Текст книги "Око вселенной"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Степанида Исаковна встряхнула головой, как бы отбрасывая от себя неприятные мысли. Перед тем как войти в приемную начальника высшей школы СВР, Ладан Семенович спросил у Груниной:
– Почему Волхв забрал у нас Петю Авдеева во время сдачи комплексных зачетов?
– А он им ко двору пришелся, – улыбнулась Степанида Исаковна, – и слава Богу. У него есть дар оперативной интуиции на криминал с финансово-политическим уклоном, и ФСБ пророчит ему головокружительную карьеру в своих рядах. А зачеты ему вы попозже поставите, – успокоила она Ладана Семеновича, – по полной программе.
Петр Алексеевич Авдеев, потомок казаков станицы Тихорецкой Кубанского края, недавний сержант-пограничник, двадцатилетний курсант «альфонсовец» под кодовой кличкой «Змей», вошел в цветочный салон-магазин на Манежной площади, обвел взглядом отборно-девичий персонал фирменного магазина, готовящийся встречать первых посетителей, и широко улыбнулся. Именно с этой улыбки среди нежного великолепия цветов и женщин отдел по борьбе с международными финансовыми аферами ФСБ начал операцию по внедрению своего агента в корпоративную, высокоорганизованную системную группу мошенников международного класса, возглавляемую великим одесским космополитом Гулько Гарольдом Смитовичем по кличке «Капитан»…
– Анна Сергеевна, – обратился директор ФСБ к секретарше, – зачитайте, пожалуйста, список ответственных лиц, пытавшихся разобраться с объектом «21» в районе Большой Полянки и сломавших на этом жизнь, карьеру и зубы. Начните с того времени, когда объект «21» вошел в системную группу Гулько.
Анна Сергеевна кивнула, прошла к торцу большого совещательного стола, остановилась, раскрыла папку и произнесла:
– Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов, – она захлопнула папку, – открывает список, а председатель бывшего КГБ Валерий Крючков закрывает. После них объектом «21» никто не занимался.
– Спасибо, Анна Сергеевна, – кивнул головой Волхв. – Можете идти. – Когда секретарша вышла из кабинета, он, глядя на оперативников ОБМФА (отдел по борьбе с международными финансовыми аферами), с угрозой в голосе предупредил: – Директор ФСБ в этот список попасть не должен.
Глава восьмая
– Не стоило бы человечеству, как населяющему поверхность Земли, так и обжившему внутреннюю, околохорузлитную часть планеты, рассматривать пространство вокруг Земного шара с научной точки зрения. Точно так же не стоило бы и духовно оземлившимся элохимным сущностям вместе с демиурговой творческой субстанцией, заселивших центр планеты, рассматривать мешок неба, внутри которого спрятана Земля и осознаваемая ею часть бесконечности, как место, в чьем пространстве мчатся их родины, клио-вселенные и планетарная облачность Раай. Бог – существо простое и всемогущее, и поэтому дела Его просты и непреложны. Чтобы вам было понятнее, скажу, – Теоктист Бранковический обвел взглядом нахапетовцев, внимающих его проповеди в недавно отстроенной, но еще не освященной новой церкви, – что видимый и понимаемый нами мир расположен на самом кончике меча архистратига Михаила, в честь которого мы хотим освятить наш храм. А чтобы вам было еще более понятно величие Бога, добавлю, что архистратиг Михаил всего лишь слуга Единого в Трех Ликах…
В дверях церкви появился княжеский виночерпий Лихой, бывший владелец нахапетовского коммерческого ларька Скобко, и стал размашисто и безостановочно креститься на входе, тем самым давая понять Теоктисту Бранковическому, что он его вызывает по требованию князя.
Монах быстрым шагом покинул церковь, предварительно вытолкав из нее истерично крестившегося виночерпия.
– Князь, – выдохнул Лихой, – зовет. Там какие-то ровесники (степняки) с посольством приехали. У одного из них, главного, свет вокруг головы. Я думал, такое только на иконах встречается. Иаков его зовут, Зеведеев.
