Текст книги "Дэн Сяопин"

Автор книги: Александр Панцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)

В марте 1979 года Чэнь Юнь, ставший к тому времени, как мы помним, уже одним из заместителей Председателя ЦК, при поддержке Дэна и перешедшего на их сторону Ли Сяньняня, развернул настоящее наступление на экономическую политику Хуа. Вначале, 14 марта, вместе с Ли он направил письмо в ЦК, в котором потребовал осуществить «урегулирование» экономики «в течение двух-трех лет». А через неделю, 21 марта, на заседании Политбюро обрушился на «товарищей», которые «вернувшись из зарубежных поездок, разнесли весть… о том, что стоит только вложить несколько сот миллионов, и мы достигнем ускорения». Эти «товарищи, – заявил Чэнь Юнь, явно намекая на Хуа, – …только и смотрят на то, как быстро развиваются зарубежные государства», не «принимая во внимание практические [особенности] собственной страны». А в Китае между тем «во многих местах еще не решена проблема с обеспечением людей питанием» и массы крестьян балансируют на грани голода. (Действительно, в то время в китайской деревне многим жилось не сладко: почти в полутора из пяти с лишним миллионов производственных бригад люди получали по 50 юаней, то есть по 30 американских долларов в год, а то и меньше, а еще в двух с половиной миллионах – от 50 до 100 юаней; в целом голодало более 250 миллионов крестьян ²²⁸.) «Если не решить этот вопрос, – предупредил Чэнь Юнь, – то секретари партячеек поведут людей на города добывать еду». Он вновь призвал сбалансировать основные отрасли народного хозяйства, чтобы в области тяжелой промышленности «двигаться вперед постепенно», думая прежде всего о сельском хозяйстве. Только так, с его точки зрения, можно было повысить экономическую эффективность производства, добившись постепенного подъема всего народного хозяйства. По его словам, надо было стремиться к тому, чтобы «уровень жизни большинства людей достиг [к 2000 году] среднего уровня, хотя кто-то и мог бы стать зажиточным в первую очередь» ²²⁹. (Тут он повторил мысль Дэна, высказанную при закрытии рабочего совещания ЦК.)

Накануне заседания Чэнь Юнь стал даже прорабатывать идею сочетания плана и рынка, чтобы решить вопрос об удовлетворении насущных потребностей людей. И впервые поставил вопрос о необходимости развивать как плановую экономику, так и рыночное регулирование «в течение всего периода социализма». Он с огорчением признал: «Доля внеплановой экономики в сельском хозяйстве сейчас [у нас] пока слишком мала» ²³⁰. С такими заявлениями тогда не осмеливался выступать никто.

Двадцать третьего марта Политбюро одобрило курс на «урегулирование» по формуле, выдвинутой Чэнь Юнем: «Главной социально-экономической особенностью нашей страны является то, что 80 процентов населения живет в деревне, людей у нас много, а посевных площадей мало [95]95
  В КНР тогда насчитывалось около миллиарда человек, то есть примерно 22 процента населения земного шара, которые кормились с 7 процентов общемировой пашни.


[Закрыть]… Для того чтобы соединить марксизм с практикой китайской революции, надо ставить отрасли экономики в следующем порядке: на первое место – сельское хозяйство, затем – легкую промышленность и только потом – тяжелую» ²³¹. Тогда же под руководством Чэня в рамках Госсовета организовали специальный Финансо-экономический комитет для разработки и проведения в жизнь новой политики. Заместителем председателя комитета стал Ли Сяньнянь ²³².

На том же заседании Политбюро выступил Дэн, целиком поддержавший политику «урегулирования». Он, правда, ничего не сказал о развитии рыночной экономики, но зато, развивая мысль Чэнь Юня, подчеркнул, что Китаю нужна «модернизация китайского типа». «К концу столетия мы сможем более-менее достичь такого уровня развитых стран, который у них был в 1970-е годы. Средние доходы населения не смогут сильно подняться», – подтвердил он ²³³. С тех пор он будет говорить об этом довольно часто, объясняя сторонникам ускоренной модернизации: «Только шаг назад позволит нам сделать два шага вперед» ²³⁴.

