Текст книги "Мышеловка"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава 13 Спиритический сеанс

Я очнулся в своей кровати от жгущего мое лицо солнечного луча и пытливого взгляда. Принадлежал этот взгляд доктору Мендлеву, который сидел на стуле, закинув нога на ногу и сцепив на груди руки. Стекла его очков поблескивали.

– Нуте-с, хорошо, – сказал он. – Хорошо, что вы наконец-то очнулись.

– А… что было? – невнятно спросил я. Я чувствовал, что тело мое горит и ломит, а голова кружится. Мысли мои как-то путались, и я смутно вспоминал минувшую ночь… Была гроза, потом… меня позвала за собой Девушка-Ночь. И мы пришли к Волшебному камню… Мы любили друг друга. Потом… Как я вернулся обратно и оказался в своей постели? Куда подевалась она? Было ли это вообще или мне приснился чудесный сон? Я провел под одеялом рукой по своему телу: на нем не было ничего. Я был раздет догола. Вот так так…

– Что было? – переспросил доктор. – Не знаю. Шел мимо, гляжу: дверь вашего дома раскрыта настежь. Я и зашел, чтобы напомнить вам о сегодняшнем спиритическом сеансе у Дрынова. Но когда я заглянул в вашу комнату, то увидел вас в состоянии тяжелейшей горячки. Вы метались по подушке, бредили, звали кого-то… Я ввел вам два кубика аминазина. И вы успокоились. А сейчас выглядите гораздо лучше… Нехо-рошо-с! – добавил он строго.

«Что – „нехорошо-с“? – подумал я. – Что выгляжу лучше или что впал в горячку? Когда этот доктор начнет разговаривать нормальным языком?»

– Ночью вы, как я полагаю, где-то бродили? – продолжил между тем Густав Иванович. – Если в грозу, то это вообще безумие. Возможно, у вас начинается воспаление легких.

– Глупости, я совершенно здоров, – отмахнулся я. – Просто легкое головокружение. Знаете, доктор, произошла совершенно невероятная вещь… Я… только не считайте меня сумасшедшим… Я встретился с Девушкой-Ночь.

Доктор вздрогнул, словно его коснулись оголенные провода, лицо скривилось, а взгляд стал жестким и гневным.

– Не говорите ерунды! – сердито сказал он. – Девушки-Ночь не существует. Вы больны.

– Нет, Густав Иванович. Я был с ней. Она привела меня к Волшебному камню.

– Нет! – почти вскричал он. – Это неправда.

– Отчего вы так волнуетесь? Не приснилось же мне все это?

– Вот именно – приснилось. На кухне я обнаружил початую бутылку джина и ликера. Вы что, пили и то и другое? Хорошенькая смесь… Вот и свалились замертво.

– Предварительно раздевшись догола? Сомнительно. Будьте любезны, отвернитесь, я надену халат… А теперь пойдемте на кухню.

Меня слегка покачивало, и я все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Поставив на плиту кофейник, я уселся и с сомнением поглядел на бутылку джина, решая сложный вопрос: пить или не пить? Потом, махнув рукой, плеснул себе в стакан немного жидкости.

– Не следовало бы! – осуждающе покачал головой доктор. Он явно был чем-то расстроен.

– Присоединяйтесь.

Густав Иванович все еще качал головой, но тем не менее произнес:

– Разве что ликерчика? Ну, налейте немного.

Мы выпили, глядя друг на друга. У доктора был какой-то жалкий, потерянный вид, словно он только что лишился крупной суммы денег.

– А вы знаете, эта Девушка-Ночь – чудо как хороша, – сказал я, чувствуя, что мой разговор неприятен доктору, но не в силах остановиться. Она и в самом деле занимала сейчас все мое воображение. Может быть, я был в нее влюблен? Странно, но я не ощущал никакого стыда или неловкости перед моей отсутствующей женой Миленой. Как будто я изменил ей не с живой женщиной, а с ирреальным явлением в образе Девушки-Ночь. Милена – это одно, а моя ночная чародейница – совершенно другое. Их жизненные судьбы никогда не пересекутся. Доведется ли и мне когда-нибудь увидеть вновь Девушку-Ночь?

