие с этим не согласны… Вечный спор и вечный поиск. Ах, пытливые умы!.. А отдельные историки науки утверждают даже, будто на таких сооружениях и впрямь когда-то добирались до других планет!..

– Ну, а как на самом деле? – изо всех сил стараясь расположить к себе экскурсовода, поинтересовался Фини-Глаз. – Летали или нет?

– Точно вам не скажу. Да и никто, наверное, не скажет. Вопрос, по правде, деликатный… Космический баркас с мотором от часов с боем, спроектированный дедушкой Можайским, вероятно, все же не летал… Тогда как остальное!.. Хотя бытует мненье, что таких полетов не было совсем. Знаете, как случается? Строят муляжи, а информацию о них дают фиктивную… Желаемое выдают за действительное, мягко говоря… Но это – лишь одна из точек зрения. Историки науки иногда такие факты открывают – просто оторопь берет!.. Я лично эту версию считаю вредной. Впрочем, бывает, именно ее мы предлагаем экскурсантам, если они требуют наглядных испытаний экспонатов. Оптимизм их разбирает, хочется проверить! Не-ет уж!.. Понимаете, с тех самых пор, как создан был Музей, ракеты испытаниям не подвергались – вещи уникальные, попортить можно. Тем не менее, – хвастливо добавил экскурсовод, – все экспонаты у нас – теоретически действующие. Двигатель у каждойможно запустить. Что будет после, правда, не известно… Но отреставрировав ли – загляденье! Это я добился. Лично.

– Нету слов! – восторженно всплеснул руками Фини-Глаз. – Пошли!

Они пересекли полутемный вестибюль, нырнули в боковую какую-то дверцу, спустились по винтовой узкой лестнице и некоторое время шагали молча по ярко освещенному коридору, стены, пол и потолок которого то были мраморные, то из малахита – в лучших традициях земной помпезной показухи, отработанной десятками веков развития.

Фини-Глазу это до того понравилось, что по дороге он проворно отколол и опустил в карман кусочек малахита – как бы сувенир, на память…

А в другом месте, чуть-чуть поотстав от экскурсовода, острым перочинным ножичком царапнул на стене: «Фини-Глаз. Бывал не раз».

Соврал, конечно, и на вранье бесценные секунды потерял, однако же собой остался трепетно доволен.

Ибо чувствовал: такая надпись может сохраниться навсегда. Здесь – может…

Коридор, немного попетляв, наконец-то пошел в гору и вывел их в самый первый зал, откуда начиналась Экспозиция собственно Музея.

Напротив входа вдоль стены под самым потолком висел изрядного размера транспарант.

Фини-Глаз прочел его – и ничего не понял. Вновь вчитался – тот же результат.

Текст на стене гласил:

«Там, где не должно быть демократии, совершаются революции; там, где не должно быть ничего, совершаются полеты в космос».

– Это я сочинил, – зорко перехватив взгляд подопечного, пояснил экскурсовод. – Раньше я участвовал в массовках – разные пикеты, митинги… Вот, стало быть, и пристрастился к пламенному слову. А потом вся эта массовость мне стала действовать на нервы: сон пропал, желудок не работал по неделе – и врачи меня назначили сюда, к ракетам, чтобы отдохнул. Но место-то какое!.. Я и не сдержался, сформулировал и написал, и вывесил – пускай читают. Правда, если вдруг должна комиссия приехать, я снимаю – могут не понять… В комиссиях обычно – кто? Сорвавшиеся с роли палачи, садисты, депутаты, воры, патриоты, всякие душ и тел и свобод – то есть актеры с застаревшим амплуа, народ невежественный, дикий. Их врачи в комиссии лечиться посылают, ну да разве переделаешь себя?!. Но, правда, хорошо? И как-то гармонирует текст с помещением, со всем Музеем, да?

– Ну, может быть, не 31 гаю… – несколько уклончиво ответил Фини-Глаз. – Я б дома не повесил… Но… чего же мы стоим? Куда-нибудь – идемте!

– Ах, простите. Разумеется! Не обижайтесь на меня, на старика… Вам, вероятно, будет интересно забраться самому в ракету, разглядеть поближе интерьер, посидеть в кресле космонавта, помечтать? – предположил экскурсовод. – Здесь все, как и когда-то – в первозданном виде…

Фини-Глаз лишь благосклонно улыбнулся.

