Текст книги "Чудо-цветы (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Я лёг, но не спал. Примерно спустя полчаса кто-то пошёл обратно и шаги стихли.

Заинтригованный, я вскочил, кое-как оделся и вышел из комнаты. Спокойная тишина ярко освещённого коридора отрезвила меня. Я пошёл по нему и увидел в самом тупике металлическую лесенку, ведущую к люку на чердак. Движимый любопытством я поднялся и открыл крышку люка.

В тёмной комнате пахло красками, пылью и лекарством. Осветив пространство восковой спичкой я, прежде всего, увидел на огромном столе посреди комнаты керосиновую лампу. Я затеплил её и отступил к двери, осматриваясь. Моё сердце стучало, как у ребёнка.

Жёлтый свет сразу озарил большое полотно, изображавшее красивую бронзоволосую женщину. Она стояла на луговой тропинке спиной к зрителю в простом чёрном одеянии с открытыми белыми руками. Все линии и изгибы молодого тела угадывались под тонкой материей её платья. Полуобернувшись, она смотрела на зрителя чистым и ясным лицом, с карими глазами под тонкими бровями. Взгляд был нежен, ласков, с огнём чистой, горделивой молодости. Неподалёку застыла та же женщина, но уже обернувшаяся всем своим изящным корпусом, но какое разительное несходство было с её копией! На меня глядели блестящие зрачки хихикающих глаз. Зловещее выражение рта выдавало безумие и готово было искривиться омерзительной улыбкой. Теперь всё лицо казалось свирепым и жадным, как будто женщина была готова терзать, пить кровь, вожделеть и нести что-то ужасное.

Я закрылся руками и какое-то время стоял в невыразимой печали, охватившей меня. Потом руки опали в некоем бессилии.

И сразу на глаза попала толстая папка, лежавшая на запыленном столе. Я развязал тесёмки и открыл её, поразившись тем прекрасным и ужасным рисункам, что были в ней. Там были чудесные цветы и очаровательнейшие уголки природы, женщины и мужчины, пышущие красотой, полные ума, благородства, изящества и интеллекта, а также стаи воронов над полями роз, сцены шабаша ведьм, трупы в могилах, читающие древние книги, виселицы с казнёнными, у которых до земли свисали языки, бородатые женщины, купающиеся в бассейне, сцены разврата, пиршества людоедов, вампиров и прочие мерзости, о которых не хочется вспоминать.

Помню, что погасивши лампу, я быстро выскочил из этой комнаты, переполненный тайной существования моего друга, прошёл по коридору в своё жилище, долго вертелся в постели, пока не забылся тяжёлым сном.

Утром меня прямо подбросило! Было хмуро, пасмурно, как будто собирался дождь.

Я быстро собрался, написал записку хозяину с извещением о делах, внезапно появившихся в связи со срочной телеграммой из города, велел запрягать и тут же уехал.

Помню ехал, уже наслаждаясь утренней росой на траве, бархатным свежим солнцем, преодолевшим тучи и пытался нащупать истину души Макса Доггера.

Спустя год я узнал, что мой друг скоропостижно скончался. Я поехал навестить могилу, и его вдова Эльма совершенно спокойно передала мне то, что сам Макс завещал. Дома я раскрыл пакет. Там были письмо и шкатулка.

Попробую воспроизвести письмо по памяти.

"Дорогой Фабиан, мне осталось недолго. Прощай, мой друг! Я знаю о том, что ты был В ТОЙ КОМНАТЕ. Всё, что ты видел – это моя жалкая попытка передать накопившееся в душе. Я хотел писать, как никто ещё не писал! Ещё в юности я хотел создавать картины необычные, совершеннее и сильнее всего, что существует в искусстве. Но, увы, это были жалкие попытки. Мне удалось лишь разъять Жизнь на составные части. Разворошить воз пшеничного зерна с возом мака, разобрать по зернышку, мак и зерно – отдельно. Моя кисть создала два лица Жизни, каждое в полном блеске могущества. Я пытался создавать Прекрасное, но меня всё больше тянуло во тьму. Если я смогу изгнать этих демонов, пригвоздить их к бумаге, значит я чего-то стою. Природа, сельский труд, воздух, огород, животноводство – это лишь попытка убежать от самого себя, зарыть талант в землю. Но я лишь усыпил свой разум. А чудовища рождаются, когда разум спит, это ещё Гойя понял! Я не мог показать людям эти картины, всего лишь жалкое подобие искусства, обнажив светлые стороны и все тёмные инстинкты души. Я думаю, ты поймёшь меня. Может у тебя получится, ведь я помню, у тебя был талант. Тогда в добрый путь!

