Текст книги "Чудо-цветы (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Юст всё это слушал с открытым ртом в диком восторге.

– Жаль, что я не знал раньше, чем занимается ваш отец, – сказал он, – я бы тоже заказывал бы салюты. Сколько праздников у нас было... Да, кстати, моя сестра Глория любит фейерверки, и я потом сделаю вам новый заказ! Устроим ещё один праздник!

– Тебе бы только погулять да выпить, – бросила через плечо Бонифация, искоса укоризненно посмотрев на жениха.

– Хорошо. Погодите, – спуталась Харита, продолжая что-то быстро помечать на бумаге. – Итак, мы с вами условились, Бонифация. Это всё?

– Всё, – кивнула гостья. – А теперь скажите, сколько это будет стоить.

– Мне сейчас трудно подсчитать. Я не очень хорошо знаю цены. Мой отец сообщит вам.

Бонифация спохватилась:

– Кстати, ваш отец... Я же хочу пригласить вас обоих. Приезжайте к нам на д"Авелес двадцать шестого числа. Если работа будет хорошо выполнена, вы сможете рассчитывать на вознаграждение.

– Я – с охотой! Я никогда не была ещё на острове. Замечательно было бы провести вечер на празднике зажиточных рыбаков. Но вот отец, не знаю...Часто он бывает на таких мероприятиях лично, но иногда бывает занят, выполняет заказы по оружию. Так что может быть и так, что приедет его помощник Кресс. Отец вам всё подготовит, а Кресс осуществит... Всё будет хорошо, не волнуйтесь... Да и в форте должен же кто-нибудь здесь остаться.

– Всё-таки хотелось бы видеть самого мастера на таком празднике, – сказала Бонифация.

– Если хотите, – заявил Юстин Бредт, – мы пришлем вам двух рыбаков, которые здесь посторожат и переночуют.

– Вот видите, каким бывает вежливым Юстин, когда нужно, – стеснённо заметила Бонифация, не совсем довольная вмешательством жениха. – Тогда вашему отцу нет причин оставаться дома. А мы пришлём за вами большую хорошую лодку, так что вы будете ехать спокойно и в безопасности.

– Благодарю вас, – с удовольствием сказала Харита, – я к вам приеду.

Бонифация почувствовала к Харите некое своеобразное женское недоверие, а Харита вполне по-доброму отнеслась к гостье, она даже расположилась к ней и встала её проводить.

Бонифация тоже встала и начала собираться. Но затем, помедлив, села и спросила молодую хозяйку, доверительно глядя ей в глаза:

– Правда ли, дорогая Харита, что у вас взращены какие-то особенные, чудно-прекрасные цветы, которые вы никогда и никому не показываете?

Девушка обаятельно покраснела, и Фабиан заметил её смущение: говорить неправду и притворяться она не могла, а отвечать подробно ей не хотелось. Её взгляд замкнулся, утратив весёлое выражение, и, беспомощно разведя руками, Харита нерешительно произнесла:

– Не знаю, что вам на это сказать. У меня, правда, есть немного цветов, которые – это тоже правда – я почти никому не показываю, но никак я не думала, что о них станет так известно.

– О, о них говорят! Ну хоть, например, был разговор у фермера Коллотина, где мы были прежде, чем зайти к вам. Он говорил, что, по слухам, цветы у вас больше Юстовой шляпы и такие красивые, что не наглядишься!

Фабиан заёрзал на своём стуле. Он вспомнил цветник и своё впечатление от этих цветов, которое, кажется, останется на всю жизнь. Ему даже захотелось к кистям и краскам, чтобы перенести их на холст.

"Почему Харита не показывает этих цветов желающим? Ведь красота должна принадлежать всем! Странно... Очевидно имеет на это свои причины", – думал он.

Его любопытство возросло, хотя он заметил, что девушке чем-то неприятен этот разговор и ему стало жаль её.

– Ну, может быть, когда вам наскучит одной любоваться этими цветами, вы их нам покажете, – захохотал круглолицый Юстин Бредт, демонстрируя лукавые ямочки на щеках.

– О, нет! – живо возразила Харита, уже тихо смеясь. – Поверьте, никак нельзя. Никто не увидит их.

– А если мы вам заплатим? – спросил внезапно Юст, подняв брови, распахнув широко маленькие глазки, плененный очевидностью тайны.

