Текст книги "Оборотень"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– А разве не так? Разве любовь – обман?

– Почти всегда. Причем один из самых наихудших его видов. Человека завлекают в западню, или он сам послушно идет туда, а потом, как правило, бросают или умирают. Что в сущности одно и то же для любящего сердца.

– Я с вами не согласна. И на моей стороне множество примеров, вы сами их знаете.

– Кто-то все равно умирает первым.

– Мрачная философия. Тогда не надо любить?

– Не надо идти в плен к любви. Терять голову.

– Любовь – плен взаимный и добровольный.

– Взаимообязывающий обман.

– Мне кажется, вы стараетесь изо всех сил, чтобы выглядеть как можно безрадостнее.

– Вы еще слишком молоды, Глория. Не забывайте, что я старше вас лет этак на двадцать.

– А это много или мало? – кокетливо спросила она, чуть наклонив голову, обжигая его синим пламенем. Разговор становился все более опасным, словно они передвигались по обледеневшей дорожке.

– Достаточно, – отозвался он. Это прозвучало и как ответ на ее вопрос, и как заключительная фраза в беседе. Но Глория не отступала.

– И много ли в вашей жизни было обманутых? – спросила она.

– Чаще в этом положении оказывался я сам.

– Бедняжка, – пожалела Глория. – И теперь вы разочарованы.

– Ехидничать не обязательно.

– Я просто стараюсь понять вас.

– Зачем? Я – скучная книга.

– А вот это бывает ясным только на последней странице. Кроме того, вы наговариваете на себя. Да, читать вас нелегко. И, наверное, не каждому по силам. Но тем интереснее.

– Забавно. Похоже, что вы... изучаете меня?

– Но ведь и вы занимаетесь тем же? Разве нет? Почему вы так смотрите на меня?

– Вы правы, Глория, – сознался Тероян. – Я тоже хочу понять вас. Вы для меня – необъяснимая загадка. Как логическое уравнение, которое надо решить.

– А когда вы найдете ответ... что будет потом?

– Не знаю. Может быть, поезд пойдет дальше, до следующей станции.

– Может быть, остановится. Или сойдет с рельсов.

– Вы угадываете мои мысли.

– А вы мои? – девушка поднялась. – Голова разболелась, – добавила она. – Спокойной ночи.

– Всего доброго, – отозвался Тероян, провожая ее взглядом. Сегодня он также решил лечь пораньше. Разговор с Глорией, их какое-то странное объяснение во взаимном интересе отклонили ход его мыслей, направили их в иное русло, но сейчас он вновь вернулся к тому, о чем думал последние четыре часа. Он искал связь между всеми преступлениями, совершенными Квазимодо. И даже в постели продолжал думать о них, перерабатывая прочитанный в кабинете Карпатова материал. И работа эта, помимо его воли, не оставляла его сознание и во сне.

Среди ночи Тероян неожиданно проснулся, словно кто-то толкнул его в бок. Его охватил жар: он отчетливо представил себе цель, преследуемую маньяком, его идею-фикс, и боялся поверить себе, своей удаче. Ответ оказывался таким простым и... невероятным. Возможно ли это? Не решаясь оставаться наедине со своими сомнениями, Тероян торопливо набрал номер Карпатова. Ничего, подумал он, Олегу не привыкать к звонкам в три часа ночи.

– Ну какого лешего?! – застонал полковник МУРа, узнав голос приятеля. – Вы что там с Глорией, с ума посходили?

– Слушай меня внимательно, – сказал Тероян. – Во-первых, девушка спит. А во-вторых, мне, кажется, удалось нащупать объяснение его поступкам.

– Кого – его?

– Квазимодо. Я обратил внимание на одну особенность. Все дети, которых он похищал, были нормальны и здоровы. Кроме того, у всех у них благополучные семьи. Где есть любящие и отец, и мать. Ни в одном случае не было неполноценной семьи.

– Ну и что? – голос Олега все еще был сонным.

– Заметь, сыщик, – повторил Тим. – Ни в физическом, ни в моральном плане похищенные дети не страдали, не были ущемлены.

– Ну и что?! – прорычал Карпатов.

