Текст книги "Легендарь"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

9. Неожиданное назначение

Заяц выскочил из кресла и, истошно завопив, принялся кругами носиться по кабинету.

– Нет, видали?! – голосил он. – Им все мало! Еще одного нахлебника мне на шею хотят посадить. Я что, по-вашему, двужильный, да? Нет, это точно заговор. Коварные интриги. Затравили совсем. За-тра-ви-ли!

Стукнувшись разика три головой о стенку, он малость поуспокоился, нехотя вернулся назад, в кресло, и взялся было вычитывать крамугасовы бумаги.

Затем внезапно отшвырнул их, скомкавши, на стол и с отвращением сказал:

– Скверно все это. Гнусно. Как вы вообще… к войне относитесь?

– Не знаю, – пожал плечами Крамугас. – Не думал никогда. Не доводилось. Воспитание не то… У нас планета тихая, извольте видеть, так что, сами понимаете… Но в книжках, когда пишут, я люблю…

– В книжках!.. – возмущенно фыркнул заяц. – Скажет тоже!.. В книжках – срам, весь вред – оттуда! Я их не читаю. С детства. Я – своим умом… Да… А теперь вот – боюсь. Ужас! Хлопот будет – не оберешься! И ответственность, конечно, возрастет… Вас это не пугает?

Крамугас неопределенно улыбнулся в пустоту и изобразил руками непонятный крендель.

– Ясно, – произнес редактор и постучал лапой по столу. – Все ясно. Я вот думаю: чем вас полезным загрузить? И чтобы под ногами не болтались… Время-то такое – и не знаешь, что там через час произойдет…

– На любую работу согласен! – выпалил Крамугас. – Писать хочу!

– Это я сразу заметил… Все нынче хотят! Чтоб в теплом месте груши околачивать… Нынче это модно, даже, говорят, престижно. А ветры на дворе переменились, черт бы их побрал!.. Знаете, что?

– Э-м-м… Нет еще, – с ретивой готовностью ответил Крамугас, изображая преданность и воодушевление, – не знаю. Да и как могу знать наперед?!

– Что-то я хотел вам предложить… – заяц натужно почесал за ухом. – Вот проклятая память! Только что-нибудь подумаешь – и мигом вылетает… Склероз какой-то… Скверно. А? Совсем житья нет…

– И не говорите, – поддакнул Крамугас.

– Да, житье… Житье-небытье. Казенная могила… Вот! Вспомнил, наконец! – обрадованно пискнул редактор. – Тема – морковка! Пальчики оближете! Короче, напишите-ка статью. О нашем удивительном прошлом…

– О будущем? – не врубившись, брякнул Крамугас.

– Нет, именно о прошлом! Это у вас там, на Бетисах ваших!.. А у нас – прошлое! Всегда с нами и всегда – напоминает… И безмерно удивляет. И зовет куда-то. Ничего нет лучше!

Он с надеждой посмотрел на Крамугаса. И даже залихватски подмигнул.

– А что, оно и впрямь было удивительное? – осторожно поинтересовался тот. – И чем же именно?

– Откуда я знаю! Я в здешней истории не силен. Не за тем назначали. Есть, наверное, какие-нибудь записи, источники, архивы… Может, что-то и было. Даже скорее всего… Всегда нетрудно при желанье отыскать…

– А без него – никак не обойтись? – на всякий случай усомнился Крамугас. – Ну, без этого самого прошлого? Будущее все же как-то…

– Нет, нельзя, – отрезал заяц. – Невозможно. Будущего – нет, и думать о нем вредно. Вредное сбивает с толку и калечит организм… А вот прошлое… Все мы родом оттуда! Сейчас оно просто необходимо. Вы, распределенный спец, должны из обстановки исходить. Потом-то все опять забудут – так оно всегда… В истории, похоже, никому всерьез копаться не охота, если что и вспоминают – только для того, чтоб застолбить свою, сегодняшнюю, правоту… А там – хоть трава не расти. М-да… Травка – тоже витамин… Обидно, когда нет… Но я отвлекся! Прошлое необходимо, оно всегда на подвиг направляет. Коли преподать как надо… Припугнуть по-умному… Да, будоражит память! А сейчас – война…

Завалю, с внезапным отчаянием подумал Крамугас и в смятении принялся быстро-быстро перекладывать свой кейсик из одной руки в другую.

