Текст книги "Легендарь"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

23. Герой с Цирцеи-28

– А… не нагорит ли нам? – с опаской поинтересовался Фини-Глаз, любовно поправляя на грядке у крыльца какой-то чахлый кустик. – Мне дальше репутацию никак мочить нельзя… Потом – сынок растет…

– Не думаю, чтоб нагорело. Не должно! – убежденно качнул головой Крамугас. – Я, так сказать, на службе, вы мне – как бы помогаете… Все – в рамках… Кроме того, задание есть задание. Надо! Вам знакомо такое слово?

– Х-м… Да уж долгих двадцать лет… Уж как-нибудь!.. – криво усмехнулся Фини-Глаз. – Осточертело…

– Вот видите! – воскликнул Крамугас победоносно. – Значит, никаких проблем не будет! Так что давайте-ка уговоримся сразу, чтоб потом не возвращаться… Вы мне подробно расскажете всю свою историю – о вашей жизни, об экскурсии на Землю, о вашем эпохальнейшем полете на Луну (тут Фини-Глаз досадливо поскреб макушку и только сплюнул на газон, произнеся заветное «бен-знычть») – и я из вороха представленных чудесных фактов скрою серьезную, академичную, большую и наполненную чувствами статью. Понятно? Эта ваша замечательная реализация древнего земного мифа…

– Да чего там, поспорил – вот и полетел, – вздохнул Фини-Глаз. – Спигону было жалко. Очень уж хорошая… А щи с кошатиной варила – сказка!… Ну, и на Земле чуток набедокурил. Страшно стало.

– А неважно! – возразил Крамугас. – На спор или нет – какая разница?! Ведь главное-то – полетели! Остальные – нет, а вы вот – да!.. А что касается скандала… Да кто нынче помнит?! Нам герои нужны!

– Да, – осторожно согласился Фини-Глаз, – вообще-то прежде на Земле бандюги часто гоголем ходили. И героями считались Это я заметил. Ужас просто! Видно, что-то такое воплощали в себе, очень нужное другим… Только бандюгами не назывались. Вожаками были. Или народными избранниками. И никто их никуда не сажал, даже тронуть не смел. Наоборот, они – сажали! Я теперь в истории силен. Сам видел на экскурсии!..

– И замечательно! И мы ведь тоже вас не будем плохо называть! – ободрил Крамугас. – Да можно вообще не заострять на этом, так сказать, внимания. Коль вы – герой!.. Так, между прочим, помянуть, и все…

Некоторое время Фини-Глаз задумчиво тер небритый подбородок и хмурил кустистые брови, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

Уж очень соблазнительным, каким-то прямо сказочным все это представлялось…

– А что… это действительнотак надо? – спросил он наконец.

Крамугас даже опешил на мгновенье.

– Да о чем вы говорите?! Позарез необходимо! Если б не приказ редактора…

– Тогда вам было бы на все-все наплевать, – невесело заметил Фини-Глаз. – Определенно! И в особенности – на меня… Простая вы душа! Ну, ладно, – согласился он. – Раз так – пишите, сколько влезет. Я приказы уважаю – приучили…Обо мне ведь еще никогда – вот так-то, чтобы по-людски…Все мордой, знаете, в дерьмо пытались окунуть… У них, в земных музеях, это принято. Хороший как бы тон… Обидно! Ладно, хоть на старости сподоблюсь… Я же не нарочно в тот раз, правда! Случай, бён-знычть, злая воля… Да… А гонорарчик – пополам! Пусть видят, что и я честным трудом могу захапать кучу… Пусть!