– Тринадцать случаев, Олег. И ни одной разведенной пары, ни одного ребенка, который уже был бы до преступления калекой. Маньяк хорошо изучал свои будущие жертвы. Он не похищал беспризорников, толпами шатающихся по Москве. А казалось бы – чего проще? Помани "сникерсом" – сами побегут, делай что хочешь. Нет, он выбирал чистеньких, здоровых, смышленых, чтобы нанести удар в самое сердце, душу родителям.

– Что-то я тебя не понимаю.

– Причину преступлений Квазимодо надо искать в его детстве, – сказал Тероян. – Во-первых, в его отношениях с родителями, если они у него были, или с кем-нибудь одним из них. А во-вторых, я уверен, это человек с каким-либо физическим недостатком.

– Так, так, – голос Олега начал проясняться. – Ты хочешь сказать, что он горбун или хромоножка?

– Что-то в этом роде.

– И мстит за свое уродство?

– Наконец-то сообразил, – Тероян почувствовал, как оживился Карпатов, как отлетел его сон.

– Значит, надо искать калеку?

– Калеку или человека с физическими отклонениями. Врожденными или приобретенными в детстве. И из неблагополучной семьи.

– Мне нравится твоя версия. По крайней мере она хоть что-то объясняет. Хоть какие-то мотивы его поступков. Но знаешь, сколько таких людей в Москве и Подмосковье?

– И все равно, круг подозреваемых сузится.

– У меня самого родители не всегда ладили, а сам я с плоскостопием.

– Хватит шутить. А что ты думаешь о резвом Гуркине? Что-то чересчур ловко он вам утирает нос.

– А мы его несколько раз допрашивали. Что о нем сказать? Для таких людей, чем хуже – тем лучше. Их главная задача – разрушить в России все, что только можно. Мне кажется, он даже сладострастно ждет каждое новое преступление. Ну как же, общественность бурлит, все волнуются, можно половить рыбку в мутной воде, спихнуть кого надо. Вот, кстати, по твоей версии, и кандидат на роль Квазимодо – у него какой-то сплющенный с боков череп. Родовая травма.

– А где он достает снимки жертв?

– Знаешь, сейчас все покупается и продается. Кто-то и у нас в МУРе подторговывает. Только ухватить за руку не можем. Ладно, если еще чем-нибудь осенит, – звони.

Тероян повесил трубку, но спать уже не хотелось. Он достал записную книжку, найденную в кожаной сумочке, и принялся ее внимательно изучать, перелистывая страницы, вглядываясь в абракадабру цифр и букв. Некоторые строчки были подчеркнуты красным карандашом. Например: "Тр. 8. 19." Далее следовало: "М. 9. Нк. 3. Р. 40. У. В. 2. Ш. 200 б. 18 м." Потом шел пропуск и вновь подчеркнутый текст с загадочной мешаниной. И так на каждом листке. Что это могло означать? Всего Тероян насчитал двадцать пять заполненных страниц, а выделенных красным карандашом строчек было сорок две. Он не сомневался, что записная книжка принадлежит мотоциклистам, как и видеокассета. Но в каких зловещих играх они принимали участие? Что если они и есть некий коллективный Квазимодо? Надо обязательно встретиться с Шелешевым и разузнать о них поподробнее. И оставался еще хозяин харчевни, личность довольно-таки странная, внезапно замкнувшаяся при его расспросах. Тероян убрал записную книжку и неподвижно лежал на диване, осмысливая прошедшие дни и устремив тяжелый взгляд в белеющее окно.

К одиннадцати часам Тим и Глория подъехали к Государственной Думе, где у парадного подъезда их поджидал Георгий Юнгов. Тероян представил их, а девушка внимательно, изучающе смотрела на красивого журналиста, словно пыталась отворить некоторые запертые двери в лабиринте своей памяти.

– Пошли скорее, – поторопил Жора. – На двенадцать назначено обсуждение Псковской проблемы. Город уже почти захвачен Эстонией, а мы и в ус не дуем. Будто так и надо. Курилы потеряли, Севастополь отдали, Благовещенск взяли силой, так и отгрызают помаленьку кто что может. Смех и слезы. Ладно, Марзонов ждет нас.

– Мы с вами нигде не встречались? – спросила Глория.

