Текст книги "Мышеловка"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Глава 19 Противостояние

До двух часов дня мы пребывали в напряжении, и во всем поселке стояла гнетущая тишина. Даже собаки не лаяли, словно чувствуя, что любой шум может взорвать хрупкое противостояние. Складывалось впечатление, что вся Полынья либо мирно спит, либо полностью вымерла. Но это было не так. В каждом доме возле затворенных дверей и окон измученные и доведенные до предела люди ждали чего-то, какого-то исхода, определенности, которая положит конец их напряженному состоянию. Большинству из них было не важно – что случится с ними в дальнейшем, кто и куда поведет их, обманет или нет. И даже возможная смерть не так пугала их, как это раскачивание на маятнике – от света к тьме, от любви к ненависти. Они хотели лишь, чтобы маятник этот кто-то остановил, в любой точке, и покорно приняли бы свою судьбу.

Я сидел на крыльце, положив автомат на колени, и всматривался в пустынную улицу. Мне казалось, что именно сегодня должно все и закончиться. Сколько времени я уже находился в Полынье? Недели две? Я потерял счет времени, потому что оно сконцентрировалось для меня в густой снежный ком, летящий с горы. За эти дни я будто прожил всю свою жизнь, от начала и до конца, стал совсем иным человеком. И смог бы я теперь, вернувшись в Москву, продолжать играть свою роль? Конечно нет. Я вырос из коротких штанишек, и между мной сегодняшним и прошлым мост был разрушен.

Вздрогнув, я передернул затвор автомата – к моей калитке приближался Клемент Морисович Кох, ведя за руку мальчика лет семи. Я узнал в нем юного отпрыска Намцевича. Интересное явление, подумал я. Впустив их во двор, я поинтересовался, что все это означает.

– Прежде всего отведите Максима в дом, – сказал учитель.

Позвав Милену, я перепоручил ей этого бледного, анемичного мальчика, который напоминал куклу.

– Сегодня утром я был в особняке, – продолжил Клемент Морисович. – У меня есть для вас кое-какие новости. Алена, дочь отца Владимира, находится там. И ваш друг Марков – тоже. Он ранен.

– Так я и знал! – воскликнул я.

– Вот поэтому я и привел к вам Максима. Хотя это было не так-то просто. Но мне удалось обмануть охранника, который сопровождал нас на прогулке… Бедняга, наверное, ему сейчас приходится не сладко.

– Зачем вы это сделали?

– А как иначе вы обменяете Аленушку и вашего друга?

Я молча пожал его руку, понимая, каких трудов ему стоило преодолеть свои мучительные колебания и нарушить нейтралитет. Что вынудило его совершить этот рискованный шаг?

– Я рад, что от теории вечных ценностей вы перешли к практике, – сказал я. – Но вам теперь нельзя покидать мой дом. Вас просто убьют, если встретят.

– Да, я знаю. Но выбор сделан.

– Тогда… вы умеете стрелять из пистолета или автомата?

– Все-таки после института я прослужил год в армии. Хотя и на бумажной работе в штабе.

– Ну, на курок нажимать умеете.

Я повел его в дом и объяснил, что надо делать в случае нападения. Потом попрощался с Миленой, взял у нее белый платок и, безоружный, отправился к особняку Намцевича. Еще по дороге я подобрал какую-то длинную палку, привязал к нему свой белый «флаг» и в таком парламентерском виде шествовал мимо домов с затворенными ставнями. Но я чувствовал, что жители поселка следят за мной через щели. Для бодрости я даже запел какую-то песенку. У дома Горемыжного меня окликнул сам поселковый староста. Опасливо оглядываясь, он подбежал к калитке.

– Вы с ума сошли, – прошептал он. – Вас там убьют… Берите свою жену и перебирайтесь ко мне. Я вас спрячу в подполе. Авось перебьемся…

– Нет, Илья Ильич, поздно прятаться. Надо дело делать. Видите, как все повернулось?

Горемыжный виновато пожал плечами.

– Прямо чума какая-то свалилась на Полынью, – сказал он. – Что же теперь будет?

– Не знаю. Только отсиживаться нельзя.

– Вы считаете, что я в чем-то виноват?

– А сами-то вы как думаете? Загляните в себя.