За тысячу километров к югу от Москвы, в городе Таганроге, разбитая инсультом старая безобразная женщина, прикованная к инвалидной коляске, вдруг почувствовала резкую боль в затылке, которая мгновенно прошла, а затем ощутила, как ее тело стало наполняться упругой стремительной силой. Глория Ренатовна Выщух пошевелила руками, и они беспрекословно подчинились ей. Еще до конца не веря, но о чем-то начиная догадываться, она попыталась встать с коляски и очень легко сделала это. Стоя в центре комнаты, Глория Ренатовна почувствовала, как с головы стали падать на пол свалявшиеся неопрятно-седые волосы. Она обхватила ее руками и почувствовала, что редкие сальные волосы превратились в мягкую пышную шевелюру. Затем подошла к зеркалу, шаг ее стал упругим и легким, и включила лампу перед ним. Зеркальная поверхность была покрыта тонким слоем пыли, но и сквозь нее было видно, в какую неотразимую красавицу превратилась Глория Ренатовна Выщух. От сладостного созерцания ее отвлек заулюлюкавший звонок. Глория Ренатовна бросилась в прихожую. И распахнула двери.
– Здравствуйте, – низко поклонился ей мужчина, одетый в новенький фрак. – Мы пришли проводить вас в последний путь, Антиохийская Валентина. Вы навсегда покидаете Землю.
Глория Ренатовна узнала в мужчине городского придурка, могильщика Ноткина, а за спиной Ноткина увидела городскую африканку Любочку Кракол, журналистку Литвинову и Капитолину Щадскую.
– Входите, – улыбнулась Глория Ренатовна и, оставив дверь открытой, направилась в глубь квартиры, приглашая гостей следовать за нею.
– Валерий, – по-царски милостиво обратилась она к могильщику Ноткину, указывая на безобразный футляр плоти, застывший в инвалидном кресле-каталке посередине комнаты, – сразу же, после того, как его зароют, сравняют с землей могильный холм, пусть все забудут, что я умерла в этом городе.
– Слушаюсь, – поклонился Ноткин. – Чтобы меня подняло да гэпнуло, козлину несусветную, если я не сделаю поверх этой могилки подсобку для хранения шанцево-лопатного инвентаря. А вы куда сейчас?
– Не знаю. – Существо, некогда бывшее Глорией Ренатовной, как бы наполнилось нежно-серебристой туманностью и, сделав движение в сторону Капитолины Щадской, вошло в нее, оставив повисшую в воздухе фразу:
– Поздравляю, Капитолина, девочка моя. Ты теперь високосная женщина, квант-ведьма. Теперь ты точно будешь знать, что Бог – это то, что есть, а человек – это то, чего нет.
Глава девятая
– Я, конечно, понимаю вас, Ясон. Работа манипулятора-анатомиста – это совсем не то, что люди на поверхности называют сексуальным контактом прямого действия, но все равно нужно быть осторожным.
Грифоподобный сантахирург, из рода сиятельных и легендарных, извлек тонким ногтем среднего пальца левой руки из носа айрини-манипулятора розового длинного червячка с присосками на обеих концах, и бросил его в кислотно-щелочной экстракт безвозвратной субстанции.
– Печально думать, – сантахирург поморщился, – что вот этот смрадный опарыш вознесен поверхностным отребьем на такую высоту, они его называют любовью и даже счастьем.
– Старина, светлейший Брух. – контактер-айрини Ясон, анатомист-манипулятор четвертого потока, открыл свои печальные глаза, – я был на поверхности лишь сутки и успел подхватить почти полный набор, шесть червяков тления.
– Семь, – поправил его сантахирург, извлекая еще одного опарыша, желто-белого цвета, из ноздри айрини. – Этот вполне, – он брезгливо стряхнул червя в экстракт нейтрализации, – способен подвигнуть поверхностных на любовные гимны типа «Я помню чудное мгновенье» и тому подобное. «Гении чистой красоты» и «мимолетные виденья» являются наиболее благоприятной средой для возникновения опарышей похоти. Так что, Ясон, вы счастливчик, три разноцветных дня назад я вычищал манипулятора первого потока, он провел три года в научно-творческой среде с аскетическим уклоном, бедняга. Если бы не вмешательство нашего десятника Векха, я бы бросил этого айрини в нейтрализатор полностью, несмотря на его трехсотлетнюю юность. Он был буквально нашпигован опарышами сладострастия, самыми зловонными из всех существующих, сублимированными. Когда происходит ложная сублимация похоти в мысль, это уже не смешно, тем более на моей работе. После каждой такой очистки я вынужден часами отмокать в благовонных резервуарах…
– Папа! – Перышки заглянувшей в кабинет Токи, словно мини-стилеты черного цвета, устремлялись кверху и образовывали на ее голове хохолок Тушоли, модный в молодежной среде яйценосных сантахирургов. – Я опять снесла красное яйцо, нужно сообщить в Скалу Откровений.