– А что древнее – идея полета или сам полет? – неожиданно спросил он.

Экскурсовод задумался.

– Наверное, полет, – ответил он чуть погодя. – Какой у вас пытливый ум!..

– Да как же так?.. – воскликнул Фини-Глаз, пропуская комплимент мимо ушей. – Разве бывает…

– Неужели нет?! – насмешливо всплеснул руками экскурсовод. – Тем более здесь, в Планетарном Музее… У нас ведь каквсегда? Сначала делают, потом – осмысляют. А уж когда осмыслят, удержу не ведают ни в чем. И начинают… Практический опыт – мать любой теории.

– Отец, – рассудительно поправил Фини-Глаз.

– Ну, может, и отец. Кому как нравится… Но вряд ли ошибусь: случилось так, что кто-то все же первым полетел,случайно или с умыслом – не так уж важно… Главное, потом сообразили: это хорошо, и, если удалось однажды, дело стоит продолжать. И родилась идея… Ну, а развивать ее – любой горазд! Вот так.

Фини-Глаз еще раз благосклонно улыбнулся. Эта мысль ему понравилась.

Нет, право, славный мужичок попался, славный. Вот кому бы Архимедом быть!..

И почему всегда случается не так, как надо бы, – нелепо и несправедливо?!

Тут из соседних залов донесся топот многих ног и раздались чьи-то голоса.

Погоня, цепенея от ужаса, подумал Фини-Глаз. Неужто все-таки пропал?!

И тогда – после всего увиденного и услышанного – в голове у него вдруг созрел, мигом обретя законченные контуры, отчаянный и удивительный план действий.

– Безусловно! Хочу побыть в кресле космонавта, угадали! – выпалил он скороговоркой. – Давайте – в ракету! Лучше поменьше и понеприметней!

– Лучше меньше, да лучше? – умилился экскурсовод.

– А не играет роли! Какую-нибудь вовсе неказистую. Короче, хлам!

– Хлама мы, уважаемый, не держим, – обиженно поджал губы экскурсовод. – А вот этот образец, я думаю, вам будет в самый раз… Один из древнейших пилотируемых кораблей. Так считают… И какое благородство в очертаниях, взгляните! Ракета словно бы сама устремлена… Умели ж делать!..

– Вижу-вижу, – согласился Фини-Глаз. – Восторг сплошной! Так, говорите, она… может полететь?

– Естественно. Это, правда, мое, так сказать, личное мнение, но с данными большой науки оно принципиально не расходится. Насчет долгого полета, впрочем, не уверен… Скорей эта ракета – наподобие аэроплана моряка Можайского, но двигатель запустит и ребенок – сразу, без труда. Баки полны горючим, все отменно смазано – коровьим салом, между прочим, натуральнейший продукт! Короче, все, как и должно быть – по идее… Да и автоматика, голубчик, еще та, старинная!.. Дизайн – пальчики оближешь!.. Давайте-ка я помогу вам забраться. И – осторожней, не заденьте ничего! Уверен, будете в восторге!

– Понял. Люк закройте! – прокричал из пилотского кресла Фини-Глаз. – Желаю ощутить сполна!..

– Ах, какой вы романтик!.. О, я сразу приметил в вас родственную душу! – восхитился экскурсовод, задраивая люк. – Почаще бы такие приходили…

В тот же момент, проплутав преступно долго по музейным закоулкам, в зал ворвались златошлемные воины и вместе с ними – всполошенные Блюстители Порядка.

– Как?! – побелел от ужаса экскурсовод. – Комиссия? И не предупредили?!

– Какая, к черту, комиссия?!. О чем вы?! – завопили вошедшие. – Где он?

– Друзья, не суетитесь, – предостерегающе вскинул руки экскурсовод, вновь чувствуя себя хозяином положения. – Не все сразу! Постепенно! Сейчас человек посмотрит… Могли бы и заявку на бригаду мне прислать – так, между прочим… А то как-то несолидно, я сказал бы даже – нецивилизованно… И не нужно митинги устраивать! Есть очередь…

– А-а!.. – взвыли воины. – Он – там! В какой-то из ракет! Держи его!

– Нет, вы – серьезно? – что-то наконец смекнул экскурсовод. – Вы не туристы, да? Вам надобно помочь?

– Асам не понимаешь?! – обозлились визитеры.