– Зачем вы так? – укоризненно промолвил Фабиан. – На всё есть воля человека...

– Что мне вам сказать, Юст, – мягко обратилась к гостю Харита. – Никто не вправе допытываться у меня ответа... Но так и быть, скажу. Чтобы понять, почему не показываю эти цветы, надо их видеть. Поэтому-то их и нельзя никому видеть.

– Замысловато сказано! – проревел Юст, покачав головой.

Бонифация же, переступая с ноги на ногу, слегка надулась, пристально и тяжело рассматривала Хариту, обескураженная оборотом разговора.

– Боитесь, что их кто-нибудь стянет? – скептично заявила она. – Ну, так приезжайте в д"Авелес, я вам покажу такие тюльпаны, каких, верно, нет и в ваших оранжереях.

– Да! Мы чиниться не будем! Приходите! Смотрите! Хватит на все глаза, даже ещё останется!

Довольный своей речью, Юст рассмеялся и обтёр лицо пёстрым платком.

– Теперь мне уж так захотелось увидеть ваши цветочки, что я не отстану от вас, – поднимаясь, произнесла Бонифация.

Харита потупилась, нахмурив брови.

Заметив её реакцию, Бонифация поняла, что сказала лишнее и добавила:

– Да ладно, не волнуйтесь так, милая. Что ж поделаешь? Ваше право, ведь вы хозяйка в своём доме, а мы... Мы – люди, право, не гордые и не обижаемся. Идём, Юст. Приезжайте, дорогая Харита.

Они вышли на нагретые солнцем камни двора, косясь издалека глазами на виднеющийся за деревьями цветник.

Харита провела гостей до ворот, а потом обернулась, глядя в глаза Фабиану:

– А вы что же? Передумали ехать за красками?

Фабиан смутился.

– Нет, конечно, поеду... Но, я вам должен признаться...

– В чём?

– Когда я вошёл к вам во двор, я самовольно... посетил сад и видел ваши цветы, – промолвил Фабиан.

– О, господин художник, так вы не в меру любопытны! – воскликнула Харита, розовея щеками.

– Простите, – опустил глаза Фабиан.

Харита вздохнула.

– Ну, что с вами поделаешь... Ладно, раз уж видели, то значит вы допущены..., вам можно...

– Ваши цветы волшебны, необычны и прекрасны...

– Рада вашей оценке, – спокойно сказала покрасневшая Харита.

– А где вы нашли такие?

– Они остались мне от моей бабушки. Я имею ввиду семена. Я нашла мешочек с семенами под названием "Не тронь меня" и сначала, честно говоря, даже не могла понять значение этой надписи. Я стала садить и растить свой сад и, поначалу, пускала в него желающих. Впрочем, их было очень немного. Все относились к моим цветам совершенно обычно. Пока не зацвели "недотроги". А вы какие цветы видели?

– Ну розы и тюльпаны, гиацинты и крокусы, само собой. И такие большие цветы, белые, как снег...

– А это и есть "недотрога"! – с улыбкой воскликнула Харита.

– Вот как!

– Но вы ещё не всё видели! – заявила девушка и вдруг взяла художника за руку. Тепло её руки стало передаваться ему, разлилось по всему телу.

– Пойдёмте.

Она повела его по узенькой тропинке в сад, где за зеленью деревьев, будто огни, пылали чудные цветы.

– Вот это и есть те фантастические, как говорят, цветы. "Недотрога", -сказала Харита, легко трогая рукой большие белые цветочные головки. Они будто потянулись к девушке, и она их гладила.

– Но почему вы не хотите показывать их людям? Разве можно скрывать такую красоту? – спросил очарованный чудом Фабиан.

– Можно. Иногда красоту можно скрывать, потому что люди бывают разные. И эту красоту люди могут испоганить и осквернить.

– Вы боитесь, что вашу "недотрогу" вытопчут, вырвут или украдут? Но кто решится на такое? Это же настоящее чудо! Красота неописуемая!

– Бывает, что люди рвут красоту, чтобы забрать её с собой, ломают чудо, чтобы узнать его изнутри... А эти цветы, кроме того, ещё и необычны тем, что они распускаются при виде хороших людей, радуют их глаз и цветут при них, а вянут и гибнут в присутствии людей плохих, дурных, коварных и жестоких... Они могут расти лишь в тёплой атмосфере внимания добрых людей...