Далее были прощальные слова, какие-то милые студенческие воспоминания, что-то в этом роде.

Письмо мне показалось сумбурным, но, в общих чертах, я понял своего друга. Я открыл большую шкатулку полную бархатного пепла. Я всё понял – он сжёг свои работы!

До этого случая в моей жизни я собирался завязать с живописью. Но теперь, наоборот, я стал глубже интересоваться ею.

– Вы стали сами собой. Перестали зачёркивать себя и вернулись к своему внутреннему призванию, – сказала задумчиво Харита, на которую история, рассказанная Фабианом, произвела сильное впечатление.

– Я хочу писать вас, – сказал Фабиан. – Точнее – ваши глаза... Только ваши глаза...Они такие красивые...

После они гуляли по лугу, и Петтчер делал зарисовки в блокнот. А Харита придумывала сюжеты и не успевала следить за порхающим по бумаге карандашом.

– Смотрите "Муравей и ромашка". А теперь вот: "Улитка на руке человека".

Немного утомившись, они уселись на душистую траву, отложив блокнот и карандаши.

Солнечный свет блестел на травинках, цветовое разнообразие необыкновенно пахло, раскинувшись до границы тёмно-зелёной рощи.

Харита бережно дотронулась до милых голубых цветов синей вероники.

Фабиан смотрел на Хариту добрыми и внимательными глазами, любуясь ею. Она посмотрела на него, улыбаясь – так ей было хорошо, вытащила листик из его волос, поправляя непослушный локон, провела нежно по его чёрным волосам, погладила их.

Он бережно взял её руку в свою, тихо и нежно поцеловал пальцы, потом углубление у изгиба локтя, отчего у Хариты заиграло всё внутри, как будто скрипичный оркестрик. Тепло пробежалось по телу, заполняя её всю до пяток.

Она притянула его голову ближе, поцеловала в шею и губы, постепенно опускаясь на травяное ложе, прижимая к себе тело художника, самого дорогого для неё человека на свете.

Х╤╤╤ ЦВЕТЫ ГРУСТИ ГИАЦИНТЫ

Горячее солнце купалось в облаках, а море весело смеялось.

Праздник на острове д"Авелес был в самом разгаре.

Председатель союза рыбаков Ватек решил соединить празднование двойного дня рождения Бонифации Дорлент и Юстина Бредта с традиционным Днём рыбака, имевшим древние корни.

С давних времён прибрежные жители проводили древний обряд – моление о Первой Рыбе, своеобразное заклинание седых морских богов об улучшении ловли. Чествовали Нептуна, ели уху и наслаждались музыкой. Жители острова, большинство из которых были рыбаки, очень любили это священнодействие и почти все сошлись на него.

На празднике присутствовали в основном рыбацкие семьи, чужаков к таким церемониям допускали неохотно. Поэтому художник Фабиан Петтчер на праздник не пошёл, но для Клауса Ферроля, его помощника Ганса Кресса и Хариты было сделано исключение. Первые готовили разные пиротехнические чудеса, а Хариту пригласила сама Дорлент.

Ферроля радостно приветствовал Томас Вильсон, старый моряк с Гертонской больницы, с которым они обнялись и долго рассказывали друг другу о превратностях жизни.

К удивлению Хариты, на торжестве мелькнула и худая, сутулая фигура учителя Гревса. По слухам, его пригласил Ватек.

Побыть в форте для его охраны вызвались Генри Вансульт с его подругой Дамьеной.

Народ стал сходиться к полудню, с некоторым недоверием поглядывая на новичков – Ферролей, Кресса и Гревса.

Дом Дорлентов примыкал к пустырю, по краям которого стояли высокие тополя и кипарисы. В саду росли синие, тёмно-розовые и белые гиацинты.

На столбах, флюгерах, ветках деревьев были развешаны фонарики.

На обширном дворе от крыльца до ворот располагался наскоро сооружённый павильон, упиравшийся в заросли винограда. Под тентом установили грубые деревянные столы, покрыв их клеёнками. К ним приставили табуретки, сверху которых были положены длинные доски, укрытые грубым рядном и мешковиной для удобства сидения.