Эх, не надо было сюда ехать, лучше б уж на Саву-Драву – ведь и предлагали поначалу, когда шло распределение… Там хотя и потасовки, да не тот масштаб…

А впрочем, поздно, поздно отступать – приехал, влип… И точка.

– Право, – с неуверенностью покачал он головой, – как-то не совсем путево получается. Вы сами посудите… Я же совершенно посторонний человек. И вот так, с бухты-барахты, писать о том, что дорого и близко для незнакомых мне людей… Не выйдет ли накладки?

– Ничего не выйдет, – успокоил его заяц. – Я вам обещаю. Тут я полностью спокоен. Нужно только осознать… Проникнуться, прижиться… Именно! Когда мне предложили стать редактором, я тоже поначалу не хотел, отнекивался: дескать, не готов – и чужеземец я, и опыта работы по большому счету нет, и взгляды в целом… ну, не очень… А потом мне намекнули: мол, должен ты, должен, косой! Такие кадры нам нужны. И я согласился. И, как видите, руковожу. И все со мной считаются.

«А что им остается делать?» – чуть было не сказал Крамугас, но вовремя спохватился.

– Я попробую, – кивнул он, тихонько вздохнув.

– Что значит – попробую?! И разговора нет!

– Да, – согласился Крамугас. – Наверное, вы правы. Мой рабочий долг… Все силы приложу. Конечно, это дело наживное! При желанье – научиться можно. Я учту…

– Вот и ладушки, – обрадовался редактор. – А то, боюсь, и не допросишься – никто не согласится… Все такие нынче важные! Шпана газетная… И что-то я еще хотел вам сказать… Чертова память! Ах, да!.. Будете у нас заведовать отделом «Мир – из забытья»! Для вас нарочно создаю. По нынешним-то временам – ответственнейший пост!

– О, право… Бесконечно благодарен, – еле выдавил из себя Крамугас, ошарашенный столь стремительным поворотом дел. – Но… как писать? Верней – о чем?

– Да очень просто! Экий вы!.. Поворошите старые журналы, газетенки – чтоб солиднее казалось! – поглядите, что там есть пикантного, занятного, на данный миг полезного, а после сядете и – х-хоп! – состряпаете нам большую, прочувствованную статью. Стиль – страстный и мятежный!.. Нет, мятежный – это я переборщил, сейчас как раз – совсем не надо, могут не понять…

– Так что же, мне из пальца все высасывать придется? – оторопел Крамугас.

– Ну зачем же так? Из пальца… Нет! Мы – по науке! Дерзновенно! Зримо! Творческое домысливанье позабытых фактов, и только. Основа, так сказать, основ… Иначе выйдет ерунда. Старайся, братец! – заяц умолк и вдруг печально и без всякой связи сообщил: – А в общем – к черту все. Я боюсь.

Ну, приятель, решил Крамугас, вот – твой шанс. Похоже, единственный. И будет тебе, как сказал бы редактор, не жизнь, а морковка… Уважение, имя, престиж… Надо только статью написать. Но – о чем?!.

– Все архивы находятся на Пад-Борисфен-Южном, – беря себя в руки, сказал редактор и капустным листом утер навернувшиеся было слезы. – Придется слетать.

– Хорошо, – согласился Крамугас.

– Сроку даю… н-эм… три дня.

– Но, помилуйте, – взмолился Крамугас, – ведь я же с космодрома – прямо к вам, в редакцию! Я толком ничего не видел, ничего не знаю… Для меня Цирцея-28 – сущая загадка! Нужно отдохнуть, собраться с мыслями…

– Вот это – совершенно ни к чему, – пробормотал редактор. – Я-то знаю.

