Текст книги "Легендарь"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Поодаль вдруг возник какой-то совершенно голый здоровенный африканский человек марксоидного типа, чем-то, впрочем, схожий с Пушкиным, однако лысый, как Сократ. Афрочухонец, словом. Тяжко ухая и топоча на месте, он налево и направо делал всем атас, отчего дамы со счастливым смехом падали в глубокий обморок.

Фини-Глазу это не понравилось.

Он и без всякого атаса мог ничуть не хуже. И чтоб в обморок – все до одной.

– Пошли отсюда, – погрустнев, сказал он.

– Это, кстати, тоже – несравненный исторический типаж, – с поспешностью заметил электронный гид. – Ну, как бы квинтэссенция… Натура яркая…

– Да ну его! Неинтересно, – Фини-Глаз досадливо махнул рукой. – Типаж!.. Рвань всякая глаза мозолить будет… Элита с помойки, как один тут говорил. Забыл его имя…

– А хочешь Архимеда посмотреть?

– Какого?

– Да уж был такой, из Древней Греции. Ученый – хоть куда! На загляденье всем. И тоже – цвет земной культуры.

– Ишь как… Убивал? – откликнулся с живейшим интересом Фини-Глаз.

– Нет, он наукой занимался. Размышлял…

– Вот здрасьте! – фыркнул Фини-Глаз. – Ну, вы даете!.. Да на что он мне такой?! Сидит себе и думает, а ты, как дурень, пялься на него! Нашли аттракцион… Даже Бетховен… У того хоть чирий!..

– Что ты! – возразил электронный гид. – Не надо обо всем судить так упрощенно! Он будет думать, верно. Но тем временем враги его убьют…

– Чем? – алчно спросил Фини-1лаз.

– Увидишь сам.

– Ну, ладно, – сдался Фини-Глаз, – идет. Уговорили. В самый распоследний раз. Где можно посмотреть?

– Да здесь недалеко…

Зря Фини-Глаз, конечно, согласился, лучше бы ему не ввязываться в эту авантюру, лучше бы махнуть рукой и удалиться, ну, да кто же знал заранее?!..

Ведь так все было интересно!..

– Если входит в стоимость путевки – я не спорю! Подавайте экспонат, – потребовал капризно Фини-Глаз.

И через пятнадцать минут они уже очутились на Сицилийском берегу, у бастионов Сиракуз.

– Ну, где? – осведомился Фини-Глаз.

– Да вон он – Архимедик наш, – любезно указал электронный гид. – Сегодня как раз первый день после отпуска, зрителей еще не приглашали, так что вы будете первым… Редкое везение! Я удаляюсь, чтобы не мешать, а вы – понаблюдайте. Очень поучительно!

Архимед придирчиво оглядывал себя, ища в одеяниях одному ему заметные изъяны, потом с задумчивым видом принялся вытряхивать из сандалии мелкий песок.

Осанка у него была отменная – порода чувствовалась за версту.

– Калинка-малинка моя, – вдруг запел Архимед, ловко притопывая и хлопая себя по заду. Но тотчас строго посмотрел по сторонам. – Что это я? Развеселился…

Он присел на камушек, картинно разложил свои одежды правильными, чуть ли не лепными складками, сосредоточился и тонким гибким прутиком начал чертить на песке какие-то мудреные фигуры.

Потом все быстро стер – и снова принялся чертить…

– Послушай-ка, дружок, – нетерпеливо выступил из укрытия Фини-Глаз, – когда будешь начинать?

– А я – уже.

– Ну… – раздосадованно протянул Фини-Глаз, – так ведь и я могу. Папкой-то в земле ковыряться.

Архимед мудро качнул седеющей головой и продолжил заниматься своим делом.

Как видно, подобные нелестные слова ему доводилось слышать не впервой.

Внезапно Фини-Глаз испытал чувство, сходное с ужаснейшим разочарованием. В последние два дня оно уже не раз подкатывало, это чувство, правда, тотчас исчезая.

Но теперь…

Всему есть свой предел, черта, за которой наступает пресыщение.

Возможно, так оно и произошло сейчас.