Художник на время замер, поражённый словами Хариты.

– О, так эти цветы с необычными свойствами! Настоящее волшебство! – воскликнул он.

– Получается так! – сказала Харита. – Скорее – чудо! И великая тайна...

– Что касается ваших слов о людях...Наша нынешняя жизнь, увы, время катастрофически одиноких людей. Это время зависти, скрытности, подозрительности, замкнутости, одинокости во взглядах.

– Я с вами согласна. Часто у живущего человека нет близкого и верного друга, который думает также, как ты, переживает также, как ты, верит в тоже, что и ты. С которым можно взявшись за руку пройти жизнь. И как следствие – одиночество и тоска. А эти цветы – они спасение! Мне Генри Вансульт даже рекомендовал продавать их, уверяя, что я стану на этих цветах миллионершей! Но ... я не могу этого сделать, сами понимаете почему!

– Да, при таких их свойствах – нельзя! Да разве можно всё лишь продавать и, благодаря всему необычному, наживаться! – воскликнул Фабиан.

Харита посмотрела на него с теплотой и интересом.

– О, как вы правы! Не всё измеряется деньгами! Я так и ответила Генри.

Фабиан всё не мог отвести взгляда от цветов.

– А какой запах! Чудесные цветы!

– Вы ещё не видели моего "рокамболя". Это очень ароматный и красивый цветок. Он так не реагирует, как "недотрога", но не сможет расти на грядке у людей злых и дурных, – сказала Харита и вновь взяла его за руку.

Они подошли к ещё одной маленькой грядке.

Фабиан увидел цветок формы сильно развёрнутой лилии, чёрный снаружи и золотой внутри, величиною примерно с небольшое блюдце. Край цветка – кружевной, и был чуть отвёрнут. Средина цветка была карминного цвета, а подцветник – как старое золото. Листья на стебле были круглые и зубчатые.

Харита дотронулась до одного из цветков, и он остался в её руке. Она протянула цветок Фабиану, чуть улыбаясь одними губами. Он взял его, обратив внимание на тот факт, что цветок на самом деле оказался не сорванным и остался на своём месте на кусте.

– Как... Как вы это делаете? – изумлённо спросил художник.

– В этом сложном деле – цветоводстве есть свои тайны и секреты. Когда-нибудь я их вам раскрою, а сейчас... Сейчас лишь скажу, что цветы могут перемещаться по воле того, кто о них заботится.

– Прекрасно! Послушайте, а нельзя ли рисовать эти цветы? – спросил художник.

– Я думаю, их примут на картине за вашу фантазию, когда вы её выставите. Поэтому, наверное, можно... Давайте попробуем...

Харита улыбнулась и крепко сжала ладонь художника.

Они присели на скамеечку под абрикосом, такую миниатюрную, что сидели прижавшись друг к другу.

– Какой у вас прекрасный сад! Как будто сидишь в раю!

На один из цветков слетел яйцевидный, красный с точечками, жучок.

– Смотрите, божья коровка, – весело сказала Харита, подставив ладонь, и насекомое полезло по пальцам, перебирая лапками. – Говорят, это к счастью!

Какие-то насекомые, схожие на ос, зависли над цветками.

– Это осы? – опасливо спросила Харита.

– Нет, что что вы! Это журчалки! Слышите, какой они издают звук, похожий на журчание вашего ручья. Они не опасны. И даже полезны для цветов, – объяснил Фабиан, осматривая сад.

Рядом с ним тихо дышала девушка, и ему казалось, что это лучшее существо на свете, и к нему, наконец, пришло счастье и теперь всё позади – отчаяние, выпивка, муки...

Фабиан осторожно посмотрел на Хариту, как смотрят на великое творение природы. Он подыскивал слова, чтобы сказать, но не решался. Наконец, он решил спросить о чём-то обыденном.

– Меня интересует вопрос, – промолвил Фабиан, – если почти никто не видел ваших необычных цветов, как могло стать известно о них?

Харита в недоумении пожала плечами.

– Вот я сижу и думаю: как? Я немного удивлена!

– Быть может вам стоило сказать, что у вас нет таких цветов... Они бы отстали...