– Уж если бы виделись, наверное, я бы запомнил. Девушка вы редкой красоты. Я не шучу.

Но Глория оставила его комплимент без внимания. Юнгов провел их мимо поста, показав свое парламентское удостоверение; они поднялись на второй этаж, где к одной из дверей простой кнопкой был пришпилен клочок бумаги: "Комитет по национальной безопасности".

– Все время переезжают, не успевают таблички менять, – пояснил Юнгов. – Живут на чемоданах. Того и гляди разгонят или расстреляют, как в девяносто третьем году. Кстати, зимой я сам буду баллотироваться в Думу.

– Зачем?

– А зачем люди сходят с ума? Чтобы испытать новые ощущения. Поможешь мне в избирательной кампании?

– Чем?

– Будешь возить шприц с лекарствами и делать мне взбадривающие инъекции. А вы, Глория, привлечете избирателей своим обликом. Если мы все доживем до зимы, – добавил он, открывая дверь. Марзонов, чье лицо было знакомо по телевыступлениям, встретил их сидя за столом, оторвавшись от разложенных бумаг. Мельком взглянув на девушку, он пристально посмотрел на Тима.

– Итак, вас интересует Хашиги? – хрипло произнес он. – А позвольте узнать, чем вызвано столь повышенное внимание к этой персоне?

– Торговля конверсионным оружием, – наугад ответил Тероян. Марзонов усмехнулся.

– Разговор у нас вряд ли получится, – сердито сказал он. – Вы говорите неправду.

Наступила неловкая пауза, в продолжении которой Марзонов насмешливо поглядывал на посетителей.

– Ладно, я вам помогу, – снисходительно произнес он. – Жора, погуляй пока с девушкой, покажи ей там что-нибудь.

После того как он столь бесцеремонно выставил из своего кабинета Глорию и Юнгова, Марзонов сказал:

– Хашиги каким-то образом связан с вашей спутницей, верно?

– Его визитную карточку нашли в кармане ее платья, – ответил Тероян. Она испытала сильный психологический шок, последствия которого сказываются до сих пор. Я подозреваю, что Хашиги замешан в уголовном преступлении.

Марзонов одобрительно качнул седовласой головой.

– Не удивлюсь, – согласился он. – Там где есть следы экономических преступлений, государственных, там же ищи и уголовные. Хашиги – скользкий тип, абсолютно аморальная фигура. Такие люди не останавливаются ни перед чем. Собственно говоря, я их и не считаю людьми. Это – фантом, призраки, выпущенные из преисподней. Вот так-то, милостивый государь. Что вас конкретно интересует? Я буду только рад, если вы ухватите его за одно из щупальцев. Так что вы хотите знать?

– Все.

Марзонов посмотрел на часы.

– Все вы не услышите и за целый день. Впрочем, всего мы и сами не знаем. Но корни он здесь пустил настолько глубокие, что выкорчевывать придется не один год. Вы упомянули торговлю российским оружием. Это только одно из направлений деятельности доктора Хашиги. Есть и другие. У нас в запасе двадцать минут, постараюсь обрисовать их кратко. Известны три пути быстрого обогащения: нефть, оружие, наркотики. Хашиги причастен ко всем из них. Кроме того, филиалы его корпорации в Санкт-Петербурге и Новосибирске имеют лицензии на трансплантацию человеческих органов. Идут разработки золотодобычи в Сибири. По нашим данным – проходит нелегальный вывоз культурных ценностей через сквозные границы СНГ. Словом, занимается всем, что может принести прибыль. Возможно, он имеет отношение и к торговле живым товаром – женщины, дети для публичных домов и порностудий. Суется также и в политическую жизнь, лоббирует некоторые решения в Думе, финансирует партии, прессу. О многом приходится только догадываться, поскольку Хашиги всегда действует в тени, через посредников, подставные фирмы, а если удается ухватить за какой-то конец, он его отрубает. Так, недавно была высвечена памиро-киргизская наркониточка, тянувшаяся через волжские города России, но пока ФСК шла по ней, надеясь упереться в дочернюю организацию "Абуфихамета", она оказалась перерезанной перед самым концом. Сама дочерняя фирма ликвидирована, а ее директор выловлен из Москва-реки с простреленным черепом. Короче говоря, Хашиги – это кровоточащая язва на теле России, и лечить ее бесполезно. Тут надо прижигать каленым железом. Но у него сильные покровители в верхах. Собственно, все они одного поля ягоды, и без поддержки внутренних кровососов из Кремля, ему бы не сделать и пары шагов. У меня иногда просто руки чешутся. Так и подмывает хоть одному из них вцепиться в горло и утащить на тот свет. Да вы мои взгляды, наверное, знаете.