И в ту же секунду Фини-Глаз без колебанья запустил двигатели на всю тягу.

– Эх, поехали! – с восторгом крякнул он. – Ну, шевелись, давай! Пошла, пошла!..

Он решил довериться судьбе…

Старинная ракета, будто нехотя, приподнялась на огненных столбах, взревела – хоть святых вон выноси, всем корпусом своим дала ужасное вибрато, а затем, стремительно рванувшись с пьедестала, без малейших затруднений проломила стеклянный потолок и уже минуту спустя растворилась в синеве небес.

19. За дело, задело!.

Это была удача, неожиданная и бесподобная.

Ну до чего же вовремя попалась на глаза ему заметка, просто чудо!

Крамугас соскочил с табурета и принялся бегать по залу, распевая во все горло:

– Мне хорошо, тара-ра-ра, и счастлив я, ту-рум-трум-трум, прекрасна жизнь, траля-ля-ля, и станет лучше, рум-ту-рум! И – непременно, ра-ра-ра!..

Не привыкшие к столь громким звукам, старинные книжные полки и столь же старинные стены зала грозно задрожали, в то же самое мгновение вошли, как часто и бывает, в резонанс друг с другом, вытолкнули из-под себя пол, и тот, развернувшись, зашвырнул далеко-далеко горланящего Крамугаса.

К счастью, грохот от обваливающихся сводов поднялся такой, что никто из поселян на Крамугасовы песнопения даже внимания не обратил.

А Крамугас вскочил на ноги и, окрыленный нечаянным успехом, не понимая еще, какой проступок совершил, помчался сломя голову к Космотягодрому. Лишь перед самым взлетным полем он сбавил шаг и малость отдышался.

До вылета нормального, грузопассажирского – а не какого-нибудь почтового или помпово-военного – звездолета оставался почти час.

Это вполне устраивало Крамугаса. Теперь можно было не спешить.

Он стоял на перекрестке, с любопытством озираясь.

Вокруг сновали костобоки-гиппофаги, все – хромые, горбатые, пузатые, кривые на один глаз и на обе ноги, но на лицах их играло выраженье столь безмерного (и как бы даже безразмерного, пригодного практически повсюду и всегда) восторга, словно каждый, получи он сейчас возможность говорить, непременно бы пустился в пляс и здесь же, с места не сходя, истошно завопил: «Вот счастье-то!».

Отдельные личности сурово-непреклонного вида забирались временами в расставленные зачем-то на каждом шагу тесные телефонные будки с разнообразными рекламными наклейками и, сосредоточенно набрав какой-либо номер, подолгу и красноречиво молчали в трубку, с каждою минутой улыбаясь все сильней, что также поразило Крамугаса.

Понемногу этот молчаливый, невысказанный восторг по поводу невесть чего начал его раздражать.

Он всегда очень злился, когда чего-нибудь не понимал. Ему казалось, будто его обязательно хотят на чем-то провести, в чем-то унизить, ущемить…

По правде, так оно порою и случалось…

И не только всеобщий восторг раздражал – вид лучащегося счастьем убожества, радостной калечности, пожалуй, донимал куда сильней.

А тут еще по стареньким асфальтовым, выбитым мостовым золочеными привидениями проносились в пышных эскортах кареты и всяческие другие экипажи, запряженные тройками, четверками, а то и шестерками лошадиных сил.

Обцугованные экипажи в век космических ракет…

Рессоры у катящихся повозок были отменные, все было пригнано с ювелирной точностью – в итоге двигались они совершенно бесшумно. И лошади – как на подбор, брюхатые и кривоногие, с хвостами дыбом – были подкованы толстыми поролоновыми подушками на вечном клею, так что и они ступали по мостовым безо всякого звука.

Было в обшем-то странно наблюдать все эти проявления местной цивилизации в ее, так сказать, комплексном великолепии: костобоки-гиппофаги успешно освоили телефон, давно уж познакомились с энергией ядерного распада, но при этом знать не знали, что такое автомобиль…

Или просто не желали знать. Гужевали себе помаленечку – и точка.

И, вдобавок ко всему, они везде – рот до ушей – блаженно улыбались…

Крамугас постоял немного, поглазел по сторонам и полез было за носовым платком, чтобы вытереть пот со лба, ибо знойное лето на Пад-Борисфен-Южном как раз подбиралось к самой своей середине, а часы показывали полдень, но тут из кармана выскочила давеча подсунутая Лирпентулова визитная карточка с подробным адресом (да еще с точным указаньем, как добраться!) и номером домашнего телефона.