– Может быть. Я уже говорила вам, что сначала цветы могли видеть все, кто хотел... Но, потом пришла одна девушка – такая пустая, неприятная, фамильярничающая. Она была дочь рыбопромышленника и пришла заказать фейерверки. И тут я увидела, как стали свёртываться и вянуть дорогие мне "недотроги". Я их еле выходила! С тех пор я перестала пускать в цветник чужих. Но, видимо, слух об этих цветах, прекрасных и немного странных, проник за стены форта. И языки разнесли эту новость...

– Да, у нас поселения небольшие, слухи просачиваются быстро, не остановишь! – кивнул Фабиан.

– И вот, что мне ещё пришло в голову: однажды мой отец был дома один... Он работал в своей мастерской и за каким-то делом пришла Миранда, служанка Флетчера. Она почему – то невзлюбила нас с отцом с самого начала. Не знаю, что это – обычная ненависть к чудакам, странным людям (а мы с отцом такие), зависть ли, что мы умеем больше, чем она, или ревность. Тут можно спорить...Она и свою подругу Юнону настроила против нас. Так вот, когда отец вышел на странный возглас – Миранда вылетела из цветника, как ошпаренная. Она выполнила поручение хозяина и сразу за ворота! А когда я вернулась с Лимаса с покупками, то застала часть цветов увядшими.

– А ваш хозяин Флетчер знает об этом?

– Да, я предупредила его. Мне кажется, что Миранда что-то таит злое или замышляет. Возможно она распространила слухи про цветы...

В это время послышался стук дверей, шорох шагов, кто-то звал Хариту.

– Отец вернулся с работы. Пойдёмте, я скажу ему о новом заказе. И заодно познакомлю вас, – сказала Харита и взяла Фабиана за руку.

***

В летней школе орали и бегали с сотню оголтелых мальчишек и, чтобы пройти в класс, учителю Гревсу пришлось использовать розгу. Несколько жёстких, свистящих ударов расчистили ему дорогу, хотя кто-то из сорванцов сумел заехать ему камешком из рогатки в ухо. Погрозив розгой в гудящий рой мальчишеского племени, Гревс вошёл в комнату и посмотрел в зеркало.

Ухо опухало и становилось величиною с блин. Ругаясь и трогая болевшую часть тела, Гревс зашёл за перегородку и налил себе в рюмку можжевеловой водки. Выпил, поморщился, занюхал хлебом с салом.

В дверь постучали. Гревс мгновенно спрятал бутылку, уселся за стол, открыл тетрадь, взял ручку и только после этого произнёс:

– Войдите!

На пороге застыл мужчина – невысокий, крепкий, с крупным и морщинистым лицом. В руке он мял шляпу.

– Господин учитель, я Ватек, председатель общества рыбаков. Хотел бы узнать об учёбе своего сына.

– Заходите, присаживайтесь!

Гревс раскрыл огромную книгу и стал водить слюнявым пальцем.

– Так, Ватек, Джордж. Успехи пока не очень. Плохо с арифметикой и чистописанием. Хулиганит!

Вошедший нахмурил мохнатые брови, переминаясь на месте.

– Ах, мерзавец какой! Ну, я ему дома задам! И хулиганит, говорите? А дома он тихий и послушный.

– А здесь, будто с цепи срывается! Оторва! – промолвил Гревс.

– Вообще, я заметил у вас плохонько с дисциплинкой.

– Да уж конечно, дорогой Ватек. Дети сейчас не те пошли, что были в наше время. Портят их.

– Да уж! В наше время все были тихи, как мыши. А сейчас распустились, управы нету! – говорил Ватек, махнув шляпой.

– А всё – пример взрослых! Ну, как это так – у нас на побережье находятся люди, которые даже преступника укрывают... Да и затворничают, ведут паразитический образ жизни.

– Преступника укрывают? Это вы о ком? – спросил Ватек, вставая.

– Да вот, возьмём к примеру нашего Флетчера, владельца усадьбы "Флокс". Мало того, что он у себя приютил этих бродяг Ферролей. Да ещё и позволил им в доме укрывать преступника, – сказал Гревс.

– Это вы о тех, что поселились в старом форте? Да, я о них слышал много нехорошего! А кого они укрывают? – заинтересовался Ватек.

– Некоего Дегжа. Он подозревается в убийстве...

– Так почему же вы не сообщите в полицию?

– Да заходила туда и полиция. Исчез этот Дегж! Подозреваю – не без участия Флетчера! А потом и этот труп, найденный у опушки леса. Слышали?

