Текст книги "Мышеловка"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава 9
Посещение замка

В эту ночь я прекрасно выспался: если кто и находился в доме кроме меня, то он не решился приблизиться – очевидно, из-за сильнейших паров алкоголя, способных свалить с ног не только привидение, но и вполне жизнеспособного мужчину. Но встал я в состоянии легкой качки, ощущая во рту неприятный вкус, а в теле – неизбежный в подобных ситуациях тремор. Меня облегчило холодное обливание и доведшая до изнеможения зарядка, после чего я набросился на завтрак, а потом с таким же остервенением на незаконченную работу по дому. К субботе все должно было сверкать, цвести и пахнуть розами. Мне хотелось, чтобы и Милена, и гости чувствовали себя здесь уютно, чтобы они не пожалели о том времени, которое проведут здесь. Надо было запастись большим количеством продуктов и горячительных напитков. Я взял рюкзак, сумку и отправился в магазин. Сделав один заход и вернувшись домой, я повторил свое путешествие.

Когда я проходил мимо затормозившего рядом джипа «чероки», меня окликнули:

– Эй!

Я обернулся. В джипе сидело два камуфляжника – бритый наголо и с косичкой на затылке.

– Если это вы мне, то надо кричать: «Эй, Вадим Евгеньевич!»

– Хорошо, – согласился бритоголовый. – Вадим Евгеньевич. Эй! Так правильно?

– Вполне. Чего угодно?

– Нам угодно передать вам приглашение на чашечку кофе. С бисквитами. От Александра Генриховича Намцевича.

– Очень любезно с его стороны. Но сейчас я занят.

– Он очень, очень просит вас пожаловать. – Бритоголовый открыл дверцу джипа, а второй, с косичкой, подвинулся. Я немного поразмыслил и уселся рядом. Все равно наша встреча с Намцевичем рано или поздно должна была состояться. Так почему не сейчас? Джип рванул с места и помчался по поселку, а через пять минут остановился перед массивными чугунными воротами, украшенными львами, тиграми и пантерами. Наверняка то была работа кузнеца Ермольника. Бритый посигналил несколько раз, и створки ворот разъехались в разные стороны. Там находился еще один охранник с навешенным на плече короткоствольным автоматом. Джип медленно проехал по усыпанной гравием дорожке и замер перед толстыми мраморными колоннами. Слева и справа все было усажено цветами. В особняке Намцевича было три этажа, кроме того, со всех четырех сторон поднимались угловые башенки с маленькими оконцами-бойницами. Все это сильно напоминало средневековый замок, не хватало только земляного рва и подъемного моста на цепи. Построить такое шикарное жилище в глуши, где нет необходимых строительных материалов, – для этого нужен был немалый талант. И огромные деньги. Видно, и то и другое у Намцевича имелось.

– Прошу вас! – сказал бритый, показывая на дубовую дверь.

Я пошел следом за ним, оставив в джипе свой рюкзак и сумку. Мы поднялись по устланной ковром лестнице на второй этаж и оказались в просторном помещении, где стояли гипсовые статуи древнегреческих богов и богинь, а на стенах висели картины с изображением различных мифологических сюжетов. Затем мы вышли на широкий, тянущийся вдоль всего этажа балкон. Там, за сервированным столиком, и сидел в кресле сам хозяин этого замка. При виде меня он поднялся и шагнул навстречу.

– Московскому гостю – наше глубокое почтение, сельские жители приветствуют вас, о лучезарный! – витиевато произнес он, протягивая холеную руку. Очевидно, у него был довольно веселый нрав. На вид лет сорока пяти, в меру упитанный, но без складок жира (наверное, каждое утро занимается на тренажерах), с серыми прохладными глазами, темным волосом, упрямой морщинкой меж бровей и полными чувственными губами.

– Здравия желаю, – просто ответил я.

Бритоголовый тем временем как-то незаметно исчез, словно его и не было. «Хорошо вышколен», – подумал я, присаживаясь за столик. Тут же, между кофейником, чашечками и блюдцами со сладостями, лежал и полевой армейский бинокль. Должно быть, Намцевич любил издалека подглядывать за жизнью в поселке.