– Знаю. И поддерживаю.

– Что же тут еще рассказывать? По слухам, в его гигантском поместье на Медвежьих Озерах проходят порой дикие, разнузданные оргии, где собирается политический бомонд. Но здесь ничего определенного сказать не могу – не был-с, не приглашали. Вам надо спросить о том кремлевского джокера Чумейку, только навряд ли он ответит. Дружок Хашиги. И я удивляюсь, что ваша девушка вообще уцелела, если она и впрямь имеет какое-то отношение к иранцу. Хотя какой он иранец!.. На родине, по-моему, его ждет тюремное заключение, если не смертная казнь. Вот, пожалуй, и все. Большего сказать не могу, так как связан подпиской. Но вам ведь нужен его психологический портрет, не так ли? Не знаю, помогла вам моя лекция или нет.

– Ладно, спасибо за информацию, – Тероян поднялся. – А вы не в курсе, не он ли финансирует эту гадкую молодежную газету?

– Процентов на шестьдесят, – не задумываясь отозвался Марзонов. – Вот мой телефон, – он черкнул на бумаге несколько цифр. – Если найдете что-нибудь интересненькое – звоните. И будьте начеку. Вы имеете дело с ядовитой змеей.

Они пожали друг другу руки, и Тероян вышел из кабинета. Глорию и Юнгова он разыскал в конце длинного коридора, возле окна. Возле них стоял какой-то рыжеволосый субъект в очках, с вытянутым, словно перезрелый кабачок, черепом.

– Тим, тебе повезло – на ловца и зверь бежит, – сказал Жора. Знакомься – Юрий Гуркин.

– Чего угодно? – спросил журналист, а в голосе его прозвучало сразу несколько интонаций: снисхождение, насмешка, презрение и профессиональное любопытство. При этом он продолжал глазеть на Глорию и выискивать кого-то в коридоре. Говорил он, немного шепелявя, и ни единой секунды не мог побыть спокойно. Крутил головой, словно ему был тесен воротничок рубашки, сцеплял и разжимал руки, дергал плечом, переступал с ноги на ногу. Глория внимательно смотрела на него, пытаясь узнать.

– Меня интересует ваш крестник. Квазимодо, – пояснил Тим. Своими постоянными нервическими движениями Гуркин напоминал ему преобразившегося в человеческий облик солитера. Интуитивно он чувствовал какое-то недоверие к нему, даже отвращение. Наверное, то же самое ощутил и Гуркин.

– Эта страна родит еще много квазимодиков, – брезгливо сказал он. Если кругом навоз, то из дерьма и лезет всякая дрянь.

– А в Америке, значит, один благодатный гумус? – усмехнулся Юнгов.

– Ну и что вы хотите знать? – оставил его вопрос без внимания Гуркин. – Биографию маньяка? Какими бритвами он бреется? Или с кем спит?

– Я смотрю, вы относитесь к нему довольно благосклонно, – сдержавшись, ответил Тероян.

– Просто я вижу в нем один из вирусов, поразивших эту страну. Как можно любить или ненавидеть гонконгский грипп? Он есть и все. И от него не спрячешься под одеялом.

"До чего же все они любят говорить – "эта страна" вместо "Россия", подумал Тероян.

– Понимаете, такие люди, как Квазимодо всегда появляются в нужное время и в нужном месте, – продолжил Гуркин, поправляя сползающие на нос очки. – В Исландии, например, такой экземпляр невозможен. Там другая аура. А здесь, в безумной стране, плодятся безумные маньяки, делающие безумными детей. Все закономерно.

– И вы этому, как видно, рады, – чуть более резко, чем следовало, отозвался Тероян. Гуркин был доволен, что вывел собеседника из себя. Он даже улыбнулся.