Через открытые ворота можно было выйти на пустырь, где стояли палатки со всякой снедью. Ловкие торговцы тут же открыли несколько лавок, продавая детям и женщинам всякую дребедень. Вокруг сновали оборванцы с подозрительными лицами и грязные дети, лущившие семечки.

Бонифация и Юст сдержанно принимали подарки, которые, по традициям этого острова, были очень простыми, недорогими, и, как правило, необходимыми для хозяйства.

Поначалу гости сели к столу, укрытому всякой снедью, начиная от рыбных блюд и жареной дичи – заканчивая караваями хлеба и всевозможными напитками. В огромных бутылях была местная водка "Корка", а кто хотел – пил можжевеловую водку, купленную в Лимасе.

Ватек организовал доставку роскошного виноградного вина, которое предпочитала женская часть посёлка. Бочку с вином привёз на повозке Гунс, племянник Ватека, он же её сгрузил и закатил под навес, выбил затычку, и образовалась очередь: все начали подставлять глиняные, расписанные морскими цветами и диковинными рыбами кружки, под струю тёмно-красного вина.

Шумно приветили именинников и, выпив за их счастье и здоровье, подняли кубки за удачу рыбной ловли. Быстро заработали челюсти – ели много, сытно и с отменным вкусом.

Ватек хлопком ладоней дал сигнал, и пришедшие музыканты стали наигрывать на разных инструментах залихватские народные мелодии. Особенно старались пожилой скрипач, грузный усач с бубном и худой смуглый человек с контрабасом, задававшие ритм всей музыке. Время от времени сольно выступал молодой аккордеонист.

Харита сидела за столом, подперев щёку ладошкой, увлечённо слушая байки пирующих, бросая в рот сладкие ягоды, подхватывая тосты, пробуя различные блюда. Ей пришлось по вкусу и лёгкое игристое вино, которого она выпила совсем немного, чтобы не отяжелела голова. В душе лишь была некая грусть оттого, что рядом нет Фабиана, с которым всегда было интересно перекинуться словечком, но само осознание того, что этот мужчина есть в её жизни, приятно согревало девушку.

Рядом сидел молодой рыбак Гунс, племянник Ватека, который всё пытался рассмешить Хариту всякими сальными и двусмысленными шутками, а потом и вовсе положил ей руку на колено. Харита руку с колена быстро убрала, но старалась с улыбкой реагировать на шутки, ожидая новой стадии праздника, во время которой можно было выскользнуть из-за стола.

Подвыпившие гости затянули песни, а затем взялись танцевать, да так, что только пыль летела из-под ног! Харита встала под деревом, чтобы полюбоваться на танцующих, весело хлопая в ладоши при наиболее удачном танце.

Кресс успел уже и поесть, и выпить, и веселился со всеми.

Бонифация, улыбаясь, затащила в круг танцующих и застенчивую Хариту. К ней опять стал клеиться Гунс, и Харита с трудом принимала его ухаживания. Она даже согласилась станцевать с ним два танца, во время которых парень всё старался прижать её к себе. От Гунса неприятно пахло водкой, и Харита обрадовалась, когда его позвали приятели. Напоследок, чмокнув Хариту в щёку, он обещал прийти и исчез, к счастью, надолго.

На закате солнца подвыпившие гости взялись стрелять из ружей по воздушным шарам, подготовленных Ферролем, а некоторые успевали срезать пулями голубей и других птиц. К счастью быстро темнело, и это развлечение прекратилось.

Ферроль почти ничего не брал в рот (съел лишь немного сыра и запил его вином), немного беспокоя этим Хариту. Но он объяснял, что поест, когда сделает своё главное дело.

И вот, когда засияли сумеречные краски зари, а затем бархатная тьма охватила посёлок, в дело пошли бенгальские огни, волшебные сверкающие свечи. Подготовленный заранее Кресс жонглировал факелами, из которых летели искры к восторгу зрителей.

И вот взвились в небо липкие, ярко хлопающие цветные огни, призрачно освещая листву деревьев и восторженные лица. Это Ферроль запустил салюты.

Потом пошли в дело шутихи и ракеты, молниеносно разрезавшие ночное небо. При запуске каждой ракеты толпа ахала и кричала.

