Текст книги "Дэн Сяопин"

Автор книги: Александр Панцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

В январе 1979 года Чжао вслед за Чэнь Юнем и Дэном стал настойчиво говорить о необходимости «урегулирования», отмечая «серьезные диспропорции» в экономике. Он настаивал на ускорении реформ в промышленности, требуя дать предприятиям бóльшую автономию вплоть до разрешения им присваивать часть прибыли, и, почти как почтенный Чэнь, рассуждал о полезности сочетания плана и рынка (правда, не утверждал, что рынок будет существовать на протяжении всего периода социализма). Не менее горячо, чем Дэн, он ратовал и за проведение политики «открытых дверей», то есть за максимально активное включение Китая в мировую хозяйственную систему ²⁰.

Дэн прочил его в премьеры. Что же касается Вань Ли, то он хотел назначить его заместителем Чжао, непосредственно отвечающим за реформу сельского хозяйства, главной отрасли экономики, в которой, как мы знаем, было занято 80 процентов рабочей силы. 28 сентября 1979 года на 4-м пленуме ЦК одиннадцатого созыва он сделал Чжао полноправным членом Политбюро [97]97
  Кстати, тогда же членом Политбюро был вновь избран старый друг Дэна и бывший мэр Пекина Пэн Чжэнь, незадолго до того реабилитированный.


[Закрыть], а через семь месяцев, в апреле 1980-го, Чжао Цзыян и Вань Ли были кооптированы в Госсовет, став заместителями Хуа Гофэна. Но очень скоро волевой Чжао взял фактически на себя функции премьера. Деморализованный Хуа подчинился.

Как и Ху Яобан, Чжао и Вань, как мы видели, были людьми либеральных взглядов, но до определенных пределов. Против четырех кардинальных принципов они не выступали. Да и сам Ху оставался конечно же коммунистом, и его идеалом был в лучшем случае «социализм с человеческим лицом». В то же время в команду Дэна входили и консерваторы, такие, например, как знакомый нам Ху Цяому и еще один спичрайтер Дэна, вице-президент Академии общественных наук КНР Дэн Лицюнь. Не возражая против реформ, эти люди всячески стремились охранить чистоту марксизма-ленинизма. Они тоже считались молодыми: Ху Цяому родился в 1912 году, а Дэн Лицюнь – в 1915-м.

Дэн, создававший свою команду, балансировал между фракциями не хуже Мао. Но при этом не отказывался от стратегического курса реформ и открытости внешнему миру, хотя и поддерживал Чэнь Юня в вопросе о темпах роста. «Мы громогласно провозгласили, что осуществим четыре модернизации к концу нынешнего века. Затем поумерили пыл и стали говорить о модернизации китайского типа, то есть несколько снизили планку», – заявлял он, продолжая в то же время развивать идею о привлечении иностранных капиталов и расширении обмена с заграницей ²¹. Активно выступал Дэн и за эффективное сочетание плана и рынка на протяжении всего периода социализма. «Неправильно утверждать, что… есть только капиталистическая рыночная экономика, – поучал он, например, зарубежных гостей из Великобритании и Канады. – Почему ее нельзя развивать при социализме? Рыночная экономика не является синонимом капитализма. Основу у нас составляет плановая экономика, которая существует в сочетании с рыночной, однако это – социалистическая рыночная экономика» ²². Его гости были, понятно, удивлены, но возражать не стали.

