Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Тероян и Юнгов вышли из машин, сели за один из столиков.

– Ты хочешь есть? Мне как-то расхотелось, глядя на эти рожи, произнес Жора. – Они, думаю, плюют в жаркое, прежде чем подать.

– Я тоже не буду. Поужинаю у Карпатова.

– Собрались к нему в гости? Передавай Маше привет. Никто из сыновей хозяина так и не подошел к ним, не оторвал свой зад от бревнышка. Они лишь продолжали жевать и разглядывать новых посетителей.

– Надо бы здесь все тщательно осмотреть, – сказал Тероян. – Что там у них в сараях, зачем столько гаражей? Но Влад сам хотел заняться этой харчевней.

– Все пытаешься наткнуться на следы Квазимодо? – улыбнулся Юнгов. Мне кажется, не там ищешь.

Наконец из дверей дома вышел хозяин, в том же фартуке, потирая руки. Лицо его было так же багрово, а один глаз продолжал слезиться от ячменя.

– Славная погода, – как и в прошлый раз произнес хозяин. – Я вас узнал. Снова яичницу с луком и помидорами?

– Нет, – сказал Тероян. – Просто две чашки кофе.

– Ваш товарищ уже в курсе, почему моя харчевня называется "Три поросенка и одна свинья?" – полюбопытствовал хозяин. Видно, это было его больной темой.

– Конечно, – успокоил его Тим. – Об этом наслышана вся Московская область.

– А также некоторые пригороды Парижа, – подтвердил Юнгов.

– Ха-ха! Шутники, – засмеялся хозяин.

– Скажите, если я задержусь дотемна, смогу ли я у вас переночевать? прервал его Тероян.

– Нет проблем! – тотчас отозвался тот. – Хоть на несколько дней, с полным пансионом.

– Возможно, в следующий раз я так и сделаю. И второй вопрос. Помните ту девушку, с которой я уехал? Она появилась вместе с мотоциклистами или пришла сюда одна?

Хозяин как-то смутился, начал протирать тряпкой стол.

– А что с ней? – настороженно спросил он.

– Да все в порядке.

– Честно говоря, я не помню, – теперь оба его глаза стали косить, и один из них – в сторону сыновей на бревнышке. – Занят я был очень на кухне. Занят, – и он поспешно пошел обратно в дом.

– Ну, что скажешь? – спросил Юнгов.

– И этот врет.

– Видно, есть причина. Про друзей-мотоциклистов его лучше и не расспрашивать. Бесполезно. Ты действительно решился ночевать в этом приюте мертвецов?

– Конечно.

– Тогда скажи, когда это будет, чтобы я знал, где искать твой труп. Возьми с собой хотя бы газовый пистолет.

Они выпили по чашке кофе, которое молча подал им хозяин. Затем расплатились и пошли к своим машинам, провожаемые теми же ленивыми взглядами жвачных сыновей. Выехав на Ярославское шоссе, "Жигули" и "Москвич" развернулись в разные стороны. Тероян и Юнгов вышли, встретились посередине и попрощались.

– Забыл тебе сказать, – произнес напоследок Юнгов. – В переводе с арабского слово "абуфихамет" означает – дьявол.

Глава пятая

ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА И ДЛЯ

ОДНОГО ЗРИТЕЛЯ

– А я думала, вы вернетесь пораньше, – чуть обиженно сказала Глория, когда он открыл дверь и вошел в квартиру. В ее голосе Терояну даже послышались капризные нотки, словно по его вине она проскучала несколько часов. – Я приготовила вам обед, потушила мясо с картошкой. Не знаю, правда, может быть, вы вегетарианец, а мясо держите для гостей?

– Нет, я ем все, что шевелится.

– И вы не оставили инструкций – могу ли я смотреть телевизор? На всякий случай я не стала его включать.

– Правильно, – согласился Тероян. – Он приводит человека в полужидкое состояние. Для переливания из пустого в порожнее. Вы не забыли, что мы приглашены в гости?

– Нет. Я готова.

