Текст книги "Чудо-цветы (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Гребёнкин Александр Тарасович
Чудо-цветы

Вариации на тему Александра Грина

Время действия – начало ХХ века.

«Тема меня глубоко волнует. Таких недотрог много, они незаметны и часто прекрасны, как чудо-цветы» (А.С. Грин)

I. ГУСТАЯ СИРЕНЬ ПОД ВЕТРОМ

На кладбище в Бедвайке растёт много густой сирени, и ветер колышет стройные, вытянутые пирамидами тополя.

Как ни странно, но Харита любила сюда приходить. Ведь именно здесь она виделась с мамой, чью могилу время от времени поглощали джунгли трав, и девушка иссекала себе руки, вырывая заросли с корнями. Мама как бы садилась рядом и тоже рвала траву, напевая песенку, которую любила в молодости, и Харита подпевала ей. И ещё – здесь были вечный покой и умиротворение. Лишь ночью мёртвые просыпались и бледными тенями блуждали среди могил, но Харита уже уходила, она знала об этом по рассказам.

В тот день она пришла попрощаться с мамой надолго. Сегодня они с отцом должны были ехать в Ласпур. Уже были куплены билеты на пароход и отправлен багаж. После смерти матери отец не хватал звёзд с неба. Дела его пошли плохо. Он выдал слишком много векселей, поэтому их жилище и оружейную мастерскую продали за долги. Да, теперь там будут чужие люди, думала Харита, вытирая слёзы. И дом, где она родилась, и её любимые синие шторы, и зелёная лампа, и уютная комната с книгами достанутся другим.

Клаус Ферроль встречал дочь в порту.

В небе пылало оранжевое солнце, а отцветавшие каштаны осыпали дороги белыми цветами. Слегка пахло нефтью, водорослями, смолой, мокрыми канатами и рыбой. Старик Ферроль еле держался на ногах, так как с утра чувствовал себя неважно. Внезапное разорение сильно поколебало его здоровье, и всё чаще земля вокруг вертелась как весёлый щенок, а ноги были словно набитыми ватой. Но старик держался изо всех сил.

Вот, наконец-то, в арке показалась знакомая и такая любимая фигурка дочери, и Ферроль поневоле залюбовался ею – так она напомнила ему жену.

"Совсем как покойная Таис... Словно ожила та прекрасная капитанская дочь, в которую я был влюблён в юности! И вот идёт она ко мне в расцвете своей молодости! Ах, как Харита на неё похожа!"

Невысокая, стройная, с гривой роскошных светлых, сколотых сзади волос, она двигалась летящим неспешным шагом. Её белое в горошек платье открывало тонкие, изящные руки, суживалось, охватывая тонкий стан, и колоколом раздавалось на широких бёдрах. Лазурно-голубые глаза Хариты высматривали в портовой суете отца.

Ферролю всегда хотелось выглядеть лучше перед дочерью. Он потянул вниз куртку, пригладил воротничок, качнув плечами, оправил подтяжки и даже пригладил завившиеся ветерком волосы.

Наконец Харита ткнулась своим длинненьким носиком в куртку отца, пропахшую порохом и табаком, он горячо обнял её, и они поспешили к причалу.

Здесь стоял белоснежный красавец – пароход "Марс" и на него всходили нарядные озабоченные пассажиры.

Но спустя день в дороге старику Ферролю стало хуже. Он лежал на койке и мелко дрожал, а Харита перестала замечать лучезарно улыбающийся океан, лиловые берега таинственных островов и резвящихся дельфинов, рассекающих острыми плавниками нефритовую воду. Она сидела рядом с отцом и всячески старалась облегчить его страдания: ставила градусник, размешивала в воде порошки, какие можно было достать, поила ими отца и рассказывала тут же придуманные ею сказки.

Корабельный врач заподозрил пневмонию и предложил выйти в Гертоне – ближайшем порту, где есть благотворительная больница.

Город разметался постройками на каменисто-песчаном берегу, о который разбивался серебристый прибой. Дома с розовыми и синими крышами уходили ввысь к невысоким горам, поросшим лесом и казались Харите спичечными коробками, из которых какие-то сказочные гномы соорудили себе жилища. Деревья отбрасывали голубоватые тени на вымощенные тротуары.

Гавань была тесна раскалёнными палубами кораблей и зарослью матч. В тёмной воде плавали шкурки апельсинов.

На пристани уже ждала вызванная штурманом карета медицинской помощи, которая доставила Ферроля в больницу.

Отец обнял обеими руками дочь и не хотел отпускать.

– В больнице посторонним нельзя, – веско сказал доктор Стерн, обращаясь к девушке. – А вашему отцу нужно лечение и полный покой.