– Да мне надо попросту в себя прийти с дороги! – Крамугас упрямо гнул свое. – Как говорится, пыль стряхнуть… Меньше недели, ну, никак нельзя.

– Нечего! – пискнул заяц раздраженно. – Что вы мне заладили?! Неделя, пыль… Не время! И так вот-вот прогорим!.. Соображать же нужно! Война на носу… Это кошмар какой-то! Бред! Зачем понадобилось ее объявлять? Кому в башку втемяшилось? Теперь начнутся всякие ограничения, придется перестраивать всю работу… Сотрудники и так уже ропщут. И опять я буду во всем виноват.

– Я вам искренне сочувствую, – откликнулся Крамугас, делая строгое лицо.

– Ах, бросьте, – брезгливо поморщился редактор. – Это теперь каждый наловчился – пожалеть, поплакаться да поюлить. Ума особого не требует. А как до дела… Ладно, – неожиданно смягчился он, – уж так и быть: сутки еще я накину… Но это – предел. Максимум! Гуляйте, изучайте город. Хотя решительно не понимаю, что в нем хорошего. Он у меня уже вот тут – в печенках сидит. Впрочем, сами все увидите. И стараться-то особенно не надо… А чтоб не скучно было одному на первых порах, я к вам свою секретаршу прикомандирую. Все равно от нее пользы никакой.

– Спасибо, – проникновенно поблагодарил Крамугас. – Я ведь и впрямь…

– А это уже меня не касается! Все, – сказал редактор, откидываясь на спинку кресла, – ступайте. Я вас озадачил – действуйте. И чтобы без статьи назад – ни-ни!.. И передайте всем, что я занят, никого не принимаю. Ни по каким вопросам! А статейка – чтоб сердца воспламеняла, это вы учтите!

– Я попробую, – пробормотал Крамугас, пятясь к двери. – Всего хорошего.

– Ужас-то, ужас какой! Все – с ног на голову… Разом! Прямо хоть не живи! – донеслось до него, и он стремглав вылетел из кабинета.

10. Надежды юношей питают…

До старта рейсового звездолета оставалось два часа с лишком, и потому, не пройдя и половины пути к космодрому, Фини-Глаз скомандовал себе «Стоп!» и уверенно завернул в придорожный ресторанчик, единственный на всю округу – тем, собственно, и знаменитый.

Фини-Глаз уважай это заведение, благо находилось оно не так уж далеко от дома, и частенько убегал сюда от всяческих семейных действ.

Считалось, что Фантипула не знает ничего…

Так что был он здесь, как говорится, свой клиент, водящий панибратство и приятельство решительно со всеми, отчего завсегдатаи местечка, ну, не то чтобы особенно любили Фини-Глаза, но изрядно уважали – за мощь в сложении и щедрость мыслей во хмелю.

– Батюшки, да никак сам Фини-Глаз! – грянули из полумрака сразу несколько голосов. – Давай-ка, иди к нам, дружище! Что на свете новенького?

В категорию новинок, как правило, входили жалобы на тяготы семейной жизни.

Но, что самое "примечательное, повторами себя Фини-Глаз никогда не обременял, и это восхищало всех.

Известно: люди любят новое, особенно проверенное жизнью…

Фини-Глаз с достоинством приблизился к стойке бара и поздоровался за руку с каждым из сидящих.

– Да чего там нового? – дернул он плечом, залпом выпивая услужливо предложенный ему стакан совсем крутого киселя. – Я вот билет купил…

– Билет?! – ахнули кругом. – Для дома – для семьи? Поди, беспроигрышный?

– Да подавись она, эта семья! – презрительно скривился Фини-Глаз и высморкался в клетчатый платок. – Им что ни принеси в дом – все не так! Цепляются, галдят… Нет, я билет достал на космоплан.

– На все четыре стороны, подальше от своих? Ну, брат!.. Неужто быт совсем заел? – порхнул сочувствующий шепоток. – Да так, что – прямо, без оглядки…

– Как это? Вы что, смеетесь надо мной?! – озлился не на шутку Фини-Глаз. – При чем тут дом?! Еще нет на планете силы… Я на Землю полечу, с экскурсией! Понятно? Надо ж посмотреть, как там, в нашей колыбели, когда-то жилось. А то ведь так и помру дураком.