– Я радуюсь только вкусному ужину и красивой подруге, – сказал он, при этом откровенно разглядывая Глорию. – А вы? Очевидно, вы по профессии... врач? Я угадал? Врачи не умеют наслаждаться жизнью. Клятва Гиппократа мешает.

– Каким образом Квазимодо выходит на вас? – напрямую спросил Тероян.

– Я вас не понимаю, – затворился за стеклышками очков Гуркин. Плечо его вновь дернулось.

– Бросьте. Все вы прекрасно понимаете. Вы трижды первым оказывались в тех местах, где находились пропавшие дети.

– А я живу в районе Лосиного Острова, – быстро ответил Гуркин. – Мне просто повезло. Кроме того, существует такое понятие, как журналистская интуиция. А вы что, еще и в прокуратуре подрабатываете?

– В крематории.

– Жарко небось?

– Все-таки попрохладнее, чем в аду.

– Вот там и поищите этого маньяка. Пропуск выписать? – они стояли напротив друг друга, словно разделенные стеклянной стеной, как узнавшие противника враги. С самого начала возникшее между ними отчуждение достигло пика.

– Вы знаете, – промолвил Гуркин. – Если бы Квазимодо не существовал, его бы следовало выдумать. В болото следует периодически вливать свежую воду. Чтобы лягушки квакали.

– Юра, побойся Бога! – вмешался Юнгов. – О чем ты говоришь? Маньяк чудовище.

– Никто и не спорит. Но затхлую атмосферу он освежает. Люди выпускают пары и меньше зацикливаются на своей никчемной жизни. Заметьте, они ждут каждого нового его преступления. Они спать не ложатся, все ждут – может быть, передадут по "Маяку". А утром ловят мою газету и рыщут глазами по страницам: где Квазимодо? Ау? Где ты мой желанный гость? – Гуркин ерничал, кривлялся, ему было весело. – А когда находят мою заметку – успокаиваются, будто получили хорошую порцию снотворного. И им уже нет дела ни до чего иного. Так-то вот, голубчики.

– И вам не жаль растерзанных им детей? – спросил Тероян. Обезображенных, потерявших разум? Нет дела до родительских мук и слез?

– На все воля божья. Так, кажется, по-христиански?

– А если бы это случилось с вашим ребенком?

– У меня нет детей, – отрезал Гуркин. – Так что ваш вопрос умозрителен. А я не склонен ломать голову над тем, чего нет.

– И дай Бог – не будет, – добавил Тероян. Он понял, что журналист ничего не скажет ему, даже если и обладает какой-то информацией.

– Насколько я понимаю, наш разговор закончен? – ухмыльнулся Гуркин. Тогда – прощайте, – и он зашагал по коридору, подкидывая плечи, торопясь по своим репортерским делам.

– Ну и задница! – высказался Юнгов, провожая его взглядом. – Извините, милая.

– Да нет, ничего, я разделяю ваше мнение, – ответила Глория. – Его лицо мне показалось знакомым.

– Показывают по телевизору – как символ честного и независимого пера. Ладно, мне пора в зал заседаний. Еще увидимся, – и Жора также поспешно ушел, оставив их наедине.

– Есть два варианта, – произнес Тероян. – Пообедать здесь или ехать домой. Что вы предпочтете?

– Здесь витает какой-то тревожный дух Дантона, Робеспьера и прочих ниспровергателей, – сказала Глория. – Наш уголок гораздо уютнее.

"Наш уголок, – отметил про себя Тероян. – Радует это меня или нет?" Он решил, что все же больше радует, чем огорчает.

– Тогда пусть Дума думает дальше. Все равно, все, что она надумает, передумает президент. Поехали.