– Боюсь, не выйдет ничего. Возникло затруднение… Не платят нынче гонораров! – жалобно сообщил Крамугас. – Деньги совершенно упразднили. Говорят, на всей планете… И в окрестностях – повсюду. Поначалу я и сам надеялся…

– Х-м, то-то я смотрю… – закивал Фини-Глаз. – А, выходит, вон что… Чудно даже как-то… Не могу привыкнуть. Главное, я малость прикопил – ну, там, на рудниках. Собрался как нормальный человек пожить: чтоб и жена была довольна, и сынок спокойно чувствовал себя, и сам я не отказывал себе в пустячных удовольствиях… И тут вот – нате! Не могу привыкнуть, – повторил он.

– Дело времени, – философически отметил Крамугас. – А вообще-то деньги – зло, – добавил он неуверенно, припомнив фразу из какого-то старинного журнала, что попался ему на глаза в Лирпентуловом архиве. – Зло надобно искоренять… Рубить под корень – беспощадно. Разве нет?

– Вы – неуч, молодой человек, – проникновенно-ласково поведал Фини-Глаз. – Со злом не борются – его используют по назначению. Тогда оно становится добром. Обычно в жизни такбывает… Грамоте – то хоть обучены?

– Кончал я Курсы, не секрет, кончал, – самодовольно ответил Крамугас. – Эх, хорошая, я чувствую, получится статья… В два счета напишу!

– Ну-ну… – произнес бесцветным тоном Фини-Глаз и повел борзо-пишущего гостя в дом.

– Где будем работать? – с преувеличенно деловым видом осведомился Крамугас.

– Да хоть здесь, на веранде. Воздух чистый, птички щебечут, светло, тепло… и все такое… После Проксимы меня что-то на природу тянет… Ладно, давайте сразу и начнем. Пока никого нет дома… – неожиданно конфузясь, пояснил Фини-Глаз. – А то, знаете, жена из гостей вернется – мало лив каком настроении… У нее за эти двадцать лет характер вообще испортился. Хотя и раньше-то… Не понимаю… Знала ведь, что я – вернусь. Сидела бы тихонько и ждала. Нет, что-то ей теперь не так!.. Ну, бог с ней. Или Юзюдюрик, сынок мой, вдруг кого-нибудь из приятелей затащит. Может и приятельниц… Шумно будет… Я шума не люблю. Отвык от него совершенно – за годы на Проксиме… А вы – гость, при вас они непременно шуметь начнут.

– Как вам удобней, – согласился Крамугас. – Давайте прямо и приступим.

Фини-Глаз со стуком распахнул все ставни на веранде, затем немедленно уселся в старое плетеное продавленное кресло, с важным видом закинул ногу на ногу и, изобразив ученую суровость на лице, уставился на Крамугаса.

– Ну, с чего начнем? – поинтересовался тот.

– А я не знаю, чтоименно вас интересует, – пожал плечами Фини-Глаз.

– Все! – с ходу выпалил Крамугас, но, подумав немного, решил, что так выражаться растущему журналисту не пристало, и потому со значеньем уточнил: – Разные частности, которые дают картину целого. Понятно?

– Нет, – признался честно Фини-Глаз. – Что вы этим хотите сказать?

Крамугас, для пущей солидности, прошелся по веранде – из конца в конец и обратно, открыл и закрыл входную дверь, пощелкал ногтем по оструганной дощатой стенке, подвигал на ставнях шпингалеты, выглянул в окно, снова прошелся, потом сел напротив Фини-Глаза и положил на колени диктофон.

– Давайте обо всем по порядку, – предложил он несколько неуверенно. – Так вроде принято… Ну, скажем, как все это началось?

– Купил путевку, – почесавши кончик носа, сообщил охотно Фини-Глаз.