На ней было одето то же, что и днем, но что-то изменилось. Нарочито небрежно уложенные светлые волосы, несколько прядей которых опускалось на правую бровь? Чуть тронутое косметикой лицо, подведенные приоткрытые губы, показывающие кончики верхних белых зубов? Тероян не мог понять – что? В синеве глаз плескалось какое-то ожидание, они стали еще больше, еще шире распахнуты в этот мир. Она словно бы осторожно выглядывала из полутемного убежища, не решаясь выйти на свет. И вдруг он догадался, что происходит, почему он был удивлен ее видом.

Просто, покинув ее на несколько часов, он оставил в памяти один образ, а вернувшись домой, увидел немного иной, потому что сами глаза ее, хранившие тайну, менялись, к ним невозможно было привыкнуть, на них хотелось смотреть и смотреть. В этом явлении было что-то колдовское, гипнотическое, они притягивали магнитом. В эти глубокие озера он погружался целиком, зная, что никогда не достигнет дна. И то, как она глядела на него, – тоже было загадкой: как приглашение к лунной прогулке.

С трудом оторвав от нее взгляд, смутившись, Тероян отошел к окну. Но и спиной он чувствовал два синих луча, пробивающихся к его сознанию, их мистическую силу, исполненную женственной мягкости. Поразительно, но он начинал бояться их власти над ним. Впрочем, такой плен для мужчины не грозит бесчестием, но он способен лишить его разума, что происходило во все времена, начиная с Адама и Евы.

Часы показывали половину шестого.

– Вам знакомо такое имя – Саддак Хашиги? – спросил Тероян, оборачиваясь к Глории. Она задумалась.

– Нет, впервые слышу. Может быть... в прошлом? – с какой-то надеждой спросила девушка. И вновь две волны настигли его.

– А Медвежьи Озера? – продолжил Тероян.

– Где это?

– Под Москвой.

– Там, где мы с вами встретились?

– Почти.

– Вы думаете – я была там?

– Это трудно утверждать определенно.

– Но вы сегодня вернулись оттуда?

– Да. И пока никаких результатов.

– Тим-Тимофеевич, ответьте мне на один вопрос, – девушка чуть улыбнулась – краешками губ.

– Валяйте.

– Валяю, – в тон ему ответила Глория. – Я не буду вмешиваться в ваши профессиональные медицинские секреты, но... каким образом вы собираетесь вернуть мне мое "Я", мою память?

– Так, – сказал Тероян, усаживаясь в кресло. – Хорошо. Поговорим откровенно, – он подождал, пока девушка устроится напротив. – У меня есть основания предполагать, что вы явились свидетелем некоего... события, – он специально заменил "преступление" более мягким словом. – Которое повлияло на ваш мозг таким образом, что оказались заблокированными некоторые участки. В частности, все, связанное с вашей личной жизнью. Естественно, стерлось и это... событие. Определив природу его, мы найдем искомое причину поразившего вас недуга. Это как найти нужный узелок в спутавшемся клубке ниток. Всего один-единственный узелок. Потянув за него, мы распутаем весь клубок. Чем я и занимаюсь.

– Тим, я уже сказала, что полностью доверяю вам, – мягко произнесла Глория. – Но ведь вы понимаете, что невозможно разыскать этот узелок, исключая меня из вашего... расследования. Как вы можете самостоятельно найти его, плавая в этих ваших Медвежьих Озерах, оставляя меня дома, как лишний и ненужный предмет? Так не получится. Я же не зонтик, который только для определенной погоды годится.

– Логично, – согласился Тероян. – И вполне разумно. Но я не уверен в степени риска. И в той опасности, которая может вам угрожать при определенных обстоятельствах. Например, при факторе внезапности. Когда вы повторно испытаете шок. Тогда "зонтик", говоря вашим языком, не раскроется никогда.

– Но ваши поиски не дадут результата, – покачала она головой. – Я должна быть рядом.

– Вы и так рядом, – сказал он, а сам подумал, что, возможно, даже более чем рядом. Она уже где-то в нем, в его подсознании, постоянно. И он впустил ее туда сам, добровольно. Не на свою ли беду?

– Сегодня я этого не ощутила, – произнесла Глория. И твердо добавила: – Мы должны быть вместе. Мы должны вместе проделать весь путь.