– Мне уже не измениться…

– Было бы желание, Илья Ильич.

Он только тяжело вздохнул и ничего не ответил. А я продолжил свой путь. Впереди показался особняк Намцевича. Метров за пятьдесят до него перед моими ногами от автоматной очереди забурлила фонтанчиками земля. Я высоко поднял над головой палку с белым платком и остановился. Потом уверенно зашагал дальше. Больше не стреляли. Подойдя к самым воротам, я увидел охранника с косичкой на затылке, который держал меня под прицелом.

– Позови хозяина, – сказал я. – Хочу поговорить.

Он молча кивнул головой, но не сдвинулся с места.

А от особняка уже шел к воротам сам Намцевич, приветливо помахивая мне рукой.

– Дорогой гость, – сказал он, широко улыбаясь. – Если бы вы только знали, как я рад! А что это у вас за палка с тряпкой? Никак, в парламентера играете? Так мы же с вами вроде бы и не ссорились?

– Ага, дружки неразлучные, – согласился я. Ворота открылись, и меня впустили внутрь. – Поговорим здесь, Александр Генрихович?

– Зачем же тут? На балконе, там нам и кофейку подадут.

Мы поднялись с ним на второй этаж. В особняке его было как-то безлюдно, я заметил только четырех охранников. Где остальные? Где пленники?

– Вас, очевидно, интересуют ваши друзья? Одного из них вы сейчас увидите, – усмехнулся Намцевич.

Так и произошло. Буквально минут через пять на балкон, где мы сидели за столиком, вышел Сеня Барсуков с подносом, на котором стоял кофейник, чашки, сахар и все прочее. Выглядел он как прибитая собака, виляющая хвостом. Поставив поднос на столик, он выпрямился, смущенно кашлянул.

– Много тебе здесь платят, Сеня? – спросил я. – Или жратвой берешь?

– В отличие от вас, он разумный человек и сделал правильный выбор, – отозвался Намцевич. – Вам бы последовать его примеру, а не тягаться со мной силой. Вы еще не знаете, на что я способен. Идите, Сеня, вы свободны.

– Как там Маша? – спросил Барсуков, не глядя на меня.

– Считает, что ты умер. И я не буду разуверять ее в этом.

– Ну и… катитесь! – Он повернулся и торопливо пошел прочь. А Намцевич, взяв кофейник, налил мне чашку, но я к ней даже не притронулся.

– Давайте о деле, – сказал я. – У вас находятся дочь священника и Марков. Предлагаю вам обменять их.

– Это на что же? На мыльные пузыри?

– На вашего сына Максима. Я спрятал его в надежном месте.

Впервые я увидел, как перекосилось лицо Намцевича. Одним уголком губ он продолжал улыбаться, а другой пополз вниз. С минуту он находился в замешательстве.

– Я должен был это предусмотреть, – произнес он наконец. – Значит, учитель решил подписать себе смертный приговор? Его воля. Где Макс?

– Я же говорю: у меня. Но вам его не достать. Будете меняться?

– Двоих на одного? Не многовато ли будет? Давайте так: девочку на мальчика. Это справедливо.

– Вам ли толковать о справедливости, Александр Генрихович? Не гневите Бога.

– Довольно. А вы, оказывается, умелый игрок. Где состоится обмен? – деловито спросил он.

– Возле моего дома. Но с вами должно быть не больше двух человек. Если же вы захотите напасть на нас, то погибнем и мы, и ваш сын.

– Хорошо, это меня устраивает.

– Через час, – сказал я.

– Чем больше я на вас смотрю, – произнес вдруг Намцевич, – тем больше вспоминаю вашего деда, Арсения Прохоровича. Такой же был уверенный в себе человек. И тоже предложил мне как-то обменяться… Думал, выиграет.

– Я знаю. Вы продали ему Валерию.

Намцевич удивленно вскинул брови.

– Вот как? Какой же вы все-таки проныра, Вадим Евгеньевич. И с Валерией уже успели переболтать. Я так и знал, что это вы пролезли ночью в мой особняк. Как вор.

– Вор – это вы. Вы же украли старинные рецепты деда?

– Нет, мы честно договорились.

– А потом вы его убили.

– Да кто вам вообще сказал, что он мертв? – усмехнулся Намцевич. – А если он уехал в Америку и зарабатывает там сейчас большие деньги, ведь он умница.