Колыбель человечества ударилась в трепетные, хотя и смутные, воспоминания, что, с одной стороны, разумеется, выглядело очень эффектно, но с другой…

Память – очень опасная штука. А истолкование по памяти – опасно вдвойне. Поскольку нет здесь точных, безошибочных границ. Ни познавательных, ни нравственных, ни просто – эмоциональных…

Все виденное навело невольно Фини-Глаза на весьма простую, но при этом удивительную мысль: как бы и с родной Цирцеей-28, когда она достаточно одряхлеет, не случилось чего-либо подобного, как бы не стал какой-нибудь далекий и ретивый прапотомок воскрешать – в деталях якобы, с особым умиленным завираньем и лишь с неким приближением к натуре – его, Фини-Глаза, светлый облик.

Потому как для живущих ныне всякое восстановление минувшего – обман во славу тех, кто умер. И живущим не дает, по сути, ничего.

– Если наша планета тоже когда-нибудь станет музеем – я своим детям и племянникам, и внукам категорически запрещу играть разных там Архимедов! – неожиданно для себя в сердцах заметил Фини-Глаз и упрямо мотнул головой. – Это все – не для Цирцеи-28.

– Почему? – искренне удивился его собеседник, откладывая прутик в сторону.

– Так бездарно время убивать!.. – патетически ответил Фини-Глаз. – Ведь срам! Нет, запрещу! Вы чучельники. Понаделали из всей своей истории каких-то драных чучел. Шуточки у вас!..

– Ну, что вы, – пренебрежительно заметил Архимед, – до вас это дело не дойдет. Никогда. Земля – Матерь всех цивилизаций, ей на роду написано музеем быть. Музей всеисторического быта, так сказать… А что ваша Цирцея? Так, захудалая планетка, осколок великого земного мира. Никому и в голову не придет делать ее музеем.

– Нет уж, вы мне родину не троньте! Это вы, положим, бросьте! Да! – насупился Фини-Глаз. – И какая бы она ни была, а все ж – вам не чета. Возомнили вы о себе чересчур, заелись, на корню загнили. Разве это жизнь? Спектакль сплошной, анекдот, а не история! Эдак-то любой дурак сумеет.

– Да что вы такое говорите?!. – взвился Архимед. Видно, южное солнышко ему сверх меры напекло или просто переутомился человек, как знать… – Нас, – сатанея на глазах, гневно воскликнул он, – древнейших жителей Вселенной, помоями обливать?! Глумиться над творцами?! Да не будь Земли – вы б здесь и не стояли! А воняли б у себя, и только. Даже это не могли бы делать. Не было бы вас! И неоткуда было б взяться! Прилетают, понимаешь, дикари…

– Я ведь стукну, – пообещал с обидой Фини-Глаз.

И, поскольку Архимед не унимался, на всякий случай вправду стукнул.

Собеседник его не остался в долгу.

Фини-Глаз еще раз, посильнее, стукнул – и одним Архимедом на свете стало меньше.

– Наших бьют! – истошно завопили златошлемные воины, в тот пакостный момент как раз перемахнувшие через зубчатые стены Сиракуз. – Гляди-ка: Архимеда раньше времени укокошили!.. Не по сценарию! С ума сошли!

– Не подходите, – предупредил Фини-Глаз. – Сейчас я буду страшен!

Он циркулем расставил ноги и принялся бедово размахивать кулаками.

– Батюшки, так он его совсем угробил! – внезапно ахнул кто-то из солдат. – Средь бела дня!.. Держи убийцу! По суд его, под суд!

Дело принимаю скверный оборот.

Похоже, златошлемные солдаты, хоть и были по какому-то сценарию врагами, абсолютно никакого па на Архимеда не держали и не собирались причинять ему вреда.

А что же электронный гид тогда рассказывал, сулил? Врал, значит?

Полагая, что он Архимеда лишь немножечко пришиб, разгоряченный Фини-Глаз внезапно с удивленьем обнаружил, что его ученый оппонент и впрямь не дышит.

Поначалу Фини-Глаз засомневался было: дескать, как же это так все получилось и не шутка ли опять? – но очень быстро догадался, что шутить с ним вовсе и не собираются, что совершил он действительно нечто ужасающее, непростительное, и тогда перепугался насмерть.

Наступила секундная паническая пауза.

Фини-Глаз затравленно огляделся, прикидывая, как ему быть дальше, и тут, не желая больше искушать судьбу, постыдно задал стрекача.

А что еще оставалось делать?

Златошлемные воины с воплями и проклятиями тотчас кинулись за ним вдогонку.

