Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Не я первый начал, сынок, – сказал он рухнувшему на пол детине, силящемуся подняться. Тероян придавил своей железякой его горло и оглянулся. Первый сын, подобрав тяпку левой рукой, размахивал ею перед Глорией, но он был слишком тяжел и неповоротлив, а гибкая девушка скользила вокруг него, как саламандра. Смертоносная тяпка со свистом, но впустую резала воздух. Зрелище было весьма забавное, несмотря на страшную опасность. Глория в очередной раз изогнулась, отступила, затем подпрыгнула и в развороте нанесла "кабану" удар пяткой прямо в горло, покрытое складками жира. Сын постоял некоторое время, словно раздумывая, и опустился своим мощным задом на цементный пол.

– Хорошая у меня девушка, правда? – горделиво спросил Тим, сильнее нажимая на прут. Вся драка произошла очень быстро, всего за несколько минут. В пылу схватки никто не слышал, как во двор въехал автофургон. И только сейчас Тим увидел спускающегося в бункер третьего сына.

– А этот еще откуда взялся? – прошептал он. Третий "кабан" включил газовую горелку и синее пламя вырвалось на полметра вперед. Глория и Тим вновь стали пятиться в конец бункера. Шипящий огонь перед их лицами плясал, неумолимо надвигался на них, а выбить горелку из рук сына не было никакой возможности. Помощь пришла неожиданно, когда они уже не ожидали ее. Выражение глаз кабана" вдруг изменились, они стали еще более мутными, бессмысленными. Он споткнулся и упал к ногам Терояна. Газовая горелка погасла. В проходе стоял Юнгов, все еще сжимая в руках гнет для квашеной капусты, которым он свалил последнего сына.

– Ты откуда? – спросил пораженный Тим.

– Потом. Давай выбираться, – ответил тот.

– Погоди. Дай посмотреть, никого тут не убили? – Тероян по очереди обошел всех трех сыновей. Все дышали, ворочались, хрипели, но были живы.

– А вот теперь уже поздно, – огорченно произнес Юнгов. – Смотри.

У входа на нижней ступеньке стоял хозяин постоялого двора, переводя дуло двустволки с одного на другого. Тероян, ощупывавший голову третьего сына, медленно поднялся, закрывая своим телом Глорию. Алекс тяжело дышал, держа палец на спусковом крючке.

– Врежь по ним, батя! – прохрипел второй сын, с разбитой коленкой. Чего ждешь?

– Заткнись, – также хрипло отозвался отец. – Сами виноваты. А вы убирайтесь! Да поживее!

Второй сын попытался подняться и дотянуться до топора, но Алекс перевел два темных зрачка дула на него.

– Лежи, – приказал он. – Пристрелю, сукин сын. Не заставляя себя упрашивать, Тероян, Глория и Юнгов медленно и осторожно прошли мимо хозяина, который отступил в сторону, держа их всех под прицелом. Выбравшись наверх, глотнув теплого воздуха, они поспешили к "Жигулям".

– Садитесь! – крикнул Юнгов. – У меня тут своя машина, поезжайте за мной.

Тероян включил зажигание и через минуту уже выруливал на дорогу, вслед за "Москвичом" своего друга. Только сейчас он заметил, как нервно дрожат его пальцы. "Видно, еще не всего отбоялся в жизни", – подумал он, взглянув на сидящую рядом Глорию.

– Как вы? – спросил он.

– Немного не по себе, – честно ответила она. – Почему они хотели нас убить?

– Не представляю, – произнес Тим. Но он знал – почему. И решил не говорить девушке о том, что увидел там, в бункере, открыв дверцу металлического шкафа, заваленного искусственным льдом.

– Куда мы едем?

– Очевидно, в Бермудский треугольник, – отозвался Тероян, следуя в фарватере "Москвича". Так оно и оказалось. Юнгов свернул к дачному поселку, остановился возле будки со спящим сторожем и посигналил. Очнувшийся охранник узнал его, нажал на кнопку, и створки ворот разъехались в разные стороны. Вскоре они были у бомбообразного дома Юнгова и въехали на участок.

– Не торопитесь выходить, – предупредил Тим. – Сейчас он уберет дога.

Подождав немного, пока Жора успокоит Стингера, они вышли из машины.