– Вряд ли бы вы выпустили его живым, – покачал я головой.

– Вы меня переоцениваете. Мне нужны только рецепты, а не ваш дед. А для этих рецептов нужны живые люди.

– Зачем?

– Много будете знать, Вадим Евгеньевич, быстро состаритесь. Вон и так уже поседели.

– Зачем вам живые люди? – повторил я, начиная кое о чем догадываться. Неужели некоторые рецепты деда были основаны на использовании человеческих органов? Если это так, то тогда понятно, почему Намцевич хочет превратить Полынью в большую лабораторию с живыми донорами. Я вспомнил, что в средние века маги и алхимики также использовали людей для своих опытов, для приготовления колдовских мазей и лекарств. Им требовалась еще теплая кровь, дымящееся сердце, печень, семенники, почки. И все это ради того, чтобы продлить свою жизнь, вернуть молодость, обрести силу, заглянуть в бессмертие…

– По глазам вижу, что вы уже догадались, – улыбнулся Намцевич. – А смышленость – большой порок. Прямой путь к могиле.

– Не надоело пугать? Я вас не боюсь.

– А зря. Вы знаете, ваш покровитель отступился от вас. Теперь вы обречены. У меня развязаны руки.

– Прощайте. Мне пора, – произнес я и поднялся. – Встретимся через час.

– А не хотите ли поговорить напоследок с Валерией? – коварно спросил Намцевич. – Я же чувствую, что она вам нравится. И в этом вы тоже не отстаете от деда. Просто гены какие-то…

– Не откажусь, – согласился я, хотя сначала хотел произнести совсем иное.

– Пойдемте.

Он повел меня по коридору, потом открыл дверь в одну из комнат. Там друг напротив друга сидели Монк и Валерия. Проповедник что-то монотонно бубнил, не спуская с девушки пронзительного взгляда, а та пребывала в каком-то сомнамбулическом состоянии, даже не обратив на нас никакого внимания. Складывалось такое впечатление, что своим голосом Монк поразил ее сознание.

– Валерия! – тревожно позвал я.

Она посмотрела на меня, но… узнала ли? В этом я не был уверен.

– Не мешайте им, – насмешливо произнес Намцевич. – Монк свое дело хорошо знает. Через пару дней Валерия пойдет за ним куда угодно. А что, Вадим Евгеньевич, не выдать ли мне ее за него замуж? Хорошая бы получилась парочка.

Я рванулся к Монку и, потеряв над собой контроль, ухватил его за бороду, накручивая ее на кулак. Но в то же мгновение выскочивший из-за спины Намцевича охранник вывернул мою вторую руку.

– Ай-яй-яй! – невозмутимо произнес Намцевич. – Вы же парламентер. Ведите себя прилично.

Меня вывели из комнаты, но, обернувшись, я успел увидеть вспыхнувшие живым разумом глаза Валерии: она словно молила меня о чем-то… Потом я оказался за воротами особняка.

Прежде чем возвратиться домой, я пошел в кузницу – форпост Ермольника и его людей. Там я сообщил о своем визите к Намцевичу и сказал, что операцию можно начинать через час. Более ждать нельзя. Дальнейшее промедление уже невозможно. Или – или. Противостояние заканчивалось. И кузнец, выслушав мои доводы, согласился. Они начали подготовку к нападению на особняк, а я вернулся к себе и стал ждать ответного визита Намцевича.

Джип подъехал в назначенное время. Маша и Милена с мальчиком находились на кухне, готовые в любой момент скрыться через люк в подвал, Клемент Морисович с автоматом прикрывал меня из окна соседней комнаты. Я открыл дверь и вышел на крыльцо. В машине, кроме шофера, сидели сам Намцевич, двое охранников, Аленушка и Марков – боком ко мне. Я сунул пистолет за пояс и пошел к ним. А Намцевич вышел из джипа и встал возле калитки.

– Где Максим? – крикнул он.

– Сейчас выйдет. – Я махнул рукой: – Отпускайте Алену и Егора.

