Текст книги "Око вселенной"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
– На самом деле, – усмехнулся министр иностранных дел, – эта троица больше напоминает ОПГ, кибер-преступников. Но молодцы, – склонился к парадоксу суждений дипломат, – перевели всю внутреннюю электронную переписку Госдепартамента США на мой электронный адрес. – Он с каким-то хищным одобрением посмотрел на молодых людей. – Много познавательного пришлось узнать. Чепуха, конечно, но полезная.
– Да вы что? – президент сделал вид, что удивился, и обратился к Толику Лаперузе: – Я знаком с вашими родителями, Ленком любимый театр моей супруги, а вот вы, как уверяют друзья вашего защитника Василия Петровича, – он посмотрел на главу ГРУ, – ввели его в заблуждение какими-то якобы паранормальными способностями, это так?
– А я беременная, – сообщила президенту дочь дипломата. Тропарев мысленно достал из кармана валидол и мысленно положил его под язык. – От Толика, – пояснила она и, оглянувшись на Сашу Углокамушкина, дополнила: – У меня двойня. Нас что, посадят в тюрьму?
– Да ты что, девочка? – вполне искренне удивился президент и с одобрением посмотрел на Тропарева: – Через Кремль в Бутырку не этапируют, прошли те времена, сейчас обратный процесс идет. Игорь, не волнуйся ты так, она не беременна, просто пытается защитить таким образом своих друзей. Талгат Петрович может гордиться своей внучкой. Впрочем, – усмехнулся глава государства, – как и ты своей дочкой. Николай Олегович, – обратился президент к главе ГРУ, – можете высказывать свои претензии к ФСБ и СВР, но знайте, что мы все осведомлены о вашей периодической дружбе и такой же вражде с ними.
– Я прямой человек, бесхитростный, – сразу же заявил Дождь, – и говорю все что думаю…
– Не увлекайтесь, генерал-полковник, – остудил его пыл президент, – говорите по существу.
– Ну да, – согласился с ним Николай Олегович, – я, конечно, опытный интриган и разработчик сложно-диверсионных задач, но как человек прямой – говорю все что думаю.
– Возьмите себя в руки. Дождь, – на всякий случай одернул генерал-полковника министр обороны, – поконкретней, пожалуйста.
– Я, конечно, старый мошенник, интриган и аферист, – разозлился на выходку министра обороны генерал-полковник, – но прямо говорю все что думаю. Слишком много денег уходит на содержание всяких колдунов и двойных агентов, не буду называть имена, но Стефан Искра был же в масонском гадюшнике «УЖАС»е, это я о ФСБ, а СВР так вообще кучу денег на всяких мистических сенсуалистов и альфонсов тратит, тогда как мы должны выбирать между оснащением для вывода на орбиту позарез нужного спутника класса «Голос» или платить больше своим специалистам, иначе станут разбегаться. И то и другое одновременно не получается.
– Ну и, – живо заинтересовался президент, – что выбрали?
– Зарплату, – четко, но не совсем понятно доложил генерал-полковник.
– А ведь упрек серьезный, – президент посмотрел на Волхва и Тропарева. – Вы там какой-то шабаш со стриптизом устраиваете, а Генштабу и ГРУ на спутник не хватает. Объяснитесь. Заодно и присаживайтесь, в ногах правды нет.
– Я думаю, – с удовольствием сел за стол министр обороны и даже слегка поерзал на стуле, поудобнее устраиваясь, – что ее и в других частях тела нет. Правда, как говорится, не в деньгах, а в силе, – он потряс кулаком перед своим лицом, – ума, само собой разумеется…
Глава третья
– Я более-менее подготовлен к проявлению ожидаемого мрака. Им пугают человечество со времен его бестолкового осознания своего неожиданного появления в пространстве бесконечного тупика. Нашу Солнечную систему, словно автомобиль на крутом повороте, выбросило с оживленной трассы безлинейно-орлаксовых вселенных в пропасть формирующегося забвения. Так что окончательный, чувственный мрак хотя и пугает до душевного озноба, он, тем не менее, уже привычен для нас. Субстанция беспощадного страха и мрака всего лишь ничего не значащая полуфантомная частица необходимости в непредставимом для нас Абсолюте света и чистоты. Это окончательная, навсегда осуществляющаяся осуществленность. Вот, – бывший прокурор Миронов взял стоящий на песке замызганный стакан с водкой на донышке, пригладил бороду и влил в себя содержимое стакана, – такая чепуха в этом мире творится.