– Ишьты… – разом задвигались по сторонам. – Так-таки и на Землю? В даль такую? Тут и местный-то билет достань попробуй… Врешь, небось? Небось, в соседний город, к этой самой Спигоне собрался – вот и заливаешь. Да ты не бойся, все свои, не продадим. Ну, ты скажи по совести…

– Вот еще, – насупился Фини-Глаз, – очень нужно мне кому-то врать. Сказал – лечу, значит, лечу! А если не верите, вот он – билет, полюбуйтесь!

– Гляди-ка ты, серьезная какая штука, – снова задвигались вокруг, передавая из рук в руки лист пупырчатой гербовой бумаги. – И впрямь!.. Ай да Фини-Глаз, куда махнул! На самую Землю навострился!

– Да, вот так, братишечки мои, – с важностью сказал Фини-Глаз, опрокидывая подряд два новых, по такому случаю предложенных стакана огненного киселя. – Я врать не стану. Тут все шито-крыто.

Надобно заметить: абсолютно не играло роли, какой концентрации кисель и даже какого он цвета… Главное, чтоб было много.

Это-то в расчет и принималось: если в одночасье выпить литров десять, можно ведь и одуреть. И будет – хорошо…

– Ну, а дома, дома-то как? – послышались голоса. – Какая обстановка?

– Что – дома? Все по-старому. – Тут Фини-Глаз, как будто между прочим, тяпнул еще пять стаканчиков (а каждый был почти на литр – школьники после занятий, а иные – и перед началом, ежели душа попросит, обязательно употребляли ровно штуку, это так и называлось: детский буль). – Да, все по-старому, – повторил Фини-Глаз. – Сынок слезу пустил, жена скандальчик закатила… С ними разве договоришься? Всяк норовит на своем настоять. Им, видите ли, тоже захотелось… Одному побыть нельзя! Мысли прочистить, в мечтах разобраться… Сидишь дома, как болван… Никакого тебе почтения! Им что Земля, что Дурий-6, что магазин здесь за углом – все без различия: лишь бы подарки приволок, и подороже. А что там на душе у человека творится, им наплевать. Совсем уж распустились… Даже стыдно говорить.

– Ну, это ты, братец, загнул, – зашумели вокруг. – Определенно. Сами – люди семейные, знаем, что да как. Оно, конечно… А все ж загнул ты, братец.

– А хоть бы и так, – хмуро сказал Фини-Глаз. – Все равно настроение испортили. Я так готовился, так радовался, черт побери! Это ж праздник, полет-то… На всю жизнь… И надо вот – испортили…

– На-ка, выпей еще, – сказали ему сочувственно. – Может, повеселеешь.

Фини-Глаз послушно взял еще три стакана киселя и выплеснул их в себя, не заедая. И тотчас, почти без всякого перехода, круто захмелел.

– Я вот о чем думаю, – сказал он с неожиданной задушевностью и томною печалью, – отчего это так получилось? Прежде, когда все еще жили на Земле, отчего столько подвигов совершали? Вон, в книжках пишут… Почти каждый – в героях ходил. Вперед и выше!.. И – подвиги, куда ни плюнь, каждый день…

– Так ведь об этом в одних мифах да легендах и болтают, – возразили ему. – Насочиняли, а пойди-ка ты проверь, как на самом деле было!

– Все равно, – упрямо мотнул головою Фини-Глаз и рывком расстегнул ворот рубахи. – Нет дыма без огня… А что теперь?! Живем-живем, и хоть бы кто-нибудь маленький такой подвиг совершил, геройство!.. Да нет, куда уж там… Привыкли, что все есть, все легко достается. Ну, на худой конец, можно и подтибрить… Да… Где человеку не под силу, там в момент машина выручает, опасностей – никаких, всюду за тобой наблюдают, на подхвате, так сказать… Эх, скучно, братцы! Тошно!