Тероян раздумывал, глядя на нее. Молчала и девушка, выжидательно ловя его взгляд. В иной ситуации фраза, произнесенная ею: "Мы должны быть вместе" – составила бы счастье любого мужчины, столь много она обещала. Но сейчас было иное положение, и иная судьба могла ожидать их обоих. Имел ли он право сразу же подключить ее к своим поискам?

– Я стану вашей тенью, – попросила Глория, прервав его размышления. Поверьте, я уже достаточно сильна, чтобы справиться со своим состоянием. Ведь, согласитесь, вы пока бродите в потемках, как и я?

– У меня уже есть кое-какие предположения, – промолвил наконец Тероян. – Кроме того, я мужчина, мне легче выдержать испытания. Я просто физически сильнее.

– Ну что это за аргумент! – возмутилась Глория. – Прямо какая-то расовая дискриминация. Встаньте, пожалуйста. Тероян послушно поднялся, не понимая, что она задумала.

– Протяните руку, – попросила она. А когда он протянул к ней ладонь, то Глория каким-то хитрым приемом ухватила его за предплечье, согнувшись, развернулась спиной, – и вот он уже перелетел через нее, распластавшись на ковре.

– Ну... знаете ли! – оправившись от изумления, произнес Тероян, потирая плечо. Девушка победоносно стояла над ним, уперев кулачки в бока и расставив ноги. Она пружинисто подпрыгнула и пяткой достала до одной из книжных полок, сбив на пол стоявшую там новогоднюю свечу. Потом посмотрела на продолжавшего лежать Терояна и улыбнулась.

– Вспомнилось что-то такое, – застенчиво сказала она. – Из дзюдо и каратэ. Может быть, я мастер спорта? Чемпионка мира?

– Вы – большая жульница, – поправил ее Тероян, поднимаясь. – Надо же предупреждать, право слово. Впрочем, рефлексы и навыки при такой амнезии не теряются, вы правы. Черт, кажется, вы мне повредили плечо.

– Давайте-ка его сюда! – девушка сама приблизилась, стала массировать ушибленное при падении место. У нее оказались сильные пальцы, и разминала она плечо профессионально, так что Тероян подумал, что, возможно, она действительно имеет какое-то отношение к спорту. Ему были приятны эти прикосновения, и то, как по-хозяйски она расправляется с его пустяковой травмой, как не обращает на него никакого внимания, занятая своей работой. Ее лицо было совсем рядом, и он стоял, не шелохнувшись, словно боясь спугнуть ее – эту птицу-тайну.

– Все! – выдохнула она. – До свадьбы заживет, – и добавила: – Ну теперь вы будете брать меня на свои... прогулки?

– Вынужден, – усмехнулся Тероян. – Иначе вы переломаете мне здесь всю мебель. Но условие: слушаться меня во всем!

– Конечно, – обрадованно ответила Глория, и ему показалось, что она сейчас даже бросится ему на шею. Так светились ее глаза – два синих пламени.

– А теперь – поехали, – поспешно сказал он. – Нас ждет одна удивительная семья.

К Карпатовым добрались за сорок минут – они жили возле метро "Новослободская", в трехкомнатной квартире. Старшему сыну Маши, от первого брака, было теперь около тридцати, он пошел по военной линии и командовал батальоном в районе Алтая, где, как и по всей стране, то затухали, то разгорались какие-то неумолкаемые бои – с местными бандформированиями, с контрабандистами из Китая, с феодальными князьками, и порою было даже трудно разобраться – кто и с кем воюет? По Великому Сценарию так и должно было происходить – держать Россию в постоянном нервном напряжении, лихорадить ее тело, пичкая губительными лекарствами, выписанными по рецептам "мирового правительства". Письма от него приходили редко.

Маша родила Олегу двух мальчиков-погодков; одному было восемь лет, второму – семь. Вот этот младший, Коленька, и был невинным несчастьем семьи, ее тревогой и болью. Внешне он выглядел, как и все дети его возраста, может быть, лишь более тихий, усидчивый, но так же любознателен и забавен, как и все малыши. У него была симпатичная мордашка, пушистые волосы и ясные светлые глаза. Беда в том, что эти глаза не видели; он родился незрячим. И сколько доктора ни бились над его зрением, все усилия оказывались впустую. Коленьку даже осматривал знаменитый офтальмолог и политик Федоров, но и он лишь развел руками. Оставалась последняя надежда и ее заронил Владислав Шелешев. Он посоветовал Маше и Олегу путь, которым на Руси шли все православные, страждущие исцеления – нести ребенка крестным ходом к Великорецкой купели, пройти вместе с верующими все тяготы дорог и окунуть Коленьку в освященную воду. Много, очень много было случаев, когда подобные больные получали прозрение. Этот путь и решили предпринять глубокой осенью все Карпатовы.