17. С целью потребить для вранья…

– Я надеялся на ваше, так сказать, участие, – доверительно сказал Лирпентул. – Почему же, отчего же вы со мной так холодны?

– А что я могу поделать? – развел руками Крамугас. – Мне приказали – я должен исполнять. Особых предписаний не имею… Ну, вы понимаете!.. Экипировки – тоже никакой. Одни пожелания… Убого! И, право же, прошу вас, перестаньте говорить стихами. Меня от них мутит…

– Мой плавный слог вам не понять, – вздохнул Лирпентул, трагически качая головой. – А если я… подзалечу, коль прозой стану говорить?

– Да ерунда! Ничего с вами не случится, – махнул рукой Крамугас. – Я же вот – нормально разговариваю. И не где-нибудь – у вас, между прочим…

– И впрямь, и впрямь, покуда нету лишних глаз… – вдруг оживился Лирпентул, довольно потирая пухлые ладошки. – Я и сам подобными стихами сыт давным-давно по горло. Ну, а тут вдруг так случилось… Аргумент, конечно, важный: гость залетный стал смеяться… И я искренне надеюсь: вы, где надо, подтвердите, с меня снимете вину… Сейчас я к прозе перейду. Терпенье, милый друг, терпенье.

Он завозился, гадко бекнул, выплюнул язык и подогнул на нем все пружины.

– Ну вот, теперь, кажется, все, – удовлетворенно отметил он. – Но, смотрите, если кто-нибудь узнает, что я тут с вами не высоким штилем говорил!.. Худо будет. Сразу. Не видать мне поста Исполняющего Обязанности…

– Да вы только что попросили, чтобы я, где надо, защитил вас! – удивился Крамугас. – Мне действительно смешно слышать. И я действительно…

– Так попросил-то я для красного словца! – парировал мгновенно Лирпентул. – Когда еще стихами с вами говорил… Чтоб было звучно и неповторимо. А плавный слог и мысль совсем другую тянет за собой… Тогда я, безусловно, уповал, надеялся. А как на самом деле… Шут вас знает: может, вам сейчас смешно, но, стоит вам отсюда выйти, – сразу побежите доносить. И не поддержите меня…

– Зачем же вы на прозу перешли? – с обидой отозвался Крамугас.

– Риск – дело благородное. Я, должен вам заметить, исключительно рисковый человек.

– Оно и видно, – ухмыльнулся Крамугас. – Да бросьте вы! Зачем мне всем рассказывать? Как будто нет других проблем… Я ж не за тем сюда летел! И навыков таких нет – доносить… Вы лучше покажите-ка мне здешние архивы, а то время-то идет… У меня каждый час на счету.

– Архивы – на предмет? – деловито напыжась, осведомился Лирпентул. – Вам архив нужен для чего: для правды исторической или для правды факта?

– Исторической, я полагаю.

– Эк хватили! Да кто ж вам даст?!

– Вы! – тупо молвил Крамугас.

– Однако вы наглец, мой юный друг. Я!.. А с чего бы… Хотя… верно. Кто ж еще? Других начальников поблизости покуда нет… И не предвидится… Но вы – поймите это правильно! – заводите меня в пикантный круг поступков… Как-то, знаете, не принято у нас… Архив – совсем не для того, чтоб пользоваться, а чтобы безбоязненно и на века хранить и – по секрету – знать: там, где-то в закромах, что-то лежит… А может быть, и нет… Но важно знать. И очень, очень трудно – просто так… Вы уловили?

– Снова намекаете? – озлился Крамугас. – Не стыдно?

– Ну, шум смерти – не помеха… – философически заметил Лирпентул. – Но я и не настаиваю, боже упаси! Я просто вам обрисовал…

– А я не понял! – с вызовом ответил Крамугас. – Вот так! Пожаловаться, что ли, на Цирцее-28? Больно уж веселые у вас картинки на стенах… Смех разбирает.

– Нет! Этого как раз не надо!.. – испугался Лирпентул. – Мы, костобоки-гиппофаги, люди тихие, мы шум не переносим… Хорошо, пускай по-вашему. Договорились. Значит, вы хотите… Или начальство требует?

– Начальство, – вздохнул Крамугас. – А стало быть, и я. На данный момент.

– Разумный подход, – одобрил Лирпентул. – И что же вам необходимо?