– Пошли в теремок, – сказал Юнгов. – Там и кофе попьем. Это был еще один домик в глубине сада, на две небольшие комнатки с кухней, построенный специально для гостей. До рассвета было еще далеко. Они шли по мраморной дорожке вслед за Юнговым, а Глория с любопытством оглядывалась. Оставшаяся возле ворот собака тоскливо завыла. И девушка остановилась, вздрогнула.

– Жуткий вой, – прошептала она. – Словно ветер в печной трубе.

– А видели его клыки? – отозвался Тероян. – Куда до него тем собакам, на кладбище.

Юнгов уже открыл теремок и поджидал их на пороге.

– Здесь вы можете передохнуть до утра, – обратился он к Глории. Честно говоря, когда появился хозяин с двустволкой, я подумал – нам конец.

– А я решил это еще раньше, перед газовой горелкой, – сказал Тероян. Но согласись, что быть застреленным все же лучше, чем изжариться заживо.

– И то, и другое не прибавляет аппетита, – Жора поставил на плиту кофейник. – Вечером я звонил Владу и узнал, что вы ездили на стрелку. Потом начал названивать тебе. А вскоре догадался, что вы наверняка отправились ночевать на постоялый двор. Ну и поехал тоже.

– Значит, это ты был моим соседом по номеру?

– Я. Только я не был уверен, что вы также там. Это я уже потом сообразил, когда услышал фургон. И шум во дворе. Почему они набросились на вас? Что ты там обнаружил, в бункере?

Глории не было на кухне, она сидела в комнатке, и Тероян плотнее притворил дверь.

– Куски мяса, – сказал он.

– Всего лишь? Стоило поднимать такую драку.

– Куски человеческого мяса, – добавил Тероян. Юнгов присвистнул.

– А ты не ошибаешься?

– Мне ли не знать анатомии? Уж сколько я тел препарировал за свою жизнь.

Юнгов содрогнулся, взялся за сигарету.

– Это ужасно, – помолчав, произнес он. – Теперь понимаю, почему они хотели вас прикончить. Но тогда непонятно – отчего нас отпустил сам хозяин.

– Это ты спроси у самого Алекса. Откуда ему было знать, что мы видели, а что – нет? Возможно, он не хотел доводить дело до лишней крови. А может, по какой другой причине.

– Ну, сейчас-то сыновья объяснили ему что к чему. Считай, сезон охоты на тебя открылся. Следовало бы позвонить Карпатову, чтобы он нагрянул туда со своими жандармами.

– Бесполезно. Думаю, эти останки уже вывезены и свалены в какую-нибудь канаву.

– А зачем они вообще им понадобились?

– Ты видел нутрий? – спросил Тероян. – Эти твари жрут любое мясо, без разбора. А может быть, они, извини – самому тошно, проворачивают его в фарш и добавляют в пирожки.

– Слава богу, что мы там не ужинали, – Юнгов вновь передернулся. У них обоих вертелся один и тот же вопрос, но никто не решался задать его первым. Они не смотрели друг на друга. Георгий следил за закипающей водой, а Тим сосредоточенно курил.

– Но... откуда они берут этот... страшный корм? – спросил все же Юнгов. – Неужели... живые люди?

– Не исключено. Но, возможно, уже мертвые. Тут есть какая-то цепочка. Если мы вызовем Карпатова, он оборвет ее. А я располагаю кое-какой информацией. И мне надо подумать.

– Люди, совершающие подобное, способны на все, – заметил Юнгов.

– Квазимодо?

– Да. Именно это я и имел в виду. Ладно, пошли пить кофе.

Жора взял поднос, толкнул ногой дверь и вошел в комнату. Тероян последовал за ним. В полном молчании, сосредоточенно, они выпили по чашке. Разговаривать не хотелось. Слишком тяжело дались им последние полтора часа.

– Ну все, пойду прилягу, – сказал Юнгов. Тим лишь слабо махнул ему рукой. Глория также ушла в соседнюю комнату, а Тероян отнес пустой кофейник с чашками на кухню, вымыл их и уселся за столик. Он достал из кармана блокнот с авторучкой и написал на чистом листке всего одно слово: "Квазимодо". Затем поставил вопросительный знак и провел жирную черту. А ниже, в столбик, записал следующее:

"Хашиги.