Поразительно, как быстро Дэн поменял точку зрения: ведь начиная с 1975 года он неизменно ратовал за то, чтобы Китай догнал передовые страны к концу XX века! Но искусный политик только так и мог поступить. Пусть Дэн в прошлом был не прав, зато ныне авторитет Хуа затрещал по всем швам.

Наконец-то Дэн мог завершить реорганизацию партийного руководства. Только от него отныне зависело, сколько еще Хуа будет находиться во властных структурах. Мог он разрешить и вопрос со «Стеной демократии» в центре Пекина. Никакого либерализма ему теперь не было нужно. Критику власти он более допускать не собирался, так как сам стал властью.

Тридцатого марта 1979 года, через две недели после войны и через неделю после заседания Политбюро, посвященного экономике, Дэн выступил с важной речью на специальной партийной конференции по вопросам теории, проходившей в Пекине под эгидой отдела пропаганды ЦК и Академии общественных наук КНР.

Сам этот форум, созванный еще 18 января 1979 года в ответ на предложение маршала Е обсудить проблемы, поднятые в статье «Практика – единственный критерий истины» (маршал выступил по этому поводу осенью 1978 года ²³⁵), проходил в два этапа. На первом (с 18 января по 15 февраля) тон задавали внутрипартийные либералы, группировавшиеся вокруг Ху Яобана. Тот в самом начале призвал всех участников (160 человек из всех провинций и автономных районов) «обобщить опыт идейно-теоретической работы партии за тридцать лет КНР» и, «следуя курсу 3-го пленума и рабочего совещания ЦК, раскрепостить сознание, заставить свой ум работать, свободно высказывать мысли, полностью восстановить и развить внутрипартийную демократию, партийный метод „искать истину в фактах“ и линию масс, прекрасные традиции критики и самокритики для того, чтобы отделить правду от лжи и укрепить единство всех идеологов и пропагандистов» ²³⁶. Ничего диссидентского, как видим, в его словах не было. Дэн сам в то время твердил о демократии.

Многие откликнулись и стали один за другим поднимать острые вопросы: о подлинной демократии, о правомерности перехода к социализму в отсталом Китае, о личной ответственности Мао за «большой скачок» и «культурную революцию», о ликвидации культа личности и т. п. Некоторые даже объявляли Мао преступником пострашнее Цзян Цин, предлагая говорить не о «группе четырех», а о «группе пяти». Под натиском либералов один из известных консерваторов У Лэнси, до «культурной революции», как помним, директор Синьхуа и главный редактор «Жэньминь жибао», вынужден был даже дважды выступить с самокритикой, поскольку в свое время осудил статью «Практика – единственный критерий истины» ²³⁷. Другие же консерваторы затаились. И когда 8 февраля Дэн вернулся из Штатов и Японии, Ху Цяому пожаловался ему на «самоуправство» либералов. Ху Цяому был в общем-то умеренным консерватором и сам активно выступал против «двух абсолютов», но излишняя либерализация претила ему. Внимательно выслушав его, Дэн вдруг выразил неодобрение действиям Ху Яобана. Он даже сравнил демократическое движение, разворачивавшееся внутри и вне партии, с «правооппортунистической угрозой» 1957 года, причем назвал его «более опасным» ²³⁸. Он попросил Ху Цяому подготовить ему текст речи, чтобы выступить на конференции.

После этого Дэн занялся войной с Вьетнамом и только в конце ее вернулся к вопросу о либерализме. 16 марта, когда китайские войска уже ушли с территории Вьетнама, он, докладывая об итогах войны на специальном совещании в ЦК, неожиданно разразился тирадой в адрес тех, кто поверил в свободу слова. «Мы развиваем демократию, – заявил он. – …Но у нас… возникли новые проблемы… В своих статьях мы обязаны защищать великое знамя Председателя Мао, никоим образом нельзя так или иначе чернить его… Сейчас главное – стабильность… А вопрос о том, как оценивать „культурную революцию“, можно временно отложить» ²³⁹.