– Вам со сливками? – любезно осведомился он, наливая мне кофе. – Или желаете ликерчику? Испанский, настоящий.

– Нет, я с лимоном.

– Извольте. Не стесняйтесь. Чувствуйте себя свободно.

– Это чувство, по правде говоря, не покидает меня никогда.

– Даже в тюрьме?

– Там не был.

– Ну ничего, у вас еще все впереди, – засмеялся Намцевич, показывая великолепные белые зубы. – Как говорится, от сумы да от тюрьмы… Да и Джавахарлал Неру однажды изрек, что настоящий мужчина для полноты жизни обязательно должен провести хоть какое-то время за решеткой. И я, следуя его совету, оттрубил целых шесть лет в Красноярском крае. За так называемые экономические преступления, хотя если разобраться, то мне уже тогда должны были дать Государственную премию. Видите, я с вами вполне откровенен.

– Постараюсь ответить вам тем же, – произнес я.

– Как вам показался наш поселок?

– Миленький.

– Надолго ли к нам? – Этот традиционный вопрос так навяз у меня в зубах, что я уже и не знал, как ответить. Решил пойти по наезженной колее.

– Зависит от разных обстоятельств.

– Каких же, если не секрет?

– Ну, если я вам скажу, что надумал расчертить тут поле для гольфа, а ваш замок сдвинуть поближе к озеру, вы же мне все равно не поверите?

Намцевич засмеялся.

– Отчего же? Я человек доверчивый. Оттого и попадаю все время впросак. Гольф так гольф. Могу даже дать кредит.

– Я подумаю. Но вообще-то меня интересует странная смерть моего деда. Есть в ней что-то загадочное.

– Так, так, так… – быстро проговорил Намцевич. – Вы знаете, мы с вами мыслим в одном направлении. И я вижу в этом что-то противоестественное. Здоровый мужчина и… Да, да, да. Странно. Но! Вполне допустимо. Смерть не выбирает.

– Правильно. Выбирают люди, которые являются орудием смерти.

– Кто же здесь мог желать зла вашему деду?

– Бывают же не явные, но тайные причины, согласитесь?

– Охотно соглашусь, охотно, – потер руки Намцевич. В глазах его даже засветилась какая-то радость. – Я в вас не ошибся: вы интересный собеседник. Жаль, что скоро вы нас покинете. Очень жаль.

– Я пока не собираюсь никуда уезжать.

– Вот как? А я читаю по вашему лицу, что вы – не жилец в здешних местах. – Фраза эта прозвучала как-то зловеще, хотя Намцевич продолжал улыбаться.

– Вы – физиономист, гранд-сеньор? – произнес я. – Или намеренно подталкиваете меня к отъезду?

– Боже упаси!.. Чтобы я… да никогда в жизни! Живите сколько угодно. Только… подальше от Полыньи. – Теперь это уже был не намек, а самое настоящее требование. Откровеннее не скажешь.

– Ну а если я все-таки останусь?

– Вы совершите ошибку. Такую же, как и ваш дед.

Странные глаза были у этого феодального владетеля: то ласковые и внимательные, то жесткие и пронизывающие, а то и рассеянные и какие-то совершенно безумные. «Уж не псих ли он? – подумал я. – Да и станет ли нормальный человек с таким огромным богатством запирать себя в каком-то захолустье?»

– Почему вы обосновались именно здесь? – спросил я.

– Безысходность, – коротко ответил он. – Большой мир мне наскучил. И я бы все равно не смог его получить весь. Мне нужен маленький мир, вот такой, как тут. В сущности, он ничем не отличается от того, большого. Я сделаю Полынью не только центром своих желаний, но и Меккой, куда будет стремиться каждый прослышавший о ней. – Глаза Намцевича вновь стали рассеянно-безумными. – Здесь будет новая форма жизни: вечная молодость, любовь, счастье… Короче говоря, земной рай. И порядок. Я сломаю все эти домишки, – он провел рукой, охватывая поселок, – и построю на их месте хрустальные дворцы. Люди начнут поклоняться новому богу…

– …к которому их приучает проповедник Монк? – перебил я звенящую речь. – Что же это за религия такая?