По дороге к дому они остановились возле магазина и запаслись продуктами на неделю. Бюджет Терояна начинал давать заметные трещины, и он подумал, что вскоре одной его пенсии может уже и не хватить на двоих. Хорошо еще, что оставалось несколько тысяч долларов в банке. Но потом, когда все закончится, надо будет подыскивать какую-нибудь работу. Можно устроиться преподавателем в Военно-медицинскую Академию, связи есть. "Когда все закончится...", – поймал он себя на мысли. Что закончится, когда, для кого? Для Глории, для него? Почему он решил, с такой чисто мужской эгоцентричностью, что, поправившись, обретя память, вспомнив своих родных и близких, она останется жить у него? Как бы они ни привыкли за это время друг к другу. Возможно, у нее действительно существует где-то муж, или жених, или просто верный друг, которого она до сих пор любила, а может быть, и продолжает неосознанно любить, и который ждет ее, ищет, мучается? "Ты слишком самоуверен, – сказал себе Тероян. – Что за глупые мечты тобой овладели?" Он нахмурился, крепче сжимая руль и чувствуя, как девушка испытующе смотрит на него, словно угадывает его мысли.

В квартире перед дверью ожидал сюрприз. Уходя, Тероян на всякий случай установил маленькую ловушку – закрепил нитку между дверной ручкой и коробкой, сейчас она валялась на полу.

– Побудьте пока здесь, – предупредил Глорию Тероян. – В случае чего бегите вниз.

Сам он осторожно вставил ключ в замочную скважину и тихо отворил дверь. Вторая ловушка – шелковая зеленая нить на зеленом же паласе оказалась нетронутой. Она так и лежала, вытянутая в струнку, словно докладывала об охране объекта без происшествий. Если кто-то и пытался открыть дверь, то сделать этого снова не смог. Но Тероян все же медленно прошелся по всем комнатам, заглянул в ванную, на кухню. В коридоре он столкнулся с Глорией.

– Я же велел вам оставаться на лестничной клетке, – сердито сказал он. – Что же вы такая упрямая и непослушная!

– А вдруг бы вам потребовалась моя помощь? – возразила девушка.

– И вы решили сложить голову вместе со мной.

– А зачем она будет мне нужна, если я останусь одна?

– С вами невозможно спорить, – Тероян отвернулся, потому что она не отпускала его из своего взгляда. Он чувствовал, что не может долго сердиться на нее, не в силах, девушка стала частью его жизни, и они вместе шли по одной дороге. Надолго ли, до какой развилки?

– Я приготовлю что-нибудь, – услышал он голос Глории. Оставшись один, Тероян позвонил Шелешеву и уточнил место и время встречи. Потом он обернулся на звук шагов и увидел Глорию. Что-то произошло. Она смотрела на него, а глаза ее, чудесные синие глаза были полны слез. И две влажные бороздки пролегли по щекам.

– Боже мой! – произнес Тероян, поднимаясь. – Что еще случилось?

Он подошел к ней и неловко обнял за плечи, стараясь успокоить. Взгляды их встретились.

– Лук, – улыбнулась девушка. – Это всего-навсего несчастный лук, который я резала.

Глава восьмая

ВСТРЕЧА НА "СТРЕЛКЕ"

С Владом Шелешевым они встретились не у него на квартире, как было условленно прежде, а на двадцать третьем километре Ярославского шоссе. К "Жигулям" Терояна, одиноко застывшим на обочине, подкатил белый "Мерседес", из которого выбрался сам Влад, опираясь на палочку. В машине остались сидеть еще двое – шофер и телохранитель, с напряженными лицами. Шелешев слегка поклонился девушке и поманил пальцем Терояна.

– Вылезай.

Вдвоем они отошли от трассы, скрылись за деревьями. Приятно шуршала, уминалась трава под ногами, пахло березовыми листьями, а где-то за спиной рычали моторы, выбрасывая ядовитые облачка газа.

– Покой, – промолвил Влад, сломав тонкую веточку. – Почему я не Робинзон Крузо?

– Еще успеешь им стать. Если захочешь.

– Нет, не захочу. Уже привык к суете. Извини, что перенес встречу сюда, но дома – нельзя. Утром обнаружили жучки.

– Кто установил?

– Да кто угодно, – усмехнулся Влад. – Может, карпатовские ребята, может, соседская бригада. А может, свои. Кто растет и очень хочет. Корыто, видишь ли, стало слишком узким, а морды – слишком широкими.