– Даже и не знаю точно. Нужны какие-нибудь сенсации прошлого. Или казусы… Я на их основе буду писать статью. Вспоминать забытое, возрождать мертвое…

– Полезная затея, очень, очень верная, – согласно покивал Лирпентул. – Но я на вашем месте одними только фактами не стал бы ограничиваться. Ни-ни! Факты – вещь неинтересная… Они, как правило, врут. Ну, настолько, насколько был порядочен и честен тот, кто их преподносил… Поэтому факт – ничто. Главное – какосветить его и какподать. Или продать… Что, в сущности, всегда одно и то же… М-да. Сумеешь извернуться, ты – иконописец факта. Столп сиюминутного пера.

– Вот ведь… и редактор тоже говорил… – пробормотал удивленно Крамугас. – Не слово в слово, но – похоже… А мне что-то не верится…

– Ну и зря! – убежденно сказал Лирпентул. – Это – от нехватки опыта. Врать нужно всегда, только умеючи. Чтоб честнее правды выходило, чтобы верили тебе, в тебя! Это целое искусство, дорогой, нахрапом не возьмешь… И потому я вам советую – хотя бы для начала – проглядеть одну подшивочку, в самый раз при годную для честного вранья. Уж я-то знаю… Золотое дно! Россыпи!.. Вы ж говорите – времени в обрез…

– Вам, конечно, виднее, – не стал спорить Крамугас. – Я целиком вам доверяю… Мне ведь – что? Не осрамиться б с самого начала. А там…

– Вот и чудненько, – заулыбался Лирпентул, как будто съел конфетку. – И то верно: теперь-то, накануне войны, срамиться вовсе ни к чему.

– А вы уже знаете – про войну? – без всякого энтузиазма поинтересовался Крамугас.

– Мир слухами полон, – уклончиво ответил Лирпентул. – Даже у нас… Наша здешняя рота быстрого игнорирования постоянно бдит и наготове. Правда, про какую-то там войну тол куют вот уже, поди, две сотни лет, а то и больше, но, кто знает, может быть, на этот раз… Давно пора!

– Не понимаю… Как же так? Вы мечтаете о войне?! – поразился Крамугас.

– Не то чтобы мечтаю… Нет! Ужасно обезличенное слово… И – опасное при том… Конечно, нет! Я не мечтаю вообще. Хотеть – хочу, но не мечтаю. Никогда. Но, видите ли, милый друг, когда начнется эта окаянная заварушка – если начнется! – ведь столько шуму будет… Тут-то я и смогу душу отвести. Всласть наорусь – ура и прочее, что сердце гложет… Это сейчас… приходится молчать, а тогда – кто внимание обратит?!.

– Ну, покричите, – вяло согласился Крамугас. – Дело, безусловно, стоящее.

– Вы – добрый человек, – признательно прижал руку к груди Лирпентул и даже малость прослезился. – Вы сразу все понимаете. Умница!

– Это потому, что я писать хочу, – доверительно заметил Крамугас. – Очень хочется писать. Все, что угодно, лишь бы печатали…

– И читали? – уточнил с издевкой Лирпентул.

– Ну, это-то как раз не обязательно, насколько я могу судить. Но хорошо бы, разумеется… Приятно все-таки. Выходит, кто-то знает о тебе… Должна же быть какая-то основа, что-то эдакое, изначально крепкое… Но вы – того…

– Я помню-помню, – засуетился Лирпентул. – Меня не надо дважды заставлять. И разика довольно… Короче, вам нужны архивы для вранья. Для роскошного вранья, если я хоть что-то понимаю!.. Для вранья, которое краеугольным камнем упадет в фундамент монумента под названием История! Или простого здания… Или малюсенького флигелечка…

– Флигелечка, – скромно молвил Крамугас.

– Ну, что ж, тогда пойдемте. Й-э-эх!..

И тотчас пол спальни резко наклонился, дунул чудовищной силы сквозняк, и Крамугас, подхваченный воздушными течениями, кубарем скатился в громадный сводчатый зал, отдаленно напоминавший приемную в редакции, но в противоположность ей лишенный начисто ковров, зато набитый стеллажами, где теснились переплеты всяческих форматов.