Мне почему-то показалось, что Намцевич задумал какой-то подвох. Марков сидел неподвижно, и это начинало меня беспокоить. Неужели он не может повернуться ко мне? Что с ним? Аленушка уже спрыгнула на землю, а из дверей дома вышел мальчик, и они пошли навстречу друг другу. Два ребенка, которых взрослые втянули в свои игры, встретились возле меня и переглянулись.

– Егор! – крикнул я. – Слезай.

Но он не шевелился.

– Сейчас дойдет очередь и до него, – усмехнулся Намцевич. – Не все сразу.

По его сигналу охранники приподняли Маркова за плечи и буквально вынесли из машины, положив на землю. Намцевич с мальчиком уже садились в джип. Я стоял в полной растерянности. Мотор взревел, и джип, сразу набрав скорость, понесся по улице. Открыв калитку, я подошел к Маркову, перевернул его на спину. Мне сразу все стало ясно. Они убили его совсем недавно, выстрелом в висок… Может быть, это произошло всего полчаса назад. Опустившись рядом с ним на колени, я взвыл, и мой отчаянный вопль разнесся над всей Полыньей.

А джип возвращался, но я не слышал этого. Высадив на перекрестке Максима, они мчались к дому, и двое охранников палили в мою сторону из автоматов.

– Назад! – закричала Милена, махая мне рукой с крыльца. – В дом! Быстрей!..

Оторвав взгляд от мертвого лица Маркова, я наконец-то начал соображать, что вокруг происходит. Перекувырнувшись через плечо, я влетел в калитку и побежал к дому. Пули щелкали прямо над головой. Ворвавшись в дом, я запер дверь на засов и занял позицию у окна шестой комнаты, откуда хорошо просматривался весь двор.

– Уходите в укрытие! – крикнул я Милене. – Спрячьтесь там вместе с Аленушкой.

Сам же начал стрелять из окна по подъехавшему джипу. Намцевич и охранники выскочили из него и укрылись за забором. Короткая автоматная очередь вылетела из кухонного окна – учитель приобщался к таинствам войны. Ответ не заставил себя долго ждать. Охранники ударили сразу из трех стволов, а в руках самого Намцевича я разглядел боевой карабин – с ним обычно охотятся на кабанов или тигров. Я прекрасно знал, что он меткий стрелок, и подумал, что с таким оружием он перестреляет нас как мух. На несколько мгновений наступила тишина, мы словно бы прилаживались друг к другу. И тут снова безмолвие взорвалось частыми выстрелами, но… не здесь. Перестрелка шла в другом месте, возле особняка Намцевича. Это начался штурм, организованный Ермольником. «Молодец! – с радостью подумал я. – Давай, дави их со всех сторон!» И хотя положение наше было незавидное, но атака на особняк явно пришлась Намцевичу не по вкусу. Он что-то яростно выкрикнул, и один из охранников побежал по улице прочь от нашего дома. Отлично, значит, теперь их осталось всего трое, включая самого Намцевича. Автоматная очередь прошила стену за моей головой, и я упал ничком на пол. Затем подполз к лестнице, ведущей на чердак. Надо бы мне сразу занять позицию именно там. Пока я поднимался на чердак, Клемент Морисович бил короткими очередями по калитке, не давая им сунуться во двор. Выглянув из чердачного окошка, я разглядел всех троих нападавших: они укрывались за джипом, поливая свинцом окна дома. Потом я с удивлением увидел еще одну фигуру, появившуюся в конце улицы.

Это был Петр Громыхайлов, который направлялся именно сюда… Но шел он прижимаясь к деревьям, и ни охранники, ни Намцевич его не видели. Когда до джипа оставалось метров сорок, милиционер начал стрелять, опустившись на одно колено. Со второго же выстрела он поразил одного из охранников. Тот выронил автомат и ничком рухнул на землю. «Есть!» – чуть не закричал я от радости. А Намцевич развернулся, выпрямился в полный рост и пустил пулю в Громыхай – лова, которая швырнула его на спину. Голова его судорожно дернулась, и он затих. Не давая Намцевичу времени снова спрятаться за джип, я выстрелил в него несколько раз подряд. И хотя стрелок я не меткий, но одна из пуль достигла цели: Намцевич схватился за левое плечо, выпустив из рук карабин. Он с удивлением посмотрел в мою сторону и что-то крикнул оставшемуся в живых охраннику. И я еле успел отскочить в сторону, потому что автоматные очереди засвистели по чердаку.