А старший из погодков, Алеша, развивался нормально, рос смышленым, крепким пареньком, напоминая отца в детстве. Ходил в школу, немного озорничал, помогал матери по дому, гулял с младшим братом в окрестностях, оберегая его и рассказывая, что вокруг происходит. Он был его глазами, его тропинкой в мир. Вот в эту дружную, любящую семью и приехали Глория с Тимом, где их ждал радушный прием, накрытый яствами стол, а горе и печаль заперты далеко-далеко на антресолях.

– Давайте-ка сразу примемся за уху, – предложил Олег. – Пока она горячая. Ершиков мы с Алешкой сами наловили. По стопке?

– Я же за рулем, – сказал Тероян.

– Ничего, больше трех я тебе не налью. А попадешь в ГАИ – отмажу, так и быть.

Глория внимательно всматривалась в Олега и Машу, словно желая вспомнить – не встречались ли ей раньше их лица?

– Хашиги сейчас в Москве, – сказал, между тем, Олег, обращаясь к Тиму. – А вообще-то он снует по всему миру, как сумасшедший.

– Знаю, – произнес Тероян. – Днем мы с Жорой пытались навестить его в Медвежьих Озерах.

Карпатов не сдержался, чертыхнулся.

– Ну кто вас туда толкал, идиоты? – прорычал он, на которого даже присутствие женщин не оказывало благотворного влияния. – Вы уже "сфотографированы", оба. Номера ваших машин записаны, а сами вы на крючке. Я же тебя предупреждал! Зачем я только связался с вами?

– Можешь развязаться.

– Мужчины, может быть, вы поговорите о своих делах после ужина? попросила Маша. Она и в пятьдесят лет сохраняла свою неброскую красоту, свойственную безгрешным и чистым русским женщинам. Олег и Тим чокнулись, выпили по стопке, молча принялись за янтарную уху.

– Я уже второй раз за сегодняшний день слышу это имя – Хашиги, произнесла Глория. – Кто он?

– Один мультяшка из Ирана, – промычал Олег, поглощенный небесной пищей.

– Он как-то связан с моим... делом? – продолжила она. Карпатов вопросительно взглянул на Тима.

– Ну да, – пожал тот плечами. – Я рассказал. Не могу же я полностью исключить Глорию из своих поисков.

Карпатов бросил ложку на стол и потянулся за водкой.

– Пусть Юнгов даст объявление в газету. А еще лучше по телевидению. На всю страну, – со злостью сказал он. – Чего уж мелочиться, пусть все знают!

– Что ж вы так волнуетесь? – произнесла Глория, не спуская с него глаз. Терояну даже показалось, что она узнала его.

– И верно – чего? – как-то быстро успокоился он. – Хашиги – это поле деятельности контрразведки, не мое. Вот только как у вас в кармане, милая, оказалась его визитная карточка, непонятно. А так все в порядке.

– Это правда? – Глория посмотрела на Терояна. Он кивнул головой.

– Ну ладно, – сказала Маша, прерывая напряженную паузу. – Самое время подавать второе. Вы любите котлеты по-киевски?