Стоило ли удивляться, что после всего услышанного и увиденного Слава Савоев заметил, что Миронов Сергей Антонович находится слишком уж в дикой песчаной бескрайности и в полнейшем одиночестве. Поблизости не было даже намека на море, но перед ним лежал перевернутый рыбацкий баркас, чадил маленький костерок, и над ним свисало с железного крюка, вбитого в планету, ведро с расплавленным битумом. Борода Миронова достигала груди. Он полулежал, полусидел на песке, в длинной холщовой рубашке солдатского качества и таких же кальсонах с болтающимися внизу завязками. Бывший таганрогский прокурор и бывший куратор южного региона России от Генпрокуратуры пытался объяснить костру, ведру с битумом, баркасу и тысячекилометровому безлюдью вокруг самую банальную и простенькую прописную истину:
– Я, как бы вам это поточнее сказать, по сути – основатель, а по смыслу – придурок, фигурально выражаясь, дурак, высланный из смерти в жизнь, деформированный структур.
– Так ты структур, структур, – заходило песчаными волнами пространство вокруг Миронова, которое кишело «плоскастиками», двухмерными прозрачными атлантами, – и мы тоже деформированные структуры, заскладированные неформальные божики.
– Эх-ма, – развеселился Миронов и, прицелившись пальцем, воткнул его в песок со словами: – Тюк по темечку.
Видимо, фраза была ключевой, потому что все вокруг превратилось в эпицентр ядерного взрыва, да такого, как будто бы он, взрыв, собирался действовать на постоянной основе, но неожиданно все изменилось до уровня пограничной черты между земным и неземным. Это аолиэтный лаоэр спрятал суть Славы Савоева в себя, оставив ему лишь дозированно малый и тщательно контролируемый им процент визуальности, слегка соприкасающийся с сознанием Славы Савоева нелаоэра. Два отрезка времени назад аолиэтный лаоэр вступил в Шамбалу, мир которой очень точно выразил словами никогда в ней не бывавший и не собирающийся там быть Талгат Петрович Волин, Великий Палач Тибета, Кабнг Омпа:
– Шамбала – это галлюцинация Будды, и людям не то что приближаться, а даже думать о ней не рекомендуется.
Вселенская искорка, наделенная полномочиями Абсолюта, – аолиэтный лаоэр вошел в зону своего неведения, Шамбалу, без всяких предварительных условий. Этому предшествовали невнятные предупреждения и бестолковые объяснения далай-ламы, доставшиеся на долю Славы Савоева, который, в силу своего приземленно-циничного отношения ко всякой буддистике, сделал правильный вывод, решив, что далай-лама, мягко говоря, несет какую-то чушь. У Славы даже возникло предположение, что Шамбала – это что-то наподобие воровской малины, сбивающей со следа его коллег из какого-то запредельного оперативного отдела какого-то Пангалактического уголовного розыска. Далай-лама, с недоумением глядя на Славу Савоева, ибо лаоэр никак себя не проявлял в его облике, предупреждал:
– Ты должен понимать, что, войдя в Агнозию, ты можешь выйти в таком месте, где нет ничего – ни мрака, ни света. Ни-че-го! Никаких, даже вторичных, признаков бесконечности, только лишайно-кислотная гиперпустотность, семенная тля. – Далай-лама замолчал и, склонив к плечу голову, поинтересовался: – Тебе понятно?
– А тебе? – огрызнулся Слава и, решив поддержать авторитет небесного посланца, спросил: – Вы почему это на «ты» с начальством разговариваете?
Таким способом Слава хотел спровоцировать лаоэра на возвращение и присутствие при получении инструктажа от далай-ламы. Но лаоэр не возвращался, он таким способом фиксировал свое доверие к Славе Савоеву-человеку.