– Перестаньте, – тоскливо отозвался доктор. – Охота вам меня дразнить.

– Да что же я такого сказал? Я просто констатирую факт. Эх, доктор! Если бы вы ее видели… Вы бы тоже не удержались и поплелись бы за ней на край света.

– Хватит!

– А вот что любопытно: как я добрался обратно? От Волшебного камня? Там же кругом болото. Я и в прошлый раз, когда мы были там с Горемыжным, чуть не оступился. А ночью? Да еще в таком эйфорическом состоянии духа. По идее, я сейчас должен лежать в болотной жиже, на самом дне… Может быть, это она меня вывела к дому?

– Ну довольно, довольно! – взорвался доктор и потянулся к бутылке. – Вы видели глупый сон. У вас нервы не в порядке. Я дам вам порошки и микстуру.

– Давайте лучше я угощу вас коктейлем «Полынья». Вот это микстура так микстура. И вот что: сходим-ка к Волшебному камню. Если я действительно был там ночью, то должны остаться какие-то следы.

– Без меня! – отрезал доктор, но приготовленный мною коктейль выпил. Я видел, что ему и хочется пойти вместе со мной, и что-то мешает, словно он не желал поверить в существование Девушки-Ночь. Некоторые научные мужи до того прагматичны в своих ортодоксальных учениях, что готовы отрицать даже реальные факты. А факты были таковы: когда я все же уломал доктора Мендлева и мы прошли на островок суши в болоте, где лежал Волшебный камень, то обнаружили там всю мою одежду. Выходит, я добирался до своего дома совершенно голый? Забавно… Хорошо, что мне не встретился кто-нибудь из жителей поселка, страдающий бессонницей. Тогда бы в Полынье появилась еще одна легенда, о каком-нибудь Лунном человеке.

– Ну-с, что вы теперь скажете? – торжествующе спросил я, собирая в охапку свои шмотки. Доктор заметно побледнел, губы его подрагивали.

– И все равно это ничего не доказывает, – упавшим голосом произнес он. – Вы могли прийти сюда в гипнотическом состоянии, раздеться, забыться во сне, а потом вернуться домой.

– Что же я, зомби?

Доктор не ответил: он был очень расстроен. Даже присел от огорчения на Волшебный камень и провел по нему ладонью. Затем резко поднялся, словно обжегся.

– Пойдемте отсюда, – сказал он. – Меня ждут дела.

На улице мы молча расстались, и я вернулся к себе. Сегодня был мой последний свободный день – завтра, в субботу, уже должны были приехать гости и моя жена. Оставалось закончить мелкие работы по дому и заранее приготовить какие-нибудь экзотические блюда. Но в этом мне должна была помочь тетушка Краб. Она пришла ко мне к обеду и принесла целого поросенка, купленного у жены Горемыжного. Пятачок с хреном и гречневой кашей должен был быть запечен в духовке. Пока же она принялась месить тесто, чтобы испечь расстегаи с грибами и луком, а также и торт с клубничной начинкой. Я же приготовил различные холодные закуски, сложив их затем на ледник.

О том, где я провел минувшую ночь и с кем, я умолчал. Иначе бы тетушка Краб сильно расстроилась. Она искренне верила, что Девушка-Ночь приносит несчастье. И с ней можно было согласиться, поскольку все любовники, по ее словам, кончали плохо: тонули в болоте, падали с башни или вообще исчезали бесследно. Что же, местная ночная Клеопатра брала суровую плату за свою любовь – жизнь. Совершали ли они самоубийство сознательно или что-то подталкивало их к этому? Вопрос, который волновал меня сейчас больше всего. Я и сам ощущал какие-то изменения, происходящие со мной. Будто испытал на себе воздействие какого-то запрещенного медицинского препарата и под влиянием его стал приобретать новые черты характера, видеть окружающее в иной плоскости. Бесспорно, минувшая ночь не прошла для меня бесследно. Нет, я не подумывал о самоубийстве – такие мысли даже не приходили мне в голову, но какая-то тяжесть каменным грузом все равно лежала на душе.