Развитие рыночной экономики в 1979 году затронуло не только деревню, но и город. К началу 1980-х во всех больших и малых городах Китая оживились мелкие предприниматели. К тому времени в результате завершения «культурной революции» из деревни в город буквально хлынули массы некогда высланной в «народные коммуны» молодежи: в 1978–1979 годах население городов за их счет возросло на шесть с половиной миллионов человек, а в начале 1980-х – еще на двадцать. Что было делать с этой рабочей силой, если госпредприятия не могли всех трудоустроить? Пришлось разрешить городской мелкий бизнес – некие «индивидуальные дворовые предприятия», работающие на рынок. А чтобы ни у кого в партии такой зигзаг не вызвал протеста, сторонники Дэна выкопали из четвертого тома «Капитала» рассказ Маркса о капиталисте, эксплуатировавшем восьмерых рабочих. «Если Маркс говорит именно о восьмерых, значит, найм семерых не может считаться капиталистическим, – логично заключили они. – А если еще и сам хозяин будет работать, то тем более – какой же это капитализм?» Дэну такая «научная» аргументация понравилась, и по его инициативе руководство ЦК и Госсовета разрешило «индивидуальные дворовые предприятия» с числом рабочих не более семи. И сразу же в стране начался бум в сфере бытового обслуживания населения: мелкие частные ресторанчики, обувные и пошивочные мастерские, парикмахерские и тому подобные предприятия стали расти как грибы. Проблема занятости на какое-то время была частично решена ²³.

Новый подход к проблемам реформ Дэн вскоре облек в понятную любому китайцу форму, начав говорить о том, что к концу XX века Китай не сможет стать фули гоцзя(«государством [всеобщего] благоденствия»), а достигнет только уровня сяокан(«средней зажиточности» или «малого благоденствия»). Именно в этом он видел «особый тип китайской модернизации». «Наше представление о четырех модернизациях не совпадает с вашим, – объяснил он премьер-министру Японии Охире, – оно представляет собой понятие „сяокан чжи цзя“ (то есть семьи малого благоденствия. – А. П.)». Ведь даже если КНР и совершит рывок, пояснил он, валовый национальный доход на душу населения в конце XX века «[у нас] все равно будет низким», и по сравнению с Западом «[мы] останемся по-прежнему отсталыми» ²⁴.

Российский синолог Л. С. Переломов объясняет: «Корнями эта идея… уходит в учение Конфуция», который считал, что «управлять надо на основании правил и долга», то есть делать только то, что предписано Небом, и не мечтать о несбыточном. Мэнцзы «насытил экономическим содержанием [эту] идею», заявив, что крестьянину не нужно мешать работать, надо оставить его в покое и предоставить всем равное право на образование. «В течение веков это „сяокан“ запечатлелось у крестьянина на подсознании и на сознательном уровне… в двух понятиях. Первое. Внутри государства должны быть порядок и экономическое развитие. Второе. Внутри семьи ее члены не должны страдать от холода и голода». Таким образом, Дэн, объявив модернизацию китайского типа сяоканом,сделал «мудрый шаг»: он нашел для китайского отсталого социализма место в системе «традиционных национальных ценностей», что позволило привлечь к участию в индустриализации страны многих соотечественников за рубежом (хуацяо) ²⁵.

Именно этим людям, а также бывшим торговцам и промышленникам, «раскулаченным» в КНР в 1950-е годы, Дэн еще в начале 1979-го предложил разрешить создавать предприятия в Китае в первую очередь. Чуть позже он объяснил, что привлечение капиталов от хуацяосоздаст меньше угроз социализму, поскольку «подавляющее большинство наших соотечественников за рубежом руководствуется заботой о благе социалистической Родины и желанием содействовать ее развитию, а это неотождествимо с иностранными инвестициями в буквальном смысле этого слова». Выступал он, правда, и за создание смешанных фирм с настоящими иностранцами, подчеркивая: «Использование зарубежного капитала представляет собой очень важную политику, которую, по-моему, следует продолжать» ²⁶.

Пятнадцатого июля 1979 года ЦК и Госсовет даже приняли решение организовать в городах Шэньчжэне (на границе с Гонконгом), Чжухае (рядом с Макао) и Шаньтоу провинции Гуандун, а также в городе Сямэне провинции Фуцзянь «в опытном порядке» особые районы для привлечения инвестиций китайцев, проживающих за границей, а также других иностранцев, желавших строить новые промышленные предприятия в Китае или совместно вести хозяйство на уже имевшихся объектах ²⁷. Иностранные или смешанные предприятия должны были выпускать продукцию на экспорт, работая исключительно по законам рынка. Особые районы вообще создавались как рыночные анклавы в по-прежнему социалистической китайской экономике. От остальной части страны их отделяла не менее прочная граница, чем КНР – от других стран ²⁸.