Далее Ферроль показал всё своё искусство: в небе летали огнистые мотыльки с жар-птицами, серебряные стрелы и вертикально падавшие сверкающие копья, ловкие огненные драконы и крылатые бело-оранжевые кони.

Пирующие толпились на пустыре, тыча пальцами в небо, свистели и аплодировали.

Во время салютов мягко подъехал и застыл, зафырчав, длинный серебристый открытый автомобиль – большая редкость на острове.

Его сразу обступили мальчишки и другие зеваки. За рулём сидел шофёр в кожаном комбинезоне в защитных очках.

С автомобиля сошло трое мужчин мрачного вида, двое были в одинаковых тёмно-синих костюмах и шляпах, лишь третий щеголял в кремовом.

Задрав голову, не обращая внимания на притихшую толпу, человек в кремовой костюме, придерживая шляпу, глядел на салюты, а потом медленно зааплодировал, причём рукоплесканиями разразилось всё гуляющее общество.

– Сам Рекастер приехал! – промолвила стоявшая рядом с Харитой Бонифация, обращаясь больше к Юсту.

– А кто он, этот Рекастер? – механически спросила Харита.

– О, вы не знаете, дорогая Харита? Святая простота... Да это один из самых опасных и в то же время важных людей в округе!

Ватек не спеша, нахмурившись, подошёл к компании Рекастера, пожал руки и что-то сказал.

Рекастер вынул часы на золотой цепочке, что-то важно отвечал, как показалось Харите, с некоторой рисовкой.

Наконец, программа огненных чудес на небе была закончена, Ватек всех вернул за стол. Нашлось место и для Рекастера и его компании, причём Ватеку пришлось прогнать из-за стола каких-то самых захудалых рыбаков. Ушёл и Томас Вильсон, сославшись на усталость, но видно было, что присутствие вновь прибывших ему неприятно.

Рекастер сухо поздравил, снисходительно улыбаясь, Бонифацию и Юста.

Бонифация Дорлент улыбалась, точно её осчастливили на всю жизнь. По её поведению было видно, что она хорошо выпила.

Она встала и сказала громко:

– Дорогие гости! Такая честь – вас так много и все такие значительные люди! Я думаю, вам всем понравился салют? Так давайте выпьем...

Она сделала паузу, пока Юст наливал ей вина в бокал.

– За сказочного кудесника, мастера Клауса Ферроля! Это я его нанимала! Мастеру ура!

– Ура!!!

Все подхватили этот тост, защёлкали кружки, зазвенели бокалы.

Харита заметила, что все выпили, включая новых гостей, и лишь один Рекастер только пригубил рюмку.

А потом встал важный Ватек и произнёс:

– Пусть господин пиротехник выпьет!

Только что подошедший Ферроль, занявший место рядом с Харитой, отложил кушанье, и налил себе на донышко вина.

– Больше, больше, что это за мужчина, – зашумел Ватек, и все его поддержали. Гости в тёмных костюмах и шляпах блистали глазами в полутьме, освещённой жёлтыми фонарями.

– Мне ещё собираться и домой возвращаться, – примирительно сказал Ферроль.

– Он не пьёт так много, – громко сказала Харита и сразу почувствовала на себе взгляд Рекастера. Она глянула в его глаза и ужаснулась. В них не было ничего человеческого! Казалось, это зрачки самого дьявола!

Её даже отшатнуло, холодок пробежал по коже.

В это время Ватек и его приближённые всё провоцировали Ферроля.

– Ничего страшного! Вы должны выпить за нас, за рыбаков! Поднимите все бокалы! Все! Ну, что же вы, господин Ферроль? Вы не с нами? Не уважаете рыбаков?

Ферроль молча поднял бокал и выпил вино. Пригубила и Харита.

С неприязнью глядел Ферроль, как его кубок снова наполняется.

– Ах, дорогие друзья, эта чаша для меня уже лишняя!

– Ну, не хочет, зачем заставлять! – послышался голос Юстина.

И вдруг прозвучал голос Бонифации.

– Он не пьёт, потому что колдует. И она... тоже... Она – особенно! А потом у нас рыба не ловится!

Ватек подхватил:

– Да, кстати, дорогая Харита, расскажите нам, что за чудо – цветы вы выращиваете?

– Не про вас эти цветы, – сказала внезапно Харита и воцарилась тишина.