– «Вы», – поморщился далай-лама, – это европейская филологическая гематома в обращении между людьми. Возникла как провокация, оправдание агрессии. «Иду на вы», – фактически оскорбление, нецензурная брань, ставшая движителем интеллигентской вежливости, основному элементу равнодушия, трансформирующегося в бессердечие…
– Довольно! – поднял руку Слава Савоев. – Говори мне «ты» и говори о Шамбале без филологии.
– Хорошо, – кивнул головой далай-лама, снисходительно улыбаясь, – слушай. Появление Шамбалы на земле недоступно для понимания всех конфессий. Что-то знают евреи, но у них русско-партизанский синдром – на вопросы не отвечают, и, скорее всего, тоже ничего не знают…
– Я немного знаю. – Лаоэр заполнил Славу всполохом своего младенческого образа. – Просто марсиане проводили на Земле эксперимент в районе Атлантиды, на которой уже не было чистых атлантов, а так, одни сволочи, смесь человекообразующих меркабников и брошенных атлантами женщин. – Лаоэр не вмешивался в словесные изыски своего избранника. – Но люди на Земле уже были. Поверхностное человечество по основным параметрам сформировалось внутриземными особями, а затем кто-то, – Слава Саоев сурово посмотрел на внимательно слушающего его далай-ламу, – повторяю, КТО-ТО, отключил на три с половиной дня напряжение в магнитном поле Земли, и люди потеряли память. Коллективная память человечества, – объяснил Слава далай-ламе, – на поверхности Земли зависит от магнитного поля планеты. При исчезновении или сильном падении напряжения в нем люди теряют представление о том, кто они такие, ради чего осуществились, и тому подобное. Магнитное поле, на мой взгляд, отключает, включает и распределяет по планетам Солнечной системы какая-то автоматика, не пострадавшая во время катастрофы. Но вот именно в период этого отключения на Землю и внедрилась ваша Шамбала-Агнозия, черт бы ее побрал, – возмутился Слава Савоев. – Разбирайся теперь с нею, выясняй ее истинное предназначение.
– Очень радужную картину ты мне нарисовал. Видимо, этот «Кто-то», которого ты обозвал «автоматикой», просчитался, и память, не единожды отобранная у человечества, аккумулировалась в Шамбале. То, что ты рассказал, мы, то есть я и Тибет, знаем.
– Вот и хорошо, – обрадовался вновь покинутый лаоэром Слава Савоев. – Зачем тогда мозги друг другу компостировать? Короче, – Слава дружелюбно подмигнул далай-ламе, поднимаясь с коврового ложа-кресла, – я пошел в Шамбалу, а ты тут оставайся, контролируй подходы. Если что, открывай огонь на поражение.
– Хорошо, – кивнул головой далай-лама. – А ты не мог бы вспомнить суть эксперимента, проведенного на Земле марсианами, что им, древним старцам, нужно было от нашей юной эволюционной системы?
– Не помню, – равнодушно уронил Слава Савоев, направляясь к выходу из зала Цветоструктурного общения. – По-моему, это был так называемый эксперимент Люцифера. Марсиане задолбали им всех на свете, убили свою планету, теперь вот за Землю принялись с самыми благими намерениями, экспериментаторы хреновы. Да не забивай ты себе этим голову, – звонко крикнул уже не видимый из зала Слава Савоев. – Активизация марсианами люциферного бунта оборачивается против них самих, через пару тысяч лет придется мусор с Земли убирать.
– Возможно, – буркнул себе под нос далай-лама, – Люцифер и потерпел поражение, а возможно, и нет, я-то не знаю об этом…
Глава четвертая
– Басенок, ты куда? – Лицо Самсонова было мрачным и хмурым. Он стоял посреди коридора, напротив своей приемной, засунув руки в карманы. – Зайди, у меня для тебя задание есть. Где Баркалов и Стромов?
– Вообще-то, я на труп с ограблением спешу, – попытался избежать самсоновского задания Степа Басенок. – Баркалов и Стромов уже на месте преступления.
– Чей труп, местный или приезжий? – равнодушно поинтересовался Самсонов и, не вынимая рук из карманов, стал покачиваться на носках. – По сводке их два, и оба неинтересные, то ли убили, то ли взаимовыгодное самоубийство друг над другом учинили.