Дэн выступил горячим сторонником этих новых районов: именно он, кстати, и предложил их название: как напоминание об Особом районе Шэньси – Ганьсу – Нинся, руководимом коммунистами в годы антияпонской войны. Аналогия, конечно, страдала: вряд ли можно было найти какие-либо другие территории, столь сильно разнившиеся между собой по сути. Особые районы были официально открыты 26 августа 1979 года, а в мае 1980-го по предложению Чэнь Юня переименованы в ОЭР – особые экономическиерайоны. Чэнь боялся, чтобы кто-нибудь не подумал, будто китайские коммунисты собираются вводить в некоторых местах страны особые политическиепорядки. Дэн против переименования не возражал: как мы знаем, он тоже не был сторонником политических изменений в КНР.

Первым предприятием, созданным на территории ОЭР (в Шэньчжэне), стало отделение гонконгской компании по утилизации использованных судов. Но это было только начало. Во главе вновь созданного министерства ОЭР Дэн поставил известного сторонника реформ Гу My; полную поддержку он получил и от партийных руководителей Гуандуна и Фуцзяни. И дело закипело. Все четыре ОЭР стали бурно развиваться. Причем не только за счет средств хуацяо,хотя их инвестиции и составляли большую часть капиталовложений, но и благодаря деловой активности японцев и «заморских волосатых дьяволов» (то есть людей европейской внешности). А то, что последние стали эксплуатировать жителей этих зон, Дэна, похоже, ничуть не смущало. Наоборот, он открыто и в общем-то цинично заявлял, что именно в «относительной дешевизне нашей рабочей силы заключается преимущество [Китая]» ²⁹.

В этом последнем вопросе он, кстати, был намного радикальнее Чэнь Юня, демонстрировавшего крайнюю осторожность ³⁰. Но Дэн открыто не полемизировал со стариной Чэнем, по-прежнему весьма влиятельным, к тому же действительно неплохо разбиравшимся в экономике. Чэнь был ему по-прежнему нужен в борьбе с Хуа Гофэном.

Следующим шагом по выдавливанию Хуа из власти стало устранение из Политбюро и снятие со всех должностей внутри и вне партии в феврале 1980 года, на 5-м пленуме ЦК, четырех главных соратников незадачливого преемника «великого кормчего»: знакомых нам Ван Дунсина и У Дэ, а также командующего Пекинским военным округом генерала Чэнь Силяня и заместителя премьера Цзи Дэнкуя. Принципиальное решение по этому вопросу Дэн принял в октябре 1979 года на частном совещании с Ху Яобаном, Яо Илинем и Дэн Лицюнем ³¹.

На том же пленуме Ху Яобан и Чжао Цзыян стали членами Постоянного комитета. Кроме того, был восстановлен Секретариат ЦК компартии в составе одиннадцати человек (секретарем по сельскому хозяйству стал Вань Ли) и вновь учреждена должность Генерального секретаря, та самая, которую до августа 1966 года занимал Дэн Сяопин. Новым генсеком стал Ху Яобан. Пленум принял также историческое решение реабилитировать Лю Шаоци ³².

Вопрос о Лю был, понятно, напрямую связан как с оценкой «культурной революции», так и самого Мао Цзэдуна. К тому времени, по неполным данным, свидетельства о реабилитации получили уже 2 миллиона 900 тысяч жертв политических репрессий (имеются в виду только те, на кого в свое время было заведено уголовное дело) ³³. Но Лю оставался пока «персоной нон грата». Даже в важной речи, посвященной тридцатилетию КНР, с которой от имени ЦК, Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей и Госсовета 29 сентября 1979 года выступил маршал Е Цзяньин, о Лю Шаоци ничего хорошего не говорилось. Правда, не было сказано и плохого, что тоже весьма показательно. Кроме того, впервые вина за ошибки в борьбе против «правых» в 1957 году, «большой скачок» и «культурную революцию» возлагалась не на «антипартийные элементы» типа Линь Бяо или «группы четырех», а на все руководство партии, в том числе по существу и на Председателя Мао ³⁴. Отсюда до реабилитации Лю Шаоци и презентации новой концепции истории Компартии Китая после образования КНР оставалось совсем немного.