Алекс – хозяин харчевни.

Его сыновья.

Серый и мотоциклисты.

Мавр.

Неизвестный Юра".

Подумав немного, Тероян добавил еще одно имя: "Гуркин". Потом поставил точку и откинулся на спинку стула. Каждый из них мог оказаться Квазимодо. Почти у каждого из них были физические изъяны или психические отклонения. У Хашиги – лицевой парез, Алекс – косоглазый, его сыновья – вообще дебилы, Серый с мотоциклистами, судя по всему, какая-то секта сатанистов, Мавр – с пигментированной кожей, и все они купаются в крови. Оставался загадочный Юра и Гуркин, но и у журналиста, который сам признался, что Квазимодо следовало бы выдумать, акушерка при родах сплющила щипцами кости черепа. Но возможно, есть еще кто-то, ускользнувший от внимания Терояна. Он где-то рядом, возле него и Глории. Потянув за ниточку, распутывая этот клубок, Тим уже наткнулся на следы страшного преступления на постоялом дворе. А что ожидает его впереди? Какие еще картины откроются ему в бездне человеческого падения? На мрачном дне безумия? Он не знал, но отступать уже было поздно. Тероян спрятал блокнот, вернулся в комнату и прилег на кушетку. За окном начинал подниматься рассвет.

Утром его разбудил осторожный стук в дверь.

– Ну входи, входи! – крикнул он Жоре. Юнгов вошел посвежевший, благоухающий, успевший уже побриться и принять душ.

– Какие планы? – спросил он.

– Поедем домой.

– Нет, что будешь предпринимать дальше?

– Теперь пора раскручивать мотоциклистов. Но без Влада мне не обойтись.

– Не забудь и обо мне. Держи меня в курсе всего. Когда мы доберемся до Квазимодо, я напишу классный материал.

– Все вы, журналисты, одинаковы. Вам бы лишь за сенсацию уцепиться. Оставь это для Гуркина.

– Перебьется. Ладно, Лариса нажарила целую сковороду печенки, несет сюда, – переменил тему Юнгов. – Не знаю, как ты, но я, после того, что ты мне рассказал, есть не могу.

– А я позавтракаю, – пожал плечами Тероян. – Не умирать же теперь с голоду? Жизнь продолжается.

– Тогда буди Глорию.

– Я уже встала, – послышалось за дверью в соседнюю комнату и на пороге появилась девушка. – Тим прав. Жизнь не кончается и будет продолжаться даже тогда, когда мы умрем. Хотя бы в наших детях.

– Вот так помидор! – усмехнулся Юнгов. – У вас же нет детей.

– Но это не значит, что их и не будет.

– А вам бы очень хотелось их иметь?

– Да, – чуть смущенно ответила Глория. Жора перевел взгляд на Терояна, но и тот отчего-то смутился, отвернувшись к окну: там, по дорожке шла Лариса, держа в здоровой руке накрытую крышкой сковороду, а левой прижимая к груди батон хлеба в целлофановом пакете.

– Ну, старайтесь, – махнул рукой Жора. – Бог в помощь! Он познакомил вошедшую сестру с Глорией, и две женщины окинули друг друга внимательными взглядами. Терояну почудилось, что какая-то невидимая искра вспыхнула между ними, словно соприкоснулись два оголенных провода.

– Как спали, милая? – любезно осведомилась Лариса, играя улыбкой.

– Спасибо, все было очень мягко, – также вежливо ответила Глория. Но глаза ее пристально следили за каждым движением Ларисы, оставаясь серьезными. Они обе изучали друг друга. "Может быть, они почувствовали что-то родственное?" – подумал Тероян. Или же, наоборот, отчуждение, скрытую угрозу? Трудно разобраться в женских симпатиях и неприязни.

– Салфет вашей милости! – вычурно произнес Юнгов. – Прошу к столу.

Завтракали только Тим и Глория, а брат с сестрой лишь сидели рядом, обмениваясь незначительными фразами. Через полчаса гости попрощались, и "Жигули" выехали из Бермудского треугольника, взяв курс на Москву.

– Мне показалось, вы как-то странно глядели на Ларису, – сказал Тероян, выруливая на Ярославское шоссе. – В чем дело?