– Слышал... Да, всё странно.

– А как такие нравы, попрание законности не могут не развращать молодёжь?

Ватек насупился, а затем, подойдя ближе, перегнувшись через стол, сказал в лицо Гревсу:

– Я тут про этот форт такое слышал! Там пришлые живут, старик с девкой – дочерью. Так они точно колдуны – выращивают какие-то цветы волшебные! И всё в тайне, не делятся ни с кем... Я и думаю, куда смотрит церковь?

– Да, длани её нам не хватает, – тихо произнёс Гревс, слегка отшатнувшись от Ватека, шаря глазами по столу в поисках каких-то бумаг.

Ватек осторожно взял Гревса за локоть.

– Ничего, господин учитель, вот скоро на нашем острове д"Авелес праздник. Салюты будет делать этот Ферроль. Посмотрю я, что за птица!

Гревс посмотрел в безумно заблестевшие глаза Ватека, на искривленный в улыбке рот. Потом вздохнул, насупившись, и сказал примирительно:

– Но оружейник -то он отличный. И пиротехник...

– Да, этого у него не отнять! Но откуда всё это мастерство, я себя спрашиваю? Откуда? Не от самого ли сатаны?

Гревс поморщился:

– Да ладно, будет вам тут религиозные предрассудки разводить. В наш – то просвещённый век, господин Ватек!

Ватек рассмеялся, демонстрируя гниловатые зубы:

– О, господин учитель, простодушный вы человек, не всё знаете. Я же знаю одно – поселились они здесь – и рыба стала плохо ловиться.

– Да бросьте вы, – сказал Гревс, поднимаясь, беря указку. – Сейчас урок!

Уходя, Ватек бочком подошёл к учителю и сунул ему в карман плотный газетный пакетик.

– Вы уж поглядите – то за моим.

Гревс молча и хмуро кивнул.

***

Этим душным вечером деревья и кусты неподвижно застыли в мерцающем лунном свете. Не дрожал ни один лист. Под шатром многозвёздного неба мир засыпал.

Юнона едва не зацепила Миранду плечом, когда та проходила по аллее, что-то сунула ей в руку, и служанка, как ни в чём не бывало, зашагала дальше. Лишь в доме Флетчера, под лестницей, она рассмотрела маленький мешочек с порошком, образовавшимся от растёртых кореньев.

Позже, войдя в спальню хозяина, Миранда зажгла лампу и, застилая белоснежную постель, быстро оглянулась и что-то положила под подушку. Она успела взбить её, как была схвачена крепкими руками.

Женщина вздрогнула, обернулась. Перед нею стоял Скабер – суровый, безжалостный, невесть откуда появившийся.

– Ты что здесь делаешь? – опомнилась Миранда.

– Давай сюда! То, что ты прячешь под подушкой хозяина.

– Там ничего нет!

Сильным толчком Скабер оттолкнул Миранду и полез рукой под подушку.

И тут же знакомый мешочек заколебался перед глазами Миранды, как приговор!

– Ты что, с ума сошёл! Этот мешочек я всегда кладу ему под подушку, чтобы он лучше засыпал! – воскликнула служанка.

– Не ври! Вчера и предыдущие три дня его не было. Я уже тут четыре вечера караулю! А вот и поймал птичку. Сейчас мы посмотрим, что здесь. А, так это ядовитый корень каррандины. Его испарения вредны для организма! Ты хотела отравить нашего хозяина?

– Нет. Только сделать так, чтобы он забыл прошлое..., – промолвила Миранда, подняв ладони кверху.

– Опять ложь! Не дури мне голову! Этот корень ядовит. Он для смерти!

– Подожди. Это не я! Это всё Юнона! Не говори Флетчеру! – запричитала Миранда, блестя белками глаз.

– Нет уж! Давно я наблюдаю за твоим коварством. Всё будет доложено.

– Нет! Получай!

Серебряной рыбкой сверкнул стилет, который Миранда носила в переднике. Скабер согнулся, вскрикнул от боли, а Миранда, выхватив мешочек, прыгнула в окно.

Вбежавший в комнату с ружьём Флетчер застал лишь тяжело раненого Скабера, да серый порошок, рассыпанный на подоконнике.

Он тут же велел всё убрать. Немедленно послали за врачом.