Сразу после выступления маршала Дэн организовал небольшую группу в составе двадцати человек во главе с Ху Яобаном, Ху Цяому и Дэн Лицюнем, которая занялась подготовкой новой официальной концепции истории партии за последние 30 лет, так называемого «Решения по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР». В ноябре же после обсуждения соответствующих материалов с Чэнь Юнем, вдовой Чжоу Эньлая Дэн Инчао и Ху Яобаном он принял решение по делу Лю Шаоци ³⁵. И о ближайшей реабилитации «каппутиста № 1» сообщил партийным работникам за месяц до 5-го пленума, в середине января 1980 года. Тогда же рассказал и о подготовке «Решения» ³⁶. Но чтобы никто не надеялся на либеральное толкование прошлого, от имени ЦК партии предложил удалить из Конституции указание на то, что граждане имеют право «свободно высказываться, полностью выражать свои мысли, широко участвовать в дискуссиях и вывешивать дацзыбао» ³⁷. В следующем месяце 5-й пленум ЦК полностью поддержал его, после чего в сентябре 3-я сессия Всекитайского собрания народных представителей пятого созыва исправила Конституцию: «В целях полного развития демократии» ³⁸.

Между тем вдова Лю, Ван Гуанмэй, выпущенная из тюрьмы только после 3-го пленума, получила прах любимого мужа. 17 мая 1980 года в Пекине состоялась церемония в память о «великом пролетарском революционере». Дэн сам произнес траурную речь. А потом, пожимая руки Ван Гуанмэй, с большим значением сказал: «Это хорошее дело! Это победа!» ³⁹Дирекция Музея китайской революции попросила Ван Гуанмэй отдать им прах Лю на хранение. Возможно, хотела выставить его в качестве экспоната, но та не согласилась: она выполнила завещание мужа, предав его прах волнам Желтого моря. (Лю неоднократно говорил ей и детям, что хотел бы последовать примеру Энгельса, прах которого был захоронен в море: «Море соединяется с пятью океанами, поэтому я буду видеть торжество коммунизма во всем мире» ⁴⁰.)

В изменившейся политической ситуации Дэн смог публично высказаться и по вопросу о семейном подряде. Принимая 3 мая 1980 года президента Гвинеи Секу Туре, он обратил внимание гостя на то, что «в последние один-два года мы стали подчеркивать для деревни необходимость исходить из конкретных условий и усиливать систему производственной ответственности производственных групп и отдельных крестьянских дворов. Это дало заметные результаты и помогло увеличить производство в несколько раз» ⁴¹. А 31 мая он особо похвалил крестьян аньхойских уездов Фэйси и Фэнъян, перешедших на семейный подряд. «Некоторые товарищи опасаются, – сказал он Ху Цяому и Дэн Лицюню, – не может ли такая практика подорвать коллективное хозяйство. На мой взгляд, такие опасения излишни… Там, где практикуется система закрепления производственных заданий за дворами, основной хозяйственной единицей по-прежнему остается производственная бригада… Гвоздь всего в развитии производительных сил» ⁴².

Речи Дэна не были опубликованы в то время, но стали известны широкому кругу ганьбупрактически сразу по внутрипартийным каналам. И это колоссальным образом стимулировало распространение семейного подряда. Местные чиновники, боясь оказаться в глазах начальства своевольными, восприняли слова вождя как «руководство к действию». Землю стали делить повсеместно, как говорят в Китае, «одним ударом ножа»: по числу членов семьи, от 13 до 30 соток на человека в зависимости от качества участка. И в результате к концу 1981 года на различные формы семейного подряда перешло почти 98 процентов производственных бригад. А через полгода их число приблизилось уже к 100 процентам. В июне 1982 года по методу «полного подряда» работало уже 67 процентов общего числа бригад вместо 5 процентов в декабре 1980-го. С 1978 по 1982 год доходы крестьян в целом возросли в два раза ⁴³.