– Стараюсь вспомнить их вкус, – Глория говорила и вела себя непринужденно, стараясь, чтобы ее состояние не стало преградой в общении между ними, чтобы не чувствовалась ее полная зависимость от человека, сидящего напротив, Тима Терояна. Она хотела выглядеть нормальной девушкой или, по крайней мере, играть эту роль достойно, и ей это удавалось. Тероян приятно поразился ее самообладанию. Он подумал, что перед ним действительно сильный человек, с характером, не привыкший покоряться судьбе, а вчерашний срыв, возможно, явился пиком слабости, свойственной всем людям, поскольку не так уж много времени прошло между ним и предыдущим шоком. В ее нынешнем положении мало кто смог бы вести себя так: не замыкаясь в скорлупе наедине со своими болями, а открыто идя навстречу неизвестности. Глория взглянула на него, словно спрашивая: все ли правильно? – и он чуть заметно наклонил голову. Уже и непонятно было – кто от кого заряжается жизненной энергией она ли от него или он от нее? Но ее поведение пришлось по душе и Карпатовым. Окончание ужина прошло на другой ноте, более ровной, без касания опасных тем в поисках выхода из лабиринта. Олега даже понесло на какие-то еврейские анекдоты, не совсем приличные, отчего Маша постоянно делала ему укоризненные замечания – но все без толку: Абрам и Сара уже прочно воцарились за столом. А Глория вежливо смеялась, хотя мысли ее, как виделось Терояну, текут все же в другом направлении. Потом Маша увела ее на кухню, где готовился пирог, а Тим и Олег пошли в кабинет, тотчас же принявшись за сигареты.

– Пусть они поболтают. Маша ее враз расколет, – пошутил Карпатов, выпуская серию колец. – В моей супруге пропадает замечательный следователь.

– Лишь бы она не переусердствовала, – заметил Тероян, чувствуя какое-то свое вероломство по отношению к девушке. Нахмурившись, он раздумывал, не вернуть ли Глорию обратно, чтобы она находилась под его присмотром?

– Да не бойся ты, – угадал его мысли Олег. – Маша работает на женской интуиции, без спецсредств. Так что твоя девушка не пострадает.

"Моя девушка, – подумал Тим. – Сказано неплохо".

– Ты занимаешься маньяком-Квазимодо? – спросил он. Теперь пришла очередь нахмуриться Олегу. Он не любил, когда кто-либо вмешивался в его служебные дела.

– Расследование ведется в моем отделе, – неохотно ответил он. – Ты все-таки думаешь, что здесь есть какая-то связь?

– Да. У меня не выходит из головы тот снимок, так напугавший девушку. Расскажи поподробнее.

– Не имею права. А вдруг Квазимодо – это ты и есть?

– Тогда обещаю, что признаюсь тебе первому. И тебе дадут генерала.

– Ну, если только так... Ладно. Вот тебе чисто газетная информация. Тринадцать изрезанных детей за последние пять месяцев. И мальчики, и девочки в возрасте от шести до двенадцати лет. Всех находили в массиве Лосиного Острова, а это огромная территория, тянется от Мытищ до Щелковской. Туда, кстати, входит и твой район, где ты встретил девушку.

– И где живет на Медвежьих Озерах доктор Саддак Хашиги.

– Верно. Детей находили либо на дорогах, либо возле населенных пунктов. Блуждающих, бредущих неведомо куда, в полном беспамятстве. Я бы даже сказал – без тени разума в глазах. Словно этот разум был просто-напросто изъят. Но – никаких следов сексуального насилия. Маньяка нельзя назвать половым извращенцем. Его это не интересует. Он делает длинные надрезы на лице ребенка, от губ – к ушным раковинам, через всю щеку.

– Раны линейные?

– Да. Рваных не было ни одной. То есть он орудует не каким-нибудь ржавым кухонным ножом, а бритвой или скальпелем.

– Скобки?

– Нет, ни скобок, ни швов не накладывает. Но раны не инфицированные, заражения нет. Заживают сами.

– Одна-две недели.

– В течение этого времени он, очевидно, где-то держит ребенка. Прежде чем выпустить. А пока приводит жертву в невменяемое состояние. Впрочем, сама такая операция уже способна лишить разума. А потом лицо превращается в смеющуюся маску, сам знаешь.

– Действительно, Квазимодо, – в раздумье произнес Тероян. – Гюго. А где сейчас жертвы?

– Кто в клинике, а кто уже у родителей. Не откажешься же ты от своего чада, каким бы он ни стал по вине мерзавца?

– Реакция детей – истеричный смех, плачь?

– Ну да, другой нет! – Карпатов раздавил окурок, как гусеницу. – Я же говорю: разума нет. Они превращены в зверюшек, прости за сравнение.