– Прошу располагаться. Где хотите – помещение большое. Чувствуйте себя свободно, по-хозяйски, не стесняйтесь, – посоветовал радушно Лирпентул, с начальским видом медленно прохаживаясь вдоль длинных стеллажей. – Это, боюсь, надолго.

– Спасибо, – ответил Крамугас, взгромождаясь на высокий табурет перед облупленной конторкой. – Интересно, интересно, что у вас там… Только вот надолго, знаете, – не надо. Не роман ведь сочинять…

– А хоть бы и роман! В нем правды даже еще больше, чем в статье, – для потребителя, конечно. И объем, и время, нужное, чтоб совладать с объемом… Поневоле впечатляет. Ну, а коли впечатляет, то и западает в душу, хочешь или нет. И все, что там описано, становится в какой-то миг чуть-чуть правдивее реальных фактов. Делается истиной, пусть и художественной… Это тоже соблазняет потребителя. А вы пренебрежительно – роман!.. Нет, все куда сложнее. И поэтому – не зарекайтесь. Сядете писать одно, а настругаете – другое…

– Время поджимает, – с сожалением заметил Крамугас. – И даже если захочу…

– Всех поджимает, – хмыкнул Лирпентул. – Но как-то ведь ловчим, находим способы его не замечать! Я говорю: не зарекайтесь. Все возможно в этом непонятном мире. Не сейчас, так несколько попозже – вас опять сюда потянет… Прецеденты были, и еще какие!.. А для этого – на будущее – знайте, что вон там, за дальним стеллажом, стоит диванчик, чтобы отдыхать, мозгами шевелить… И даже дырочка в стене имеется, чтоб временами наблюдать, как в бане моются девчушки. Хохотушки… То есть, нет, конечно, все они глухонемые – нам нельзя иначе, ноесть что-то в них особенное… После этого такую правду хочется писать!.. Большую, стало быть, и чистую… Мечта! – зажмурившись, причмокнул Лирпентул. – Или девчушки вам не очень и нужны, вас мальчики интересуют?

– Что вы, что вы! – замахал руками Крамугас. – О чем вы говорите?! Мне нельзя ни на минуту отвлекаться. Я не то что в дырочку глядеть – и на диванчик не присяду. Так и буду – здесь, на табурете, за конторкой…

– Ладно, дело ваше, – как-то сразу поскучнев, ответил Лирпентул. – Я думал вам помочь, направить вашу мысль в творческое русло…

– Вот и помогите! Я ведь, кажется, просил… Болтать любой горазд.

– Ах, нудный вы, ей-богу, человек! – сказал со вздохом Лирпентул. – Неинтересный.

– Целеустремленный! Я хочу писать. Хочу стать повсеместно знаменитым.

– Ну, тогда, конечно… Только редкое занудство и спасет вас. Только это. Впрочем, ладно, умолкаю… Нате-ка, держите! – скомандовал Лирпентул и швырнул на конторку, подняв столб пыли, увесистую папку. – Приступайте. Здесь найдете все, что душенька попросит… Но… еще минуточку терпения – я должен вас вписать в Графу Потребителей.

– А зачем? – удивился Крамугас, не без труда развязывая витые тесемки.

– Для пользы дела, – пояснил Лирпентул. – Очень важная графа. Всегда должна быть правильно заполненной. Начальству в радость и потомкам в – назиданье… Так вот кратко и запишем: «Поименованный Крамугас приобщился с целью потребить для вранья», а в скобочках – «по нуждам прессы».

– Нет, ну к чему же прямо так писать здесь – «для вранья»? – укоризненно произнес Крамугас. – Придумали бы что-нибудь позаковыристее…

– Вот этого как раз нельзя. Ни-ни! Опять же все – для пользы дела, – важно повторил Лирпентул. – Исключительно о благоденствии пекусь. И лично вашем, и общенародном. Статья ведь будет – не роман толстенный! Мало ли что вы там настрочите… А кому отвечать, да по всей строгости?! Мне! Мол, кому, придурок, дал, кому доверил?! Вы – автор, с вас все взятки гладки… И – опять же, если вдруг война начнется… В плен нас возьмут… Прочтут и скажут: «Ага, врал он, значит, в своей прессе – не иначе как наш человек». И помилуют. А коли миром все разрешится или мы, положим, победим, то – тоже хорошо: писал человек, понятное дело, в сложной обстановке, не мог не врать, исходя из момента, порядочность не позволяла… Все поймут и оценят ваше усердие. И мое – заодно, что очень существенно. Туг, главное, не перегнуть… Писать – пиши, а заднюю-то мысль держи всегда!