Между тем некоторые ученые-экономисты начали уже обосновывать мысль о том, что в Китае следует вести дело к понижению «достигнутого ранее уровня обобществления производства до фактического состояния производительных сил» ⁴⁴. То есть стали предлагать вернуться от «народных коммун» и бригад с их коллективной собственностью уже не к подряду, а к «новодемократической» модели многоукладной экономики, основанной на единоличном крестьянском хозяйстве. При этом призывали руководство компартии обратить внимание на исторический опыт построения социализма в СССР и других социалистических странах, настаивая на необходимости переосмысления ленинской концепции новой экономической политики.

Еще в июле 1979 года один из наиболее либерально мыслящих философов и экономистов, вице-президент Академии общественных наук, Юй Гуанъюань, близкий и к Дэну, и к Ху Яобану, организовал при своей академии специальный Институт марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна. Семьдесят его сотрудников стали всерьез изучать югославский и венгерский опыты строительства социализма и еврокоммунизм, но главное внимание уделять большевистскому нэпу, причем в первую очередь – работам Николая Ивановича Бухарина, наиболее крупного его теоретика. И то, что Бухарин был репрессирован Сталиным, их ничуть не смущало. Наоборот, только добавляло интереса к его трудам, да и к самой личности. Пережившая «культурную революцию» интеллигенция ненавидела любой террор, сталинский в том числе.

Интерес к «любимцу всей [большевистской] партии» (так звал Бухарина Ленин) подогрело присутствие заместителя Юй Гуанъюаня, известного историка и экономиста Су Шаочжи, бывшего редактора теоретического отдела «Жэньминь жибао», на международной конференции о Бухарине, организованной Институтом Грамши в Италии на деньги итальянской компартии. Су был просто ошеломлен тем, что услышал в Риме от западных и восточноевропейских ученых [98]98
  Советские обществоведы, несмотря на полученные приглашения, не смогли принять участие в конференции в силу понятных политических причин. Старый знакомый Дэна, секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев даже осудил всю акцию, устроенную ИКП, в частном письме генсеку этой партии Энрико Берлингуэру. До реабилитации Н. И. Бухарина в СССР оставалось еще семь лет.


[Закрыть]. И, вернувшись, доложил руководству, каким, оказывается, потрясающим теоретиком был Бухарин ⁴⁵. (Заметим, что Бухарин в то время все еще официально считался в Китае «правым уклонистом» и «врагом народа» – в соответствии со сталинской концепцией истории КПСС.) Рассказ Су вызвал живейшую реакцию. Юй Гуанъюань тут же решил посвятить Бухарину Всекитайский научный симпозиум. Подготовка заняла полгода, но в конце концов в сентябре 1980-го форум созвали в одной из гостиниц на окраине Пекина. Собралось около шестидесяти специалистов по общественным наукам, которые вплоть до декабря обсуждали теорию нэпа, пытаясь понять, почему новая экономическая политика не была полномасштабно реализована в СССР и насколько применима она к Китаю. В конце заседаний по предложению Юй Гуанъюаня избрали Всекитайский научный совет по изучению работ Бухарина во главе с Су Шаочжи. В него вошли 30 обществоведов, знавших иностранные языки, в том числе воспитанница Ивановского интердетдома Линь Ин, дочь одного из китайских работников Коминтерна, прошедшего сталинские лагеря ⁴⁶. Эта женщина стала известна в интеллигентских кругах за год до того, когда вместе с заместителем директора Института СССР и Восточной Европы Чжао Сюнь перевела «К суду истории» Роя Медведева. Линь Ин избрали одним из заместителей Су Шаочжи. По решению Ху Яобана совет занял весь верхний этаж Пекинской партийной школы.

Члены совета проявили недюжинную энергию, начав подготовку сразу двух сборников под характерными названиями «Бухарин и бухаринские идеи» и «Изучение идей Бухарина». Они вышли соответственно через два и три года в «Народном издательстве», главном в Китае, и сразу привлекли широкое внимание. В них вошли 37 переводных зарубежных работ. Начали члены совета переводить и фундаментальную биографию Бухарина, изданную в 1973 году американским профессором Стивеном Коэном. С ней они ознакомились как в оригинале, так и в русском переводе, выполненном советскими эмигрантами в 1980 году ⁴⁷. И перевели, и опубликовали тоже довольно быстро: уже через два года.