Утром в кустах нашли и мешочек. Миранда исчезла.

Х╤╤. СИНЯЯ ДУБРАВНАЯ ВЕРОНИКА

Харита стояла рядом с отцом в новом лёгком белом платье в синий горошек, кокетливо присборенном на талии. Её загорелые руки были обнажены.

Утро развернулось во всей своей красе – в свежести ветра, звонких криках чаек, звуках плещущегося моря.

– Ах, Клаус, не беспокойся, всё будет в порядке. Я ведь буду не одна, а с Фабианом, – говорила девушка отцу. – Останешься сам на хозяйстве.

– Я буду работать в оружейной, есть заказ, – сказал Ферроль, смущённо глядя на дочь.

– Да, конечно, папа, – и она поцеловала отца в колючую щёку.

Харита вышла через ворота на берег. Синие волны морщинисто колебали морской простор.

Девушка пристально всматривалась в горизонт, где виднелся берег островка.

От него приближалась точка. Вскоре чётко вырисовалась лодка под парусом, хлопающем на свежем бризе.

Закатав повыше штаны, Фабиан спрыгнул в прибой и повёл за собой лодку, пока она не уткнулась носом в берег. Он, радостный, сияющий, помог Харите взойти на тёплые доски.

– Извините, чуть задержался. Возился с парусом.

– Ничего. Сегодня ветерок и так хорошо. Волны морщатся, смотрите.

– И закручиваются гребешками. Да, красиво!

Парус хлопал, набирая ветер.

Спустя полчаса они пристали к острову д"Авелес, заросшему у берега, но вполне цивилизованному чуть вдали.

Посёлок рыбаков был аккуратный, словно игрушечный – белые домики под розовой черепицей крыш.

Сохли рыбачьи сети. Мимо прошёл крепкий бородатый человек с веслом на плече. Пробежал в сторону пляжа десяток медных босых ног чумазых детей.

Харита и Фабиан пошли по прямой пыльной улице и свернули на окраину.

Видно было, как за домами шевелилась и шептала на ветру роща.

– А вот и мой дом, – сказал Фабиан, показывая на крепкое строение в глубине фруктового сада. Рядом росла старая, треснувшая груша, и жужжали пчёлы у улья.

Во дворе было красиво и тихо. Цветы колебались на тонких стебельках почти у самого порога, а крыльцо скрывал вьющийся виноград.

– Вы живёте один? – спросила Харита.

– Нет, с мамой. Отец погиб давно, во время шторма. Он был корабельный механик, плавал почти круглый год, поэтому видел я его редко. Но зарабатывал он очень хорошо. Мы смогли построить этот дом. Мама работает на верфи. Она человек религиозный, всё свободное время проводит за чтением Священного писания, – рассказывал Фабиан.

– Вы что-то заканчивали?

– Кроме начальной школы – специализированное художественное училище в Гертоне. А так – самообразование, у нас библиотека – тысяча томов!

– Простите за вопрос. А вы никогда не были женаты?

– Сейчас нет...Вот не нашёл подходящего человека. Она была, но ... мы расстались...

– Ага, понятно, – кивнула головой Харита, опустив глаза.

– Да, был такой эпизод в моей биографии, – охотно рассказывал Фабиан. – Одно время я работал на хозяина в Гертоне. Стал его младшим поверенным. Ну, и как это часто бывает, успел жениться на его дочери. Мы мало жили вместе. Она была человеком с тяжёлым характером, своевольной и вспыльчивой. Мы развелись, я был вынужден оставить эту работу...Пойдёмте в дом.

Харита кивнула и через коридор они вошли в комнату с плотно занавешенными окнами. Посредине стоял маленький стол.

Фабиан зажёг лампу, и со стен уставились персонажи его необычных картин.

Харита очарованно осматривалась вокруг.

– Но это только часть, пойдёмте я вам покажу остальные, – пригласил Фабиан.

Одна из комнат была огромной и напоминала выставочный зал. Картины были своеобразными и небольшими по размеру.

– Вот мои работы. Но они не имеют успеха и сбыта. Они далеко не всем нравятся, но может вам всё же придутся по вкусу.

– Меня ваши работы привлекли ещё в Гертоне... Но... послушайте. Если их мало покупают, то как же вы живёте? – спросила Харита.