Ферроль тут же встал.

– Это не так, господа, – сказал он улыбаясь в бороду. – Всё у нас просто. Никакого колдовства, одна наука. А что касается цветов, то каждый имеет право на какие-то семейные тайны.

– Тайна? От кого и что вы таите? Что можно таить от народа? – сказала Бонифация.

– Действительно! И вообще, вы – странные люди, – промолвил Ватек, сверля Ферроля и Хариту пьяными глазами. Потом он махнул рукой и сел.

И тут вдруг послышался голос гостя. Он был резким и каркающим.

– Мне кажется не стоит слишком уж нападать на наших гостей, Ватек. Ты слишком любопытен. А тебе вообще пора уже в койку.

Последние слова относились к Бонифации, и та кокетливо рассмеялась.

Засмеялись все остальные и стали вновь работать челюстями. В тарелку Рекастера положили отличное жаркое.

В это время Харита шепнула:

– Клаус, кажется нам уже пора идти... Самое время...

В это время за столом уже происходило смятение. Кто-то уже вставал и шёл курить или беседовать по компаниям, иные в группках выпивали, а кто-то, спотыкаясь, брёл в сумерках домой.

Ферроль огляделся.

– У меня ещё здесь дела. Вы отправляйтесь, пока Кресс ещё может ходить, а я прибуду позже, – сказал он. – Меня на лодке отвезёт Вильсон.

Харита посмотрела на подвыпившего Кресса, опустившего голову, словно подсолнух в конце лета.

– Мне кажется, он уже не может ходить, – предположила она.

Ферроль и Харита, подхватив подмастерье под руки, стали, извиняясь, выходить из-за стола.

Это не осталось без внимания Ватека. Руководитель союза рыбаков подошёл к Ферролям. Он и сам уже пошатывался, будучи здорово в подпитии, но старался держаться стойко.

– Вы уже уходите? Не забывайте, по договору у вас ещё салют в ночном небе, – сказал он, с трудом ворочая языком.

– Мой помощник выпил лишнего, и я его отправлю с дочерью домой, – сказал Ферроль, надевая шляпу, висевшую на ветке. – А сам я, конечно, останусь, доведу дело до конца.

И как бы заканчивая разговор, демонстративно стал набивать трубку.

Ватек, нахмурившись, отошёл в сторону.

– Пошли, Клаус, – торопила Харита, глядя на вялого Кресса, опустившегося во тьму под деревом.

Взяв Кресса под руки, они пошли по пыльной улице. Шагали мимо домов, над которыми среди редких туч висел тревожной рыбой одинокий месяц, освещая покатые черепичные крыши, стройные тополя, смородиновые кусты, пыльные вишни, вяло шелестящие тёмно-зелёной листвой.

Далеко позади остались гуляющие. Слышны были только голоса, пение и музыка.

Где-то поскрипывало колодезное колесо, заливисто лаяли собаки да стрекотали цикады.

– Кажется, здесь, – промолвила Харита, показывая дом на окраине.

Над домом висела синяя звезда.

Ферроль вошёл во двор и постучал в дверь дома.

Спустя время звякнул запор, и показалось лицо женщины. Это была Эмилия Петтчер.

– Простите, что так поздно, – сказал Ферроль, представившись. – Мне хотелось бы видеть Фабиана Петтчера. Мы нуждаемся в его помощи...

Женщина забеспокоилась.

– Он только сию минуту покинул двор. Сказал, что пойдёт смотреть ночной салют и провожать Хариту. Быть может вы разминулись?

Ферроль поблагодарил и вышел на улицу, не обращая внимания на лай собак. Он пошёл наугад на шум и буквально наткнулся на Фабиана у колодца. Опустив ведро, с которого пил воду, художник, вытирая лицо, выслушал Ферроля.

– Сейчас. Я обязательно отвезу Хариту, – с волнением сказал Фабиан.

– Она у причала, – сказал Ферроль, с надеждой пожимая Фабиану руку.

Фабиан бросился в темноту. Он бежал по хорошо знакомым ему дорожкам, не успевая увёртываться от веток, хлещущих по лицу.

На причале горел одинокий фонарь, вокруг которого облаком кружились мошкара и ночные мотыльки.

Харита с Крессом сидели на скамье. Кресс сидел согнувшись, опустив лицо.

Харита радостно бросилась навстречу Фабиану.