Некоторые китайские бухариноведы стали читать лекции на вновь открытой кафедре зарубежных социалистических учений в Высшей партийной школе, а Линь Ин – даже ездить с докладами по стране. Интерес к ее лекциям в интеллигентской среде был огромен. Почтенная Линь вспоминает: «Залы были переполнены. Люди сидели на окнах, все хотели услышать что-то новое» ⁴⁸.

Одновременно бухаринскими работами заинтересовались и сотрудники сектора истории международного рабочего движения Бюро переводов работ Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина при ЦК компартии, в 1981 году посвятившие специальный выпуск своих «Материалов по изучению международного коммунистического движения» объемом почти в 300 страниц целиком Бухарину. В том же году они издали трехтомник избранных произведений Бухарина, включив в первый и второй тома его работы по теории и практике социалистического строительства, а в третий – по политической экономии и империализму ⁴⁹.

Кроме того, китайские ученые в 1981 году стали публиковать и собственные статьи о Бухарине. За два года в различных журналах КНР появилось не менее тридцати шести работ о его жизни и творчестве ⁵⁰. Большого шума наделала одна из первых статей – историка Чжэн Ифаня, выпускника Ленинградского университета (он окончил ЛГУ в 1959 году), опубликованная в первом номере журнала «Шицзе лиши» («Мировая история»). Чжэн прямо написал, что Бухарин – марксистский теоретик-экономист, а всё, что говорил о нем Сталин, – неправда. При этом автор особо отметил верность бухаринского лозунга, обращенного к российскому крестьянству: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство». Понятно, что с известной идеей Дэна о том, что зажиточным быть хорошо, он этот лозунг не сравнивал, но всем и так всё было ясно.

Большинство статей было посвящено экономическим взглядам Бухарина. И это, разумеется, не случайно. Китайские обществоведы признавали, что эти взгляды «имеют значение сегодня»: и потому что Бухарин признавал социализм в СССР «отсталым по форме», и потому что защищал зажиточных крестьян, и потому что ставил рост индустрии в прямую зависимость от развития сельского хозяйства, и потому что ратовал за гармоничное сочетание планового и рыночного регулирования, и потому что признавал важную роль закона стоимости и товарно-денежных отношений при социализме ⁵².

Между тем еще один вице-президент Академии общественных наук, старый коммунист Сун Ипин, в 1933–1938 годах работавший в делегации Компартии Китая в Коминтерне и, как и Чэнь Юнь, учившийся в Международной ленинской школе ⁵³, устроил первое в Китае собрание, посвященное истории сталинских репрессий в отношении китайцев, проживавших в 1930-е годы в СССР. С яркой речью в память жертв сталинизма выступил знаменитый экономист Сунь Ефан, почетный директор Института экономики, тоже учившийся и работавший в Москве, только в 1925–1930 годах. После этого в Академии общественных наук КНР стали переводить и работы известного советского диссидента Авторханова и издавать воспоминания уцелевших китайских жертв сталинского ГУЛАГа ⁵⁴. А Су Шаочжи опубликовал длинную рецензию на книгу французского историка Жана Элленштайна «История сталинского феномена», в которой, как бы не от себя, а лишь пересказывая автора, в красках рассказал китайскому читателю, каким страшным деспотом был учитель Мао Цзэдуна. «Сталинский феномен должен быть отвергнут, – заключил Су. – …Элленштайн… поднял проблему, над которой следует глубоко задуматься» ⁵⁵.