В половине десятого за мной зашел доктор Мендлев, и мы отправились к поселковому служителю прессы – Викентию Львовичу Дрынову. В его доме уже собрались все местные спириты: учитель Клемент Морисович Кох, сидящий в углу комнаты и просматривающий старую газету; булочник Ким Виленович Раструбов, нервно теребящий свои рыжие тараканьи усы и подозрительно покосившийся на меня; проповедник Монк с длинной белой бородой, заулыбавшийся при нашем появлении и закивавший головой, словно китайский болванчик; староста Илья Ильич Горемыжный, чье темечко чуть ли не доставало до потолка, рассеянно бродивший по помещению; сам хозяин с благородной седой шевелюрой и рыжая ведьмочка Жанна, сверкнувшая чудовищно зелеными глазами в нашу сторону.

– Думаю, что Вадима Евгеньевича Свиридова представлять нет надобности – все его уже знают, – произнес Дрынов. – А посему не будем терять времени. Предлагаю начать.

– Согласны, – ответил за всех пекарь.

Мы расселись вокруг большого круглого стола, покрытого черным бархатом, на котором лежало перевернутое блюдо, а на нем – человеческий череп, смотрящий пустыми глазницами прямо на меня. В углах комнаты горели четыре свечи. Слева от меня сидел поселковый староста, справа – Жанна, выглядевшая на этот раз очень сосредоточенно. Впрочем, у всех здесь были весьма серьезные лица, на которых играли красные блики. Установилась полная тишина, лишь изредка доносилось свистящее дыхание пекаря, страдавшего одышкой. Жанна наклонилась ко мне и шепнула:

– Если блюдо звякнет один раз, это означает – «Да». Два раза – «Нет».

– Начнем! – еще раз повторил Дрынов, строго оглядывая всех собравшихся.

Горемыжный громко высморкался, виновато взглянув на него. Дрынов коснулся кончиками пальцев бархата, и мы все повторили за ним этот жест.

– Есть ли кто в этой комнате, кроме нас? Ответьте! – замогильным голосом воззвал хозяин, прикрыв веки. Блюдце под черепом слегка звякнуло, хотя до него никто не дотрагивался.

– Присутствует… – шепотом выдохнул Горемыжный. Я заметил, что на лбу у него выступили маленькие бисеринки пота. Монк теребил своими тонкими пальцами длинную бороду, а учитель Кох напряженно впился взглядом в череп. Нога Жанны соприкоснулась с моей, но смотрела она также в центр стола.

– Кто ты? – продолжил Дрынов. – Дух человека или служитель Сатаны? Ответь.

Блюдце звякнуло несколько раз, потом еще и еще. Дрынов достал приготовленную бумагу и карандаш и начал считать. Каждое позвякивание означало порядковый номер буквы алфавита. В результате подсчетов обозначилась такая фраза: «Меня звали Борисом. Я был убит в Полынье в конце прошлого века».

– Твой убийца понес наказание?

Блюдце звякнуло два раза.

– Встретился ли ты с ним в загробном мире?

Одно позвякивание.

– Вы – в аду?

Блюдце подтвердило.

– Можно тебе задавать вопросы?.. – Он согласился. Дрынов провел рукой по своей шевелюре.

– Прошу вас, господа, спрашивайте. У нас мало времени. Дух Бориса может в любую минуту покинуть нас.

Первым вызвался доктор Мендлев. Нога Жанночки в это время все теснее прижималась к моей. Интересно, как на такую фривольность реагировал дух Бориса? Или ему было все равно, чем мы там занимались под столом?

– Когда я получу ответ на свое прошение из Министерства здравоохранения? – несколько смущенно произнес Густав Иванович.

– Никогда, – перевел позвякивание блюдца Дрынов.

Доктор с кислым видом откинулся на спинку стула.

– Бюрократы проклятые, – тихо проворчал он. – Третий год не могу добиться перевода…

– Та… которую я люблю… Ответит ли она мне взаимностью? – спросил учитель, а его бледные скулы покрыл яркий румянец.