– Это было заметно? – спросила девушка. – Извините. Но в ней есть какая-то магнетическая сила. Притягивающая к себе. Не знаю почему, но мне стало боязно. Будто я осталась с нею наедине, а у нее в руках спички – и мое платье может вспыхнуть от ее желания.

– Глупости, – возразил Тим. – Вы делаете из Лары салемскую ведьму, а она просто несчастный человек. И очень добрый.

– Не скажите. Нам, женщинам, проще чувствовать друг друга. Кроме того, моя интуиция сейчас крайне обострена. Верите ли, но я, сама того не желая, словно бы ощущаю идущие от людей волны – добрые или злые. Их трудно скрыть. Вот ваш друг, например, также пытается что-то замаскировать. Как пирог с совсем другой начинкой.

– Георгий Юнгов?

– Нет, я имела в виду иного, того, с кем мы встречались вечером.

– Влад Шелешев, – подсказал Тероян.

– Да-да. У него что-то лежит на душе, какая-то страшная тяжесть. И его взгляд... Мне хотелось поскорее остаться одной. Или с вами.

Тероян молча слушал ее откровения. В сущности, что он знал о жизни своих друзей, того же Влада? В последние годы каждый шел своим путем, жил сам по себе, а школа вспоминалась, как далекое и смешное детство. Когда они встречались, то только и слышалось за столом: "пас", "вист", "мизер", "семь пик" и тому подобное. Какие структурные, кристаллические изменения произошли в их душах? Какие тайны лежали тяжелым гнетом на дне их?

– У Влада весьма специфическая профессия, – произнес он. – Которая держит его в постоянном напряжении. На так называемой внутренней дрожи. Поэтому он именно такой, каким вам и показался. Я думаю, причина в этом. А впрочем, нам всем есть что скрывать от посторонних глаз.

– И вам?

– Конечно.

– А вы считаете, мои глаза – посторонние? Тут Тероян не мог сдержать улыбки: настолько искренно, грустно и немного обиженно прозвучал ее вопрос.

– Глория, ваши чудесные глаза мне очень дороги, – серьезно ответил он. – Не знаю, какие волны исходят от меня, но, надеюсь, они не внушают вам опасения?

– Нет. Мне с вами хорошо и спокойно. А когда вы уходите, когда вас нет рядом – как-то неуютно. Словно я осталась одна во всем мире.

– Я постараюсь не покидать вас больше, – произнеся эту фразу, Тим и сам почувствовал, что смысл ее оказался гораздо глубже, с какой-то пророческой окраской. Но сказанное не вернуть назад и, в сущности, он был даже рад этому разговору, своей внезапной откровенности.

– Смотрите, не обманите, – сказала девушка. Они мчались по почти пустынному шоссе. Редкие машины проносились мимо, а в Москву, кажется, в этот час и вовсе никто не стремился. Они как раз оставили слева поворот к харчевне, когда откуда-то с обочины, из-за деревьев, словно бы из засады, взревев моторами, выскочили с десяток мотоциклистов в шлемах и черных кожаных куртках. Это было настолько неожиданно, что Тероян крутанул руль, чтобы не сбить одного из них. "Жигули" вынесло на разделительную полосу, а мотоциклы начали преследование. Они старались прижать машину Терояна к насыпи. Двое парней уже обошли его, еще трое ехали сбоку, остальные догоняли, растянувшись длинной цепочкой. Те, кто несся впереди, постоянно оглядывались.

– Сумасшедшие, – прошептала Глория.

– Ложитесь на пол, быстро! – приказал Тим. Он видел, что один из мотоциклистов перед ним держал что-то в руке, а теперь замахнулся. Спрячьте голову!

Девушка согнулась, и в этот момент ветровое стекло разлетелось вдребезги, осыпав осколками и крошками весь салон. Тероян также успел в тот миг низко наклонить голову, и пущенный камень не задел его. Но он почувствовал на лице кровь. Выровняв вильнувшую машину, он проглядел другую опасность, сбоку. Удар железным прутом пришелся не по стеклу, а, слава Богу, по корпусу "Жигулей", но уже следующий удар достиг цели. И вновь целое облако стеклянной крошки осыпало Терояна и Глорию.