– Только что, – доложил Степа, – пять минут назад сообщили. Журналистка столичная…
– Семен Иосифович, – выскочила из приемной секретарь и помчалась к Самсонову, на бегу протягивая ему мобильник, – вам из Ростова, генерал какой-то московский.
– Полковник Самсонов слушает. Так точно, уже подключены и работают лучшие сыщики города. Баркалов и Стромов на месте преступления, а орденоносец Басенок выезжает. Работает по горячим следам, но успех маловероятен, профессионалы работали… Да, конечно, – Самсонов укоризненно посмотрел на Степу, – я его сейчас как раз инструктирую по этому поводу… Так точно. Всего доброго, товарищ генерал. – Полковник Самсонов кивнул головой, приглашая Степу, и быстро пошел в кабинет, сжимая в руке мобильник. – Пять минут назад, – заорал он на Любовь Антоновну в приемной, – убили журналистку из Москвы, а я не знаю!
– Ну и что, – неуверенно пожала плечами секретарь, – я тоже не знаю.
– Предположительно, – сообщил Степа Басенок в затылок Самсонова, входя за ним в кабинет, – убили с целью ограбления, спонтанно, ударили бутылкой по голове. Видимо, шпана местная. – Он взглянул на Самсонова, усевшегося на свое место, и на всякий случай добавил: – Профессионально сработала.
– Ладно, езжай, вернешься, доложишь, – раздраженно махнул рукой Самсонов. – И по ходу следствия выясни, кто это у нас такой шустрый в Ростов настучал. Труп только несколько минут назад обнаружили, а в УФСБ региональном уже все подробности знают.
– Любопытно, – согласился с полковником Степа Басенок, – подробностей даже я не знаю.
Подробностей было много, и все предметные. Разбитая бутылка из-под дрянного вина «Киндзмараули», убитая и ограбленная журналистка «Ночной газеты», сняли даже обувь, и на правой руке белел след от обручального кольца. Над телом склонился врач-эксперт Эльмир Кречугин с погасшей папиросой «Казбек» в уголке рта. Он пытался разжать сжатую в кулак руку убитой, в которой торчал клок волос. Погибшей на вид было не более тридцати лет, но, судя по стилю одежды, она хотела выглядеть на все сто. Черный, по-мусульмански повязанный платок полностью закрывал лоб. Из-под платка на грубое лицо, лишенное даже намека на макияж, вытекла струйка крови. Длинное коричневое платье закрывало щиколотки, на ногах, лишенных обуви, как-то совсем уж беззащитно выглядели белые хлопчатобумажные носки. Ноги не маленькие, почти сорок третий размер. В комнате был сущий погром, как будто туда ворвалась целая ватага пьяных отморозков и крушила все подряд ради самого процесса. Именно эта демонстративность и не нравилась Степе Басенку. Он поинтересовался у подошедшего Игоря Баркалова:
– Письмо нашли?
– Какое? – ошарашенно посмотрел на него Игорь. – Говори точнее.
– По идее, где-то здесь, на самом видном месте должно быть письмо, в котором убийца коротко сообщает свою автобиографию, место жительства, прилагает перечень перенесенных в детстве болезней и причины, по которым он решил убить журналистку и сразу же повеситься от раскаяния.
– Да, – согласился с ним Игорь Баркалов, – явный перебор. Банда обколотых аминазином олигофренов и то бы действовала в пять раз аккуратней.
К ним подошел старший криминалист майор Листопад и сообщил:
– Пальцев полно, как будто специально оставляли, на бутылке даже отпечатки мизинца есть, следы от обуви тоже четкие, волосы, видимо, «газета» сопротивлялась, предполагаемого убийцы также прилагаются. – Листопад был доволен уловом. – Постараюсь как можно быстрее все расшифровать, явно дилетанты работали, малолетки или дебилы.
– Паспорт, случайно, не нашли, или какие другие документы? – поинтересовался Басенок.
– Удостоверение журналиста, – кивнул головой Листопад и уточнил: – Трупа журналиста. Сиверцев! – крикнул он что-то раскладывающему на столе фотографу. – Документ дай сюда.