Намцевич как-то сник, устало откинулся на спинку кресла.

– А вы сходите к нему, послушайте, – посоветовал он. И добавил: – Перед своим отъездом.

– А может быть, и я захочу жить в вашем раю?

– Сначала мне надо расчистить Авгиевы конюшни, – с нажимом ответил он. – А кто мне мешает – тот будет отброшен на обочину.

– Вы всерьез считаете, что можно построить рай с помощью бульдозера? А как же душа с ее микрокосмом? Вместилище покоя и света.

– Бросьте. Живая кровь, текущая по венам и капиллярным сосудам, определяет человеческие желания. Чем она гуще, полнее, тем больше радости и здорового состояния духа. Любая болезнь – это порождение беспомощного разума. Вот здесь, – он постучал себя по виску, – сокрыты внутренние резервы организма. Об этом, кстати, говорил мне и ваш дед. Человек привык использовать свой мозг всего на семь процентов. Дальше – табу, тормоз. А мы должны научиться достигать тридцати, семидесяти, ста процентов. Вот тогда будут подвластны любые достижения. Вплоть до самых невозможных, не укладывающихся в сознании. А душа здесь ни при чем.

– В таком случае лучший человек – это компьютер.

– Опять вы все переворачиваете, Вадим Евгеньевич. Не хотите вы меня понимать.

– Наверное, в ваших планах какую-то особую роль играет и тот космический камешек возле моего дома? Так, Александр Генрихович?

– Возможно, – хмуро откликнулся он. – Экий вы прозорливый человечек!

В этот момент на балкон выскочила, почти вылетела черноволосая девушка и, словно разъяренная пантера, устремилась к Намцевичу. На меня она не обратила ни малейшего внимания.

Точеное, бледное, мраморное лицо ее было прекрасно, темные глаза пылали, а тонкие губы нервно подрагивали.

– Александр! Я жду тебя уже полчаса… Ты обещал! – выпалила она, уперев кулачки в бока. На девушке была надета просторная греческая туника красного цвета с разрезами. В этом доме вообще витал какой-то древнегреческий дух. Наверное, и сам Намцевич ощущал себя не иначе как Зевсом-громовержцем, вершащим судьбу более мелких олимпийских богов и копошащихся внизу людей.

– Валерия, поди вон, я занят, – сердито отозвался он.

Девушка, не говоря больше ни слова, круто повернулась и скрылась за дверью. Только каблучки гневно застучали по паркету.

– Издержки… производства, – невразумительно пояснил Намцевич, поймав мой вопросительный взгляд. – Пойдемте, я покажу вам кое-что.

Я поднялся вслед за ним и вышел в зал, где стояли гипсовые скульптуры и висели картины. Намцевич подвел меня к одной из них, а сам отступил в сторону.

– Это очень редкая работа кисти художника Трофимова… Он уже умер. Выполнил мой заказ и… скончался. Здесь изображена Лернейская гидра. Слышали о такой?

– Признаться, что-то смутно.

– Это древний миф. Гидра родилась от Тифона и Ехидны. Папочка Тифон был довольно забавным существом – с сотней драконьих голов, человеческим туловищем до бедер и извивающимися змеями вместо ног. Он мог рычать львом, лаять собакой, шипеть змеей и разговаривать голосом бога. Однажды он даже победил самого Зевса, вырезав у него жилы на ногах и бросив пленника в киликийскую пещеру. А остальные боги, спасаясь, бежали в Египет, где приняли образы разных животных. Между прочим, многие отождествляют Тифона именно с египетским божеством смерти и подземных сил Сетом. – Намцевич рассказывал с явным удовольствием, словно это была его излюбленная тема. Глаза его вновь стали как-то странно блуждать. – Не меньшим почетом пользовалась и мамочка Ехидна – чудовищный демон, полу-женщина-полузмея. Это она наплодила всякую нечисть – Химеру, Немейского льва, Сфинкса и прочую пакость, а однажды даже совокупилась с Гераклом, родив ему трех сыновей. Как видите, древнегреческие герои не брезговали вступать в половые контакты и с подобными монстрами.