Крамугас повертел карточку в руках, подумал чуток и отправился звонить.

Все-таки после недавнего обвала он чувствовал себя изрядно виноватым…

– Это я – Крамугас. Снова – пламенный привет! – сказал он в трубку, осмотрительно прикрывая рот ладонью. – Я нашел все, что нужно, и теперь улетаю. С первым же рейсом. Большое вам спасибо!

– Пустяк, – ответил Лирпентул шепотом, видимо, тоже страшась, что кто-либо его услышит. – Рад за вас… А что нашли, если, конечно, не секрет?

– Так, одну старую газетную заметку отыскал… Про какого-то там Фини-Гпаза. Вероятно, был известныйпроходимец, коли написали.

– Фини-Глаз? – с сомнением переспросил Лирпентул. – Нет, пожалуй, и не слышал о таком. Ни разу… По крайней мере за то время, что служу здесь Исполняющим Обязанности… Да мало ли на свете проходимцев! Всех и не упомнишь. Даже знаменитых… Их – в особенности… Значит, решили его увековечить? Что ж, достойно. Нынче метод похвального реализма в моде. Впрочем, никогда в тень и не отходил особо… Зовет в несуществующее прошлое и неосуществимое грядущее. Глобальное изобретение. И актуальное – по всем статьям. Вы это тонко ухватили…

– Ишь как… В будущее, в прошлое… А к настояшему-то разве – не зовет? – удивился Крамугас.

– Ну, вы сравнили!.. Настоящего нет, и что оно преподнесет, покуда не известно. Это уж определится в будущем… А прошлое похвалишь – вот тебе и мостик в настоящее. Удобный, основательный… Начальство ведь растет из прошлого и очень ценит, когда в этом прошлом было хорошо. Тут как бы и начальство хвалишь… Оттого-то я всего лишь Исполняющий Обязанности, что мое прошлое покрыто мраком и никто его не воспевает. М-да…

– Могу воспеть! – с готовностью ответил Крамугас. – Зацепки есть?

– Не надо, – прошептал со вздохом Лирпентул. – И никаких зацепок нет, и вообще… Я, знаете, смирился… Скромный потому что. А кого интересует скромность?! Да еще в преддверии войны… В прошлом – пусто, и в настоящем – только Исполняющий… Нет пищи для особого восторга… Нынче, вы учтите, стало модным и полезным даже тщательно искать и находить в дне завтрашнем любые наши доблести сегодняшние. М-да… Или плевелы – в общем, все едино… Так что, милый, озирайтесь, беспокойней озирайтесь! Впрочем… когда начнете глядеть в будущее, поминутно оборачиваясь к прошлому и думая о настоящем, смотрите, как бы вас ненароком не занесло куда-то вбок. Мой вам совет.

– Спасибо, я учту, – пообещал серьезно Крамугас. И – ни с того, ни с сего – добавил вдруг: – А все же… странный у вас мир… Чему все рады?

– Ничему, – охотно отозвался Лирпентул. – Радуются – и все тут. Жизнь у них такая – постоянно, каждый день и каждый час. И не задавайте, пожалуйста, глупых вопросов. Глупых и неуместных. Здесь молчат, но превосходно слышат, хотя все вроде бы глухие… Это попрошу учитывать, пока вы здесь… Кстати, когда ваш рейс?

Эх, надо, надо ему рассказать про обвал в архиве, мучительно подумал Крамугас, ведь неудобно…

Однако он все никак не мог собраться с духом. Не трусил, нет – просто не мог собраться с духом…

– Тот, на который я хочу, уже довольно скоро. Меньше часа ждать… – сообщил он как ни в чем не бывало. – Я сейчас возле Космотягодрома. Полечу брать интервью. Думаю, билет достану – пассажиров мало. Я смотрю, к дверям вокзала никто даже не подходит…

– Прекрасно! – оживился Лирпентул. – Дело сделано – и сразу в путь? По горячим архивным следам, так сказать?! И правильно. Вы – молодец. А что, он жив еще, этот ваш Фини-Глаз?

– Да вроде, – осторожно подтвердил Крамугас. – Надеюсь, жив… Пока…

В нем внезапно проснулся профессиональный репортерский азарт, он был сейчас – как натасканная гончая, по пятам преследующая зверя.