Вновь наступило кратковременное затишье. Намцевич, видно, не ожидал такого поворота событий. Наше отчаянное сопротивление и неожиданное вмешательство Громыхайлова не входило в его планы. К тому же он и сам сейчас был ранен, а вокруг его особняка также шел бой. Выстрелы оттуда продолжали доноситься до нас. А здесь перестрелка между учителем и охранником снова продолжилась. Я также, высунувшись из чердачного окна, пустил несколько пуль в сторону джипа и понял, что патроны закончились. А потом почувствовал что-то неладное. Автомат Коха замолчал.

Я увидел, как переглянулись Намцевич и охранник. Поднялись и подошли к калитке. «Все кончено, – подумал я. – Учитель мертв». У меня был последний шанс: успеть сбежать вниз и взять его автомат. Я помчался к лестнице и кубарем полетел по ступенькам, чуть не сломав себе при этом шею. Но неожиданно стрельба снова возобновилась. Ворвавшись на кухню, я увидел Милену, которая как-то неловко, по-женски держала автомат учителя и беспорядочно палила из окна. Сам же учитель лежал на полу, и его застывший взгляд уже ничего не выражал.

– Иди в укрытие! – крикнул я Милене, оттолкнув ее к стене. Отобрав автомат, я выпустил очередь в окно и увидел, как покачнулся попавший в зону обстрела охранник, как он медленно опустился на колени, не выпуская из рук оружие. А стоявший во дворе Намцевич вскинул одной правой рукой свой карабин. Я даже не успел заметить, что Милена встала между мной и им.

Все произошло за какие-то доли секунды. Прогремел выстрел, и я подхватил падающую Милену, которая, повернув ко мне лицо, что-то прошептала. Осторожно опустив ее на пол, я распрямился и разрядил в окно весь магазин. Но Намцевича там уже не было.

Глава 20
Последний поединок

В одной из комнат разлетелось стекло в окне, и Намцевич пробрался в дом. Опустившись на колени, я приподнял голову Милены и в последний раз поцеловал ее в губы. Она уже не дышала. «Прощай, родная моя…» – прошептал я, закрывая ей глаза. Потом передернул затвор автомата, проверил, сколько у меня осталось патронов. На несколько выстрелов. Но и у Намцевича, по моим подсчетам, было не больше. Теперь предстояло главное состязание, и оба мы должны были превратиться в хитрых и ловких зверей, чтобы почуять противника, прежде чем он успеет выстрелить в тебя.

Я осторожно вышел в коридор и подошел к комнате номер три, которую когда-то занимали Барсуковы. Прислушался. Там было тихо, но я все равно затаился между дверным косяком и стенкой. Так прошло минут пять. Наконец в зале послышался какой-то шорох, потом чуть скрипнула дверь на кухню. Намцевич пришел на то место, которое я недавно покинул. Очевидно, он сейчас разглядывал трупы учителя и Милены… Я почувствовал, что он там, и выстрелил прямо через кухонную дверь. Через разлетевшиеся щепки я видел, как он быстрой тенью мелькнул в прихожую, и снова выстрелил. Потом побежал по коридору в обход. Остановился я только в своей комнате, где находился люк в подвал. Открыв его, я спустился по лестнице вниз. Пусть он пока поищет меня по дому, вымотается…

Подождав некоторое время, я прошел к другой лестнице и выбрался по ней снова на кухню. Стараясь не смотреть на мертвую Милену, я осторожно открыл дверь в зал. Там было пусто. В какой-то из пяти комнат, выходящих в зал, находился Намцевич. Мне предстояло угадать – в какой. От этого зависела не только моя жизнь, но и, возможно, судьба Маши и Аленушки, остававшихся в укрытии. Слух мой напрягся до такой степени, что казалось, лопнут барабанные перепонки. Я стоял в центре зала возле стола и медленно поворачивался вокруг своей оси, держа автомат навскидку. Я был готов выстрелить на любой шорох. Но и Намцевич был искусным охотником: он выжидал. И тогда я сам спровоцировал его на выход. Я с силой перевернул одной рукой стол, а сам отскочил к стене. Тотчас же распахнулась дверь моей комнаты, и высунувшийся Намцевич стал стрелять в меня из своего карабина. Падая, я выпустил в него ответную очередь. Все это произошло так быстро, что я даже ничего не осознал, лишь пороховой дым завис в воздухе да гулкое эхо от выстрелов продолжало звучать в зале. Приподнявшись с пола, я с облегчением обнаружил, что он так и не попал в меня. Но и моя комната была пустой. Намцевич снова куда-то скрылся. Я вошел в нее и увидел валявшийся на полу карабин. Он расстрелял все патроны. Но и мой автомат был также пуст. Отбросив его, я вытащил из-под кровати меч. Все-таки это было достаточно надежное оружие.