– На безрыбье и рак… сгодится, – пошутил я, хотя мне был неприятен его рассказ. Было в нем какое-то тайное самолюбование, словно бы Намцевич рассказывал о своих ближайших и выдающихся родственниках. Он между тем продолжал:

– Деточка таких выдающихся родителей – Лернейская гидра – имела сто голов, одна из которых была бессмертная. По части ужасов она перещеголяла своих папу и маму. Выползала по ночам и пожирала все, что шевелится. В особенности любила лакомиться людьми.

С ней связан один из подвигов Геракла. Он выгнал ее из логова и начал рубить головы, но на месте каждой вырастало по две новых. Тогда он стал прижигать шеи горящими деревьями. А знаете что сделал с бессмертной головой?

– Что же? Заспиртовал ее в формалине?

– Нет. Навалил на ее голову огромный камень, который с тех пор стал обладать чудодейственной силой и способностью в любое время года сохранять тепло. Между прочим, Лернейская гидра жила на болоте.

– Намекаете на Волшебный камень возле моего дома?

– А почему бы и нет? Может быть, именно под ним сокрыта бессмертная голова Лернейской гидры? Мы же не знаем, сколько веков он тут лежит и в какой местности Геракл совершил свой подвиг.

– Хорошая сказочка. Хотите поковыряться под камнем, вытащить голову и напустить ее на Полынью?

– Хочу понять тайну бессмертия, – вполне серьезно ответил Намцевич. – Ваш дед обладал знаниями, которые даны не каждому. Он мог бы приоткрыть завесу над многими загадками, например: что есть хрупкая граница между жизнью и смертью? Но, к сожалению, сам… утонул. И унес свои открытия с собой.

– Он вам мешал, – медленно, с расстановкой сказал я. – Он не захотел вступить с вами в союз.

– Ерунда! – усмехнулся Намцевич. – Мы были с ним дружны.

– Сомневаюсь. Что общего могло быть между вами?

– Общее? Хотя бы интерес к человеческим страданиям и боли! Ведь он наблюдал их всю жизнь.

– Он не просто наблюдал, но и лечил, освобождал человека от мук.

– А почему вы думаете, что и я не занимаюсь тем же? Не освобождаю человека от мук душевных, ненужных сомнений и тревог, не успокаиваю воспаленный разум?

– Каким же образом?

– У каждого свой метод, – скромно потупился Намцевич. – Может быть, я лечу страхом?

Нашу ушедшую в философские дебри беседу прервало появление стройного молодого человека лет двадцати пяти и маленького чернявого мальчика с восковым лицом.

– Вы еще не знакомы? Клемент Морисович, здешний учитель. А это мой отпрыск и наследник – Максим.

– Очень приятно, – вяло произнес репетитор. Его голубые глаза смотрели как-то тоскливо, словно он испытывал сильное неудобство от своего присутствия здесь. А мальчик вообще напоминал безжизненную куклу, которая двигалась лишь по желанию других.

– Александр Генрихович, занятия мы закончили, а теперь, с вашего позволения, пройдемся вдоль околицы, я хочу объяснить Максиму названия некоторых трав и растений, – произнес учитель.

– Конечно, – согласился Намцевич. – Я дам вам кого-нибудь в сопровождение.

– Пора и мне, – сказал я. – Не буду больше отрывать ваше драгоценное время.

– Значит, мы договорились? – пытливо заглянул мне в глаза Намцевич, так и не пояснив, что именно он имеет в виду. Я уклончиво кивнул головой, также не вдаваясь в подробности.

– Мой шофер отвезет вас к вашему дому.

– Нет, пусть лучше вернет на то же место, где взял.

– Как вам будет угодно. Загляните ко мне перед отъездом.

– Боюсь, что это будет не скоро, – упрямо сказал я, чем вызвал его досадливую усмешку. Он хотел еще что-то сказать мне, но передумал. Мы попрощались.