Ознакомившись со стенограммами конференции, Дэн утвердился в мысли, что пора закручивать гайки. 27 марта, пригласив к себе Ху Яобана и Ху Цяому, он объявил голосом, не допускающим возражений: «Сейчас надо сказать, что необходимо твердо придерживаться четырех кардинальных принципов: отстаивать социалистический путь, диктатуру пролетариата, руководство со стороны партии, а также марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна» ²⁴⁰.

Именно об этом Дэн и заявил в речи 30 марта, через два дня после начала второго этапа конференции (28 марта – 3 апреля) ²⁴¹. Большинство ветеранов, в том числе Чэнь Юнь и Ли Сяньнянь, горячо поддержали его. Только маршалу Е речь не понравилась ²⁴². Но он уже сходил с политической арены.

Что же касается либералов, то они, конечно, были разочарованы, тем более что Дэн подверг их уничтожающей критике: «Крайне незначительное число людей в обществе сеет сейчас сомнения насчет четырех кардинальных принципов или выступает против них, а некоторые члены партии не только не признают опасность этого идейного течения, но и в какой-то мере оказывают ему прямую или косвенную поддержку… Они… уже сильно навредили нашему делу. Поэтому мы должны… приложить огромные усилия для решительной борьбы с [этим] идейным течением». Он также объяснил, какая демократия нужна китайскому обществу: «Только социалистическая демократия, иначе демократия народная. Ему не нужна индивидуалистическая буржуазная демократия. Народная же демократия неотделима от диктатуры над врагами и от централизма, основанного на демократии» ²⁴³.

Короткий период китайской гласности подходил к концу. Неотделимая от диктатуры «народная демократия» не подразумевала ее.

В конце конференции Ху Яобан вынужден был согласиться с Дэном. «Важная речь товарища Сяопина от имени Центрального комитета способствовала довольно успешному завершению работы всей конференции», – сказал он. Но при этом позволил себе заметить: «Сейчас кое-кто скажет, что мы вновь нанесли удар по правым. Если так скажут обычные люди, это еще можно понять, но если кадровые работники – их слова будут звучать наивно. За последние два с половиной года мы извлекли столько уроков из истории и реабилитировали так много людей, ошибочно зачисленных в правые, что как же мы вновь, не разобравшись, начнем борьбу с правыми? На повестке дня сейчас не стоит вопроса о „лечении болезни“ и борьбы с правыми» ²⁴⁴. Иными словами, Ху Яобан попытался смягчить впечатление, произведенное на партию и страну выступлением Дэна. Но это ему не удалось.

Политическая обстановка начала меняться уже после доклада Дэна 16 марта об итогах вьетнамской войны, в котором тот впервые призвал свернуть демократию. 29 марта, за день до выступления Дэна на конференции, пекинские власти издали распоряжение, запрещавшее «распространение плакататов, дацзыбао,книг, журналов, фотографий и других материалов, содержащих нападки на социализм, диктатуру пролетариата, руководство компартии, марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна», то есть на четыре кардинальных принципа ²⁴⁵. Ни городским властям, ни Дэну не нравилось также то, что с началом вьетнамской войны на «Стене демократии» появлялись антивоенные листовки, выражавшие сочувствие вьетнамцам и осуждавшие «реакционную клику» руководителей Компартии Китая ²⁴⁶. Через несколько часов после оглашения распоряжения полицейские арестовали знакомого нам Вэй Цзиншэна. Поводом послужило его последнее дацзыбао,озаглавленное «Хотим ли мы демократии или новой диктатуры?». Оно было направлено против Дэн Сяопина. В нем электрик-либерал, ставший за последние четыре месяца одним из лидеров демократического движения, гневно раскритиковал дэновский доклад об итогах вьетнамской войны. Вэй назвал Дэна «диктатором-фашистом», сравнив его с Мао Цзэдуном и «группой четырех» ²⁴⁷. По некоторым данным, Дэн лично отдал приказ об аресте обидчика ²⁴⁸.