– Мерзавцы! – пробормотал Тим. Машина неслась по краю насыпи, в опасной близости от кювета. Еще немного – и они вылетят с полосы, перевернутся. С громким треском лопнуло заднее ветровое стекло, прибавив в салоне осколков. Мотоциклисты били прутьями по "Жигулям" со всех сторон. От сильных ударов раскрылся багажник, разлетелась левая фара. Девушка лежала на полу, а во всех встречных машинах у шоферов были вытянутые лица. Тероян видел, что мчащийся рядом мотоциклист целится железным прутом в него, и повернул руль, ударив капотом по заднему колесу. Мотоцикл повалился на бок, но еще несколько секунд скользил по асфальту под острым углом, затем опрокинулся, завертелся, а парень, прокувыркавшись наискосок через всю трассу, вылетел в канаву. Тероян выжал предельную скорость, рассекая тех, кто несся впереди него. Но они и сами уступили ему дорогу, сбавив темп. Отстали и остальные мотоциклисты. Преследование прекратилось. Через пару километров изуродованные "Жигули" с выбитыми стеклами затормозили.

– Ужасно! – произнесла Глория, закрывая лицо ладонями. – Я думала, это никогда не кончится.

– Как видите – кончилось, – хмуро ответил Тероян, вытирая платком кровь на щеке. Он открыл дверцу, вылез, обошел машину. Целым сохранилось только одно стекло – там, где сидела Глория. Она вышла и села прямо на обочине, как-то сжавшись, сцепив руки на коленях, раскачивая головой.

– Ну успокойтесь, все уже позади, – сказал Тим, присев рядом с ней, обняв ее за плечо. – Они слишком глупы и подлы, чтобы одолеть нас.

Он услышал, как за спиной остановилась машина и кто-то крикнул:

– Эй! Что случилось? Вам помочь?

Тероян лишь махнул свободной рукой, не оборачиваясь. "Юнгов оказался прав, – подумал он. – Сезон охоты открыт". Но чего они хотели: напугать их, убить?

– Господи, вы порезаны, – Глория смотрела на него, чуть не плача. Она разжала его пальцы, отобрала платок, бережно прикоснулась к лицу Тима.

– Пустяки, – вздохнул он. – Могло быть и хуже.

– А вот хуже не надо. Теперь вы настоящий морской волк.

– Сухопутный, – поправил ее он.

– А можно его сделать домашним? Приручить?

– Вряд ли.

– И он всегда будет одинок?

– Наверное.

– И ни одна волчица не будет с ним рядом?

После того, что с ними произошло только что, их разговор казался каким-то нелепым, нереальным, словно они перенеслись в совсем другой мир, залитый ласковым солнцем, чистым светом, а не сидели на обочине у разбитой машины.

– Если только встретит такую, – ответил Тероян. – Но вроде бы это время уже пришло, – он помог ей подняться, и они стояли совсем близко, не отрывая друг от друга глаз. Мимо проносились машины, некоторые тормозили, проезжали медленно, другие останавливались, любопытные шоферы спрашивали: не требуется ли помощь? Но им не нужна была ни помощь, ни пустые расспросы, им не хотелось пускаться с кем-либо в долгие разговоры, они были одни, отделенные от всех непроницаемой стеной, и никто не смог бы сейчас завладеть их вниманием.

"Жигули" медленно тронулись и, словно разбитый, потрепанный штормом корабль, добрались до автомастерской возле платформы Северянин. Знакомый Терояну мастер поцокал языком, осматривая машину. Договорившись об оплате, Тим и Глория пересели в троллейбус и доехали до кинотеатра "Космос", откуда дошли пешком к своему дому. Первым же делом Тероян позвонил Владу Шелешеву, намереваясь рассказать о случившемся – и ночью, на постоялом дворе, и сейчас, на трассе. Но едва он начал говорить, как Влад остановил его.

– Погоди, – сказал он. – Я сам соединюсь с тобой, из автомата.

Телефонного звонка пришлось ждать минут десять.

– Мой аппарат прослушивается, – голос Влада звучал глухо. – Чувствую, меня обложили, как в берлоге. Ну, что там у тебя стряслось?

Молча выслушав Тима, не перебивая, он произнес:

– Все идет, как надо, как я и предполагал.