– Хорошо, – погладил клювом хохолок Токи Брух. – я сообщу.
Брух был одновременно матерью, отцом, мужем, женой, дочерью и сыном для Токи, а яйценосная Токи была для него только дочерью. Ясон, впрочем, как и все граждане срединно-околохорузлитной страны, и не пытался разобраться в непостижимых кланово-родовых особенностях грифоподобных сантахирургов из рода сиятельных и легендарных, древнеегипетских, эксклюзивных шедевров генетического эксперимента…
Как-то так получилось, что выведение на орбиту российского модуля «А» и американского «Морфей», похороны в Таганроге Глории Ренатовны Выщух, непонятное задержание с последующим водворением под стражу бывшего прокурора Миронова и парадоксально-яркая, пугающая городское общество метаморфоза новоявленной супруги новоявленного банкира Щадской, ставшей Ивановой, совпал с тем, что в третьей гностической системе седьмого галактичесого проявления манихейского зороастризма произошли легкие и в какой-то мере непостижимые высверки непонятного действия. Неподалеку от очаровательного свечения, характеризующего качество приближающегося к нашей вселенной потока бесконтрастной бесконечности, появилась маленькая красновато-нервная субстанция со всеми возможными и даже несколько парадоксальными проявлениями дуалистической автономии. Эта точка зигзагообразно и мгновенно, одним росчерком, пересекла белое свечение вокруг звезды Фомальгаута в созвездии Южной Рыбы и тут же запульсировала в центре Млечного пути, приткнувшись к семидесятому градусу астрономического неба, то есть к звезде 0,9 звездной величины Акрукс в созвездии Южного Креста. Она быстро вошла в земную, а затем и в российско-московскую атмосферу жизни, заставив тело Саши Углокамушкина внутри искусственного материнского чрева вздрогнуть и наполниться второй жизнью, второй душой. Второй сутью и второй судьбой.
– Чудны дела твои, Чебрак, – похвалил сам себя Алексей Васильевич, отходя от центра управления процессами внутри рукотворной роженицы. – Да, чудны и непредсказуемы. – Он постучал по прозрачной утробе и, глядя в открывшиеся и ничего не соображающие глаза Углокамушкина, спросил, не ожидая ответа: – На радость или беду ты к нам пришел, наградой мне или наказанием?
Жизнь внутри Земли протекала гораздо ярче, свежее и комфортабельнее, чем на поверхности, лишь по той причине, что внутриземное человечество положило в основу своего духовного и государственного развития то, что на поверхности когда-то исполняли, а затем отринули древние иудеи – Закон Веры, в который входили три составляющие и неизменяющиеся формулы: Миропринимание Авраама, Парадоксальный Абсолют Христа и Наука, основанная и развивающаяся в непреложном и благоговейном пространстве первого и второго.
Покинув сантахирурга, очищенный айрини Ясон вышел на опаловые улицы Аскала, города внезапных ночей, священной и легендарной столицы сиятельных и легендарных сантахирургов. Шквал ночи уже проскочил, и опаловые улицы Аскалы были словно припудрены фиолетово-нежным светом пульсирующих восходов.
– Ямщик! – крикнул Ясон в безлюдность опаловой улицы. – Я здесь!
– Конечно, конечно, – возникла перед Ясоном дверь, напоминающая створки лифта, которые мгновенно раздвинулись, демонстрируя Ясону гладкий рубиновый пол тронного зала дворца Пророков в стране айрини, – Надеюсь, вам было хорошо у сиятельных и легендарных.
– Да, – просто ответил Ясон, входя в свой дом. – Мне было хорошо в Аскале.
Прохлада тотчас же сменилась сухим и приятным теплом. Дверь закрылась и мелодично растаяла, оставив очищенного Ясона за три тысячи километров от Аскалы и на четыреста километров глубже нее.
– Ясон! – Мидмарк, позеленевший от прожитых лет дворцовый оракул, вкатился в зал на крошечной колясочке. – Что новенького в русском Иерусалиме и вообще во всем Иерусалиме?
– Это я хотел бы услышать от тебя, – усмехнулся Ясон. – Ты же уже почти семьсот лет дворцовый оракул, а я всего лишь царь, обеспечивающий тебе безопасность, комфорт и своевременную выплату жалованья. – Он подошел к вертикально установленному камню красновато-желтого цвета и хлопнул в ладоши.