Хлопнула входная дверь, и я бросился в прихожую. Намцевич бежал по двору к калитке, петляя как заяц. Я сошел с крыльца, обхватил рукоять меча обеими руками и поднял его над головой. Затем отклонился назад и, резко выпрямившись, пустил что есть силы клинок в спину властелина Полыньи. Острая сталь вошла Намцевичу между лопаток. Пролетев по инерции несколько метров, он уткнулся головой в калитку, раскинув руки. Я осторожно приблизился, глядя, как покачивается в спине Намцевича меч, вошедший в нее сантиметров на десять. В предсмертном движении Намцевич повернулся ко мне. Будто продолжая куда-то спешить, он прошептал, глядя мне прямо в глаза:

– Не надо… останавливаться… убей… и его… тоже…

После чего умолк навсегда. Я вытащил меч и возвратился в дом. К Милене. Мне хотелось побыть с ней наедине… И, когда я сидел возле нее, мне казалось, что она улыбается и говорит мне какие-то слова, смысл которых был от меня бесконечно далек. Должно быть, прошел час, прежде чем я очнулся. Вспомнив о Маше и Аленушке, я спустился в подвал, повернул рычаг и сдвинул с места цементную плиту.

– Выходите, – устало сказал я. – Все кончено.

Мы выбрались по лестнице в мою комнату, потом вышли во Двор. Аленушка с ужасом смотрела на лежавшие на земле трупы.

Наверное, впервые она видела смерть так близко. Кто-то подошел к калитке и окликнул меня. Я узнал старосту Горемыжного.

– Победа! – провозгласил он радостно. – Они захватили особняк. Охранники перебиты. Монк растерзан толпой. Вот только Намцевич скрылся…

– Вон он лежит, – кивнул я головой.

Горемыжный опасливо покосился на него.

– Ну… тогда все в порядке, – шепотом произнес он, все еще не веря, что всесильный властелин мертв. Потом добавил: – Народ собирается на площади… Все ликуют! Вы не хотите присоединиться? Кто-то должен что-то сказать… А Ермольник тяжело ранен.

– Нет, не хочу, – отозвался я. – Займитесь трупами.

– Обязательно, немедленно, – согласился Горемыжный. – Я уже отдал указание. Всех снесем в одно место. А позже похороним. Господи, трагедия-то какая!

«Вот именно, – подумал я, глядя, как он удаляется. – Спектакль почти закончен, только актеры, игравшие в нем, уже не поднимутся со сцены…»

– Маша, – произнес я. – Вам бы с Аленушкой тоже пойти на площадь… Все-таки немного развеетесь среди народа.

– Хорошо, – кивнула она. – А ты?

– За меня не волнуйся. Мне хочется побыть одному.

Я открыл калитку и вышел на улицу. А затем стал спускаться к болоту. Туда, где лежал Волшебный камень. Он необъяснимым образом притягивал меня к себе и на расстоянии жег лицо, а пока я шел, шатаясь и спотыкаясь, словно пьяный, какая-то горечь давила горло, и я хотел, но не мог заплакать.

Опустившись на его пористую поверхность, я закрыл глаза. Наверное, я ни о чем не думал. Просто сидел, и все. Во мне была пустота, и она должна была излиться наружу, вытечь, испариться, освободить меня от себя самого. Я раскачивался в такт какой-то музыке, звучавшей в ушах, я погружался в мир, где оживали мои друзья и близкие, враги и преследователи. Мы снова были все вместе, но уже не продолжали борьбу, а просили друг у друга прощения за все содеянное. Любовь и смерть соединила всех…

Но вот я снова остался один. Я чувствовал, что кто-то спускается ко мне, приближается к Волшебному камню. Остановился за спиной. Вглядывается в мой неподвижный затылок. Я знал, что борьба еще не окончена. Остался последний поединок. И я понял, кто торопит меня. Повернувшись к Валерии, я глухо спросил:

– Он ждет?