Уже спускаясь по лестнице в сопровождении бритоголового, я мельком увидел быстро прошедшего по коридору человека, который скрылся за дверью. И хотя он был в поле моего зрения лишь пару секунд и я не смог четко разглядеть лица, но мне показалось, что я его знаю. И только потом, в джипе, я вспомнил и, пораженный, откинулся на спинку. Нет… слишком невероятно. Этот человек… напоминал мне – меня. Словно я посмотрел в зеркало и увидел за своей спиной неясное отражение своего двойника… Какой-то странный оптический обман рождался в этом поселке. Еще одна загадка начинала вырастать передо мной в Полынье.

Глава 10
Вид сверху и новые подробности

Я сделал еще один рейд в продуктовый магазин, а затем сложил консервы на кухне, бутылки отнес в подвал, где было попрохладнее, и пошел бродить по поселку. Угрозы Намцевича (если это были действительно угрозы, а не игра моего воображения) на меня мало подействовали. В гораздо большей степени меня озадачило странное видение двойника. Но, может быть, этот человек, которого я видел со спины и чуть-чуть в профиль, – лишь плод моей разыгравшейся фантазии? Ну есть в его охране человек, чем-то похожий на меня, так что из того? Разве это повод для беспокойства? Да и мог ли я за пару секунд идентифицировать его с собой? Конечно же нет. Все это чепуха, не стоящая и ломаного гвоздя. Понемногу я стал забывать об этом происшествии. Теперь меня заботило другое. Слишком много людей, по моим подсчетам, оказывалось причастными в той или иной степени к загадочной смерти деда. Я стал перебирать их в памяти. Итак, начнем с доктора Мендлева, для которого дедуля был профессиональным конкурентом и само существование которого подрывало его материальное благополучие. Это могло явиться поводом для убийства, но способен ли сам доктор с его врожденной интеллигентностью на преступление? Следующим шел пекарь Раструбов, чьи угрозы прозвучали вслух, после того как дед врезал ему по харе. Здесь надо было выяснить причину ссоры и уж после делать выводы: достаточно ли она серьезна? Подобная же ссора произошла и с кузнецом Ермольником, и дед требовал от своего друга вернуть ему какую-то вещь. Могла ли эта вещь послужить мотивом убийства? Не ясно. Поскольку я вообще не знал, о чем идет речь. Четвертый подозреваемый – проповедник Монк, которого вспыльчивый дед оттаскал за бороду. С Монком мне еще предстояло встретиться, и я оставил его на закуску. Сильные подозрения вызывал прячущийся где-то здесь, в Полынье, сын продавщицы Зинаиды, уже совершивший серию убийств в Мурманске. Еще два человека находились у меня на крючке: поселковый староста Илья Горемыжный (мотив – ценная и редкая трость) и милиционер Петр Громыхайлов. В последнем случае не было никаких разумных объяснений, кроме шутливо-пьяного признания. Но пьяные иногда выбалтывают то, чего не скажет трезвый ни при каких условиях. И потом, Громыхайлова могли просто-напросто нанять для совершения убийства. Кто? Тот же Намцевич. Этот хозяин феодального замка вызывал у меня наибольшее опасение. Во-первых, он был явно ненормален. А во-вторых, какая-то ниточка связывала его с дедом. И эту ниточку он мог оборвать специально, чтобы спрятать концы в воду… Именно в воду, кольнуло меня, в озеро. Итак, восемь подозреваемых, восемь потенциальных убийц. Кто же из них? Но вполне вероятно, что существовал еще кто-то девятый, пока неизвестный мне, искусно скрывающийся за какой-то невинной маской. Им мог оказаться кто угодно. Кто-то из жителей поселка. Например, учитель. Или спирит Дрынов. Или кто-то из рыбаков. Или даже тетушка Краб. Почему нет? Я уж не говорю о таинственной Девушке-Ночь, в существование которой мне отчего-то хотелось верить. Я шел по поселку и подозревал каждого встретившегося мне человека, будь то ковыляющая бабулька с корзиной или нагловатый подросток с сигаретой в зубах. Все они казались мне какими-то выползшими из-под земли уродами, фантомами, выбравшими для своего пребывания поселок Полынью, и я – приезжий чудак – был единственным живым человеком среди них. Наступит час, и все они набросятся на меня, будут терзать и рвать на части, вернувшись в свое настоящее обличье нелюдей, монстров. Возможно, так же они поступили и с дедом.