– Я живу тем, что работаю ещё и оформителем, и дизайнером. Оформляю виллы и особняки богатых господ. Как-то у меня купили пару картин. Я был счастлив, как могут быть счастливы только ангелы на небесах!

Они ходили мимо полотен.

Одна из картин называлась "Пегасы и дикари". Повернув крылатого коня фантастические уроды тащили из его крыла перья. Они тут же ломали их с ужимками и гримасами обезьян. Второй конь летел из облаков вниз, стремясь ринуться на мучителей, но вдалеке, с лестницы плоских скал, спешили новые полчища странных двуногих, размахивающих дубинками и цепями.

– Какая это страшная картина! Ваши рисунки оригинальны и незабываемы! – сложила ладони потрясённая девушка.

– Они, в общем-то, представляют современное общество и его отношение к культуре, – пояснил Фабиан.

– Но, положим, не всех членов этого общества...

– Не всех, но большинство...Увы...

– А эту картину я знаю, – сказала гостья, показывая лёгким жестом на стену. – Впечатляющая работа!

– Да, это моя "Рука на скале". Маме она тоже нравится. Рука ухватилась за скалу в последнем усилии!

На полотне видна была только рука, уцепившаяся за край пропасти. В ней выражена вся сила отчаяния и ужаса повисшего над пропастью человека.

– А вот, обратите внимание, одна из последних работ. "Жизнь в яблоке", – заметил Фабиан.

– Да, интересно. Какие-то люди живут в середине яблока, делая в нём ходы, комнаты. Какая у вас фантазия! А это что за огромные глаза?

– Эта работа называется "Глаза природы". Написана пару лет назад.

На полотне большие глазные яблоки наблюдали, как люди рубили лес.

– Да, это остро! И актуально..., – промолвила девушка, нахмурившись.

– К сожалению!

– Ваши картины такие содержательные и со смыслом. Мне нравятся, – сказала Харита, серьёзно глядя на Фабиана.

– А вот эта посвящена вам! – промолвил Фабиан, показывая рукой. – Она написана совсем в другой манере.

Эта картина носила название "Праздник". Переплетение жёлто-красных цветов, вихревой танец в коричневой пыли, веером взлетает красная юбка Хариты...

– Какое буйство красок! Замечательно! Отличная, волнующая работа!

– Я её закончу и подарю вам.

– Спасибо, – поблагодарила Харита.

– Позвольте угостить вас нашим домашним вином, – сказал Фабиан. – Есть ещё замечательный пирог с изюмом и яблоками, который печёт только моя мама. Я заварю липовый чай.

– С удовольствием, – улыбнулась Харита. – Приглашайте.

Они сидели в беседке и пили пахучий чай с пирогом. В cаду выводили рулады птицы, и ветер едва колебал ветки яблонь и вишен.

– Скажите, а что вас подтолкнуло писать такие необычные картины, откуда такие сюжеты? – спросила Харита, отпив из чашки и ставя её на столик.

Фабиан вздохнул, задумался, немного поморщив чистый и ясный лоб.

– Быть может этому способствовал один случай. Как-то я приехал в гости к одному моему другу. Вообще у меня мало друзей, но с Максом Доггером я сдружился во время учёбы в училище. Был он человеком необычным. Незаурядный художник, он много читал и фантазировал, придумал какую-то свою философскую доктрину, которой не хотел ни с кем делиться.

Позже наши пути разошлись. Я слышал, что он женился и осел в сельской глуши. Помню, он ещё в юные годы всё нахваливал сельскую идиллию.

И вдруг я получаю от него письмо с просьбой приехать. С некоторым трудом я добрался до его имения – пришлось ехать через луга и лес.

Его жилище – добротный дом, окружённым узким палисадом, полным цветов. Вокруг росли плодовые деревья.

Я увидел изменившегося Макса Доггера – курчавого здоровяка в парусиновой блузе и в таких же брюках. Под стать ему была и его жена Эльма – крепкая, пышущая здоровьем блондинка с несколько сонным взглядом.

Макс обо всём охотно рассказывал, показывал своё хозяйство – огород, оранжерею, парники, разную домашнюю живность. Он меня угостил парным молоком. Я пил молоко из жестяной кружки и меня не покидало чувство некоей нарочитости. Во всех его рассказах проскальзывала едва ощущаемая горечь. Я спросил его, счастлив ли он?