В октябре 1979 года Вэя приговорили к пятнадцати годам заключения. Ни членам его семьи, ни адвокату не позволили присутствовать в зале суда ²⁴⁹. В защиту Вэя выступили многие борцы за права человека, в том числе Андрей Сахаров, лауреат Нобелевской премии мира. Советский диссидент послал тогда телеграмму Хуа Гофэну: «Я прошу Вас использовать свое влияние для того, чтобы пересмотреть приговор Вэй Цзиншэну» ²⁵⁰. Это было, конечно, благородно, но, как мы теперь понимаем, наивно во всех отношениях: даже если бы Хуа и хотел вызволить Вэя, он не в силах был противостоять Дэну [96]96
  Вэй Цзиншэна выпустили из тюрьмы в сентябре 1993-го, за год до истечения срока, поскольку китайское руководство попыталось произвести благоприятное впечатление на Международный олимпийский комитет, рассчитывая, что он изберет КНР местом проведения летних Олимпийских игр 2000 года. Но после того, как МОК проголосовал за Сидней, его опять арестовали. Он был освобожден в ноябре 1997 года, через девять месяцев после смерти Дэна – по просьбе Билла Клинтона и выдворен в США, где в 2000 году получил американское гражданство.


[Закрыть].

Всего взяли под стражу не менее ста человек ²⁵¹. Дэн прямо обвинил диссидентов в подготовке террористических актов, связях с иностранными политическими силами и гоминьдановской разведкой ²⁵². «Стену демократии» очистили от дацзыбао,запретив вывешивать на ней вообще что-либо. Для выражения мнений, если они у кого-то остались, отвели место вдали от центра, в одном из парков на северо-западе Пекина, однако оно не стало популярным и скоро тоже оказалось закрыто.

Как видим, очередная провокация коммунистов, за которой на этот раз стоял Дэн, прошла в лучших традициях Председателя Мао. Китайских интеллигентов опять беззастенчиво и цинично использовали в целях большой политики. В обстановке демократического подъема Хуа Гофэн и Ван Дунсин оказались повержены, Дэна приняли в США как провозвестника свободы, Картер и японский премьер Охира по существу поддержали его агрессию во Вьетнаме, и теперь глас народа можно было и заглушить.

Дэн достиг всего, чего хотел. А то, что не обошлось без жертв, так не в первый же раз! Цель для него, как мы могли убедиться, всегда оправдывала средства: и в годы революции, и во время аграрной реформы, и в ходе борьбы за социализм, и в период «культурной революции». А люди имели значение только как инструменты ее достижения. Он жертвовал даже родными, если этого, с его точки зрения, требовали интересы дела. С самого начала, едва присоединившись к коммунистическому движению, он всего себя отдал политической борьбе. Оставил отца и мать и никогда не возвращался в родные места, живя только интересами организации. И лишь на работе чувствовал себя как рыба в воде, ловко острил, непринужденно общался, легко заводил дружбу. В общем, производил впечатление «своего парня». Дома же, изможденный, часами молчал. Это был человек жесткий и сильный, блестящий политик и организатор, но такие понятия, как гуманизм и нравственность, были не из его лексикона. Не случайно даже симпатизирующий ему биограф Эзра Ф. Вогель вынужден констатировать: «Дэн относился к людям утилитарно… он был товарищем для тех, кто следовал его курсу, но не другом, чья преданность выходила [бы] за пределы потребностей организации» ²⁵³.

Укрепив свою власть, Дэн мог праздновать победу. И он это сделал в лучших традициях «великого кормчего», любившего, как мы помним, удивлять своих подданных. Переплывать реки он, правда, не стал, но в середине июля 1979 года, несмотря на свои почти 75 лет, взобрался на знаменитую гору Хуаншань в провинции Аньхой, с древности считавшуюся «самой красивой в Поднебесной». На высочайший пик горы (1864 метра) он, конечно, не взошел, но более чем на полторы тысячи метров над уровнем моря действительно поднялся. По трудным, выбитым в скалах тропам и навесным деревянным мосткам, тянущимся вдоль горы, от одного вида которых захватывало дух. Сопровождавшие его лица просили Дэна быть осторожнее, но он только отмахивался: «Вы меня еще учить будете! У меня опыта побольше вашего. Во время Великого похода немало людей торопились и падали, а я чем дальше шел, тем сильнее становился».