– Да. Он в твоем доме… В вашем доме, – поправилась она.

– Почему ты раньше не сказала мне, что он жив?

– Я не могла. Ты бы не поверил. И я подумала, что потом ты догадаешься сам.

– Так оно и вышло. Ты хочешь, чтобы я убил его?..

– Иначе тебя убьет он. И тогда все повторится снова. И уже никто не сможет его остановить. Ты должен идти.

– Да. Я готов.

– Тебе горько?

– Конечно. Но что бы ни случилось – жизнь не прожита напрасно. Я хотя бы попытался исправить ее. Но слишком высока цена, которую мы все заплатили.

– Я желаю тебе удачи, – мягко произнесла Валерия. – Ты обязан победить.

Мы покинули Волшебный камень, поднялись к моему дому, и здесь, возле калитки, она оставила меня, а я пошел дальше. Пройдя прихожую, я вошел в зал и увидел его, сидящего спиной ко мне. На столе лежали два меча, словно приготовленные для сражения. Потом он повернулся ко мне – мой двойник, мой дед.

– Ты неплохо выглядишь для своих лет, – усмехнулся я.

– Нужно уметь пользоваться старинными рецептами, – отозвался он. – Поверь, что я еще дам тебе сто очков вперед… Ну, здравствуй, Вадим!

– Надеюсь, целоваться не будем?

– Отчего же? Можно и облобызаться по-родственному. Ведь ты мой внук, моя кровь.

– Думаю, что на мне твоя дурная кровь и закончится. Скажи, почему ты не убил меня раньше? Ведь для этого у тебя были все возможности. Что стоило заколоть меня ночью, сонного?

– Разве так поступают? – возразил он. – Мой род тянется от древних египетских жрецов, но и они себе не позволяли такое. Тем более со своими внуками. Откровенно говоря, я вообще надеялся, что мы поймем друг друга. Тогда я смог бы научить тебя… многому. И ты станешь продолжателем моего дела. Ведь я не вечен, хотя и способен еще некоторое время омолаживать свой организм. Но достичь бессмертия, о котором толковал тебе Намцевич, невозможно. Он увлекся этой идеей, которую я ему подбросил, и… сошел с ума.

– И ты искусно манипулировал им. Ты стоял за его спиной все это время, да? И все, что случилось в Полынье, проистекало от тебя. Но почему? Ты же был совсем другим, когда я тебя знал. Тебя любили люди, ты помогал им. Что с тобой стряслось, дед? – Я всматривался в его лицо, покрытое еле видимой сетью морщин, в его горящие каким-то адским огнем глаза. Волосы у него также были кое-где побелены сединой, как и у меня, и я подумал, что мы сейчас действительно очень похожи друг на друга. Только он стал моложе, а я преждевременно постарел. А на пальце у него я увидел перстень. Тот самый. Значит, понял я, это он сам разрыл могилу и снял его с убитого бродяги.

– Видишь ли, в чем дело, – задумчиво произнес он. – Я не думал, что такое может случиться. Что вместе с обновлением организма произойдут и какие-то мутационные изменения в психике. Но природу нельзя обмануть. Ни ее, ни того, кто нас создал. Нельзя купить желаемое, не заплатив чем-то. Когда я это осознал, было уже поздно. Потом я сошелся с Намцевичем, потому что мне нужна была Валерия.

– Которую он тебе продал.

– Да, за рецепты. Но он все равно не смог бы в них разобраться без меня. Так что я ничем не рисковал. А где она, кстати?

– Ждет за калиткой.

– Ждет, кто из нас победит… Чем не приз для одного из нас? Ты хотел бы, чтобы она стала твоей?

– Нет.

– Это ты говоришь сейчас, когда в твоей душе еще не улеглась боль от утрат. Но через неделю, месяц ты будешь думать иначе. Горе не вечно. А любовь вылечивает все.