– Ну, ладно, – скрепя сердце согласился Крамугас, – если и впрямь так нужно…

– А то как же, дорогой! Я зря-то говорить не стану, – заверил Лирпентул. – Мне ведь тожеспоста своего слететь не резон. – Он деловито огляделся, хмыкнул и прощально сделал ручкой: – Ну, до встречи, милый друг. Не буду больше вам мешать. Кстати, вон там, вуглу, за другим стеллажом, есть превосходный ледничок. Если проголодаетесь, можете подкрепиться. И выпить кой-чего найдется, непременно! А пока я вас запру..

– Зачем? – перепугался Крамугас.

– Вот все-то вам и объясни, и растолкуй!.. Секретов слишком много. Каждая паршивая бумажка – под секретом! А народу нас шкодливый, так и норовит… М-да… Кончите – пускайте воздух, я услышу и приду.

Лирпентул еще немного потоптался около конторки, мучимый сомнениями, а потом добавил, доставая из кармана грязную визитку:

– Это вам на будущее. Ну, когда к себе вернетесь… Чтобы связь не прерывалась… Чтобы жизнь казалась интересней… Адрес я замазывать не стал, хотя и неспокойно на дворе, но лучше все-таки по телефону… Телефон – удобнейшая штука! Ежели работает, конечно… Тот, кто изобрел, мог и об этом позаботиться – для нашей братии, поди, за взятку напортачил… Ну и шуте ним, мы гут не глупее! Только сразу вас предупреждаю, делайте пятьсот один звонок. Иначе я не подхожу.

– Да после этого и мертвый очумеет, трубку снимет! – возмутился Крамугас.

– Мертвый считать не может, а я – считаю до последнего звонка, – заявил Лирпентул непреклонно.

– А трубку, выходит, мертвый снять может? – с ехидцей осведомился Крамугас.

– Если очень заплатят, то может. Но только если – очень. За деньги, знаете, такие чудеса порой творят!.. У вас, кстати… Или я спрашивал?

– Деньги на планете упразднили, – отчеканил Крамугас. – Теперьне платят.

– Разве? – Лирпентул недоверчиво наморщил лоб, словно ожидая, что Крамугас сейчас признается: мол, шуточка неумная такая, просто попугать хотел… – Вот удивительно…

– А я вам говорил. Внимательнее надо быть! Совсем недавно упразднили, но – совсем.

– Ах, да, и вправду говорили, я припоминаю… Жаль. С деньгами как-то интересней… – Лирпентул мгновенно сник. – А что до мертвецов – не знаю, может, вы и правы. Не моя тематика. Пока… Но тем живой от мертвого и отличается, милейший, что ему дарованы желание и воля. В данном случае – желание не поднимать – ни под каким предлогом! – трубку. Ваш покорный слуга!.. – он жеманно поклонился. – В этой ситуации – воистину живее всех живых!.. А воли вытерпеть пятьсот звонков у меня хватит, даже с перебором. На пятьсот первый я отзываюсь. Это мой такой условный код – и сразу ясно: вот звонят друзья, которых можно не бояться, ежели чего… Хотят услышать твое слово…Нет, правда, здорово придумал?! Ни один чужой не выдержит, повесится с тоски, мой номер набирая столько раз!.. Ну, что еще? Да, собственно, и все теперь… Приятной вам работы. Не скучайте.

– Постараюсь, – покивал нетерпеливо Крамугас. – И не забудьте отпереть!

– Так мы же обо всем договорились!..

Лирпентул исчез, и Крамугас остался наедине с забытыми, изрядно обветшавшими архивами, силой времени сохранившими навсегда один только цвет – погано-желтый.

Он раскрыл папку и принялся читать.

Материалов накопилось много, и сортировали их, похоже, как попало.

Были тут и чувственно-радостные вирши какого-то верноподданного Их Паскудства Умника Однакомыслящего с посвящением: «Ладушке-козюле»:

 
Вот наедут господа —
Будет весело тогда:
Станут девок в щи рубить…
Интересней надо жить!
 

Был также стих, трижды обведенный жирным красным карандашом:

 
Заду тебя – как поленница,
Страсти в тебе – цельный воз.
Этим мне в сердце, изменница,
Ты посадила заноз!
 