– Эге, – смекнули братцы, – да тебя вроде как на подвиг потянуло?

– На подвиг… А что? Это, знаете, мысль. Лично я – совсем не против. Завсегда готов. Честно вам скажу. Даже больше того: и впрямь – хочется. Ну, необыкновенно! С детства что-то непонятное бурлило… Надоело прозябать. Душу прямо ломит. Сидишь, бывало, и думаешь: вот сейчас где-то гам произошло бы вдруг что-нибудь такое, несусветное, – чтоб всем кошмар, в переполох… И пришли бы тогда к тебе и сказали: ну, Фини-Глаз, выручай! Без тебя – затычка. И ты – в самое пекло. Один! Ценой невероятных усилий… Эх!..

– Надежды юношей питают, – насмешливо заметили рядом. – Когда-то, говорят, и в космос будто бы летали в одиночку… И вообще…

– А я про что?! Вот именно! Один на один со свирепой стихией – это же подвиг, братцы, форменный подвиг! И другим радостно, и к себе уважение растет… Уважать себя хочу, понятно?! Ну, кто я такой? Ведь умру – и забудут Фини-Глаза… Не было, скажут, такого. Что он эдакого в жизни совершил? А ничего! Вы правы… Я тут тоже как-то прочитал: черт-те на чем на Луну летали… И – все в порядке, возвращались! Я понимаю, это сказка… Но красиво-то как!

– Ты к чему клонишь, сразу говори! – заволновались его собеседники.

– Ладно, – рубанул рукою Фини-Глаз, – открою вам большую тайну.

Это я уже точно решил для себя. Верняк. Покуда ни одна душа не знает…

Я, пожалуй, с Земли тоже на Луну слетаю. И, как в старину, – один…

– Ну и убьешься, – резонно возразили отовсюду. – Ты больше сказкам-то верь!

– А это мы еще посмотрим! – исполняясь внезапной отвагой, молодцевато крикнул Фини-Глаз. – Где наша не пропадала! Сказка – ложь, да, сами знаете… Теперь уже недолго… Если только вылет не задержат… Впрочем, на дворе погода сносная… А то – давайте-ка поспорим! Ну, на что хотите!.. Как, идет?

11. Веселый город

– Я, конечно, слабоумный, – пропищал вдогонку заяц, – но весьма толковый. Что приятно сознавать. И это замечают все! Так остальным и передайте!

Дверь распахнулась с удивительнейшим звуком – бдр-р-блям-псть!– и вслед за тем Крамугас, споткнувшись обо что-то, растянулся на полу.

Этим «что-то» оказалась секретарша, которая лежала на боку под самой дверью и тихонько верещала:

– Бв-ва, ирод, так ударил!..

На лбу ее с непостижимой быстротой росла роскошная малиновая шишка.

– Каждый норовит меня ударить, – продолжала между тем канючить секретарша. – Чем я заслужила?

– И правда, чем? – удивился Крамугас.

– Вылетают как ошпаренные… Ненормальные! Ну, я не успела отойти… Конечно! Ведь я ж не знаю, когда вас из кабинета понесет.

– Так ты подслушивала! – осенило Крамугаса.

– Он еще спрашивает!.. Интересно! В щелочку и видно все, и слышно. Вот – теперь я знаю, например, что на носу война… Всему конец. Атак хотелось весело пожить!.. Ну, не сиди, как пень, подай мне руку!

Крамугас поднялся и помог встать секретарше.

Она тотчас опрометью ринулась к старинному трюмо, заохала, заахала, запричитала и принялась поспешно наводить необходимый марафет.

Потом взбила буйную прическу и старательно расправила декольте, которое, конечно, заданностью очертаний ей весьма мешало, путало движения и в мыслях порождало непривычный целомудренный сумбур.

– Объяснять ничего не надо – слышала сама, – категорически заявила секретарша. – Редактор – хоть он и редактор, мой начальник, а ведь тоже иногда соображает… Я тебе нравлюсь? Нет, ты только не обманывай!..