Солнце припекало мне голову, а воображение все больше распалялось. Мне уже чудилось, что за мной неотрывно следят, наблюдают за каждым моим шагом. Вон тот старик, сидящий на бревнышке и притворяющийся спящим. Почему он вдруг открыл желтый слезящийся глаз и посмотрел в мою сторону? Почему следом за мной идет конопатый мальчишка в драной рубашке, чего ему надо? Зачем высунулась из открытого окна какая-то морда и уставилась на мою персону? Все, все здесь связаны какой-то тайной, состоят в одном заговоре. Все они – отрубленные головы Лернейской гидры, а самая главная голова – бессмертная – спрятана под Волшебным камнем. И их бесполезно рубить – они вырастут снова. Непроизвольно я ускорил шаг, а потом почти побежал, испытывая непонятный страх, словно в этот солнечный, жаркий день ледяные пальцы стали сжимать мое горло. Я чувствовал, что веду себя глупо, нелепо, но не мог остановиться.

Ноги вынесли меня за околицу, к водонапорной башне, и только тут, споткнувшись о какую-то корягу и упав, я замер, тяжело дыша, будто загнанный олень. Ко мне подошел какой-то невысокий человечек средних лет, с залысинами, оттопыренными ушами и разноцветными глазами: один серый, а другой – голубоватый, причем смотрели они в разные стороны. Я перевернулся на спину, с любопытством наблюдая за этим странным явлением природы.

– От кого это ты утекал? – спросил он, протягивая мне руку и помогая подняться на ноги. – Стырил что?

– А ты, наверное, Мишка-Стрелец, – догадался я. – Смотритель этой башни?

– Он самый. Давно тебя тут поджидаю.

– Зачем?

– Ну как же! Все, кто приезжает в Полынью, лезут на верхотуру и обозревают окрестности. С тебя два доллара. За бинокль отдельно – еще доллар.

– А если мне это неинтересно?

– Брось, не гнушайся. Залезешь – не оторвешься. Тебя еще придется оттуда метлой гнать.

– А почему тебя Стрельцом зовут?

– Я с детства сигареты стреляю. Угости папироской?

– Бери. Ладно, давай сюда бинокль. Погляжу, что за панорама такая.

Я нацепил на шею оптический прибор, отсчитал Мишке-Стрельцу рубли по курсу и полез по железной лестнице наверх. Там, на высоте примерно тридцати метров, находилась небольшая площадка, огороженная перильцами. Смотритель поднялся вместе со мной и встал рядом.

– Ну как? – выжидающе спросил он. – Здорово?

– Погоди ты! Я еще бинокль не отрегулировал.