Он провел на горе три дня, обойдя и осмотрев всё, что можно, и наслаждаясь живописными видами. А спустившись, сказал первому секретарю Аньхойского парткома Вань Ли: «Урок Хуаншани говорит о том, что я полностью соответствую стандартам» ²⁵⁴.

Его восхождение, разумеется, имело огромный смысл. Он действительно взошел на Вершину и все еще был полон сил и здоровья. Именно об этом он и хотел сообщить миру.

Но впереди его ждало еще много дел. Надо было продолжить реформы, убрать Хуа Гофэна и его сторонников из всех властных структур, а также дать итоговую оценку истории партии хотя бы за годы существования КНР, без чего его славное восхождение не получало исторического обоснования. Как и Мао когда-то, в 1945 году, Дэн должен был расквитаться с прошлым, чтобы обеспечить себе место в будущем.

Часть шестая

СОЦИАЛИЗМ С КИТАЙСКОЙ СПЕЦИФИКОЙ

«ПУСТЬ СНАЧАЛА ЗАЖИТОЧНОЙ СТАНЕТ ЧАСТЬ СЕМЕЙ»

Взойдя на Вершину, Дэн, как и любой авторитарный лидер, начал сразу же расширять и укреплять свою бюрократическую элиту. Иными словами, стал везде расставлять надежных людей. «После того как определена политическая линия, решающим фактором становятся кадры» – эту мысль Мао, заимствованную у Сталина ¹, он помнил всегда.

Прибыв через несколько дней после прогулки по Хуаншани в Циндао, на базу Военно-морского флота, он 29 июля выступил на приеме участников расширенного бюро парткома флота. Свою речь он целиком посвятил вопросу о правильном подборе и расстановке кадров. «Если говорить о стране в целом и констатировать главное, то вопрос о нашей идеологической линии уже более или менее решен благодаря дискуссии относительно практики как единственном критерии истины и „двух абсолютах“, – сказал он. – …Идеологическая и политическая линии… уже утвердились. Какой вопрос ждет теперь разрешения? Вопрос об организационной линии». Он призвал всех ветеранов, разделяющих идеи модернизации, «сознательно подобрать себе смену из молодежи» прямо сейчас, «при нашей жизни, ибо в дальнейшем, без нас, сделать это будет очень трудно». «Если мы не разрешим этот вопрос, то нам [ветеранам] не с чем будет явиться к Марксу», – добавил он. При этом впервые после договоренности с маршалом Е Цзяньином о разделении функций с Хуа Гофэном вновь подверг серьезной критике «абсолютистов», которых даже сравнил с Линь Бяо и «группой четырех» ². Стало понятно, что Дэн возобновляет открытую борьбу с уже поверженным противником, чтобы окончательно с ним расквитаться.

Сам Дэн собирался теперь уйти на покой в 1985 году и своим преемником уже выбрал Ху Яобана, несмотря то что тот, с его точки зрения, был излишне либерален. Тем не менее он поручил ему ежедневный контроль за партийно-политическими делами и уже редко посещал Чжуннаньхай, предпочитая работать дома.

Сферу же экономики, где господствовал почтенный Чэнь, он, понятно, с одобрения последнего, запланировал разделить между двумя другими «молодыми людьми»: 63-летним Вань Ли, тем самым секретарем Аньхойского парткома, который организовал его подъем на Хуаншань, и шестидесятилетним секретарем сычуаньского провинциального комитета партии Чжао Цзыяном. Оба зарекомендовали себя как активнейшие сторонники модернизации еще в 1975 году. А в 1977-м начали экспериментировать в своих провинциях.

Сначала отличился Вань Ли. Этот высокий и статный уроженец Шаньдуна по характеру был резким и вспыльчивым. Уже в ноябре 1977 года, пораженный неимоверной бедностью аньхойских крестьян, он открыто выступил с предложением вернуться к семейному подряду, практиковавшемуся в начале 1960-х годов, – по крайней мере, в наиболее бедствующих местах ³. Напомним, что при таком подряде крестьяне арендовали землю у производственных бригад, после чего либо сдавали весь урожай государству, за трудодни, либо – бóльшую его часть, оставляя себе излишки (разумеется, без права продажи их на рынке). При этом сами они не могли решать, что выращивать, получая указания от руководства бригад, снабжавшего их инструментом, удобрением и семенами. Коллективная собственность на землю, как видно, от этого ничуть не страдала, но материальная заинтересованность крестьян возрастала.