Тут не надо было ничего и переводить: блюдце просто звякнуло два раза. Дрынов сожалеюще развел руками. «Кто же его пассия? – подумал я. – Уж не Валерия ли?» По крайней мере, в поселке она была единственной женщиной, достойной поклонения. Если, конечно, не считать Девушки-Ночь…

– У меня вопрос чисто материальный, – выдохнул Горемыжный. – Я собрался новый дом строить. Осилю или нет?

Ответ прозвучал несколько странно:

– Огонь, пришедший с неба, поглотит все.

– А когда я умру? – спросил вдруг Раструбов, не спуская глаз с черепа.

Блюдце начало свое позвякивание, а Дрынов торопливо записывал. Наконец он подсчитал буквы и с каким-то испугом взглянул на пекаря.

– Вы умрете в этом году, – прочитал он текст.

Лицо Раструбова пошло красными пятнами, глаза забегали, останавливаясь на каждом из нас.

– Как же… так?.. Не может того… быть! – с отчаяньем забормотал он. – Я совершенно здоров… Неправда.

Блюдце как-то обиженно звякнуло, чуть не подпрыгнув и не свалив череп.

– Тихо, господа, тихо! – воззвал Дрынов. – Оставим все обсуждения на потом. Дух Бориса может рассердиться и удалиться.

Пекарь замолчал, с ненавистью косясь на блюдце.

– Хочу спросить одно: что будет с тем, кто мне мешает? – произнес маленький Монк, продолжая теребить бороду. По-моему, он даже выдергивал из нее длинные волоски.

Закончив расшифровывать позвякивание, Дрынов зачитал:

– Смерть через распятие.

– А я снова вернусь к любви. Как и Клемент Морисович, – сказала Жанна. – Завладею ли я его сердцем?

– Да, но если другая женщина удалится из него, – перевел Дрынов. Потом взглянул на меня: – Хотите что-нибудь спросить?

– Конечно. – Я обвел взглядом собравшихся. – Кто убил моего деда?

– Протестую! – взорвался вдруг пекарь, не спускавший с меня злобных глаз. – Вы, молодой человек, явились сюда с определенной целью и… и не вмешивайте нас в свои игры!

– А вы вообще – труп, – отрезал я. – И лучше бы помолчали.

– Да как вы смеете! – закричал пекарь. – Это наглость! Я не позволю!

– Спокойно, господа, спокойно! – вновь вмешался Дрынов. – Смерть Арсения Прохоровича еще настолько свежа в нашей памяти, что… имеем ли мы право подвергать ее обсуждению?

– Но мы же интересуемся предстоящей смертью уважаемого Кима Виленовича, которая будет не менее свежа и горяча? – сказал я. – Что ж в том такого?

– Щенок… – тихо прошипел пекарь. Будь его воля, он бы убил меня взглядом.

– Как, господа, решим? – обратился к присутствующим Дрынов.

И тут блюдце само начало позвякивать. Хозяин схватил карандаш и стал поспешно записывать. Потом, когда блюдце умолкло, Дрынов прочитал:

– Дух Бориса может ответить на этот вопрос, но – в абсолютной темноте. Таково его условие… Потушите свечи, – обернулся он к Жанне.

Та встала и, обходя комнату, загасила их одну за другой. Помещение погрузилось в полный мрак, поскольку и шторы на окнах были плотно задернуты. Я услышал, как Жанна пробирается к столу, садится рядом со мной. Вокруг ничего не было видно. Лишь слышались какие-то шорохи, сдавленное дыхание. Мне показалось, что кто-то поднялся, скрипнула половица. У меня появилось такое ощущение, что за моей спиной стоит человек. Я напрягся, ожидая самого худшего. Если это западня, то они здорово придумали. В этой темноте, среди невидимых врагов, я был абсолютно беспомощен.

– Итак, – услышали мы голос Дрынова. – Я спрашиваю: кто убил Арсения Прохоровича? Или он умер в результате несчастного случая?

Блюдце молчало. Потом произошло нечто странное: оно звякнуло с такой силой, что казалось, раскололось пополам. Что-то упало со стола и покатилось по полу. Кто-то вскрикнул. Жанна нащупала мою руку и сжала ее.

– Включите свет! – громко произнес доктор Мендлев. – Сеанс окончен.

– Почему? – спросил кто-то.