Здесь было и в самом деле довольно интересно: весь поселок лежал передо мной как на ладони. Маленькие домики, словно игрушечные кубики, вросли в землю, а возле них суетились люди-муравьи. Слева расстилалось голубое озеро, по которому пробегали мелкие барашки волн, где-то в самом его центре покачивались три лодки, а к другому берегу подступала мохнатая и суровая рать елей и сосен. Прямо – там, где кончались дома, – начиналось болото, и оно тянулось на многие километры топкой слизью. Но были там и островки твердой суши, покрытые зеленой травой, а кое-где сиротливо стояли на своем посту чахлые деревца. Справа вилась узкая лента дороги, по которой я и пришел в Полынью из уездного городка N. Сейчас дорога была совершенно пустынна. Я вновь перевел бинокль на поселок и отыскал свой дом, подступавший к самому болоту. Затем посмотрел на соседний дом, где тетушка Краб копошилась в огороде. Словно почувствовав мой взгляд, она распрямилась, подняла голову и поглядела в сторону башни, приложив ладонь к бровям. Я стал наводить бинокль на другие объекты. Вон вышел из магазина милиционер Громыхайлов, нетвердо стоящий на копытах… Староста Горемыжный сидел в своей беседке, из которой торчали его длинные ноги… По улице торопливо шел доктор Мендлев, и стекла его очков блестели на солнце… Около кладбища застыли в соперничестве два храма – православный и тот, где читал свои проповеди Монк. Люди заходили и в церковь, и в этот уродливый «айсберг». Я увидел выскользнувшего из него пекаря Раструбова… За околицей, в кузнице, на минутку показалась кудлатая голова Ермольника: он глотнул воздуха и скрылся в черном проеме дверей… Неподалеку шествовал учитель с сыном Намцевича и охранником. В руках у мальчика был ворох цветов… А вот к ним присоединилась и Аленушка, и они пошли дальше все вместе. Учитель, Клемент Морисович, что-то объяснял им, показывая рукой на репейник… Сделав пол-оборота, я поглядел на особняк Намцевича. Он сидел там же, на балконе, а в руках у него был полевой бинокль, и он наводил его на меня. С минуту мы смотрели друг на друга через увеличительные стекла. Словно проводили разведку перед решающим поединком. Я весело помахал ему, и он точно так же ответил мне. Обмен любезностями состоялся. Рядом с Намцевичем, в кресле, застыло скульптурное изваяние – черноволосая красавица Валерия. Кто она? Кем ему приходится?.. Потом я отвернулся и вновь отыскал свой дом. Мне показалось что-то странное в его положении, что-то изменилось. Ну конечно! Минуту назад окно в мою комнату было закрыто, а сейчас оно распахнуто настежь. И там, в глубине, я увидел мелькнувшую тень. Какой-то человек находился в моей комнате… «Ну все! – подумал я. – Мне это надоело. Пора принимать самые решительные меры и делать облаву на незваных гостей. Какие бы силы им ни покровительствовали…» Способ выследить незнакомца я придумал давно и решил им воспользоваться в самое ближайшее время. Хотя, если разобраться, этот человек (или существо?) не причинял мне никаких неудобств, просто незримо присутствовал где-то рядом.

Закончив обзор, я вернул бинокль Мишке-Стрельцу, и мы спустились по лестнице вниз.

– Понравилось? – спросил он настороженно.

– Ничего кино, – сознался я. – Только звука нет.

– Ты, это, постой-ка… – произнес он, покосившись на шедшего мимо мужчину в малиновом берете. – Ты, я знаю, про деда своего все копаешь…

– Ну?

– Баранки гну… Есть у меня для тебя кое-что.

Мишка оглянулся, теребя в руках свою кепку. Он как-то мялся, не решаясь сказать. Словно боялся чего-то.

– Ну говори, раз начал.

– Я… эта… слышь, знаю, кто замочил старика.

– Кто? – Я почувствовал охватившую меня дрожь, мускулы напряглись, а глаза просто впились в лицо смотрителя. Губы его шевелились, он никак не мог собраться с духом.

– Ладно, – произнес он наконец. – Потом скажу. Вечером. Жди меня часикам к десяти к себе домой. Да закуску не забудь приготовить. Тогда и потолкуем.

– Хорошо! – согласился я, несколько разочарованный. – Приходи. Только обязательно.

– Ну так! – крикнул он мне вслед… И еще громче: – Водки бери не меньше литра!

– Буду ждать! – крикнул и я ему. И лишь потом подумал, что, наверное, напрасно мы обсуждаем наши дела столь громко…

Теперь мне захотелось посетить еще и проповедника Монка в его храме-капище. Поглядеть и послушать, о чем он толкует перед завороженными жителями Полыньи. Я не случайно назвал это уродливое здание айсбергом, по своему московскому опыту зная, что деятельность подобных сект видима лишь на одну восьмую часть; все остальное – скрыто от глаз непосвященных. Они начали вырастать на российской земле с середины восьмидесятых годов, как ядовитые грибы, обильно смачиваемые радиоактивными дождями. Впрочем, это явление расползалось по всему миру, приближая конец света.