Фотограф принес удостоверение убитой, упакованное криминалистами в целлофановый пакет.
– Сунгоркин, – прочитал Игорь Баркалов сквозь пленку, – Свирид Иванович, экономический обозреватель газеты «Ночная газета». Это не баба, – меланхолично сообщил он Степе Басенку, – мужик.
– Ну да, – удивленно посмотрел на них Листопад, – а я разве не говорил вам об этом?
– Я думаю, – к ним подошел Эльмир Кречугин и прикурил от зажигалки свой «Казбек», – что смерть наступила не от травмы головы. У него характерное для передозировки героином западание языка, но это, конечно же, предварительный результат.
– Похоже, – почесал затылок Игорь Баркалов, – тут дебилами и не пахнет.
– Пахнет, – не согласился с ним Степа Басенок. – Еще как пахнет, тут шабаш дебилятины был, но вот работали, ты прав, профессионалы.
Николай Стромов обходил соседствующие с местом преступления квартиры, благо их было немного, и везде задавал один и тот же вопрос: «Что вам известно о происшествии?» Эта часть города была не просто старой, а исторически старой, дома смотрели фасадом на акации и каштаны улицы Греческой, позади них был крутой склон и вид на Азовское море. В доме, где снимала квартиро-комнату журналистка, Стромов еще не знал о странной половой метаморфозе потерпевшей, было всего четыре квартиры, и в каждой ему сообщили имена, фамилии, клички и «приблизительно вон в том доме живет» людей, посетивших журналистку вечером накануне убийства. Все названные пришли около восьми вечера и ушли чуть позже десяти.
– Женщина, – прямолинейно заявил Стромову плотного телосложения пятидесятилетний отставной прапорщик, – по-моему, мужик. Были у нее четверо пацанов, от двадцати до тридцатника возрастом. Пришли тихо в 20.45 и ушли тихо в 22.32 минуты. Больше никого, я бы заметил. А они все поблизости живут.
Тело убитого увезли в морг, а Степа Басенок, Игорь Баркалов и только что подошедшие Николай Стромов и местный участковый Вениамин Моржаков остались в комнате. Моржаков оторвался от чтения составленного прапорщиком списка и бодро заявил:
– Прапорщик Боль – мой агент, так что можно идти и всех брать, я знаю этих негодяев, сволочи, еще поискать надо, мрази, жаль, что я их раньше нормальными людьми считал.
– Погоди, – перебил его Степа Басенок. – Кто такие?
– Бербер, – ткнул пальцем в список прапорщика Моржаков, – музыкант, на трубе в джазе когда-то лабал, сейчас женился и запил, в смысле алкоголем увлекся, Степик, автомеханик, свою мастерскую держит, тоже алкоголиком заделался после женитьбы. Суржик, этот хотя и молодой, но гад конченный, студент РИСИ (ростовский инженерно-строительный институт), Фелюга, браконьер, золотые руки, хороший мужик, а вот ведь, – удивился участковый, – сволочью оказался. – Я уже разучился людей понимать. Вроде сегодня и завтра хороший, а через месяц, глядишь, уже денег много, и сразу вопрос возникает, если он такой хороший и законопослушный, то откуда у него деньги? С людьми уже поговорить нельзя, все только о деньгах и думают. – Моржаков, зажав в кулаке список прапорщика, размахивал им, словно оратор на трибуне. – Что делать с этим будем?
– Сдается мне, – усмехнулся Степа Басенок, – что мы по этому списку не брать, а собирать будем.
– Что? – не понял его Моржаков.
– Трупы, – объяснил ему Степа.
– Хочешь, я откажусь. – Сергей Иванович Байбаков еще не определил, как вести себя с Аскольдом Ивановым, и поэтому был предельно искренним и обаятельным. – Меня пихнули на должность твоего вице, не спросив, я ведь зависим. Ты же знаешь, что за мной куча дерьма, я на крючке. Так что, Аскольд Борисович, не обессудь, я чиновник-тихушник, но честный в делах. А за то, что тогда в Сочи случилось, я…
– Все, – шагнул навстречу Байбаку Аскольд Иванов. – Хватит об этом, Каранда. Я знаю, что на тебя давили, еще неизвестно, как бы я повел себя в той ситуации.