– Нас дважды чуть не убили, а ты вроде бы даже радуешься? – слегка обозлился Тероян.

– Ничего, это иногда полезно. А ты не подставляй голову. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Меня, например, раз двадцать могли убить. Только осторожнее стал.

– Влад, надо вплотную заниматься мотоциклистами. Место их сборища известно – склеп.

– А ты слышал, что сказал Мавр? Он шутить не станет.

– Тогда я звоню Карпатову.

– Погоди, – в трубке наступило молчание. – Дай обдумать. Ладно, я оставлю там, на кладбище, человека, который нас предупредит. А пока затаись и не высовывайся.

– Это уж как получится, – отозвался Тероян, нажимая на рычаг. Он понял, что Шелешеву не очень-то хочется связываться с Мавром и Серым, и рассчитывать особо на его помощь не следует. Более того, похоже на то, что Влад вел какую-то свою игру, где на каком-то этапе его интересы пересекались с проводимым им расследованием. И вновь он вспомнил слова Глории – о пироге с замаскированной начинкой, о той тяжести, гнетом лежавшей на душе Влада, которую она интуитивно почувствовала. Мысли Терояна потекли в совершенно невероятном направлении, по такой протоке, в которую никто и никогда не заглядывал. Но что если течение ведет именно туда? Обругав себя, Тим, тем не менее продолжал анализировать, мысленно вглядываться в расходящиеся на водной глади круги. Что ни говори, а Влад преступник, его деяния, какими бы благородными фразами он ни прикрывался, подпадают под многие статьи уголовного кодекса, не отмененного пока еще никем. Хотя и до этого дело дойдет, можно не сомневаться. А у преступников свой жестокий мир, не поддающийся ни логике, ни пониманию нормальных людей. Нрав Шелешева известен, он бывает вспыльчив, резок, коварен, а за последнее время его сознание, находящееся в постоянном напряжении, вообще могло поразить безумие, толкнуть его на неконтролируемые поступки, войти в противоречие с самой его сущностью, сделать его неадекватной личностью. Развивая свои мысли, Тим вспомнил, что Влад – калека от рождения, родители его развелись рано, и все это соответствовало его версии, которую он высказал Олегу Карпатову. Кроме того, Шелешев просто не выносит детей и не скрывает этого. Чувствуя себя довольно гадко, словно он совершал предательство, Тероян достал свой блокнот и неуверенно написал – под фамилией "Гуркин" – еще два слова: "Влад Шелешев", поставив вопросительный знак.

Сейчас, глядя на блокнот, Тероян подумал о том, что Квазимодо начинает разрушать и его мир, навязывает ему свои правила и свое отношение к жизни, заставляет подозревать всех, и вот уже один из старых друзей Тима как бы отсекается от него, медленно замазывается черной краской. Кто будет следующий? Квазимодо настолько крепко вошел в сознание Терояна, что, казалось, присутствует где-то рядом, в комнате, следя за ним и посмеиваясь.

– Ну что же ты, выходи? Хватит прятаться, – пробормотал Тим, обращаясь к невидимому противнику.

Раздавшийся телефонный звонок прервал его незримый поединок. Тероян снял трубку.

– Алло? Алло? – несколько раз повторил он, слыша лишь тяжелое дыхание. – Кто это?

Ответивший голос был неузнаваем, без присущих человеческому существу интонаций, походил на звуки, издаваемые роботом-компьютером:

– Я. Тот. Кого. Ты. Ищешь. Квазимодо.

И за этой с трудом выговоренной фразой последовал такой же медленный густой смех. Тероян сжимал побелевшими от напряжения пальцами телефонную трубку. "Что за розыгрыш?" – подумал он с отвращением. Но это не походило на шутку. Смех внезапно оборвался и тот же голос продолжил:

– Нет. Квазимодо. Это. Ты. Сам.

А затем раздались короткие гудки.