Рядом стояли всевозможные приписки и корявые пометы – вероятно, цензоров и шустрых рецензентов: «Фалдец несказанный! Прямо солнышко в душе!.. »; «Хорошо, хоть заноз, а если б роза – там шипов-то сколько!.. Тьфу!»; «В печать – не допущать. Похабства и намеки так и выглядають»;а все венчала резолюция наискосок: «Не в стрёме. Устарело-благолепно. Нет формата».

Чем уж эти строки взбудоражили неведомо кого, Крамугас так и не понял, но зато ему пришелся по душе другой стих, вовсе никем не отмеченный:

 
Прелестной мордашкой об землю она
Ударилась, вскрикнув отчаянно.
Так знайте: нормальной она рождена,
А дурочкой стала – нечаянно!
 

Были в этой папке и сладострастные любовные послания семи сестер к загадочному Папе Козлику; и пространные извещения о разного рода несвоевременных кончинах, снабженные одинаковым вердиктом: « Читать интересно, а мысли нет»',и всяческие сальные анекдоты под общим, вписанным чужой рукою заголовком: «Досмеялся, ирод!..»;и целые философские трактаты, отрубрикованные: «На злобу дня и ночи. Становление личности в подсознании хозяйства»;и крамольные сплетни из финансово-интимной жизни благодетелей Цирцеи-28, все датированные почему-то одним девятьсот третьим годом от Рождества Вовикова; и какие-то немыслимые черновики-перевертыши, идоно-сы-коротышки, и хаханьки-великаны, и светлые проклятия, и ужасы ромбические, и выжимки ни то ни се – и много еще разной всячины, сверх этого, лежало в той чудесной папке, однако все просмотренное отчего-то не вызывало у Крамугаса должного воодушевления.

И даже старательно собранные вместе давние материалы по дискуссии, которая когда-то будоражила вселенский полусвет научной мысли многоразовой попыткой разгадать щемящую загадку: ежели известный всему миру Адонаи, равно как и дедушка Перун, – фигура точно историческая (был во время оно эдакий малозначительный царек в далеком примесопотамском городишке Дыр-Сымбир-эль-Питыр), то жил ли вот на самом деле некий Вовик или же он был всего лишь плод людской фантазии, подспудной тяги к необыкновенному, запретному, святому, искони скабрезному, заветно-сказочному? – даже эти, собранные вместе, давние материалы не прельстили Крамугаса.

Ведь не сочинять же, право, новую помпезную статью, где говорилось бы о том, что, дескать, Вовик – ну, а почему бы нет? – родился на Цир-цее-28 и геройски воевал с коварными врагами, но, в очередной раз празднуя победу, был своими же соратниками вдруг посажен на кол, отчего доныне, помня это, Рождество Его справляют всюду во Вселенной!

Это было бы смешно, по меньшей мере…

Он, правда, отложил несколько пустых анекдотических заметок местного масштаба, однако сделал это, скорее всего, просто так, для очистки совести, лишь бы хоть что-то отложить и на том успокоиться.

Крамугас уже собрался было свалить все материалы назад, в папку, но тут на глаза ему попалась маленькая вырезка: «Кого растит Цирцея-28?».А чуть помельче и не очень четким шрифтом было набрано: «Случилось!.. Проходимец Фини-Глаз, куда шагаешь?!».

Текст был суконный и дрянной, ничем особенным к себе привлечь не мог – поди-ка, сколько их, различных аферистов, жуликов и проходимцев, обреталось на Цирцее-28 с самых незапамятных времен! Одно смущало…

Фини-Глаз, подумал удивленно Крамугас, знакомое как будто имя, ведь совсем недавно слышал… Где же я с ним сталкивался? Интересно… Ну-ка, ну-ка, еще раз… Так-так-так… Все ясно! Фини-Глаз… Не его ли я видел вчера в звездолете, когда слишком громко пел? Если его… Ну, конечно же, вот о ком нужно писать! Не о каком-то там замурзанном покойничке, а о живомГерое, нашем современнике! Готовый материал сам в руки просится!.. Цирцея не ахнут, когда прочтут о своем соотечественнике, о Фини-Глазе из сектора Лос-Пензюки. Будьте спокойны, ахнут! Вот только чем же он был знаменит?..