– Тебя же она не вылечила…

– Верно. Потому что я стар, несмотря на свой облик. И видно, это чувство мне уже недоступно. Во мне теперь живет одна лишь ненависть. – Он наклонился вперед и повторил: – Ненависть ко всему сущему на земле. Этого нельзя объяснить. Это можно только почувствовать.

– А за что ты убил тетушку Краб? – спросил я, вытирая со лба пот, хотя в зале не было жарко. Наоборот, каким-то могильным холодом тянуло от деда и его слов.

– Она напоминала мне о прошлом. А я хотел позабыть его. Кроме того, она слишком много болтала обо мне. Намцевич передавал мне, что тут происходило, в поселке. И я с интересом следил, как ты ведешь расследование моей… смерти.

– Лучше бы ты действительно умер.

– Ты так считаешь? Напрасно. Тогда бы все мои труды пропали впустую. Ты спрашиваешь, почему я не убил тебя сразу? Я хотел, чтобы люди привыкли к тебе, запомнили. А потом я бы подменил тебя собой, и они стали бы думать, что я – это ты. Впрочем, так оно и будет. Когда я завтра выйду на площадь, жители станут здороваться со мной и называть Вадимом Евгеньевичем. А я буду мило раскланиваться с ними.

– Все-таки ты безумен.

– Нет, просто я люблю иногда пошутить. Вспомни, когда к тебе приехали гости. Как ловко я дурачил вас ночью.

– Гадюка в кровати – очень остроумно.

– Ерунда, у нее уже не было яда. Я выдавил его.

– А для чего ты подбросил мне эти мечи?

– Чтобы ты был готов к бою. Ведь ты мой внук. Я не могу убить тебя просто так. Когда ты пренебрежительно отшвырнул мои тетради и даже не захотел вникнуть в них, я понял, что ты никогда не унаследуешь мой дар. А все последующие события только подтвердили это. Ты создан из другой закваски. И мы с тобой по разные стороны Черты. Поэтому один из нас должен умереть.

– И все же не понимаю… Неужели вы с Намцевичем готовы были использовать живых людей, их кровь и плоть, для приготовления твоих колдовских снадобий?

– Человеческий организм, если им умело пользоваться, целый кладезь лекарств, которые могут послужить другим людям. Я знал об этом давно, но все не решался… приступить. Теперь я знаю столько, что мне порой самому становится тяжко от своих знаний.

– Почему же ты не направишь их на добрые дела, как это было прежде?

– Мосты сожжены…

– Последний вопрос. Где ты хранишь свои записи?

– Зачем тебе это? Надеешься все же победить меня? Ты не найдешь их. Они спрятаны в надежном месте.

– Я знаю где, – произнес я вдруг. – Под Волшебным камнем.

Дед резко вскочил на ноги, и я понял, что догадался. Его взгляд стал еще более тяжел и бездонен.

– Приступим, – сказал он, кивнув на мечи. – Не будем больше терять попусту времени. Мы достаточно поговорили.

– Согласен, – произнес я.

Мы выбрали себе по мечу и отошли в разные концы зала. Потом стали сближаться. Внезапно с неожиданной силой дед кинулся на меня, и я еле отбил его натиск. Надо признать, он был в отличной форме и владел оружием мастерски. Наверное, у него был неплохой учитель. Может быть, кто-то из бывших фехтовальщиков. И рост, и вес у нас с ним были одинаковые, но дед показался мне даже чуть гибче, чем я, изнеженный московской жизнью. И кроме того, я был просто уверен в этом, дед наверняка принял какие-то биологические стимуляторы перед нашим поединком. Он походил на беспощадного жреца Смерти, и я даже растерялся, отступая под его ударами к стене. Несколько раз его выпады чуть не достигли цели, и я лишь чудом сумел увернуться, стараясь не выронить меч, который стал для меня вдруг необычайно тяжел. Потом я догадался, что он еще и подавляет меня своим магнетическим взглядом, и попытался больше не смотреть в его лицо.

Я отступал все дальше и дальше, а затем толкнул спиной дверь в комнату номер три, которую когда-то занимали Барсуковы, и побежал по коридору вдоль дома. Через кухню я вернулся в зал и встретил на пороге преследовавшего меня деда резким выпадом. Острие моего меча было нацелено ему прямо в грудь, но оно лишь скользнуло под мышкой, пропоров одежду.