Голос Мидмарка совсем не подходил его маленькому телу, высушенному временем и аскетическим образом жизни, он был сочным и жизнерадостным.
– Я всего лишь хотел узнать твое мнение о времени в наземном Иерусалиме.
– А я хотел знать. – Ясон вышел из желто-нежного тумана, выступившего из ариэльного камня, – кто вошел в Шамбалу, это во-первых, а во-вторых, кто начал манипулировать временем и пространством на поверхности? Я имею в виду Нахапетовскую аномалию.
– Ха-ха-ха! – Мидмарк резво подкатил на своей колясочке вплотную к царю и сердито посмотрел на него. – И еще много раз «ха-ха» в твои глаза. Кто вошел в Шамбалу, кто манипулирует временем? Кто вообще может войти в Агнозию и перемешать ритмы времени, не вызвав массового распада плоти по имени Человечество?
– Ты считаешь, что это Он?
– Я считаю, что это Его разведка, аоэлитные лаоэры. Судя по проекту «Антихрист», демиурги тоже все понимают.
– И все-таки, – Ясон поставил левую ногу в изящном сапожке из кожи аспидной змеи на подножку коляски Мидмарка, – я собрал четыре тысячи свидетельств поверхностных людей об отрицании Его. Как они только ни изощряются, например, проверяют на пот, кровь и ДНК Его плащаницу. По последней версии. Он тихо скончался и мирно погребен в Индии. Я и не знаю, дорогой Мидмарк, – Ясон пихнул ногой коляску, отправляя оракула в дальний угол зала, – на какой версии нужно остановиться.
– На истинной. – Мидмарк резко остановил коляску ручным тормозом. – Явился Словом, жил Праведником, умер Человеком, воскрес Богом.
– Будь я проклят! – разодрал одежду на своей груди вождь ятвягов. – Киевский князь нас подставил.
Варсег, брат Саркела, с одобрением посмотрел на Агриппину. Слово «подставил» ему понравилось. Это было сугубо нахапетовское словечко. Он подхватил его, и не только его, от своих юных подопечных. Сопровождая отряд литовского племени в походе, внедрившийся туда Варсег сумел объяснить Агриппине суть и смысл слова «подставил». Варсег при киевском войске был тем, кого в 21 веке назвали бы агентом влияния, но десятый век был честнее и поэтому прямолинейнее.
– Варсег, – покосился на него Агриппина, – раз нас подставили, то мы не пойдем на князя Нахапетовского, мы готовы перейти на его сторону. Сколько он будет платить нам? Я думаю, что сто гривен в год мне, по десять гривен в год каждому всаднику и по пять пешим ятвягам будет нормальной ценой.
– Сто гривен? – усмехнулся Варсег. – Этой цены достаточно, чтобы развернуть одну из орд, – он кивнул на кибитки степняков, движущихся в отдалении. – в любую нужную князю Улыбчивому сторону. Дань Новгорода Киеву составляет две тысячи гривен в год. Но ятвяги хорошие воины, поэтому десять гривен тебе и по три остальным князь готов платить. Владимир платит меньше, насколько я знаю.
– Десять, так десять, – легко согласился литовец, – тем более, что ятвягов подставили.
– Креститься-то мы крестились, – сообщил киевский князь тевтону, миссионеру Бруно, – но еще не совсем поняли, что за этим должно последовать. А ты вот едешь к печенегам со словом Божьим и не понимаешь, что они перестанут тебя слушать еще до того, как ты начнешь говорить.
– А это меня не интересует, великий князь, – низко поклонился Владимиру немец. – Мне главное проблаговествовать, а услышат или не услышат – это свободная воля слушающих.
– Да, конечно, – перекрестился князь. – Брал я Корсунь язычником, и греха на мне не было, ни на мне, ни на моем коне, ни на траве вокруг меня. А теперь вот, будь добр, – он вновь перекрестился, – выбирай между кричащим от ужаса и смеющимся от радости бессмертием.
– Да, – посочувствовал князю, себе и христианскому миру миссионер. – А теперь будь добр, навсегда и безоговорочно добр. Дело не в этом – все равно от нас ничего не зависит. Будучи в Константинополе, слышал я, великий князь, будто где-то в твоей стране ересь колдовская образовалась, княжество гнусное и неблагообразное, Нахапетовское.