Идея Вань Ли, однако, почти никого тогда не увлекла: холодный душ, которым Мао окатил сторонников семейного подряда в июле 1962 года, многие коммунисты хорошо запомнили, и хотя в Компартии Китая шла кампания за раскрепощение сознания, люди не хотели прослыть откровенными «каппутистами». Даже на знаменитом рабочем совещании ЦК в ноябре – декабре 1978 года семейный подряд дружно подвергли осуждению. Вань Ли вспоминает: «В ноябре 1978 года на рабочем совещании ЦК во время обсуждения проекта документа [„По некоторым вопросам ускорения развития сельского хозяйства“] я выразил несогласие. В проекте говорилось… о „двух нельзя“ [„нельзя делить землю для единоличного хозяйствования и нельзя закреплять производственные задания за дворами“]… Я не согласился… [но] руководители, занимавшиеся разработкой этого документа, не приняли мою точку зрения» ⁴.

Рабочее совещание внесло на утверждение 3-го пленума весьма умеренный документ, и пленум одобрил его в качестве проекта наряду с «Опытным вариантом положений о работе сельских народных коммун». В обоих документах говорилось только об усилении хозрасчета на уровне производственной бригады и допущении в лучшем случае звеньевого подряда. В январе 1979 года документы разослалина места «для обсуждения и проведения в опытном порядке» ⁵.

Но тут в самом конце декабря 1978 года в деревне Сяоган аньхойского уезда Фэнъян произошел настоящий бунт крестьян. Бунт, конечно, сильно сказано, но вот что случилось. Как-то вечером жители 18 дворов (21 человек), собравшись в покосившемся сарае, приняли решение разделить между собой землю производственной бригады на условиях полного индивидуального подряда. Этот подряд подразумевал не работу за трудодни, а настоящую аренду земли, находившейся в собственности бригады: излишки продукции крестьяне постановили оставлять только себе, не исключив их возможную продажу на рынке. При этом решили, что сами будут определять, что им выгоднее выращивать сверх плана. Составили небольшой документ, и каждый не только поставил подпись, но и скрепил ее кровью, приложив к бумаге порезанный ножом палец.

Они просто больше не могли терпеть: за все годы народной власти жители этой бедной деревни так и не выбились из нищеты. В годы Великого голода 1959–1961 годов из 120 проживавших тогда в Сяогане человек скончались 67, а те, кто выжил, продолжали балансировать на грани голодной смерти. Так, впрочем, жили все в уезде Фэнъян, считавшемся беднейшим во всем Восточном Китае чуть ли не со времени императора Чжу Юаньчжана, основателя Минской династии, который, кстати, именно здесь и родился. Характерно, что мать будущего императора тоже умерла от голода – во время страшного наводнения в начале XIV века. Как видно, с тех давних пор мало что изменилось в жизни окрестных жителей. Люди спасались в основном попрошайничеством в близлежащих городах ⁶. Вот и пошли на крайние меры.

Они, правда, опасались расплаты, а потому поклялись держать всё в тайне. Но весной их «ревизионистский» поступок вскрылся, и бригадир сяоганцев был вызван «на ковер». К его удивлению, секретарь уездного комитета партии не стал метать гром и молнии. Очевидно, «видел поляну» (на языке партийных бюрократов это означало чувствовать настроение начальства). Он ведь не мог не знать, что его непосредственный босс, Вань Ли, усиленно пробивал семейный подряд: Вань поставил об этом в известность всех уездных секретарей еще в конце 1977 года. В общем, секретарь разрешил бригадиру заниматься подрядом в течение трех лет ⁷. А Вань Ли, узнавший о почине сяоганцев, посетил их деревню в июне 1979-го и, порадовавшись перспективам на хороший урожай, поддержал крестьян ⁸.