Они пожали друг другу руки и обнялись. «Да ты сентиментален, – подумал Сергей Иванович, похлопывая по спине обнявшего его Аскольда. – Ну тогда я тебе покажу, кто из нас главный по жизни».
«Конченный гад», студент РИСИ Суржик, Суржиков Павел Егорович 1984 года рождения выбрал хотя и не оригинальный, но действенный способ ухода от уголовного преследования – он умер. Еще на подъезде к одноэтажному «бывшедворянскому» коммунальному дому, в котором проживал Суржиков, Степа мрачно произнес:
– Я становлюсь Кассандром.
Возле парадной стоял микроавтобус желтого цвета с жизнеутверждающей надписью «Реанимационная кардиологическая помощь».
– Да ладно, – заерзал на заднем сиденье участковый Моржаков, – это, наверное, к бабке его, она старая. Да и вообще, может, не к ним, а к соседям…
Оставив оперативный «жигуленок» на улице, оперативники направились в глубь двора, где уже стояла толпа соседей и окрестных бабушек.
– Что за сборище? – поинтересовался Моржаков. – А ну, не мешайте работать, разойдитесь по домам!
– А мы дома, – объяснила старуха в сиреневом стеганом халате и черном берете морского пехотинца без эмблемы.
В этот момент двери подъезда распахнулись, фельдшер и водитель стали выносить носилки. Во дворе сразу же затихли, а после секундного молчания стали раздаваться причитания. Тело на носилках было накрыто с головой белой простыней. За носилками, мрачный как туча, шел известный всему городу врач-кардиолог Васильков, рядом с ним, в стареньком халате и в шлепанце на одной ноге, шла худенькая, явно ничего не понимающая седая женщина и озабоченно спрашивала у него:
– Вы его, видимо, хотите к аппарату «искусственная почка» присоединить? Как это ужасно, доктор, придется мне исхлопотать мальчику академический отпуск. Учеба столько сил отнимает.
– Он умер, понимаете, Валентина Юрьевна, – видимо, уже не первый раз пытался сообщить об этом женщине несчастный доктор, – умер, и все.
И тут же Игорь и Степа даже вздрогнули, причитания во дворе приняли форму откровенного плача.
«Реанимационная кардиологическая помощь» слишком дорогое удовольствие, чтобы пользовать ею мертвых, даже не каждому живому она по карману. Но на этот раз доктор сделал одолжение для умершего, решил сам его доставить в больничный морг, не вызывая менее навороченную «скорую помощь».
– Куда жмурика хотите везти? – шепотом поинтересовался Степа Басенок у Василькова.
– Я так и знал, – узнал Басенка доктор, – что это криминал какой-то. У меня за всю двадцатилетнюю практику это первый случай смерти от инфаркта в восемнадцать лет.
– Тогда доставьте его в судебно-экспертизный морг, – посоветовал Степа доктору. – И вот, – он подмигнул Моржакову, – участкового с собой возьмите.
– Участкового давайте, – согласился Васильков, – а умершего я повезу в наш морг, он скончался в тот момент, когда я оказывал помощь, инфаркт развился в моем присутствии, теперь нужно отчитываться.
– Ну и хорошо, – обрадовался Степа, – участкового берите, и вперед, нам главное результат вскрытия. И не казнитесь вы так. На мой взгляд, парень умер бы в любом случае, даже если бы лежал посередине ЦКБ в палате для президента.
– К вашему сведению, – с иронией посмотрел на Степу Васильков, усаживаясь на свое место в микроавтобусе, – в такой палате он не умер бы, даже если бы умер. На том уровне, от рождения до шестидесяти лет, на тот свет не отпускают без заявления «по собственному желанию». А на нашем уровне, – доктор похлопал по чемоданчику с портативным оборудованием и необходимым минимумом лекарств, – не хочешь – заставим.