– Блюдце разбилось.

– Дух Бориса удалился, – сказал Дрынов. – Мы чем-то обидели его.

Через несколько секунд под потолком вспыхнула лампочка – хозяин стоял возле выключателя. Блюдце на столе было действительно расколото на четыре части, а черепа не было. Он валялся в углу комнаты, и Дрынов, нагнувшись, бережно взял его в руки, словно это была его любимая игрушка. Все облегченно вздохнули, задвигались, откинулись на спинки стульев. Казалось, все они избежали какой, – то опасности. Но я был уверен, что кто-то из них вставал и подходил ко мне. Что ему было надо? Тревожное чувство не позволило мне расслабиться так же, как и всем остальным. Я покосился через плечо и обмер: к спинке моего стула были прикреплены оголенные провода, а другой их конец тянулся к розетке. И если бы я сейчас коснулся их спиной, то… Представив себе смерть от электрического удара, я содрогнулся. Я медленно отодвинулся и поднялся. Жанна проследила за моим взглядом и, будто бы увидев ядовитую змею, в ужасе закричала.

Глава 14
Приключения продолжаются

Итак, уже во второй раз меня хотели убить. Только теперь опасность была гораздо серьезнее: меня уже не предупреждали, а намеревались действительно смертельно ужалить. Кто положил провода на спинку стула, чтобы я, откинувшись, коснулся их? Я возвращался по полутемной улице и раздумывал. Там, в доме Дрынова, все были озадачены не меньше меня. Сам хозяин выдвинул сомнительную версию, что это проделки духа Бориса, чье терпение мы испытывали целый час. Но сделать это мог любой из них. Каждому из семерых не составило бы труда положить провода, воткнув предварительно штепсель в розетку. Все они хорошо ориентировались в комнате, поскольку собирались там не раз. А абсолютная темнота была не помехой. Но этот «кто-то», очевидно, заранее подготовился и знал, что я также приму участие в спиритическом сеансе. И предполагал, что в определенный момент свет в помещении будет потушен. А кто предложил погасить свечи? Кажется, сам Дрынов, выдав это за желание покойного Бориса. Вряд ли здесь было простое совпадение. Возможно, хитроумный замысел кого-то из участников сеанса. Пекаря, у которого я вызывал явную ненависть? Или тихий Горемыжный? Монк, учитель, доктор Мендлев? Потушившая свет Жанна? Дрынов? Или пробравшийся в темноте в комнату кто-то еще, посторонний? Ответа у меня не было…

Я почти подошел к дому, когда от дерева вдруг отделилась чья-то фигура и шагнула ко мне. На голове была натянута лыжная шапочка с прорезями для глаз. Я даже не успел ничего сообразить, как получил сильнейший удар ногой в грудь и отлетел назад, а в это время второй, стоявший за моей спиной, обрушил на меня еще один удар, в область шеи. Свалившись на землю, я почувствовал, что сейчас задохнусь от боли. Новые удары посыпались на меня с двух сторон – по спине, животу, затылку. Я обхватил голову руками и согнулся, прижав колени к груди. Я еще не потерял сознание, но знал, что это произойдет очень скоро. Потом меня приподняли и прошипели в самое ухо:

– Ну что? Понял теперь, что тебе надо делать? – и бросили, словно мешок с песком, обратно на землю.