Коли никто не помешает и дорожку не перебежит – значит, все, добыча – твоя!

А чтоб не помешали, лучше лишку не болтать.

Зажать свою тему в кулачке и держать ее крепко, не показывая никому.

И – делать дело, делать дело…

Зря он Лирпентулу трепанул про Фини-Глаза. Воодушевился, как мальчишка, поделиться захотелось!.. А ведь мог бы что-нибудь приврать: мол, вариантов много, но еще не знаю, на каком остановлюсь…

Хотя теперь – чего уж!..

– А что, деньги на планете… и впрямь кончились, да? – уже в который раз, но будто невзначай, заметил Лирпентул. – Вы в это верите?

– Приходится, я толком не вникал, – пожал плечами Крамугас. – Возможно, их когда-нибудь и будут снова выдавать, но нынче j денег нет. Совсем. Уже два года нет. Взяток теперь не дают. И даже не берут, говорят.

– Так не бывает, – не поверил Лирпентул. – Ну, не дают – это от жадности. Но вот чтобы не брали!..

– Уверяю вас!

– Да, отстал я от жизни… Скверно как… – сокрушенно вздохнул Лирпентул. – Вот что значит – с головой уйти в дела, прошляпить перемены!.. Сидишь в этой дыре, о чужом счастии печешься… Ведь так и забудешь, зачем ты живешь. Почем живешь… А нипочем! – гордясь и будто с вызовом каким-то, крикнул он. – Да! Я всего лишь Исполняющий… Мне все на свете нипочем! И вам, я думаю…

– Нет, – возразил поспешно Крамугас, – мне еще рано так считать. И годы не приспели, и уменья нет, да и статью необходимо кончить… А боюсь! Не знаю, что редактор скажет… Я ведь прежде – никогда… Не возрождал. Мне очень, знаете, почем… Нам в Школе постоянно говорили: дебют определяет все! А там, глядишь, и деньги возвратят со временем, и гонорар тогда заплатят… Может, и приличный, если будет все как надо…

– Н-ну, посмотрим… Отчего же?! Но вы как-нибудь залетайте ко мне! – предложил с надеждой Лирпентул. – Я себе новый язык к тому времени достану – ох, чесать будет!.. Есть каналы, по которым можно раздобыть… И вообще… Журнальчики забавные покажу – из старых, с доброй иконографической порнухой, теперь таких и нет, поди… Чайку крепенького выпьем или еще чего, тоже вкусного, в лото сыграем. Заезжайте. Я не намекаю, но… поймите меня верно…

– Постараюсь, – сказал Крамугас, досадуя, что так некстати поддержал все эти разговоры о деньгах. – Вот только немножечко дела в порядок приведу…

– О, порядок – это святое, – воодушевился Лирпентул. – Он во всем нужен. Между прочим, вы папку на место поставили? А какоттуда вышли, не сигналя? Вы меня так ошарашили этим звонком, что я даже не спросил… Не устроили в архиве кавардак? И вообще…

Трубка напряженно замолчала.

– Обвалился ваш архив, – честно признался Крамугас. – Камня на камне не осталось, руины. Пылищи было – просто не поверите!.. Устал чихать. А загрохотало так!.. Я, безусловно, извиняюсь… Совершенно не хотел…

– Что?! – теряя всяческую осторожность, заверещал в трубку Лирпентул. – Не может быть! Как – обвалился? Вы что такое говорите?!

– Правду, – мрачно произнес Крамугас. – Я начал петь, а потолок возьми да рухни… Неужели вы не могли для архива выбрать дом покрепче? Или вы нарочно…

– Это – конец, – простонал убито Лирпентул. – Конец моей карьере. Деньги кончились, карьера полетела… Дым столбом, загрохотало… Среди нашей вековечной тишины… Кошмар! Пойду ль я, выйду ль я, да, пойду ль я, выйду ль я, да – из-за острова на стрежень – на высокий, значит, берег на крутой, эть-эть!.. – внезапно завыл он не своим, дурным каким-то голосом. – Чудовище! Кто дал вам право петь в этом священном доме?! Вы – тупица, идиот!.. Вам место…

Крамугас обиженно пожал плечами и, повесив трубку, даже – из приличия – не бросив напоследок «до свиданья», зашагал к рейсовому звездолету.