Дэн внимательно следил за всем этим. И, как и Ху Яобан, поддерживал такие настроения. Ведь в отличие от Вэй Цзиншэна и его друзей сотрудники Академии общественных наук и Бюро переводов не покушались на четыре кардинальных принципа. Книги, которые они писали и переводили, выходили к тому же ограниченным тиражом с грифом «Для служебного пользования», так что большого влияния на массы оказать не могли. А вот для самого Дэна были полезны. Ведь, как мы помним, он сам всерьез изучал марксизм именно по работам большевистских вождей, пропагандировавших нэп. И, как нетрудно заметить, именно от нэповских идей он и отталкивался, когда разрабатывал свои реформы. В 1985 году Дэн откровенно признает, что наиболее правильной моделью социализма была новая экономическая политика в СССР ⁵⁶.

Так что воскрешение главного теоретика нэпа Дэн Сяопин не мог не поддерживать, а возможно, и стимулировал. Тем более что и его собственные идеи, и мысли Чэнь Юня гносеологически, если выражаться философским языком, восходили именно к Бухарину – даже в большей степени, чем к Ленину. Ведь последний, переходя к нэпу, ассоциировал рынок с капитализмом и, признавая необходимость рыночного регулирования, говорил о наличии в экономике Советской России госкапитализма, то есть капитализма под государственным контролем ⁵⁷. Бухарин же, напротив, считал, что «сущностью капитализма является „капиталистическая собственность“, а не рыночные отношения», открыто заявляя Ленину: «По-моему, вы злоупотребляете словом „капитализм“» ⁵⁸. Такой подход, как видно, полностью соответствовал тому, о чем говорили Чэнь Юнь и Дэн, а именно, что «рыночная экономика не является синонимом капитализма» [99]99
  До официальной реабилитации Бухарина в СССР Дэн открыто не признавал это, а потому соотносил нэп только с Лениным, который, кстати, в своих последних статьях (в частности, «О кооперации») во многом пересмотрел свои ранние идеи, сблизившись с Бухариным.


[Закрыть]. Не случайно Дэн, обсуждая проект «Решения по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР» в июне 1981 года, специально обратил внимание товарищей по партии на то, что надо подвергнуть критике «превратное или догматическое понимание слов Ленина о том, что мелкое производство рождает капитализм и буржуазию ежедневно, ежечастно и в массовом масштабе» ⁵⁹.

Единственным различием, хотя и существенным, было то, что Бухарин, точно так же, как Ленин и все другие большевики, определял нэп как переходный период к социализму, а Дэн и Чэнь вели разговор о сочетании плана и рынка в условиях самого социализма, настаивая при этом на том, что, несмотря на полный подряд, в деревне сохраняется коллективная собственность. А как же иначе? Ведь в противном случае им пришлось бы дезавуировать всю собственную политическую деятельность начиная с 1955 года, то есть с коллективизации.

Между тем в сентябре 1980 года под натиском Дэн Сяопина Хуа Гофэн ушел с поста премьера. Как и следовало ожидать, Чжао заменил его, а Дэн обставил это как обновление руководящегося состава. Одновременно с Хуа он сам снял с себя обязанности заместителя премьера. То же сделали и еще несколько «стариков»: Ли Сяньнянь, Чэнь Юнь, Ван Чжэнь и др. «Дорогу молодым!» – так обставлялась эта метаморфоза. (Разумеется, отставка Дэна, Чэнь Юня, Ли Сяньняня и Ван Чжэня ничего не значила: они по-прежнему занимали ключевые посты в партийной иерархии.)

После этого, в ноябре – начале декабря, Политбюро приняло решение передать на рассмотрение 6-го пленума вопрос об отставке Хуа с остальных постов, Председателя ЦК и Военного совета ЦК. Е Цзяньин и некоторые другие члены высшего руководства пытались защитить Хуа, но у них ничего не получилось. Под давлением Дэна Политбюро постановило не только снять Хуа Гофэна, но и подвергнуть его критике в «Решении по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР»: как за «два абсолюта», так и за планы «нового большого скачка» ⁶⁰.