У Шелешева была своя теория кормления свиней, которыми он считал всех "новых русских". Только он предпочитал кормить свиней доморощенных, а не пришлых, из чужого леса. "Я – за национальный капитализм, – любил повторять он. – России вредны и комуняки, и демокряки. Пусть нацбуржуазия набивает закрома, я даже готов помочь в этом. Рано или поздно она поймет, что ее спасение и вообще смысл существования – лишь в сильной, процветающей и могучей России". И главными его противниками были не муровцы, не правоохранительные органы, с которыми ему удавалось ладить, а компрадорские хищники, евро-американские кабаны. Улаживая споры между бизнесменами, беря "под крышу" какую-либо фирму, он прежде всего смотрел – чьи интересы те защищают. Если от кого-то пахло западным капиталом и счетами в швейцарских банках, он сплевывал в его сторону. Хотя самому и приходилось мотаться по делам то в Лондон, то в Париж, то в Рим. Но делал он это всегда с неохотой, предпочитая сидеть дома, в Москве, или, на худой конец, в стремительно отуречивающемся Крыму.

Я работаю не за деньги, не за трижды вонючие доллары, – сказал он как-то Тиму. Так и произнес: "работаю", словно вкалывал где-нибудь у станка на фабрике имени Маши Порываевой.

– А за что же? – поинтересовался тогда Тероян.

– За идею. Справедливого возмездия.

– Робингудствуешь, что ли?

– Нет, он партизанил, жил вне общества, а я в самой его сердцевине. Я на виду, ко мне многие обращаются за помощью, даже из органов. Приходится улаживать их кое-какие деликатные дела. И кроме того, обогащаюсь, хотя, как ты, наверное, догадываешься, мне это особенно ни к чему. Живу я один.

Шелешев действительно жил одиноко, женщин брал только на ночь, о женитьбе не помышлял, детей вообще не любил, говорил, что у него на них аллергия. К деньгам и удовольствиям относился равнодушно. Наверное, потому что с детства рос в спартанской атмосфере, часто впроголодь, поскольку родители его постоянно ссорились, пили – дело доходило даже до потасовок, и в конце концов разбежались, перепоручив воспитание сына доживающей свой век бабушке. Так что Влад Шелешев был человеком, который сделал себя сам.

– Возмездие – прерогатива закона, – напомнил ему Тероян.

– У нас в России такого понятия, как закон, не существует. Он отменен вместе с отречением Николая II. Есть нравственные категории, но не каждый следует им. Не всякому под силу жить по христианским заповедям. А закон, вернее, дырки в нем, заполняю я сам. Посуди, Тим. Прибегают ко мне три коммерсанта, жалуются. Отдыхали они где-то в загородном пансионате, вдруг вламываются люди в камуфляже и масках, укладывают всех на пол, бьют прикладами по головам, забирают их "мерсы", деньги и уматывают. Ну куда им идти? В милицию? Так там еще вломят, да посмеются. Ползут ко мне. Я начинаю искать беспредельщиков. Нехорошо это – прикладами по башкам, им же думать надо, считать.

– Нашел?

– Как не найти. В одном из "мерсов" остался радиотелефон, а эти придурки на радостях стали по нему названивать. Ну, съездил на станцию, взял распечатку телефонных разговоров. Вычислили. Приехали. Как говорится, око за око. Теми же прикладами по своим тыквам и получили. Плюс возвращение всего и штраф. И все довольны: отморозки наказаны, коммерсанты вернули свое, я – проценты. А главное, люди верят, что справедливость все-таки существует. Надо только знать, к кому обращаться.

В тот день, примерно полгода назад, Влад оказался необычно словоохотливым, в каком-то исповедальном настроении. Он рассказал немного о своей организации. Подобных ей в Москве и Подмосковье было около тридцати, и, по существу, Шелешев являлся теневым субпрефектом своего Восточного округа.

– Хочется выговориться, – пояснил он. – Да и ты должен знать, что мы не какие-нибудь бандиты-разбойнички, как нас изображают в прессе. Ничего подобного. Есть уголовники, воры в законе – это другой бульон, а есть мы семья, бригада, называй как угодно. У самих у нас иной термин – пацаны. Так кличут друг друга мои ребята. Кто они? Прежде всего невостребованное поколение, молодежь от восемнадцати до тридцати лет. Попробовать себя в Семье может любой, но не всякий удержится. Не получится – гуляй на все четыре стороны, никто силой останавливать не будет, да и мстить тоже. У нас не гонконгская триада. А кто остается? Я тебе скажу, Тим. Это люди, вставшие с колен. Почувствовавшие, что могут жить свободно, не быть рабами общества. А для этого нужна особая, внутренняя дерзость. Нет, дерзновение так будет точнее. Приходят и по другим причинам – у кого финансовые трудности, кто романтик, но они, как правило, отпадают. Потому что не ставят перед собой главный вопрос, видят в нашей работе лишь внешний антураж или способ поправить свое материальное положение.