Гость замахал руками:

– Нет-нет, эдак не пойдет! Банально. Да к тому же – снова деньги… Ведь купили, а не стибрили у немощной старушки! И никто вам не дарил…Сейчас про деньги говорить не надо. Слишком все волнуются, переживают…

– Так то – сейчас! – не понял Фини-Глаз. – А двадцать лет назад…

– Какая разница?! А вдруг кому-нибудь захочется, чтоб снова было так, как двадцать лет назад!.. Начнутся разговоры, будут недовольные, возникнут осложнения… Нас обвинят в потворстве низменным страстям, в противодействии порядкам, в нагнетании опасной атмосферы – мало ли еще в чем обвинят! Скандал получится… А может, и похуже что… Кому, скажите, это надо? И особенно – в преддверии войны…

– М-да… Снова на Проксиму мне бы не хотелось… – согласился Фини-Глаз. – От пуза нагулялся, хватит… Ну и как тогда начать?

– Только не с путевки, это исключается! Не тот масштаб, и вообще!.. Нет, хорошо бы эдак нестандартно, чтобы сразу увлекло… О, кажется, придумал! Есть отличный план! – мгновенно оживился Крамугас. – Вот – слушайте внимательно. Я начинаю диктовать. «Фини-Глаз из сектора Лoc-Пензюки, что на Цирцее-28, всегда был любящим отцом, толковым мужем и примерным семьянином. Все свободное от общественных нагрузок время он проводил в теплом кругу своих домашних, много читал и. размышляя, занимался спортом, а на умственно-физической работе, как свидетельствуют очевидцы, постоянно был лучшим из лучших – его считали гордостью округи».-..Верно я подметил?

– Н-ну, да… наверное… Пусть будет так… – зардевшись, кивнул Фини-Глаз.

– Вот и чудесненько! С зачином, стало быть, решили… А теперь – самое главное! Почему вы стартовали с Земли на древней ракете?

– Да ведь… – едва не поперхнулся Фини-Глаз. – Вы ж сами знаете! Что спрашивать?! В той пакостной заметке – все про все…

– Нет, все – да не про все! – запальчиво воскликнул Крамугас. – Там только в общих чертах… Деталей явно недостаточно… И не могу же я о том, как было, прямо написать! Смешно!.. Задача-то – совсем другая! Давайте лучше так: вы хотели совершить научный подвиг. Долго готовились к нему… Но здесь, на Цирцее-28, мечту осуществить не удавалось – слишком уж особенной была эта мечта! Слишком большой и нужной человечеству. И вот тогда вы наконец-то поняли…

– Чего-чего? – опешил Фини-Глаз. – Какой еще подвиг? Какая мечта?! Вы что?!. Я… Архимеда…

– А вот это мы забудем. Никому не интересно, – не давая собеседнику и рта раскрыть, затараторил Крамугас. – Необходим другой аспект… Нестандартный… Да хотя бы такой! И как я сразу не сообразил?! Ведь существует миф – он вам известен… Дескать, в каком-то там лохматом веке, кажется, в двадцатом – от Рождества Христова или, может, Вовикова, еще вон когда! – люди впервые полетели на Луну. Об этом я в школьных учебниках читал. И там же, кстати, как сейчас помню, говорилось, что все это – выдумка: не могли тогда люди летать никуда, техника не позволяла! Придумали, чтоб изумить потомков, а наделе… Словом, приукрасили свою эпоху. Это допускалось… Теперь вы понимаете, куда я клоню? Так вот, я напишу, что вы – поверили в этот миф и решили его реализовать. Пусть ваша экспедиция в тот раз и завершилась неудачей, если быть честным до конца, но в принципе – в принципе! – вы доказали возможностьтаких полетов! Да! Я назову вас «Викингом Млечного Пути»! Или лучше – «Колумбом с Цирцеи-28»! Именно! Так всем понятней и точнее… Ваш героический облик…

– Да что вы из меня посмешище-то делаете?! – возмутился Фини-Глаз.

– Нет, – убежденно сказал Крамугас, – и вовсе не посмешище. Это плохое слово. Я вас просто… идеализирую! Нахожу типическое, славлю прекрасное…

Фини-Глаз склонил голову набок и с великим сожалением посмотрел на Крамугаса.