Крамугас вздохнул и неопределенно покивал. И даже глазки закатил: мол, что же ты такое говоришь?!.

Будь что будет, решил он, это все-таки – не худший вариант, да и редактор приказал…

– А я вот – страсть люблю писателей, – призналась секретарша, ласково беря Крамугаса под руку. – У тебя много планов на сегодня?

– Многоплановость мне по душе, – важно согласился Крамугас, принимаясь думать о своем.

– Ты – птичка, форменный поэт! – прошептала с восторгом секретарша.

– Только бы уложиться в сроки… – тоскливо пробормотал Крамугас.

После беседы с редактором мысль о предстоящей командировке не давала ему покоя.

– Ухты, мой мумричек! В тебя, наверное, влюблялись все женщины!..

– А попробуй – отыщи подходящий материал…

– Ты поешь серенады?

– Да так, чтоб зажигать сердца людей… И всего-навсего – четыре дня…

Крамугас поцокал языком и горестно заметил:

– Несчастный я человек.

– Не может быть! – горячо возразила секретарша. – Ты просто… слишком скромный человек. Писать и любить – это ведь такое счастье!

– Да, но я до сих пор еще ничего не написал! – воскликнул Крамугас.

– А любовь?

– Не понимаю…

– Ну, к женщине! К нечаянной избраннице своей судьбы… Большая-пребольшая страсть… Она же – вечно окрыляет! Ты… каких любишь женщин?

– Вообще-то разных… Но больше – пухленьких и беленьких, – с готовностью ответил Крамугас. – А если очень пухленьких, то можно и черненьких.

– Да ты, поди-ка, и не был никогда влюблен по-настоящему! – насмешливо сказала секретарша.

– Ну, я же объяснил тебе: я еще мальчик… – безумно конфузясь, проныл Крамугас.

Она придвинулась вплотную и страстно задышала ему в подбородок.

Крамугас вдруг почувствовал, что еще какая-то минута – и он уже не человек.

– У меня, знаешь, времени мало, – с отчаянием выдавил он из себя. – Столько нужно переделать дел… Может, не здесь, не сейчас? Потом, а?.. Как ты насчет того, чтоб погулять со мной по городу? Редактор… Впрочем, ты уже все знаешь!.. И еще он, между прочим, велел никого к нему в кабинет не пускать. Ни под каким видом.

Он многозначительно прислушался к глубокой тишине, царившей за толстой редакторской дверью.

– Надо же, ни звука… Прямо сказка. Замечательно молчит! – с почтеньем прошептал он. – Размышляет… О войне, наверное… О нас с тобой…

Глаза секретарши вспыхнули бешеным огнем, и она, схватив с трюмо шикарнейший пумпон, метким движением припудрила шишку на лбу.

– Идем, – сказала она нетерпеливо.

Предвкушение необычайного, доселе неизведанного помутило окончательно рассудок Крамугаса.

И потому, уже выходя из начальнической приемной, бедняга лишь растерянно пролепетал:

– А как же – «не впускать»?

Секретарша ловко сдернула с крючка под выключателем массивный, с хитроумною бородкой ключ и заперла им редакторскую дверь на четыре полных оборота.

– Ой, – неожиданно сконфузилась она, – забыла…

– Что еще?

– Да куда полагается прятать ключ! Тут каждый день меняют место…

– Я дома обычно под дверью оставлял, – неуверенно заметил Крамугас. – Или вешал на гвоздик – рядом… Чтобы долго не искать.

Секретарша чуть помедлила, а потом, на все махнув рукой, запихнула ключ под половичок, у порожка, везде выключила свет и без затей сказала:

– Я готова. Вот и все.