Одобрил он и действия членов одной из бригад аньхойского уезда Фэйси. Там производственные задания стали закреплять за дворами даже на два месяца раньше, чем в Сяогане, в октябре 1978 года. Но пошли по проторенному пути, апробированному в начале 1960-х, тому, за который, собственно, и ратовал сам Вань Ли, уступавший сяоганцам в отваге. Крестьяне просто разделили между собой землю бригады, решив обрабатывать ее индивидуально, а весь урожай сдавать государству за трудодни ⁹.

После этого Вань навестил Чэнь Юня и рассказал ему об экспериментах. Тот, понятно, высказался «за», причем «двумя руками», но только в частном порядке. Не решился открыто одобрить семейный подряд и Дэн, хотя тоже дал понять Ваню, чтобы действовал на свой страх и риск ¹⁰. Кстати, Дэн, давно знавший Вань Ли по совместной работе в Юго-Западном регионе (Вань до 1953 года был заведующим отделом промышленности Юго-Западного Военно-административного комитета), с пониманием следил за его борьбой в вопросе о семейном подряде с начала 1978 года. Именно тогда он обсудил меры, принимавшиеся Вань Ли, с сычуаньским секретарем Чжао Цзыяном, которому по секрету сказал: «Надо немного расширять пути [развития] сельского хозяйства, раскрепощая сознание. Если вопрос не решается по-старому, его надо решать по-новому… Если [нынешняя] система собственности не работает, чего бояться! И в промышленности, и в сельском хозяйстве – везде надо делать именно так» ¹¹.

Между тем воодушевленный разговорами с Чэнь Юнем и Дэном, Вань Ли стал уговаривать чиновников Госсовета внести изменения в проекты документов по сельскому хозяйству, принятые 3-м пленумом. Он хотел, чтобы они по крайней мере удалили «два нельзя» из проекта постановления ЦК «По некоторым вопросам ускорения развития сельского хозяйства». Этот документ планировалось официально утвердить на 4-м пленуме. Но не тут-то было: столичные бюрократы встали в оппозицию. Горячий Вань вскипел. «Ты свинья! – рявкнул он на заместителя министра сельского хозяйства. – Сам жрешь от пуза, а крестьяне – тощие, потому что им нечего есть. Как смеешь ты запрещать людям искать способы пропитания?» ¹²

В сентябре 1979 года, накануне 4-го пленума, Вань Ли поговорил с Ху Яобаном. Тот обещал помочь, но многого сделать не смог, а может быть, не захотел: как и Дэн, и Чэнь, он был пока осторожен в этих вопросах. В документе, одобренном пленумом, появилась лишь компромиссная формулировка (ее предложил Чжао Цзыян): вместо второго категоричного «нельзя» написали мягкое «не следует» ¹³. Фраза стала звучать так: «Нельзя делить землю для единоличного хозяйствования. Также не следует закреплять производственные задания за дворами, за исключением некоторых хуторов, занимающихся производством особо важной продукции подсобных промыслов или находящихся в отдаленных горных районах с плохими путями сообщения» ¹⁴.

К тому времени, в начале 1979 года, Госсовет по решению Политбюро почти на 25 процентов повысил закупочные цены на плановую сельхозпродукцию и на 50 процентов – на сверхплановую ¹⁵. Были также снижены налоги и увеличены субсидии и кредиты. Это, конечно, тоже стимулировало развитие сельского хозяйства: в целом по стране объем производства зерновых в 1979 году по сравнению с 1978-м вырос на 27 с лишним миллионов тонн ¹⁶. То есть на 8 процентов. Но именно семейный подряд привел к тому, что в некогда беднейшем Сяогане за тот же период производство зерна возросло в шесть раз, а средний годовой доход крестьян – почти в двадцать: с 22 юаней до 400! Впервые со времени коллективизации сяоганцы смогли сдать государству 15 тысяч тонн зерна. ¹⁷

Преимущества семейного подряда стали очевидны многим. И подряд, хотя и в разных формах, стал постепенно распространяться силами крестьян и местных кадровых работников. И везде демонстрировал хорошие результаты. Но Дэн и его единомышленники в Пекине еще какое-то время осторожничали, не желая давать Хуа Гофэну и его сторонникам оружие в борьбе против них. Таким образом, в течение всего 1979 года и даже в начале 1980-го коренная реформа деревни шла снизу. В 1992 году Дэн вспоминал: «Право на изобретение семейного подряда в деревне принадлежит крестьянам. Много чего в процессе реформы на селе создано низами» ¹⁸.