"Да, я счастлив. Меня окружает светлый покой и это всё, что мне надо", – отвечал, как мне казалось, уверенно, а потом забрал у меня пустую кружку и неторопливо отнёс её на прежнее место.

Завтрак был неприхотлив и прост: яйца, сыр, молоко, хлеб, зелень. Доггеры сидели рядом: их предупредительность и приветливость, естественная простота их движений, улыбок, взглядов обвеяли меня подкупающим ароматом счастья.

Я заговорил с ним об искусстве. Увлечённо рассказал о новой картине Алара, художника, чьи картины любил. Я ждал от него поддержки.

"Я не люблю искусства", – кратко заметил Макс, отведя взор. Его жена посмотрела на него, затем на меня и улыбнулась.

Помню меня это поразило – ранее, в бытность свою студентами, мы были неистовыми поклонниками искусства.

И тут вдруг Доггер разразился длинной речью. Он утверждал, что искусство – это зло, потому что его основная тема – красота, но ничто не приносит столько страданий, как красота.

Я с ним спорил, утверждая, что красота есть и в жизни, её можно и стоит отображать, но, помню, он сказал в ответ такую фразу: "Фабиан, у меня душа сейчас другая. Я стою за порядок, за постоянство в любви, за незаметный полезный труд".

Растерявшись, не зная о чём говорить, я быстро нашёлся и стал рассказывать о новых концертах скрипача и певца Седира.

"Я не люблю музыки, – безапелляционно сказал Доггер, очищая яйцо. – Позволь предложить тебе козьего сыру".

Я проглотил фразу, замолчал. А его жена улыбнулась и сказала, что у неё с мужем сходные взгляды.

Помню, что я пытался что-то объяснить и возражать, но Доггер неизменно останавливал меня, бесцеремонно переводя разговор на другое.

Мне стало скучно и неинтересно, и я уже подумывал о том, как бы поскорее покинуть имение, но внезапный отъезд был неудобен.

К счастью, Доггер предложил прогулку на лошадях. Он показал мне поля с сочными растениями, луга, веселящие глаз ярким цветением. Потом мы заехали в лес, в самую его глубину.

Здесь, под сводами старых деревьев, было глухо и прохладно, как в колодце. Макс почти без умолку рассказывал о волках, медведях, змеях, жабах и летучих мышах. Пока Эльма не сказала: "Макс, я хочу домой. Я не люблю леса. Терпеть не могу сумерек".

"Согласен с тобой, дорогая. Я чувствую себя хорошо только дома", – вторил он ей с какой-то быстрой готовностью и задором.

Во всём этом чувствовалась какая – то тайна.

Вечер быстро промелькнул, и вскоре хозяева попрощались, а меня пригласили в отведённую мне комнатку в левом крыле дома. Помню, сама остановка комнаты была простой, неприхотливой и уютной: мебель из некрашеного белого дерева, металлический умывальник, чистые занавеси, тёплая постель, зеркало в простой раме, цветы на окнах, массивный письменный стол; чугунная лампа. Ничего лишнего!

"Да, – подумал я. – "Руссо бы позавидовал Доггеру".

Я сидел на кровати и думал. Какими мы были молодыми, дерзкими, задорными и счастливыми ещё несколько лет назад! Какие строили планы! Что с нами происходит? Понятно, многие люди мечтают о хорошей, светлой и здоровой жизни, но почему яркий пример такой жизни лишён крыльев очарования? Вроде всё образцово, чисто, красиво и полезно, но как-то незначительно... Ведь так хочется сказать: "Ах, я был ещё на одной выставке! Там есть такая чудесная картина! ... Или поделиться впечатлением о прочитанной книге и услышать горячую поддержку в ответ... Или увлечься чудесной, обогащающей душу музыкой! Или насладиться стихотворением...

Так я размышлял, а затем, откинув одеяло, хотел было лечь, но услышал за дверью странные шаги. Кто-то шёл так, как ходят обыкновенно ночью, когда в доме все спят: напряженно, легко. Я поневоле вслушивался.

Шаги стихли в конце коридора. Я стал гадать– кто это мог быть? Едва ли Макс: он говорил, что сон его крепок, как у солдата после сражения. Быть может слуга? И куда он шёл, если моя комната последняя, а далее дверей совсем не было – тупик с высоким закрытым окном в сад, но шаги замерли именно в этом месте.