По ухабистому пневмотоннелю с тремя сотнями тупичков и ответвлений они стремглав пролетели до самого выхода, а оттуда, свалившись на девятый слой самопарящих уровней, помчались по нисходящей спирали – мимо плоских зеркальных крыш, где, от неги вывернувшись наизнанку, поджаривали на солнышке свои внутренности бесстыжие думноны-тринобанты; мимо распахнутых окон домов, где квартировались в падборисфенюжнение охочие до семейного уюта с тихим блудом псевдоцирцеяне из лимитных дальних регионов; мимо гигантских полуживых рекламных щитов («Пейте жидкое!», «Наше прошлое – в надежных руках. ¹», «Дети – лучший подарок!», «Ходите ногами!», «Дорожите вашей шкурой – занимайтесь физкультурой!», «Будьте рады!», «Из всех искусств – годятся все!», «Имеется одежда. Навсегда!», «Лечу испуг: подобное подобным!»,и в таком же духе – много разного другого, на все случаи бедовой жизни); мимо красочных картинок, пышно и загадочно мерцавших светом энных, недоступных измерений, – спускались все ниже и ниже, покуда, наконец, не очутились на шершавой и не слишком чистой мостовой, изборожденной трещинами модного фасона.

– Ой, скорее! – вдруг закричала секретарша и, потянув за собой Крамугаса, метнулась к тротуару.

Вдоль улицы стеклопластиковой длинной лентой со свистом пронеслись сотни мнемотакси.

На мостовой остались лежать, раскатанные до невозможности, трупы пяти нерасторопных прохожих.

– Видал?! – восторженно вскричала секретарша.

Новое стадо мнемотакси в момент уничтожило и эти жалкие останки.

– Вот спасибо, – с чувством поблагодарил Крамугас свою спасительницу. – Если бы не ты…

– Ах, ерунда! – махнула та рукой. – Когда-нибудь все равно попадешь… Правда, шик?! Сейчас очень модно – наезжать на прохожих.

– Хорошенькая мода!.. – присвистнул Крамугас. – Это же дичь какая-то!..

– Зато развлечений сколько! – пропела секретарша. – Веселись – не хочу. На каждом углу. Ну, что ж ты встал? Ты ведь город хотел увидеть? Пошли!

– А куда? – спросил Крамугас.

– Да мало ли мест! Тут если все перечислять… Можно, к примеру, на площадку голых попрыгунчиков, можно в подземелья радостных насилий, можно на башню невинных безобразий, можно в тоннели чувственных искажений, можно в вольеры извращенных «хо-хо-хо», можно…

– Времени у меня маловато, – в который уже раз признался Крамугас. – Мне б чего-нибудь попроще и побыстрее, и чтоб далеко отсюда не ходить…

– Тогда давай сыграем в раздевающихся гоп-наездников! – предложила секретарша.

– То есть?..

– А вот – гляди!

Она скинула с себя платье и голая прошлась колесом вокруг Крамугаса.

«Эх, мне бы в помощницы такую… – с внезапным сожалением подумал тот, не в силах оторвать взгляд от подружки. – Ведь пропадает зря, в редакционной-то дыре!..»

– Ну, а дальше? – заинтригованно спросил он. – Что мне дальше делать?

– Нет, – возразила секретарша, – тебе это не понравится, я чувствую. Мне кто-то говорил, это слишком сложное, аналитичное занятие. Не для писателя, короче. Понимаешь? Можно, конечно, покувыркаться на горках тройного интимария, но это… тоже не для писателя.

– А что – для писателя? – уныло спросил Крамугас. – Я, право, и не знаю…

– Ну… Ты любишь секс – обыкновенный секс? – томливо закатив глаза, прошептала секретарша. Она навалилась на него своей ампирной грудью и крепко обняла. Во лбу у нее – рядом с шишкой – призывно бился розовый треугольник – остаточный след умственных оплошностей далеких предков. – Ты еше мальчик, понимаю… Ноты любишь секс? Скажи!

– Я – секс-юниор, – пожаловался Крамугас. – И только-то. Ни в сборной не был, ни солистом, ни в ансамблях никаких… Если бы я знал, что… все так обернется… Батюшки, а какая сейчас на Бетисе-0,5 весна стоит!.. Чудо! И все влюбляются – возвышенно, изящно, благородно… И без этих вот… Конечно, интересно все, но… Может, если бы я в сборной состоял, участвовал в соревнованиях… А так…

– Я знаю, знаю, чем мы будем заниматься! – уверенно сказала секретарша, не обращая ни малейшего внимания на Крамугасово нытье. – Прямо сейчас… Как ты смотришь на утробный секс? Ведь замечательно же, правда?