Весной 1979 года помимо Вань Ли реформу в деревне активно поддержал и Чжао Цзыян. С 1977 года он экспериментировал на уровне звеньевого подряда, разрешая, кроме того, «коммунарам» развивать приусадебные хозяйства и приторговывать на рынках, но потом тоже дал «добро» на раздел коллективной земли и закрепление заданий за дворами. В результате и Чжао к 1980 году достиг значительных успехов в производстве зерна ¹⁹. После этого в Китае сложили стишок:

 
Яо чи ми, чжао Вань Ли,
Яо чи лян, чжао Цзыян.
(Хочешь есть рис, ищи Вань Ли,
Хочешь есть зерно, ищи Цзыяна.)
 

Чжао, энергичный, деловой и умелый организатор, как и Вань Ли, не боялся брать на себя ответственность. Дэн тоже знал его давно, с весны 1945-го, с тех пор, как Чжао, бывший тогда секретарем одного из местных парткомов в пограничном районе Хэбэй – Шаньдун – Хэнань, осуществлял под его руководством «новодемократическую» аграрную реформу.

К тому времени этот высокий молодой человек, внешне чем-то напоминавший Чжоу Эньлая, выходец из зажиточной крестьянской семьи провинции Хэнань, прошел непростой путь. Чжао Цзыян вступил в комсомол в 1932 году в тринадцатилетнем возрасте, а в 1937-м, когда японцы напали на Китай, бросил учебу в средней школе высшей ступени и в следующем году, вступив в компартию, по партийной рекомендации отправился на учебу в партшколу Северо-Китайского бюро ЦК, находившуюся в горах Тайхан, то есть на территории, контролировавшейся Лю Бочэном и Дэном. Проучившись в ней год, он стал заниматься партийной работой, приняв активное участие в антияпонской войне. Дэну он сразу понравился, и их знакомство получило развитие. Чжао продолжал служить под командой Дэна вплоть до провозглашения Китайской Народной Республики. Но потом Мао перевел его в Гуандун, под начало Е Цзяньина, возглавлявшего тогда всю работу компартии на юге страны. И на будущего маршала он тоже произвел хорошее впечатление. Здесь, в Гуандуне, Чжао смог сделать стремительную карьеру, несмотря на то что после «большого скачка», как и Лю Шаоци, и Чэнь Юнь, и Дэн, временно поддержал семейный подряд, получивший в Гуандуне название «система производственной ответственности». В 1965 году Мао сделал его первым секретарем Гуандунского парткома. В этой должности Чжао, однако, находился недолго: в сентябре 1966 года хунвэйбины начали его критиковать, а в январе 1967-го похитили, посадив под арест на территории кантонского Университета им. Сунь Ятсена. И Чжао оставался арестантом, сначала в университете, а потом в штаб-квартире местного военного округа вплоть до апреля 1971 года, пройдя, как и Дэн, и Ху Яобан, и остальные жертвы «культурной революции», через унижения и издевательства. Но в 1971 году Мао перевел его на партийную работу во Внутреннюю Монголию, а через год вернул в Гуандун, назначив секретарем революционного комитета. В 1973 году Чжао стал членом ЦК, а в 1974-м вновь занял пост первого секретаря Гуандунского парткома. Но в конце 1975 года Чжоу и Дэн с благословения Мао направили его в Сычуань, самую густонаселенную провинцию, требующую особенно пристального внимания. И здесь Чжао добился успехов во многих областях, не только в сельском хозяйстве. Он вообще производил впечатление умелого организатора. Так, смог существенно сократить в провинции рост населения за счет планирования рождаемости: до 0,67 процента в год, сделав его наименьшим в стране. Это в какой-то мере способствовало ослаблению продовольственной проблемы. На 1-м пленуме ЦК, после XI съезда, в августе 1977 года Чжао избрали кандидатом в члены Политбюро.