– Как хорошо, что ты здесь! Мне так сейчас нужна твоя помощь, – воскликнула она.

Фабиан крепко поцеловал её и, промолвив "сейчас", бросился отвязывать лодку.

Свежий ветер, развесивший неводом тучи, наполнил парус, и они быстро пересекали пролив.

Харита рассказала о празднике. Фабиан слушал нахмурившись, опустив взгляд.

– Тщеславие присуще многим людям, в том числе жителям нашего городка. Они гордятся часто бесполезными, бестолковыми вещами, иногда совершают бестолковые поступки, которые губят их жизнь. Это тщеславие, пустозвонство страшно, потому что передаётся и детям. Они растут покинутыми, предоставленные влиянию улицы и особенно таким, как этот Рекастер, растут самоуверенными, презирают искусства и науку.

– И, увы, это так прилипчиво, – сказала Харита, кивая. – И гибельно...

Они пересекали тёмную воду, в которой колебались месяц и звёзды, как вдруг далеко лопнул воздушный взрыв, рассыпавшийся искристыми звёздами. Взлетела ракета, разрезая ночное небо.

– Это отец! Какая красота! – воскликнула Харита.

***

Ферроль прибыл в форт спустя час. Запустив последнюю ракету, он не вернулся на общее пиршество, тем более его труд был оплачен.

Он терпеть не мог общества пьяных людей, а ситуация на празднике к тому времени не была благоприятной.

Он сразу же пошёл к дому одиноко живущего Вильсона, бывшего матроса, который давно ушёл с праздника.

– Что-то недоброе затевается, гарпун им всем в глотку, – говорил старый моряк Ферролю, когда они плыли в мерцающем ночном море. – Там, где появляется этот акулий выкормыш Рекастер, хорошего не жди! Да и Ватек мне в последнее время не нравится. Ты правильно сделал, что ушёл...

– Я своё отработал, – сказал Ферроль, – а смотреть на пьяные рожи мне противно. Мне за это деньги не платят (на этой фразе Вильсон захохотал). Даже на празднике в Лимасе этого не было.

– Ну, о чём говорить, гарпун им в глотку! Праздник в Лимасе был культурный и благородный. А здесь группа перепившихся мозгляков! Не принимаю я этого. Раньше такого не было. Я помню времена без этих твоих салютов, но благопристойные и весёлые. Бывало сам герцог заезжал... А теперь... Перепились, как свиньи! Привечаем уродов, гарпун им в пасть!

Они пристали у форта, и Ферроль попрощался с Вильсоном.

На небе ярко горели созвездия, подрагивая в чернильной космической тьме.

Во дворе форта пылал костёр, за которым сидели в ожидании Ферроля Харита с Фабианом, Генри Вансульт с Дамьеной и приехавший к ним вечером Флетчер. Перебравший лишнего Кресс крепко спал в комнате Ферроля.

Сначала Фабиан был молчалив и как бы сторонился Генри, но непосредственность, дружелюбие и добрый юмор молодого охотника расположили его к нему, а Дамьена казалась художнику простой и доброй. С Флетчером Фабиан был немного знаком.

После прибытия Ферроля, который с удовольствием присел у огонька, все стали говорить об отдыхе.

В связи с тем, что до дома Вансультов и Дамьены добираться было достаточно далеко, Флетчер пригласил их переночевать в его имении.

Так и решили. Флетчер запряг лошадь, и повозка тронулась, увозя Генри и Дамьену.

Фабиан тоже собрался ехать, но Ферроль предложил художнику заночевать у них в крепости.

Фабиан покачал головой.

– Я, прежде всего, переживаю за мать. Она будет волноваться, у неё слабое сердце, – промолвил художник, поблагодарив за приглашение. – Тем более ночь ясная, а плыть мне недолго.

Когда они вышли с Харитой на берег, девушка поцеловала Фабиана на прощание. Под серебряным светом звёзд они увидели тёмную точку вдали, которая постепенно приближалась.

– Постойте, подождите, – послышался голос. – Важное сообщение!

– Вильсон, это вы? – спросил удивлённо Фабиан. – Вы вернулись?

– Что-то случилось? – встревоженно спросила Харита.

– Случилось, гарпун им в глотку, – проворчал старый моряк. – Только я пристал к берегу, как мне принёс мальчишка записку. Знаете, от кого? От Гревса! Слушайте, вас собираются брать на абордаж!