– Что это такое?

– А это – когда вся утроба стонет! Стонет и поет… Нет, ты себе не представляешь!..

– Хватит! – решительно сказал Крамугас и отстранился от секретарши. – Довольно! Отчего у тебя на уме все какая-то утроба да утроба? Скучно даже… Ты бы лучше книжки почитала. Или рассказала мне стишок… Можно ведь красиво, постепенно… Поговорить о том, о сем, полюбоваться на природу, помечтать… Как все нормальные-то люди! А ты словно бешеная, право…

– Провинциал! – презрительно фыркнула секретарша, для чего-то делая дыхательные пассы. – Привык в своей глуши… Полюбоваться на природу!.. Где ты видишь?! Здесь другая жизнь: цивилизация, пойми! Чем же еще заниматься?! Сейчас все так. Это очень модно. Все по моде живут.

– Вот никогда я в это не поверю, – отозвался Крамугас. – Не может быть, чтоб все.

– Ну, есть, наверное, разные дурачки вроде тебя, но современные люди… Мода – чтобы круто жить сегодня, а не думать о разном дерьме…

– Идиотка! Шлюха! Рвань последняя! Уволю – и не возвращайся! – неожиданно раздался злобный визг откуда-то с далекой верхотуры. – Сколько раз уже твердил, чтобы не смела меня запирать!

– Вот – редактор проснулся, – моментально скисла секретарша. – Опять в уборную приспичило – весь день свою капусту жрет. И всегда он влезает… в самую серьезную минуту! Хотя… с тобой какое развлеченье! Ты же юниор… Конечно, можно было попытаться – все-таки ты мумрик ничего себе… Ну ладно. Придется ехать открывать.

Она подняла с тротуара платье и не спеша оделась, расстроенная донельзя.

Крамугас себя чувствовал пришибленно и гадко.

Для грядущего творца легенд такое просто не годилось. А что делать?!

Я – придурок, решил он, натуральный дебил! При чем тут – действительно – Бетис-0,5?! Ну, не то воспитанье получил, так чего ж теперь в бутылку лезть?!.

– Ты – насовсем? – спросил он робко.

Секретарша смерила его оценивающим взглядом и легонько усмехнулась.

Кажется, высокая надежда в ней не умерла…

– Нет, я быстро. Стой и жди меня здесь. И подумай хорошенько. Выбор – за тобой!

Крамугас сделал жест, выражающий не то согласие, не то протест, но промолчал.

– Да где ж ты, потаскуха?! – вновь раздался вопль сверху. – Я тебя уволю!

Она бросилась на мостовую, чтобы, срезав путь на несколько шагов, взбежать на нижнюю площадку подъемной спирали, на секунду обернулась, ободряюще взмахнув рукой – мол, все-все будет хорошо! – но в следующее мгновение, откуда ни возьмись, по улице с знакомым свистом пронеслась вереница мнемотакси, а когда промелькнула последняя машина, Крамугас увидел то, что осталось от нерасторопной секретарши…

Ему сделалось погано и тоскливо.

Как, может, еще никогда…

И сразу же город стал другим.

Исчезли куда-то его уличное безлюдье и жаркая истома, от которых все мешалось в голове, на тротуары выплеснулись шум и деловитость.

Город, в котором бедная секретарша так хотела веселиться, уступил место реальности, по обыкновенью суетной и оттого – до обидного скучной.

А, пропади он пропадом, этот город, вдруг подумал Крамугас, черт с ним, еще успею на его красоты насмотреться и в натуре обалдеть… Времени сейчас и вправду мало. Нечего тянуть. Полечу-ка я лучше на Пад-Борисфен-Южный. Здешней Истории удивляться…