Глава одиннадцатая

"БАДАХШАНСКИЙ СИНДРОМ"

Тероян положил телефонную трубку на рычаг так, словно это была спящая ядовитая змея. Автоматически он взглянул на часы, фиксируя время: без четверти двенадцать. Что это было? Глупая шутка расшалившихся школьников, играющих в маньяка-Квазимодо и звонящих всем подряд? Или он настолько близко подобрался к нему, что у того сдали нервы, и он теперь хочет нанести упреждающий удар? Если это был действительно Квазимодо, то он не лишен какого-то своеобразного, черного чувства юмора. Тероян потер пальцами пульсирующие виски: незаметно подкрадывались головные боли. Они начинались со слабого постукивания мягких клавиш, словно кто-то – его двойник? подбирал какую-то мелодию на расстроенном пианино, и эта нелепая музыка, лишенная гармонии, звучала в его мозгу, становясь все громче и громче, а иногда внезапно обрываясь и затухая. Самое страшное – когда звуки достигали мыслимого предела, и тогда Тероян валился на кровать, сжимая ладонями голову.

Он заварил крепчайший кофе и, пока Глория плескалась в ванной, выпил две чашки. Боли начали отступать, музыкальный двойник отложил свою адскую мелодию до другого раза. Тероян вспомнил о листке календаря, найденном в кожаной сумке. Он достал его из ящика и положил перед собой. Двадцать третье июля. Что должно произойти в этот день? Какая "кровавая свадьба" назначена на это число? Тим почти не сомневался, что указанная дата будет отмечена каким-то новым, кошмарным событием, но станет ли она очередным выпадом Квазимодо? Или здесь замешаны иные оборотни? Еще одна загадка: оборванная фотография, мужской обнаженный торс без головы, красный кружок на груди и стрелка, указывающая на сердце. Тим вглядывался в фото. На заднем плане, за плечом мужчины виднелись деревья, берег реки с выступающим двугорбым холмом. Снимок был любительский, нечеткий, сделанный, очевидно, в пасмурную погоду. Но этот холм... Тероян был уверен, что уже видел его когда-то. Где? Достав увеличительное стекло, он приблизил его к фотографии. Внимание его привлекла одна деталь: едва обозначенный шрам на левом плече мужчины в форме латинской буквы "V" , будто выжженное клеймо. Виктория, победа. И вновь Тим почувствовал, что этот шрам знаком ему. Какие-то туманные картинки мелькнули в памяти. Но они ускользали, не давали себя разглядеть.

– Что вы так рассматриваете? – услышал он голос Глории. Она наклонилась над его плечом. – Всадник без головы? Фото из семейного альбома? А где основная часть тела?

– Смотря что считать основной, – довольно плоско пошутил Тим. Он спрятал фотографию в ящик.

– А кто это был? – продолжала допытываться девушка. От нее вкусно пахло ароматным мылом.

– Так, приятель один... Знаете, что я предлагаю? – неожиданно произнес он. – Поужинаем сегодня в ресторане? Я вас приглашаю. Надо отдохнуть, расслабиться.

– С удовольствием.

– Наденете свое вечернее платье, оно вам очень идет.

– А вы – смокинг.

– И за столиком будут гореть свечи.

– И звучать тихая музыка.

– А метрдотель и официанты – ловить каждый ваш взгляд. "Не угодно ли попробовать "Букет Молдавии" семьдесят пятого года?"

– Нет, не угодно. Разве чуточку шампанского. А потом вы пригласите меня на танец.

– К сожалению, не умею.

– Я вас научу. Это несложно. Смотрите. Встаньте вот так, передо мной, – Глория взяла его левую руку, подняла, правую положила себе на талию. – Смотрите мне прямо в глаза.

– По-моему, я только это и делаю.

– Теперь легко ведите меня, поворачивая, а я буду отступать. Следите за ногами.

– А как же глаза?

– Следите мысленно. Ну вот, уже наступили.

– Извините. Есть такая примета – чтобы не поссориться, наступите и вы мне.

Девушка выполнила его просьбу, слегка надавив туфелькой на ступню Тима. Губы ее были чуть приоткрыты, синие глаза сияли; и он, и она словно позабыли о том, что произошло совсем недавно, что могло случиться в будущем. Они уже были вне досягаемости вылезающих из мрака злых сил. И каким бы ни был странным этот танец, но он продолжался, а музыка слышалась в самом радостном дыхании жизни, в солнечном свете, падающем сквозь открытое окно, в слиянии кружившихся вместе с ними по комнате нежных комочков пуха.