Осознавший поражение маршал, следуя традициям китайской компартии, вынужден был выступить с самокритикой ⁶¹. После чего отошел от дел и уехал из Пекина на юг, в Кантон, где его сын исполнял обязанности мэра. В столицу он теперь стал наведываться только изредка. Так, в июне 1981 года присутствовал на открытии 6-го пленума, но затем уехал, не желая, по-видимому, участвовать в снятии Хуа ⁶². Но того отстранили и без него, после чего Председателем ЦК компартии единогласно избрали Ху Яобана (должность генсека временно ликвидировали), а Председателем Военного совета – Дэна ⁶³. Последний пост был, по существу, ключевым, так как политическая власть в Китае по-прежнему рождалась из дула винтовки.

Также 6-й пленум принял «Решение по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР», составление которого заняло полтора года. Дэн лично курировал рабочую группу, встречался с ней 16 раз, внимательно знакомился со всеми проектами, неоднократно их правил и консультировался с другими ветеранами. Он хотел составить сбалансированный документ, который, с одной стороны, дезавуировал бы левацкие ошибки, а с другой – не разъединял, а объединял общество, в котором оставались сильны маоистские настроения. Ключевой проблемой, конечно, была оценка Мао Цзэдуна ⁶⁴. И тут призрак Хрущева не давал Дэну покоя. В августе 1980 года Дэн специально, чтобы ни у кого не возникало сомнений, разъяснил в интервью знаменитой итальянской журналистке Орианне Фаласи, что не допустит полного развенчания Председателя Мао. Тотальная демаоизация, с его точки зрения, могла подорвать основы социалистического строя в КНР, бросив тень на всех революционеров старшего поколения, в том числе и на него (Дэна), поскольку не только Мао, но и они все совершали ошибки ⁶⁵.

В октябре 1980 года Дэн решил передать проект «Решения» на обсуждение широкого круга кадровых работников высшего звена. Всего в обсуждении приняли участие 5600 человек, включая полторы тысячи слушателей Высшей партийной школы. Мнения, как и следовало ожидать, разделились. Кое-кто считал Мао тираном, кто-то полностью защищал. Но в итоге Дэн смог достичь консенсуса: было решено, что Мао Цзэдун – все же «великий марксист, великий пролетарский революционер, стратег и теоретик», а его идеи – «богатейшая духовная сокровищница» партии. Вместе с тем было признано, что Мао допускал ошибки с конца 1950-х годов, особенно серьезные – в период «культурной революции», но все они занимают в его жизни и деятельности «второстепенное место» ⁶⁶. Заслуги и ошибки Мао Цзэдуна соотнесли как 70 к 30.

В процессе подготовки «Решения», в ноябре 1980-го – январе 1981 года, в Пекине был проведен показательный процесс над теми, кого Дэн и другие вожди считали главными заправилами «культурной революции»: вдовой Мао Цзэдуна Цзян Цин, а также Чжан Чуньцяо, Ван Хунвэнем, Яо Вэньюанем, Чэнь Бода и пятью бывшими генералами, ближайшими соратниками Линь Бяо. На скамье подсудимых оказались десять человек, восемь из которых при Мао были членами Политбюро. Их обвинили во множестве преступлений контрреволюционного характера, в том числе в преследовании партийных и государственных руководителей с целью свержения диктатуры пролетариата и в массовых репрессиях. Сторонникам Линь Бяо, кроме того, вменили в вину подготовку покушения на жизнь Председателя Мао, а членам «группы четырех» – планирование вооруженного восстания в Шанхае после смерти «великого кормчего». Всех признали виновными, несмотря на то что Цзян Цин кричала: «Мой арест и суд надо мной – поношение Председателя Мао Цзэдуна!» Полностью отверг обвинения и Чжан Чуньцяо, правда, без истерики. Не всё из предъявленного 'признали Яо Вэньюань и бывший начальник Генерального штаба Народно-освободительной армии Хуан Юншэн. А вот Ван Хунвэнь, Чэнь Бода и подавляющее большинство генералов «разоружились». 25 января восьмерым дали различные тюремные сроки: от пожизненного (Ван Хунвэню) до шестнадцатилетнего (бывшему заместителю начальника Генштаба Цюй Хуэйцзо). Цзян Цин же и Чжан Чуньцяо приговорили к смертной казни с отсрочкой приговора на два года ⁶⁷. В 1983 году, однако, их смертные приговоры заменили пожизненным заключением.