– А какой он – главный вопрос? – спросил его Тим.

– Если не я, то кто же?

– Звучит как-то по-комсомольски.

– Звучит по-человечески. Вас запугивают рэкетом, мафией и прочим. Да, допустим. Но здесь нет голого вымогательства. Мы создаем защиту от беспредела. То есть выполняем те функции, с которыми не может справиться государство. Если хочешь, регулируем рыночные отношения. Мы – сознательные грешники, самообеспечивающаяся система, разрушенная с приходом пародии на демократию. В прежние времена, еще при советской власти, были воры в законе и были "цеховики". Они как бы составляли преступный мир. Одни обжили свое, не могут уместиться в новой системе координат, их отстреливает ФСБ, а другие – легализовались и теперь рвутся к управлению государством. Но тина и грязь на речном дне осталась. Кто будет делать профилактические работы, чтобы вся эта муть не хлынула наверх? Мы, Семья. Новая формация санитаров общества. И заметь, что у нас нет блатного жаргона, ломания пальцев и прочих воровских штучек. И огромные бицепсы не так важны, хотя без них тоже не обойтись. Больше ценится ум, честность, ответственность за дело, ну и, конечно, технические навыки. Причем у нас нет долгого продвижения, за два-три года, если проявишь себя, можешь сделать быструю карьеру, стать одним из лидеров группировки. Впрочем, и риск велик, не буду скрывать. Пацаны живут в постоянном напряжении. Никогда не знаешь, от кого, с какой стороны может последовать удар. Ты, наверное, слышал о разных разборках между бригадами? Вообще-то, они случаются редко, но бывают. Мы все стараемся не доводить наши отношения до крови. Никому это не выгодно. Но если это все же происходит, если кто-то погибает, будь уверен – жена и дети этого человека будут обеспечены всем необходимым. Я, да и другие лидеры, заботятся о членах бригады, об их семьях, как о своих собственных. Потому мы и называемся так – Семья.

– Смахивает на "Крестного отца".

– Ну какой же я дон Карлеоне? Я Владислав Шелешев. Я за порядок в стране. Но пока он не наступил, приходится брать на себя обязанности и судьи, и прокурора, и...

– Палача, – закончил за него Тероян, а Влад поморщился.

– То, что произошло с Россией, было задумано давно, – продолжил он. Будущая картина была видна лишь некоторым функционерам из верхушки КПСС, да аналитикам из КГБ. Они, если хочешь знать, перехитрили мировую закулису, пойдя ей навстречу, приняв ее правила игры. В схватке иногда бывает выгодно упасть, лечь под противника. Чтобы ухватить его за руки и перебросить через себя. Так и произошло. Россия валяется в пыли, но Америка с Европой зря веселятся. Они еще не понимают, что попали в мертвый захват и скоро полетят кувырком. Вот тогда на своей шкуре почувствуют всю боль и весь ужас поражения. В ближайшие год-два все изменится. Нынешние демократы начнут разбегаться, как тараканы, поливаемые крутым кипятком. Они будут лопаться с треском, словно надутые презервативы. Россия вновь развернется, но пойдет уже по своему, национальному, исконно русскому пути развития. И главное, теперь-то уже наконец станет действительно опираться на народные массы, сытые по горло и демократами, и коммунистами. Вся эта десятилетняя фантасмагория и была задумана, чтобы пробудить народ, его национальные инстинкты. Вот он насмотрелся на западный рай, и что же, принял? Да нет, ничего подобного. Проиграв, Россия, у которой никогда не было и не будет друзей, опять победила. Пожертвовав собой, хитрецы из КГБ спасли страну. Видно, и там сидели умные патриоты, державники. Они создали коммерческие структуры, которые в нужное время подхватят падающую власть, вставят подпорки в государственное здание.