– Вот как, – возмутился князь Владимир. – Я особого благообразия даже в твоем лице не вижу, это раз, а Нахапетовское княжество вовсе не в моей пока стороне, а в печенегской, это два. Так что Константинополь, как и Киев, недостоверными слухами полнится.
Саркел еще раз осмотрел, как укрепили по его приказу крепостную стену, а затем, войдя в ограду, стал подниматься на сторожевую башню со стороны моря. На верхней площадке башни стоял гость князя, сербский монах Теоктист Бранковический, и, приложив правую руку козырьком над глазами, печально смотрел вдаль, в белесо-зеленоватое пространство Азовского моря. Саркел тоже посмотрел в даль моря, натыкаясь взглядом на двадцатиместную подводную лодку батискафного типа «Мурена», которую он по незнанию принял за морское чудовище, готовое то ли защищать Нахапетово, то ли нападать на него. Никакой из этих двух вариантов не смутил бы Саркела, он уже освоился и даже в какой-то мере привык к возникающей вокруг него необъяснимости. Его заботили лишь два момента – безопасность княжеского сына Сергея и Нахапетовского княжества, за которое он отвечал перед Богом и князем.
– Не дьявол ли это, святой отец, друг мой Теоктист из Сербии?
– Ну что ты, брат мой Саркел, – печально обратил на него внимание монах, – это просто люди, заплутавшиеся во времени…
Ультрасовременная «Мурена», не готовая к встрече с четырехметровой глубиной Азовского моря, плавно перетекающей в двухметровую в районе Нахапетово, жестко приложилась днищем к песчаному дну моря. Во время соприкосновения днища «Мурены» с азовским дном, в электронике боевого отсека с игольчато-глубинными торпедами «Рекс» произошел сбой, и торпеды с десятисекундным интервалом покинули борт, уйдя туда, где для них не было и не могло быть добычи, в сторону еще не построенного и даже еще не задуманного Таганрога. В пути, теряя свою элегантную стремительность, торпеды успокоились и, в конце концов, навсегда исчезли в равнодушном и мягком иле уже и тогда древнего, седого и самого загадочного моря планеты.
– Дорогой, – Малышка, княгиня Нахапетовская, выглядела несколько смущенной, – хазар Зеведеев, который пришел нам сообщить о великой Катастрофе и о том, почему люди перестали быть Ангелами, на самом деле не дикий кочевник, а папа, и притом будущий, двух Апостолов, Иакова и брата его Иоанна. Тебе не кажется, что все как-то запуталось во времени с появлением нашего княжества в десятом веке?
– Я думаю, – князь Улыбчивый, бывший «солнечный убийца», улыбнулся княгине, – об Апостолах лучше всего знает наш гость из Сербии. Я плохо, по большому счету, никак не разбираюсь в христианстве. Хотя, конечно же, – поспешил он успокоить нахмурившуюся княгиню, – я в курсе, что нашего с тобой Бога не сумели отвратить от Милосердия и, на мой взгляд от чрезмерной любви к людям. Гвозди, вбитые в Его нетленные руки, ноги и даже, если не ошибаюсь, в Его бессмертный лоб…
– Ты не ошибаешься, – улыбнулась супругу княгиня, – насчет гвоздей и Бессмертия…
– Князь! – раздался под окном хриплый голос дружинника Саввы, бывшего автослесаря, несущего караул. – Глякость в окно, сказать что-то надо.
– Савкин! – Улыбчивый, распахнув окно, строго посмотрел на дружинника и тут же смягчился, увидев печать любви и преданности на его лице. – Говори, в чем дело.
– Подводная лодка, князь, – доложил Савва, когда-то, в будущем, служивший на флоте. – Настоящая, черт бы меня побрал…
– Можно сказать, что мы сели на мель, командир, – доложил штурман Филиппову по внутренней связи. – До грунта полтора метра, мы уже как бы рыбацкий баркас, а не спейс-батисферная «Мурена».
– Что там случилось, где мы? – Филиппов провел рукой по небритому лицу. Он сидел в командирской рубке в кресле и чувствовал себя как спортсмен, которого во время прыжка с трамплина в воздухе настиг инфаркт миокарда.
– В двухстах метрах от берега, – судя по голосу, штурман считал себя утонувшим, – не думаю, что Арктического. На берегу находится какой-то населенный пункт и люди, судя по всему, сумасшедшие. Они стреляют в нашу сторону из луков, сидя верхом на лошадях.