– Где это вас к таким замашкам приучили? Просто поражаюсь! С виду – вроде бы приличный человек…

– Нигде! Это – врожденное. Я сам дошел до этого, нутром почуял, – не без гордости ответил Крамугас. – Классики – мои учителя!

– Оно и видно, – покивал Фини-Глаз, смачно сплюнув в распахнутое окно. – Еще цитировать начните… Задатки – будь здоров! Учителя… Чувствуется школа! Только… зачем же врать? Да еще так беспардонно… Фу! Я понимаю: где-то, что-нибудь, чуть-чуть перегнуть – ладно, сам не без греха, но надо же и чувство меры знать!

– Что велят, то и делаю, – насупился Крамугас. – А как – уж извините! – мне не объяснили. Ошибки бывают у каждого. Но, чтобы ученик не ошибался, его надо поощрять. Тогда будет стимул учить все назубок… И, главное, насколько я соображаю, важен нестандартный подход ко всему, выявление сутивопроса – чтоб виделось доброе, чистое, вечное… Широта охвата нужна! И положительный пример!

– Да, бедный-бедный мальчик!.. – сокрушенно вздохнул Фини-Глаз. – Совсем вам голову заморочили в этих самых школах, дурачков прилежных лепят. Уж в каких передрягах я бывал, а все же… Что за времена настали!.. Ну, валяйте, охватывайте по всем фронтам! Сочиняйте, черт вас побери!

Крамугас воспрянул духом, вскочил с кресла и, отложив на стол диктофон, победоносно принялся вышагивать по веранде.

– Значит, так… – громко и решительно заявил он, вновь ощущая себя на коне. – Все отставить! Прошлое – для будущего – делаем сейчас. Никаких путевок, никаких пари в трактире и никаких Архимедов. Лучше – по-другому, благородно: вы не могли нарушить клятву, данную себе еще в далеком детстве! Ясно? И тогда из подручных материалов вы самисмастерили копию древней ракеты! Так сказать, действующий вариант…

24. ПОВСОНАЦ

Наконец-то в городе началась паника. Войну, правда, никто словом не поминал, как, впрочем, никто и за мир особенно не ратовал, однако паника была настоящая, бодрящая, с неистовой суетой и воплями тысяч экзальтированных граждан.

А тут, к вящему восторгу заскучавших обывателей, еще и Церковь встрепенулась…

«Только темный народ, погрязший в невежестве, мог позволить втянуть себя в искушенье благоденствием!» – во всеуслышание заявил ее духоводитель.

И то ему было словно невдомек, что этот темный народ, погрязший в невежестве, он-то и пестовал лично со своими прихлебателями, отрицая всякий свет и насаждая одичание как путь, кратчайший и единственный, к смиренному покою, каковому он, духоводитель, придавал огромное значение, поскольку оный позволял без опасения духоводить… И жировать смиренно…

Формально Церковь ничего особого не делала – лишь тихо, неназойливо существовала, занимая грандиозный дом в центре столицы.

Горожане знали: в этом доме – Храм Всего. А чем там занимаются, никто не представлял. Молебнов вроде бы не совершали, проповедей не произносили – во всяком случае таких, чтобы запомнилось хотя бы слово, о различных чудесах помалкивали, ни к чему не призывали…

Впрочем, циркулировали слухи, будто там, в огромном доме, все-таки идет работа и творятся чудеса – уж много-много лет подряд в глубокой тайне вызываются из мира мертвых разные усопшие, им учиняют долгие пристрастные допросы и, на основании даваемых ответов, иных трудно и мучительно канонизируют; и в то же время кое-кто из неусопших вдруг таинственно куда-то исчезает – без допросов, сразу, и канонизация ему не светит – по причинам наивысшего порядка, – вероятно, чтоб была работа новым поколеньям.

А исчезновенье – дело тоже трудное, хотя, быть может, и не столь мучительное…

В общем, шут их знает, чем они там занимались. Верою не пахло, но особенный, с дрянцой, религиозный дух витал.