Бербер, Мукасей Изольд Иванович, который «лабал» на трубе в местном джазе, а потом «женился и запил», на самом деле не просто лабал, а был настоящим профессиональным трубачом. Послушав запись Мукасея, присланную ему кем-то из почитателей таланта Изольда Ивановича, сам великий Ренди Брекер якобы сказал: «О, это настоящий серебряный звук, доступный только гению». Впрочем, это была версия самого Изольда Ивановича.
– Муж дома? – сурово спросил у супруги Мукасея вернувшийся из морга на такси Моржаков. – Очень срочно по делу нужен.
– Там, – мотнула головой куда-то в глубь двора стоящая возле окна тощая неряшливая, угловато-стервозная супруга Изольда Ивановича, – в нужнике на улице…
Позже местная газета «Городская площадь» под заголовком «Смерть в нужнике» поведала о самоубийстве талантливого музыканта. Бербер обставил свою смерть в полном соответствии с эстетикой рок-н-ролльного мазохизма: спущенные штаны, проволочная петля, протянутая от задней стены, и подогнутые в коленях ноги. Спустя сорок дней после этого «самоубийства» священник Никольской церкви, отец Александр, утешал супругу Бербера такими словами:
– Если это самоубийство, значит, на нем смертный непрощаемый грех, прощенный Господом, наложить на себя руки в таком месте равносильно покаянию, а если это убийство, в котором я уверен, чтобы там ни говорили мирские власти, значит, он мученик, красиво убивают лишь негодяев.
Тем не менее, судебная экспертиза не нашла подтверждения убийства в деле Мукасея Изольда Ивановича, «самоубийство депрессивно-алкогольного свойства», сделали вывод судмедэксперты.
…Когда Игорь и Степа распахнули дверь уличного удобства, стоящий позади них участковый Моржаков поспешил заметить:
– Надо, чтобы за нами труповозка ездила, их убивают лишь за то, что они были у этого гомика из «Ночной газеты».
– Это не гомик, – поправил его Степа Басенок, – это разведка.
– Ну что там такое? – почувствовав неладное, жена Бербера вышла во двор. – Что вы там стоите?
– Ждем-с, Катюша, – развел руками участковый, хорошо знающий супружескую пару Мукасеев. – Что естественно, то не безобразно, но иногда выходит с задержкой.
В это время у Степы засигналил мобильник.
– Да? Что там стряслось?
– Не груби, – одернул его Самсонов. – Ты зачем так много трупов вокруг простенького убийства с ограблением организовал?
– Всего два, – решил прояснить ситуацию Басенок и на всякий случай спросил: – А что у Стромова?
– Да ничего, – успокоил его Самсонов. – Степиков, автослесарь, от передоза загнулся, Стромов его уже на вскрытие отправил, а Фелюга, подлец Найденов, в море ушел и не вернулся. Что с Бербером?
– В нужнике. – Степа бросил взгляд на продолжающую смотреть на них женщину и пояснил: – Повесился…
Миронов Сергей Антонович, выпав из своего профессионального круга по причине явного психического отклонения, по этой же причине был отторгнут «чистым» административноверхушечным обществом и выселен в гущу народную с пенсией по инвалидности и льготой – один раз в год бесплатно лечить зубы. Такая резкая смена социальной ориентации разбудила в Миронове живописные и вместе с тем полезные для жизни в обывательско-интеллигентствующем обществе способности. Несмотря на то, что бывший городской прокурор и бывший куратор Генпрокуратуры по Южному округу был задиагностирован официально-местной психиатрией как «сумеречный шизоид аустеннчески-травматологического свойства», он, вместо того, чтобы затихнуть и попасть в злобную немилость у городского обывателя провинциального уровня, вдруг превратился в некий российский аналог Робин Гуда с аристократическими замашками талантливого мошенника. Во-первых, отпустил себе волосы ниже плеч и собрал их в рокерский хвостик, во-вторых, вдел себе в правое ухо большую цыганскую серьгу, в-третьих, отпустил усики стрелками вверх, в-четвертых, видя такое жизнеутверждающее преображение сына, мать выдала ему наследственную заначку, и семь пальцев из десяти на руках Миронова украсились золотыми, платиновыми и серебряными перстнями-печатками, в-пятых, он стал носить зеленую шляпу с широкими полями и высокой тульей. Если добавить к этому великолепное знание иностранных языков – японского, французского, немецкого и английского, освоенных им во время действия ликвидированного Лутоненко чипа, и спортивное и могучее телосложение, нетрудно догадаться, что за короткое время Миронов превратился в любимца женщин, кумира городской молодежи студенческого качества и защитника бедных и слабых, а главный городской психиатр стал избегать людных и безлюдных переулков. Даже аристократическая часть криминала, презирающая любые формы насилия и злобства, обратила на него свое снисходительно-заинтересованное внимание. Одним словом, Миронов из не совсем удобного для власти прокурорского работника превратился в яркого, неуправляемого общественного деятеля, вполне способного повлиять на результаты выборов не только городского, но и регионального масштаба.