– Может быть, он мстит за что-то их родителям?

– Мы проверяли эту версию. Но тогда и родители, хотя бы кто-то из них, должны знать друг друга. Нет. Во всех тринадцати случаях – последний, правда, только принят к производству, – никто никого не знает. Все совершенно случайные люди. Никакой связи. Профессии – самые различные: от кладовщика до бизнесмена. Никаких требований выкупа или угроз. Исчезновение ребенка – гробовое молчание – затем появление уродца. Что это, тяжелая форма шизофрении?

– А почему ты думаешь, что маньяк – один-единственный?

– А мы так и не думаем, – сощурился Карпатов. – Это все газетчики. Им нужно персонифицировать зло в одном человеке. Может быть, там двое-трое... Пока мы только топчемся на месте. Честно говоря, не за что ухватить. Какой-то призрак. Тень отца Гамлета. Улики – хрен с ними, кое-какие есть, не в них дело. Главное, понять, для чего он все это вытворяет? Ведь есть же у него какая-то цель? Какая-то своя, пусть сумасшедшая, идея? Какой-то гиперсдвиг?

– А прежде, в других городах ничего схожего не было?

– Нет. Это наш, московский маньяк. Гастролер исключается. Где-то здесь у него должно быть убежище, где он мог бы держать детей, пока не заживут раны. И в это время доводить их до состояния полного помешательства.

– Удалять разум.

– Именно. Поэтому я сомневаюсь, что твоя девушка, Глория, побывала у него в руках. Она лишилась памяти лишь частично, разум ее сохранен. Следов насилия нет, тем более этих чудовищных надрезов. И кроме того, он занимается детьми, а не взрослыми девушками. А если бы она случайно стала свидетельницей его преступлений, то вряд ли бы он оставил ее в живых. Маньяк слишком осторожен.

– Но, послушай, Олег, а если он не в силах убить человека? Если он способен только на то, чтобы причинить ему физические и моральные страдания, раздавить психику? Мог он отпустить девушку после того, как убедился, что она уже не представляет для него опасности, что память ее безвозвратно утеряна? Он мог знать, что в таких случаях ее восстановление крайне сложно, почти исключено. Судя по его "операциям", человек этот имеет медицинские навыки и, я уверен, наверняка изучал психологию. Разбирается в процессах, связанных с человеческим мозгом.

Карпатов устало посмотрел на него.

– А почему бы тебе, Тим, не оставить все это дело? Пусть им занимаются профессионалы. Твоя Глория вполне здорова. Ну не помнит она прошлого, ну и хрен с ним, не такое уж оно было у всех нас прекрасное. Может быть, это счастье, что она его забыла? Пусть начнет новую жизнь. Все у нее есть: способности, красота, интеллект. И кроме того, есть еще ты. Ты поможешь. Отходите в сторону, пока не поздно.

– Это невозможно, – сказал Тероян. – Носить в подсознании болевой шок нельзя, как бы глубоко ты его ни запрятал. Рано или поздно он вырвется наружу. Вот тогда наступит конец. Она превратится в зверя. В пантеру. А сейчас еще есть время отыскать причину ее болезни и составить нужный рецепт. Поэтому не упрямься, а дай-ка мне самому взглянуть на материалы следствия по Квазимодо. Я хочу обладать не только газетной информацией.

– А мой пистолет тебе заодно не отдать?

– Понадобится – попрошу и пистолет.

– Ну ладно, – вздохнул Карпатов. – Приходи в понедельник к четырем на работу. Пропуск я выпишу. Запру тебя в своем кабинете на один час. Уложишься.

– И еще. Хорошо бы проверить: был ли доктор Саддак Хашиги в Москве, когда произошли все эти тринадцать случаев? Или он мотался по заграницам?

– Понимаю твою мысль, но сие весьма трудно сделать.

– Попробуй через ФСК или таможню.

– Ты хочешь нагрузить меня работой, которой и так выше крыши. Это пустой след, уверяю тебя. Иностранный подданный – пусть он даже чувствует себя здесь королем, шахом – и совершать в столице чужого государства такие чудовищные преступления? Нереально.

– А ты не поленись, проверь.