Я открыл деревянные двери, взявшись за бронзовое кольцо, и ступил в полутемное помещение, где уже находилось несколько человек. И тотчас же громкий, чуть хриплый голос произнес:

– И вот еще один брат наш явился под сень Дома Радости, чтобы испить благоденственные капли из Чаши Жизни и Смерти! Приветствуем тебя, новый сподвижник нашей веры!

Я не сразу и сообразил, что Монк, стоявший на возвышении, окруженный четырьмя обритыми наголо служками в цветастых одеяниях, обращается именно ко мне. Он показывал на меня рукой, а в другой сжимал короткий жезл, с конца которого сыпались искры, наподобие бенгальского огня. Искрились и тонкие палочки, развешанные по стенам и углам помещения. Здесь пахло каким-то одурманивающим настоем трав, а лица собравшихся были как-то искажены, словно они преломлялись в амальгаме кривых зеркал.

– Привет, привет! – буркнул я довольно непочтительно. – Можете продолжать, вольно.

Монк постарался не заметить моей иронии, вновь обратившись к своей пастве, среди которой я заметил немало молодых людей. Была здесь даже Жанна – медсестра доктора Мендлева. Она отступила назад и отрокировалась ко мне, встав рядышком, почти касаясь моего плеча своей рыжей головкой. Ее зеленые глаза возбужденно блестели, будто только что она испытала плотское наслаждение.

– Я рада, что вы пришли, – шепнула она мне. – Вы не пожалеете. Это что-то… бесподобное.

– Вы уверены, Жанночка? – тихо сказал я. – Можно, я буду так вас называть? Не вешают ли вам лапшу на уши?

Она покосилась на меня, и я еще раз убедился в ее несомненной привлекательности: таких жгучих особ, способных сводить с ума неокрепших юношей, в средние века сжигали на кострах.

– Я всерьез займусь вами! – пригрозила она мне.

– Валяйте, – согласился я, нащупывая ее руку. Пальчики этой Салемской ведьмы податливо оказались в моей ладони, а коготки поскребли кожу. Зачем я стал заигрывать с ней? Не знаю. Наверное, подействовала вся эта одуряющая атмосфера, летящие искры, коварный терпкий запах и бубнящий голос Монка, чья речь не имела ни запятых, ни пауз:

– …вы прикоснулись к блаженству и оно не покинет вас более никогда и дома и в поле и в жизни загробной которая вижу я надвигается полчищами страшных существ детей ваших не бегите от них покиньте отрекитесь от близких несущих вам смерть лишь здесь освободитесь от уз и тягот и найдете приют и кров и счастье вечное а все остальное будет проклято мною служителем бога истинного потому что дана мне часть его и я есть он сам воплотившийся на земле и пришел чтобы открыть вам глаза и уйду с вами…

– Бред сивой кобылы, – прошептал я, вглядываясь в хрупкое, фарфоровое личико отца Монка, на котором выделялась длинная белая борода-кисточка. Маленькие и узкие глаза выдавали его монголоидное происхождение.

– Замолчите, – строго отозвалась Жанна, сжимая мою ладонь. – А то быть беде. Он нашлет на вас Гранулу.

– А что это такое? Объясните мне, темному.

– Это – смерть.

– Тогда пусть он засунет эту Гранулу в свою попу. Пойдемте отсюда, Жанночка. Эта ахинея никогда не закончится.

Неожиданно медсестра легко согласилась. Мы выскользнули за дверь, оставив за спиной монковское «блаженство».

– Над вами предстоит еще много работать, – сказала Жанна, прищуриваясь на ярком солнце и оглядывая меня, как арабского скакуна. Только в зубы не посмотрела.

– А вы заходите как-нибудь вечерком, – нагло ответил я. – Тогда и поработаем.

– И приду! – с вызовом сказала она. – А теперь мне пора к доктору.

Я поглядел ей вслед, отметив стройные ноги, и усмехнулся.