Сколько времени я лежал так, распластавшись, – не помню. Но мне было весьма худо. Наконец, поднявшись кое-как, я огляделся. Мой дом был в двух шагах, а напавшие на меня бандиты исчезли. Ковыляя, держась рукой за грудь, я добрался до калитки, открыл ее, поднялся на крыльцо. И здесь чуть не упал от сильного головокружения. Потом вошел в дом, качаясь как тростник. Славно поработали ребята, подумал я, профессионалы… Но уже на кухне, ощупывая себя, я убедился, что, слава Богу, ничего не сломано, все кости целы. Очевидно, в их задачу не входило превращать меня в калеку. Это было еще одно предупреждение – на сей раз последнее. Кому-то очень хотелось, чтобы я испугался до смерти и убрался из Полыньи восвояси. Моя борьба приобретала самую пикантную остроту, где ставкой была – жизнь Вадима Свиридова. Я плеснул себе в лицо холодной воды, а затем налил целый стакан джина. И залпом выпил. Закашлявшись, посмотрел на себя в зеркало. Ничего себе видец! Под глазом уже расползался темно-бурый синяк величиной с блюдце, почти такое же, в которое назвякивал только что дух Бориса. Что завтра скажет Милена, когда увидит меня? Я приложил к синяку холодный утюг и закурил, задумчиво пуская в потолок кольца дыма. Что ни говори, а мой отдых в поселке Полынья удался на славу. Все тридцать три удовольствия… Будет что вспомнить в Москве. Если, конечно, я вообще туда вернусь. А не лягу на кладбище рядом с дедом. Но такая перспектива меня мало устраивала. Вывод: надо сматываться, пока не поздно. Но и уезжать, не закончив начатого дела, мне не хотелось. Я вообще парень очень упрямый, есть во мне нечто этакое баранье. И когда меня бьют ногами – мне это не нравится. Я стараюсь найти обидчиков и ответить им тем же… Мне пришлось выпить еще порцию джина, прежде чем я принял окончательное решение: остаюсь в Полынье.

В это время с улицы донесся голос:

– Эй, Вадим Евгеньевич! Вы не спите?

«Еще один ночной гость, – подумал я. – Надеюсь, без лома».

Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Навстречу мне шла Жанна, помахивая сломанной веточкой.

– Ночь-то какая чудесная! – сказала она. – Пойдемте погуляем?

– Спасибо, уже нагулялся, – отозвался я, поворачиваясь к ней своим синяком.

– Ой! Что это с вами?

– Налетел на дерево. А дерево оказалось с кулаками.

– Ну вам просто страшно не везет! То электрические провода под боком, то… А кто это был? У нас в поселке вроде бы нет хулиганов.

– Значит, завелись. Хотите выпить?

– Хочу, – подумав, ответила Жанна.

Мы прошли на кухню, и я приготовил свой фирменный коктейль «Полынья».

– Пейте, пейте. Это вкусно. Сразу увидите скрытые пружины многих явлений в этом мире.

Она выпила свой бокал маленькими глотками, озорно поглядывая на меня.

– Какой у вас сейчас смешной вид! Как у пирата, пострадавшего во время абордажа. Знаете что: давайте сюда вашу аптечку, я все-таки медсестра. И обязана оказывать первую помощь.

Она обработала мой синяк свинцовыми примочками, смазала йодом поцарапанную щеку и разбитую губу. Потом строго приказала:

– Раздевайтесь.

– Рановато еще в постель, – отозвался я. – Давайте, Жанночка, немного поболтаем да выпьем. Это от нас никуда не уйдет.

– Дурачок, – улыбнулась рыжая ведьмочка. – Я хочу посмотреть, где вас еще настигло кулачное дерево.

Пришлось скинуть рубашку. На груди, боках, спине было довольно много синяков и подтеков, и Жанночка занялась их обработкой. Я держал в руке стакан и периодически прихлебывал. Надо было отдать должное ее профессиональному умению облегчать страдания больных. Здесь вообще, как погляжу, жили одни профессионалы. И били и лечили не хуже, чем в Москве.

– Ну все! Одевайтесь, – сказала она наконец.

– А стоит ли? Все равно потом придется снова освобождаться от одежды. – Я подошел к ней вплотную, мы молча обнялись и поцеловались.

– Не стоит, – прошептала она, расстегивая кофточку.

Утром я проснулся поздно. Жанны рядом со мной уже не было. Она улетела из моей постели, как ранняя зеленоглазая птичка, оставив смятые подушку и простыни – символы нашей ночной любовной борьбы. А я подумал: «Что это со мною происходит? В этой Полынье я превращаюсь просто в какого-то Казанову…» Прежде ничего подобного со мною не было. За все годы супружеской жизни я изменял Милене всего пару-тройку раз, и то не по какому-то там страстному увлечению, а находясь в тривиальном опьянении. А тут… Всему виною климат, решил я. И… наличие рядом с домом Волшебного камня.