– У вас неплохо получается, – улыбнулась Глория. – Вы способный ученик.

– Вы делаете из меня мальчишку, – отозвался Тим.

– Иногда это необходимо. Не скучно ли все время чувствовать себя пожилым? Может быть, я помогу вам позабыть о своем возрасте?

– Это уже происходит.

– Отрадно слышать... Я хочу, чтобы вы были счастливы, – добавила она вдруг. – Серьезно, хочу. Вы слишком много сделали для меня.

Желание поцеловать Глорию было настолько сильным, что Тим даже остановился, сбившись с ритма. И в этот момент в их хрупкий мир неожиданно ворвался резкий телефонный звонок, словно электрической молнией расколов сцепленные руки.

– Не берите трубку, я сам, – быстро сказал Тероян, направляясь к аппарату.

– Это я, – услышал он голос Карпатова. – Пришел факс на твою Глорию Мирт. Она жительница Тарту, двадцать один год. В конце мая отправилась на несколько дней в Москву погулять, но обратно в Прибалтику не вернулась. Зная ее взбалмошный нрав, родители особенно не тревожились, считая, что она закатилась куда-нибудь на юг и греется с волосатыми мужчинами на солнышке. Но ты тоже не беспокойся. По словесному описанию, та Глория не соответствует твоей: у нее темные волосы и карие глаза. Я думаю, что настоящая Глория Мирт уже давно мертва, но вот как ее платье оказалось на твоей девушке? Пораскинь мозгами.

– А что слышно о Квазимодо?

– Пока ничего. Будь здоров, мне некогда, – и Олег отключился. Тероян не стал передавать содержание разговора девушке. Но он с самого начала предполагал, что это не ее настоящее имя. Какая, в сущности, разница – как тебя зовут? Имя лишь пустой звук, и если бы ее нарекли Марией или Иванной чтобы изменилось в ней? У нее были бы те же синие глаза, и тот же нежный овал лица, и та же стройная фигура. И он бы так же заботился о ней, как сейчас. "Так же бы... любил?" – мелькнула у него мысль. Он уже давно спрашивал себя об этом, не решаясь признаться. Но Тим не мог допустить этого, не мог позволить себе забыть о своей профессиональной врачебной этике, ведь, что ни говори, а девушка была его пациентом, ее память подверглась амнезии, она оказалась беспомощной в этом мире, отверженной, лишенной своего прошлого. Но и с охватывающими его все сильнее и сильнее чувствами Терояну уже было трудно совладать. В нем словно бы боролись два человека, два противника, доказывающих каждый свою правоту.

Прежде чем отправиться в ресторан "Звездный", что находился неподалеку от дома, Тероян и Глория, – он продолжал называть ее так, – поехали в банк, где Тим снял нужную для ремонта машины сумму. Мастер обещал вставить ветровые стекла к семи часам. Они подождали, пока он закончит, прогуливаясь возле автомастерской, а за скорость работы Тероян прибавил еще пятьдесят долларов. Ему была необходима машина. И прямо на ней они поехали в "Звездный".

Все было почти так, как они и представляли: уютный столик на двоих, предупредительные вежливые официанты, тихая музыка и зажженные свечи, легкое изысканное вино и богатый выбор закусок. И первый танец, за которым последовал второй, и третий, а затем Глорию пригласил высокий красавец-мужчина, а Тероян наблюдал за ними, откинувшись на спинку кресла, пригубливая из бокала, и чуточку ревновал. Поэтому, когда Глорию пригласил еще один юноша, он твердо и несколько резко сказал, что девушка устала. А Глория почувствовала его состояние и не обиделась, лишь улыбнулась и заметила вскользь:

– Вам бы родиться восточным тираном.

– Увы, об этом надо было позаботиться сорок пять лет назад.

Этот вечер оказался одним из немногих за последние годы, когда он был почти счастлив, заставив себя позабыть обо всех тревогах и опасностях, поджидавших их за стенами ресторана.

Они ушли из "Звездного" в первом часу ночи, оставив "Жигули" тут же, на стоянке. Тим поддерживал Глорию под руку; слегка опьянев, она все пыталась вставить цветок из купленного им букета роз в петлицу его пиджака. Наконец это удалось, и она засмеялась.