– Попробую, – усмехнулся Карпатов. – Что еще ты мне поручишь? Установить слежку за Хашиги? Явиться к нему с обыском? Через день я окажусь на улице.

– Пока все.

– Спасибо, родной.

В кабинет заглянула Маша.

– Не наговорились? – спросила она. – Пирог готов. Сейчас чайник поспеет.

– А где Глория? – поинтересовался Тероян.

– Играет с детьми. Алеша показывает ей свои марки, а она рассказывает о каждой стране всякие небылицы. Коленьке нравится. Сенегал у нее находится на Северном полюсе, где много особенного черного снега – Сенегала. Забавно?

– Присядь-ка, – попросил муж. – Это даже хорошо, что мы втроем. Что ты о ней скажешь, домашний Шерлок Холмс? О чем вы беседовали?

– Обо всем понемногу, – Маша задумалась. – Вы знаете, у меня такое впечатление, что она вполне нормальна. И если бы ты меня не предупредил, что девушка потеряла память, я бы не поверила. Я бы подумала, что она просто не хочет про себя рассказывать. Мало ли из каких побуждений? У человека в жизни бывает сотни причин скрывать свое имя и прошлое.

– Вот! – назидательно сказал Олег, подняв вверх указательный палец и взглянув на Терояна. – О том и речь. Она могла вообще убежать из дома и не желает, чтобы ее разыскали. Причина – ревнивый муж. Муж-тиран. Муж-маньяк.

– Ну да, Квазимодо, – усмехнулся Тероян.

– Почти. Или убежала с любовником, а тот ее бросил.

– Но на пальце ни обручального кольца, ни его следов. А кожа у нее загорелая и наверняка сохранилась бы узкая светлая полоска. Кроме того, вы не видели в какой прострации она находилась, когда я ее встретил. Симулировать такое состояние под силу только великим артистам.

– Не исключено, что это и есть ее настоящая профессия, – не сдавался Олег. – Режиссер в театре поручил ей некую похожую роль, и она репетирует ее, а зритель – вот он – Тим Тероян, хлопает в ладоши! И мы с тобой Маша, заодно. А завтра она махнет ручкой и скажет: спасибо, представление окончено, все свободны, все было очень вкусно, но мне пора на настоящую репетицию, в театр. Посмотрю я тогда на твою рожу.

– Нет, скорее аплодисментов дождешься ты, – и Тим несколько раз хлопнул в ладоши. – У тебя какое-то козлиное упрямство и недоверие к людям. А визитные карточки, сумочка?

– Театральные реквизиты.

– А ее неподдельный испуг при виде фотографии? Я дал ей лошадиную дозу успокоительного. А ее стремление любой ценой выяснить – что с ней произошло?

– Игра. В театре одного актера. И на одного зрителя. Да, Маша?

– Ты слишком торопишься. Это всегда подводило тебя, – ответила она. Я бы не спешила с такими выводами. Может быть, причина, почему она скрывает свое прошлое, – совсем в другом?

– Да кто вам сказал, что Глория вообще что-то скрывает? – возмутился Тероян, едва не выйдя из себя. – Все-таки я врач и мне виднее.

– Ты хирург, – поправил его Олег. – И потом, мы всего лишь высказываем предположения. Опыт учит меня рассматривать любые версии. Даже такую, что тебя элементарно подставили. Чтобы завладеть твоей квартирой. И подсунули Глорию. Таких случаев сейчас миллионы. Почему мотоциклисты так легко уступили ее тебе? Ведь их было человек пять, кажется? Они могли бы размазать тебя по стене и никто бы не вступился. Почему? И не сверкай, пожалуйста, глазами, ты во мне дыру прожжешь.