– Гревс был на празднике, я видела, – сказала Харита.

– Он собирался ночевать в доме Ватека. И кое-что узнал опасного для вас, – сказал моряк. – Пойдёмте к свету.

Уже в форте, при свете лампы они прочли записку.

"Важное сообщение для Ферролей (старый форт Бернгрев). Дело обстоит так. Я был на празднике. И слышал, что говорили между собой Ватек и Рекастер. Ватек говорит: "Эти Ферроли давно у меня на подозрении. Люди ими недовольны". А Рекастер говорит: "Я ждать не буду. Сегодня же выжгу это змеиное гнездо. Но людям моим заплатить надо. Сколько положишь?" А Ватек говорил: "Наши решили..." И далее он назвал сумму, но шёпотом, я не услышал. В общем, вам спасаться надо. Вот, решил предупредить".

– Странная записка, – промолвил Ферроль задумчиво.

– Но стоит ли доверять Гревсу? – спросила Харита.

– Во всяком случае порох сухим держать надо, – проворчал старый моряк. – О том, что обыватели с острова раскрывают свои пасти против вас – я уже слышал! Клаус, ты опытный человек, знаешь, что там творится. Вам уходить из форта надо.

– Уходить? Но куда? – спросила тревожно Харита.

– Ну, хотя бы к Флетчеру. На его мызу, – предложил Вильсон. – Правда его дом осады не выдержит. Если за дело возьмётся Рекастер и его головорезы...

– Да и подвергать риску такого человека, как Флетчер очень не хочется. Он столько сделал для нас!

– Ладно! Вильсон и Фабиан, вы отправляйтесь на остров, а мы будем решать. Вас они не тронут, – сказал, задумавшись, Ферроль, то вынимая трубку, то пряча её в карман.

– Я не оставлю Хариту. А вы, Вильсон, передадите весточку моей матери, – решительно сказал Фабиан.

Когда они вышли на берег, художник показал рукой вдаль.

– Поздно. Смотрите...

Небо пылало палево и грозно.

Пролив был усеян чёрными точками лодок, на которых мерцали огни.

– Это они, – сказал Вильсон. – Опоздали... Пять лодок... Факелы жгут, акулья глотка! Срочно запирайте ворота. Есть чем?

– У нас есть замок и засовы, – сказал Ферроль. – Хари, сбегай, запри запасной выход из форта. Фабиан проводит тебя.

– Они осмелятся по нам стрелять? – изумлённо спросила Харита.

– Всякое может быть. Наш долг – принять меры предосторожности!

Харита кивнула, и они направились в темноту.

Ферроль и Вильсон заперли главные ворота и, войдя в дом, принялись будить Кресса.

Тот встал неохотно, в недоумении протирая глаза.

– Подъём! Свистать всех наверх! – крикнул Вильсон и повернувшись к Ферролю спросил:

– В доме оружие есть?

Ферроль машинально кивнул.

– Из того оружия, что дали на ремонт – карабин Барнсайда и пехотное ружьё Шарпа.

– Они стреляют?

– Шарп может заклинить, но, думаю, редко, а Барнсайда я уже сделал и пристрелял. Ещё есть револьвер...

– Дашь мне Шарп...

– Лучше я его возьму. Если заклинит, я знаю, что с ним делать, – сказал Ферроль. – Шарповское ружьё легче, а Барнсайд удобнее благодаря прицелу.

– Хорошо, гарпун им в глотку! Неси оружие и погаси все огни. Они могут выдать нас...

Ферроль приказал Крессу принести оружие и патроны. Они с Вильсоном вышли из дома, обдумывая ситуацию.

Вернулись Харита с Фабианом, сообщили, что всё заперто.

– Слушай, девочка моя. Спрячешься в доме...

Харита изумлённо смотрела на отца.

– Нам придётся защищаться, – пояснил Ферроль, обнимая и целуя её.

– Но, что плохого мы сделали этим людям? – спросила Харита в недоумении.

– Это бандиты. Они не разбирают – плохой, хороший.... Мы чем-то ненавистны им, непонятны... А непонятное всегда вызывает протест...

– Скорее даже наёмные убийцы, – добавил серьёзный Фабиан. – Господин Ферроль, вы можете рассчитывать на меня. У вас есть чем защищаться?

– У нас всего два ружья.