Умывшись, я долго рассматривал в зеркало свой синяк. Благодаря стараниям Жанны он перескочил через стадию кровавого посинения и сразу вступил в фазу желто-лимонного вздутия. Хуже обстояло дело с ребрами, которые начинали ныть при каждом резком движении. Я наскоро позавтракал,₍ а потом стал собираться в город, куда в двенадцать часов дня прибывал рейсовый автобус с железнодорожной станции. На нем-то и должны были приехать мои гости. Но перед тем у меня произошла еще одна важная встреча. Когда я брился, в дверь дома громко постучали.

– Не заперто, входите! – крикнул я, повернувшись.

На пороге стоял бородатый и обросший мужчина с красным, обветренным лицом. В руке он держал ведерко, в котором плескалась рыба.

– Принимайте! – произнес он. – Это вам подарок от всех нас. Свежая, только что поймана. Я – Валентин, мой брат вам рассказывал обо мне.

– Очень рад… Но зачем же? Я заплачу.

– Нет. Пусть это будет как бы в память об Арсении. Он очень много для меня сделал. Можно сказать, на ноги поставил, когда я плашмя лежал.

– Ну, спасибо… Хотите выпить?

Рыбак отрицательно покачал головой.

– О чем вы хотели меня спросить?

– О деде. Ведь это вы обнаружили первым его труп? В камышах?

– Я.

– И что дальше?

– Пошел к Громыхайлову. Мы его вместе и вытащили на берег, где посуше. Там он и лежал с полчаса, пока джип не подъехал. А потом его увезли на ледник, к доктору Мендлеву. Вот, собственно, и все. – Валентин замолчал, но я чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Не хочет или боится кого-то?

– Валентин, давайте начистоту: вам что-нибудь показалось странным в утопленнике? Вспомните, это очень важно. Я подозреваю, что моего деда убили. А потом сбросили в воду. Были какие-то следы на трупе?

Рыбак тяжело вздохнул, поглядел на меня выцветшими на солнце бледно-бледно-голубымиглазами. В нем шла какая-то внутренняя борьба.

– Оставьте вы это, – сказал он наконец. – Ну да, была вмятина на виске… Я еще подумал, что его волной об камень ударило. Труп-то ведь долго в озере был. И носило его, и кидало, как мячик.

– А могли и живого стукнуть, – промолвил я.

– Могли, – согласился он. – Только кому это надо?

– А тому, кто вас предупреждал не рассказывать об этом. Ведь вас предупреждали? Кто?

– Люди Намцевича… – неохотно отозвался он. – Которые тело увезли.

– Почему?

– Не знаю. Сказали, чтобы я рот на замке держал.

– Слушайте, Валентин, а почему они у вас тут всем распоряжаются? Словно опричники. Чего вы терпите?

Рыбак пожал плечами, как будто это положение было вполне естественным. И если Советскую власть сменила власть Намцевича, то так и должно быть. Кто-то всегда доберется до шеи и усядется там, свесив ножки.

– Пойду я, – сказал он. – Будьте здоровы…

Я проводил его до калитки, а затем отнес ведерко с судачками к тетушке Краб. Она пообещала запечь их к обеду в тесте. А разглядев мой синяк, всплеснула руками:

– С кем это ты подрался, Вадим?

– Лошадь копытом звезданула, – ответил я.

– Это какая же лошадь? Микиты, что ли? У нас только она одна в поселке и есть. Только ведь старая уже, еле ноги волочит. Чем же ты ее раззадорил?

– Пучок горящей соломы под хвост сунул. Хотел посмотреть, что из этого выйдет.

– Врешь ты все, охламон, сочиняешь!

– Вру, тетушка, вру. Весь мир на лжи держится…

В одиннадцать часов я пешком отправился в уездный городок N. Солнце припекало, вдоль дороги тянулись высоченные сосны, а вокруг не было ни души. Если кто собирался меня убить, то идеальнее места не сыщешь. Как-то неуютно было идти, чувствуя, что где-то в зарослях может таиться враг. Я пожалел, что оставил дома ракетницу, которую прихватил из Москвы. Вещица почти безобидная, но пугнуть могла. Где-то на полпути я услышал за спиной тарахтенье мотоцикла. Повернувшись, я отступил к обочине. Вскоре показался и сам владелец этого незаменимого в сельской местности транспорта. Петр Громыхайлов в милицейской форме затормозил рядом со мной.