Но был в Миронове еще один, не известный ему, психиатрам, обществу и нейрохирургу-нейтрализатору Лутоненко, тайный резерв – имплантант неосуществившегося разума в левом полушарии мозга…
Когда Алексей Васильевич Чебрак выращивал полуфабрикатные клоны для вынашивания донорских органов, он, дабы предотвратить преждевременное старение копии, о которое споткнулась мировая генетика, изымал из левого полушария мозга выращиваемого клона так называемую «точку сна и эмоции», микроскопическую нервную субстанцию, формой напоминающую морскую звезду, прилепившуюся к внутренней стенке мозговой извилины под сетью кровеносных сосудов. Этот микроорганизм, до сих пор не известный публичной науке и медикам, паразитирует на человеческом мозге и существует во всех, без исключения, черепных коробках человечества. Лишив клоны этой «точки», Алексей Васильевич избавил их от ускоренного старения и приобрел нечто, что он и сам затруднялся понять. Экспериментируя, он погрузил «эмоционалов» в добытый им из девственниц-нимфоманок спрейэкстрат «ХТС» (холодный термоядерный синтез) и вскоре получил мутированные, увеличившиеся в двести раз, особи величиной в однокопеечную монету. Один такой экземпляр он поместил в биосиликоновый электронный фатодетонирующий чип «Паутинка» и, словно великий иллюзионист, незаметно от суперпрофессиональных ассистентов внедрил его во время операции по удалению опухоли в левое мозговое полушарие Миронова. Алексей Васильевич не только предвидел события, но и любил их предвидеть, ибо не ставил эксперименты, на результаты которых может повлиять какое-нибудь неожиданное геополитическое потрясение, наподобие самоликвидации МОАГУ и «УЖАС»а в недалеком прошлом…
Когда Степа, Игорь и Николай Стромов вошли в кабинет полковника Самсонова, он даже не повернул головы. Начальник горотдела, держась за спинку стула, стоял перед включенным телевизором и был похож на самого себя, высеченного в граните. Оперативники зашли как раз в тот момент, когда транслировался репортаж из Кремля о награждении орденами и медалями военнослужащих и работников МВД президентом России. На экране четко просматривался полковник в новеньком парадном мундире, которому президент России вручил «Орден Мужества 3-й степени». Это был Абрамкин Сидор Аврамович, бывший заместитель Самсонова по работе с общественностью.
– Господин полковник, – осторожно окликнул Самсонова Степа Басенок, – мы прибыли по вашему вызову.
Ни один мускул не дрогнул на лице застывшего перед экраном полковника. А там уже шла другая информация. Диктор бодрым голосом докладывал:
– Сегодня были произведены запуски с мыса Канаверал тяжелого транспортного МКК (многоразовый космический корабль) «Атлантис-Гром», с космодрома Байконур грузовой ракеты-носителя «Протон-Сварог» и с космодрома Плисецк транспортного корабля «Зенит-М». Таким образом на орбиту выведены элементы конструкции самого большого за всю историю космонавтики модуля «Океан», разработанного и сконструированного ракетно-космической корпорацией «Энергия» России и немецко-американским концерном ДАЗА. Это шестой по счету модуль из тридцати трех, входящих в конструкцию межпланетного космического скитальца «Хазар». Как удалось узнать нашему корреспонденту в Вашингтоне, стало известно имя третьего члена экипажа МХК «Хазар», им стал сенатор от штата Аризона Арчибальд Соукс…