– У меня есть револьвер, – сказала Харита.

– На таком расстоянии, да и в темноте револьвер мало чем поможет, – промолвил Фабиан. – Но, хоть что-нибудь...

– Фабиан, если вы согласны помочь нам... Мы возьмём ружья, а вам дадим револьвер. Во всяком случае отпугнуть кого-то можно... Вы умеете стрелять? – спросил Ферроль.

– Да, – ответил Фабиан. – Отец учил меня. Как-то ходили на охоту...

– Ну, без тренировки этого мало...

В это время раздались возгласы с берега.

– Они причалили! Быстро на стены, сто чертей им в глотку! – крикнул Вильсон. – Том, я беру на себя левую сторону стены, а ты правую! – сказал Ферроль.

– Давай наоборот. Левая сторона менее укреплена, чем правая, а мне воевать приходилось, опыт есть, – сказал Вильсон.

– Послушай, Том, давай не спорить! – требовательно сказал Ферроль. – Мне, оружейнику, пришлось пострелять не меньше! Кресс, пойдёшь с Томом на правую амбразуру, поможешь ему!

Старый моряк неохотно крякнул.

– Есть, адмирал! Кресс, за мной!

Бледный юноша, давно уже протрезвевший, взяв коробку с патронами, пошёл с Вильсоном на правую стену.

– Ну, а мы с вами, Фабиан, попробуем постоять здесь. Может ещё получится всё уладить..., – сказал Ферроль.

– Не думаю. Я немного знаю этого Рекастера и его шайку....

В это время приглушенный гул на берегу перешёл в отдельные возгласы и крики. Десяток огней двинулся в направлении ворот и раздались удары.

– Эй, открывайте! Слышите?! Иначе поджарим вас на медленном огне...

Какие-то чёрные люди стали бить в ворота.

Над стеной возвысилась фигура Ферроля.

– Эй, там, внизу, чего вы хотели? Сейчас ночь, не время для приёма гостей!

– А, господин фейерверкер! Открывай, колдун, а то хуже будет! – крикнул кто-то снизу.

– Где ведьма твоя? А ну давай её сюда на народный суд!

– Покажи нам свои чародейские цветочки!

Ферроль собрался с духом и сказал:

– Я прошу оставить нас в покое. Мы ни в чём перед вами не провинились...

– Подождите, дайте я попробую их уговорить, – вмешался Фабиан, поднимаясь на стену. – Слушайте, я с вашего острова. И я прошу вас разойтись! Этот форт – жилище мирных людей, к тому же – частная собственность. Эти люди ни в чём не виновны!

– А, художник! Быстро вы переметнулись на их сторону, – сказал кто-то в темноте ехидным голоском.

– Да он ихнюю колдунью обаял! – подхватил другой, и пьяный смех раскатился по берегу.

Посыпались сальные и грубые шутки.

– Уходите! Прочь от ворот! – крикнул Ферроль.

И тут вдруг ночь разрезал выстрел, лопнул раскатисто, заглушая на миг шелест волн.

С головы Ферроля, стоявшего рядом с Фабианом, слетела шляпа, лоб стал тёплым.

– Пригнитесь! – крикнул Фабиан, нагибая шею Ферроля за камни крепостной стены.

По лбу Ферроля бежала кровавая липкая струйка.

– Отец, ты ранен? – тревожно спросила Харита. – Я захватила бинт и йод, давай перевяжу.

– Ерунда, царапнуло, – сказал Ферроль.

– Я вижу мирные переговоры бесполезны! – крикнул Вильсон из-за правой стены. – Тогда, дьявол вас раздери, будут говорить наши ружья! Сейчас я устрою вам покойницкую!

И он выстрелил в одного из нападавших. Тот схватился за раненую руку, зашипел, закрутившись волчком на месте.

– Ну что, получил?! – задорно крикнул Вильсон.

– А так они тут не одни! – раздался чей-то звонкий голос. – А ну давай, ребята, покажем им чего мы стоим! Выжжем это логово!

Тут же зазвучали револьверные и пара ружейных выстрелов. Пули плющились о камни, сбивая старый мох, который сыпался сухим порошком.

В это время Фабиан подхватил ружьё раненого Ферроля и сделал пару выстрелов, метя в тёмные фигуры на берегу. Он стрелял для острастки, не будучи уверенным в точности попадания.