– Куда путь держишь? – строго спросил он. – По ягоды собрался? – Удивительно, но милиционер был совершенно трезв.

– В город, – ответил я, настороженно глядя на него. Я не забыл, что это именно он тащил тяжелое тело (деда?) вместе с кем-то из охранников Намцевича к озеру. И следователем по этому делу был его близкий приятель. Все здесь было как-то взаимосвязано, переплеталось, и концы клубка надежно укрывались от моих глаз.

– И мне туда же. Садись в коляску, подвезу… Откуда синяк? – спросил он, когда мы поехали.

– С водонапорной башни свалился.

– Это ничего, бывает… А может, вмазал кто?

– Может, и вмазал.

Я вдруг подумал, что одним из тех, кто на меня напал минувшим вечером, вполне мог оказаться и сам Громыхайлов. Судя по всему, он крепко сидел на крючке у Намцевича. Какую наживку он проглотил?

– Петя, а ведь ты влип, – неожиданно произнес я.

Громыхайлов слегка покосился на меня. Его борцовская шея напряглась.

– Ну-ка? Договаривай…

– Кое-кто видел, как ты тащил что-то в мешке к озеру. С одним из барбосов Намцевича. Накануне исчезновения деда.

Наверное, мне не стоило открывать свои карты раньше времени, но я не мог остановиться. Мне хотелось поскорее разрубить этот гордиев узел. Здесь, на пустынной дороге, мы были одни и… будь что будет.

– Кхе-кхе!.. – хохотнул милиционер. – Шутник ты, Вадим. Юморист эстрадный. А если мы козу в озеро бросили?

– Зачем?

– Бодливая была очень.

– Это не я шутник, Петя, а ты. Жванецкий прямо.

– А кто же нас видел? – поинтересовался милиционер.

– Девушка-Ночь.

– Кхе-кхе… Ладно, сам догадался. Не иначе как Мишка-Стрелец. Один он по ночам не спит… Нет, Вадик, ошибаешься ты. Я к смерти твоего деда не имею никакого отношения.

– А кто имеет?

– А вот этого я не знаю.

– Не знаешь или не скажешь?

– Слушай, дружок, ты, часом, не в прокуратуре работаешь?

– Ага, в ней самой.

– Так у нас прокуроров не любят. – Громыхайлов вдруг затормозил так резко, что я чуть не вылетел из коляски. Он повернулся и молча положил свою тяжелую руку на мое плечо. – Тебя сейчас удавить или попозже? Мало вчера досталось? – с какой-то ласковой интонацией спросил милиционер.

– Лучше – попозже, – подумав, отозвался я. – Мне еще надо завещание составить.

– Тогда поторопись. У тебя жена, дети есть?

– Имеются. В разных городах России.

– Подумай о них, Вадик.

– Спасибо за заботу, Петя. Я подумаю.

Громыхайлов снова завел свою тарахтелку, и мы поехали дальше. Но больше не разговаривали. Я чувствовал, что настолько разворошил это осиное гнездо в Полынье, что жалить меня теперь начнут со всех сторон. Вскоре показались одноэтажные домики уездного городка N. Мы въехали на центральную площадь, куда должен был подойти рейсовый автобус, и Громыхайлов высадил меня. А сам отправился в местное управление милиции. У меня было еще полчаса в запасе. Я покрутился по площади, выпил в киоске кружку холодного пенистого пива, которое оказалось гораздо лучше московского, купил свежих газет. Потом пошел бродить по улочкам, разглядывая старинные здания, сохранившиеся еще с начала века. Судя по всему, это был когда-то типичный среднерусский городок, населенный купцами и мещанами, дворянами и служилыми людьми, держащими на своих плечах всю Россию. Наверное, если здесь и шло какое-то революционное брожение, то очень слабое, поскольку русский человек привык жить в спокойствии и порядке. Но все это спокойствие и порядок в один прекрасный момент ухнуло в полынью…