Нуда известно: этот дух – и есть особо прогрессивный, он рекламе не подвержен и не пользуется ею, он присутствует повсюду и всегда – сам по себе.

Тому свидетельство – портреты вновь канонизированных: эти лики возникали вдруг, по сути, ниоткуда – и туда же исчезали временами…

Все случалось очень тихо, ненавязчиво, и горожане успевали привыкать…

И теперь вот Церковь, словно всполошившись, разом отрешилась от таинственного флера.

Ее духоводитель оказался щуплым старичком – весьма косматым, с жидкой бороденкой, вислыми усами и в золототканом зипуне, что, говоря по правде, никого не впечатлило.

Но насторожить могло другое…

Появились некие орлы, которые душевно, по-простому, но и без никчемных сантиментов стали предвещать возобладанье райской жизни – в очень скором времени – и призывали граждан не противиться такому счастью. А непонимающих толково вразумляли – по мордасам.

При этом громко поминали прежних благодетелей Цирцеи-28 и обещали новых, куда лучше остальных.

Необходимо было лишь всем радоваться и, как никогда, старательно смиряться…

Собственно, никто и не противился пока…

Короче, дело оборачивалось так, что ничего, кроме конца света, ждать не приходилось.

А это уже было, так сказать, к моменту…

Горожане, почуяв неладное, мгновенно разделились на два лагеря, словно этот самый раздел накипал в них уже давным-давно и только нужен был подходящий толчок, чтобы все сокровенное разом выплеснулось наружу.

Одни теперь величали себя «шармантистами» и с редкостной энергией вели подсчеты, какие блага может принести родной Цирцее-28 ожидаемая катастрофа.

Другие (а их было больше аж на девять человек!), напротив, назывались «лажистами» и столь же энергично вычисляли, в какой мере ужасными окажутся последствия, если Цирцея-28 не будетвтянута в эту заварушку.

Крамугас, как человек сторонний, все происходящее воспринимал буквально – в меру собственного разуменья и готовности воспринимать.

Да, в сущности, иначе он и не посмел бы! Установка – мощный фактор…

Иерархия сиюминутных отношений складывалась в городе довольно интересной.

На самом изначальном – индивидуальном – уровне словесные конфликты доходили до взаимных мордобитий и на них кончались; тогда как на уровнях более высоких – когда на авансцену вместо вздорных одиночек выступали уже целые организованные группы, возглавляемые опытными, хоть и неформальными, по слухам, вожаками (здесь их называли ласково и добро – вождюки), – публичные дебаты завершались коллективными доносами взаимного характера, писанными с толком, на казенной бумаге, с росчерками хорошо известных всем людей и с исключительно красивыми печатями в конце.

Похоже, беззаветные уроки Дармоеда принесли-таки удачные плоды.

И только для стороннего, как Крамугас, случайного наблюдателя, не ведающего о мелких внутренних разногласиях и потому заранее готового ежеминутно восторгаться, во всей умиляющей взор простоте открывался самый верхний уровень, без околичностей – единый, всенародный.

– Ну вот, – кричали друг другу люди, обмениваясь радостными рукопожатиями и даже лобызаясь, – дожили, наконец-то!.. И у нас теперь, на Цирцее!..

На всех переходах, на шагательных виадуках, на спусковых и возносящих-спиралях, на плоских крышах домов творилось подлинное столпотворение.

Именно так: столпотворение творилось —каждый новый миг. И всеми сразу…

И, казалось, навсегда…

Люди были повсюду. Словно праздник наступил… Словно будет фейерверк, раздача редких сладостей и что-нибудь еще…

А по улицам, гудя в клаксон, носился открытый мнемоавтомобиль, и из него беспрестанно, с риском вывалиться вообще, высовывался знаменитый Дармоед с Виадуа-Кольцевой.

Надсаживаясь, он повсюду призывал, заверял, клеймил, восхвалял, выводил всех и вся на чистую воду, получат подачки и тумаки и счастлив был необыкновенно.