Тероян взял себя в руки. Его и самого мучил этот вопрос. Олег был прав – один бы он против мотоциклистов не справился. Что послужило их "отступлению"? Природная трусость? Присутствие хозяина харчевни? Или нежелание светиться лишней дракой, поскольку лимит преступлений на тот час ими уже был исчерпан? Последняя версия казалась Терояну наиболее вероятной. А что толкнуло его встать на защиту девушки в то утро? Он давно переболел инфантильным героизмом, знал собственную цену и ему незачем было проверять себя в подобных столкновениях. Ему с избытком хватало ужасов многочисленных войн, через которые он прошел, рискуя вместе с боевыми офицерами и солдатами на передовой. Жизнь военного врача так же не застрахована от пули, как и их жизни. Свидетельство тому – осколочное, непроникающее ранение в затылочную часть, когда после потери сознания он очнулся на выжженной земле, а рядом лежал санитар, с почти отсеченной другим осколком головой. Сильное сотрясение, ушиб мозга, но кости черепа целы, – поставят потом ему диагноз в тыловом госпитале. На память останутся шрам ниже темени с левой стороны, мучительные головные боли, которые периодически возвращались и "бадахшанский синдром" – по той местности, где он получил ранение: желание уйти в лунную ночь, слиться с ее желтым, печальным светом, стать частицей этой зовущей его к себе ночи... Так что же подняло его тогда и направило к девушке?

– Одно знаю наверняка, – произнесла Маша, нарушив молчание. – Она родилась или выросла в Крыму.

– Почему? – почти одновременно спросили оба. Ее слова прозвучали, как сработавшее наконец взрывное устройство.

– Это трудно объяснить. Я рассказывала ей о том, как три года подряд отдыхала с детьми возле Алушты. Говорила о природе, поскольку это самая нейтральная тема, верно, Тим? И вдруг она начинает мне описывать окрестности Алушты, красоты побережья, да так, что это может сделать лишь человек, проведший там большую часть своей жизни. Я уверена, что она оттуда.

– Пошли запрос в Симферополь с описанием Глории, – сказал Тероян. Олег молча кивнул головой. – Это уже кое-что.

И тут они услышали слабый, но все нарастающий дрожащий звук. Такой сигнал мог подавать свисток в закипающем чайнике. Но это было что-то другое... Не сговариваясь, все трое поспешно вышли из кабинета. Звук доносился из детской комнаты. Маша распахнула дверь. Это плакал Коленька. Из щеки у него сочилась струйка крови, а Глория держала в руке бритву и испуганно смотрела на них.

Глава шестая

ПРОДОЛЖЕНИЕ СПЕКТАКЛЯ.

В ПОИСКАХ РЕЖИССЕРА

Возвращались домой поздно, проезжая мимо голосующих, подозрительных личностей, не успевших попасть в метро. Они выскакивали чуть ли не на проезжую часть, и Терояну приходилось объезжать их. В Москве даже днем было опасно подсаживать кого-либо в машину, нападение на шофера мог предпринять любой, включая милую женщину с ребенком.

– Так почему у вас оказалась бритва? – спросил Тероян, не глядя на Глорию.

– Я же уже объясняла, – устало сказала она. – Я рассказывала детям о Гималаях, когда младшенький, незрячий Коленька, достал откуда-то эту гадость и начал вертеть в руках. Мне еле удалось отобрать ее. Я сама страшно перепугалась, что он порежется.

Ранка оказалась не опасной, и Тероян быстро обработал ее йодом, а затем наклеил бактерицидный пластырь. Напуганы были все, а больше всех, конечно же, Маша. Она первой подбежала к Глории и отняла у нее бритву. Такими лезвиями, "Восход", ее муж не пользовался. Очевидно, Коленька подобрал его где-нибудь на улице. Он уже перестал плакать, чувствуя поднявшуюся вокруг него суету и сжимая в ладони руку старшего брата. Глория все это время тихо стояла в сторонке, не решаясь предложить свою помощь. Понемногу все успокоились, но окончание вечера прошло несколько натянуто, неестественно, словно бы в продолжавшем звучать музыкальном инструменте лопнула одна из струн. Более всего Терояну не хотелось, чтобы Глория почувствовала какое-то отчуждение. Поэтому по дороге домой он попытался как-то скосить ее настроение, вернуть в прежнее состояние, в котором она пребывала до происшествия с Коленькой. Но этот вопрос вырвался сам собой, он был задан скорее себе, чем ей, случайно прозвучав вслух.

– Я сделала что-то не так? – обиженно спросила Глория. – Надо было оставить бритву в руках ребенка?

– Нет, конечно, все правильно, – отозвался Тероян.

– Почему же тогда вы все на меня так смотрели? И Маша, и Олег. Даже вы.