То был Дармоедов звездный час!

Одет Дармоед был как всегда, – с той только разницей, что к своим полинялым лампасам на кальсонах он добавил еще эполеты со священным знаком Церкви – куриными крылышками и семиконечной звездой Голиафа с перекрещенными плугом и ракетой в центре.

Но на это добавление к его наряду внимания никто не обращал – привыкли к Дармоедовым причудам. Даже мысль не возникала, что все может быть всерьез…

Центр города оказался забитым настолько, что Крамугасу, как он ни пытался одолеть людские толпы, так в конечном счете и не удалось прорваться к зданию родной редакции, а звонить туда по телефону было бесполезно, поскольку на звонки либо вообще не отвечали, либо отвечали, но довольно странным образом: «Больше пафоса, а посторонних – в шею!» – вопил кто-то и моментально вешал трубку.

Один раз, правда, в разговор вклинился какой-то умник, который важно, нараспев поведал, будто приказал: «Ядреный пафос стал мне по колено! И жизнь моя поэтому нетленна… Уберите аптекаря с денег, если денег не стало совсем!.. Немедля довести до сведения прочих!»

О каком таком аптекаре шла речь, Крамугас понятия не имел, поскольку здешних денег не только не держал в руках, но так ни разу и не видел.

Очень скоро он сообразил: необходимо срочно изыскивать другие – обходные, хитрые – пути.

На седьмой панели с виражом, совсем уже неподалеку от редакции, Крамугас наткнулся на колоссальное скопление Автоматических Блюстителей Принципов.

– Что случилось? – настороженно спросил Крамугас. – Новые веяния, да?

– Сам должен знать! Вот так! Кто ты такой, что ничего не знаешь?

– Неправда, – возразил Крамугас. – Кое-что я знаю.

– Вот и делай выводы! – прикрикнули на него.

– Со скидкой или без? – уточнил Крамугас.

– Ты – делай, делай! Потом скинемся, если надо. Усекаешь или нет?

– Нужной информации маловато, – пожаловался Крамугас на всякий случай. – Боюсь, ничего не выйдет. Частные предположения не покрывают целого – никак.

– К чему доступ имеете? – громыхнул Автоматический Блюститель.

– К своей собственной статье, – не моргнув глазом, браво выпалил Крамугас. – Я не смог достать утренней газеты, а моя статья как раз на сотой, эксклюзивной, полосе. Я думал, что будет в солидном журнале, – мне редактор перед подписанием к печати обещал, а пошло в газете. Я, конечно, не в обиде – пусть хоть так… Прошу пропустить меня в редакцию за персональным экземпляром.

– Сегодня здесь нет редакции, – торжествуя, возвестил Блюститель. – Ни газеты, ни журнала.

– Да она у них общая – редакция эта! А что же тогда есть?

– Публичный! Дворец! Культуры и собраний!

– Вот впервые слышу…

– Это не играет роли! Сегодня здесь собирается только избранная публика, – надменно пояснил Автоматический Блюститель Принципов. – Конгресс Полувселенского Содома Наций, сокращенно – ПОВСОНАЦ! Вы написали здравицу в честь нашего Конгресса и лично его еще не выбранного Председателя? А? Пламенный призыв?!

– Я уже на грани, – кивнул поспешно Крамугас. – Даже, может быть, за гранью… Все нужное изложено в статье. Пропустите меня!

– Ну, если так, тогда – идет, – согласились Блюстители Принципов.

И Крамугас через черный ход, срочно переименованный накануне Конгресса в Самый-Что-Ни-На-Есть-Парадный, проник в здание редакции и восходящими потоками в тот же момент был заброшен к дверям помпезного конференц-зала, возле которых уже толпился народ – чистенький, приглаженный, разнообразно одноликий и, судя по всему, до чрезвычайности довольный тем, что происходит вокруг.