– Папа, я найду где поселиться, и побуду там несколько дней, пока ты не подлечишься, – сказала Харита, еле сдерживая слёзы. – За меня не беспокойся. Седеющий, худощавый врач с аккуратно выбритым лицом взял Хариту под руку и вывел в коридор.

– Вы не знаете, где здесь ближайшая гостиница? – спросила Харита Стерна, когда они спускались по широкой лестнице с толстыми белыми перилами.

Врач, пригладив седые волосы, посмотрел на неё, чуть прищуривая голубые глаза.

– Все гостиницы скорее всего будут заняты, потому что много народу прибыло в Гертон на театральный фестиваль. Да и дорого в гостинице. Я предлагаю вам квартиру на эту неделю.

– На целую неделю?

– Да, да, не меньше, такие болезни быстро не лечатся.

И он дал адрес старухи Санстон, а сам, войдя в кабинет, тут же поднял трубку телефона.

Харита обречённо побрела по больничному двору, выложенному серыми каменными плитами, между которыми пробивалась трава. Девушка дошла до самого его дальнего угла и села на скамейку под ивой, положив рядом вещевой мешок и чемодан. От волнения всё её тело ломило.

Быстро смеркалось. Положив с краю скамейки мешок, Харита вгляделась в вечернее небо. Оно казалось загадочным, а тучки создавали причудливые картинки.

Через час доктор сделал обход, а вернувшись, поговорил с рыженькой сестрой милосердия Геддой Ларсен, строившей ему глазки. Когда она вышла, он задумчиво поглядел в окно и, заметив что-то знакомое, вынул из шкафа бинокль.

Под ивой на скамейке спала девушка. Её фигура в белом платье и кофточке, а также милые голые пятки поблёскивали в сумерках, рассеянных светом отдалённого фонаря. Снятые туфли стояли под скамейкой.

Быстрыми шагами доктор вышел во двор. Он тихо подошёл к Харите и осторожно тронул её за плечо.

Девушка вздрогнула и тут же села, оправив платье, мило щуря и потирая глаза.

– Ох, извините, не заметила, как заснула...

– А почему вы не пошли по адресу?

– Уже поздно. Как я найду дорогу? Да и за отца очень переживаю...

– За него сейчас нечего беспокоиться. Ему сделали укол, и он спит. Пойдёмте со мной.

Харита быстро встала и схватила вещи.

Стерн забрал у неё чемодан, и они зашагали по аллейке вглубь больничного сада.

Рядом с развесистыми яблонями находился небольшой флигель. К нему и привела дорожка.

– Сегодня переночуете здесь, – сказал Стерн.

– Ой, не надо, я лучше сейчас уйду, – стала возражать Харита.

– Куда? Блуждать всю ночь по Гертону? Отдохнёте, я дверь запру, вас никто не потревожит. А утром моё дежурство заканчивается, я вас выпущу и пойдёте искать улицу Вороний клюв.

Харита с благодарностью смотрела на доктора Стерна.

Из окна за ними наблюдала Гедда Ларсен. Косой месяц освещал призрачным светом две фигуры на пороге домика.

Во флигеле было уютно и не жарко. Ветки яблонь били в стекло, колеблясь от ветерка. Харита на всякий случай приготовила небольшой карманный револьвер, который отец оставил ей для самозащиты, и выглянула в оконце. Но всё вокруг было спокойно. Развернув полосатый матрас и разложив постель, девушка сладко заснула. Во сне она видела отца и переживала за него. Ей показалось, что она приходит в палату к больному и, приложив к телу отца руки, лечит его.

***

На следующий день Харита поселилась на улице Вороний клюв у одинокой старухи-вязальщицы по имени Санстон. Маленькая чистая комнатка, в которой поместили Хариту, была обклеена дешёвыми потёртыми обоями.

Хозяйка казалась добродушной и чуточку хитроватой женщиной, говорившей елейным голоском.

Спустя день за чаем она стала расспрашивать Хариту о её житье – бытье.

– Мой отец талантливый оружейник и мастер по производству взрывчатых веществ, – рассказывала Харита, глядя в острые мышиные глаза старухи за стёклами очков. – У нас была своя оружейная мастерская и очень хороший дом. Но, увы, отец – очень неважный делец и торговец. Пока была жива мама – она вела дела, и у нас всё было хорошо... Но ... потом у отца начались проблемы. Он выдал много векселей... Наш дом и оружейную мастерскую продали за долги.

– Значит вы разорены, милочка? – спросила Санстон, позвякивая ложечкой в чашке и прогоняя ладонью прыгнувшего ей на колени дымчатого кота. – Куда же вы ехали и зачем?

– А ехали мы в Ласпур. Отец списался с одним знакомым. Там есть два оружейных завода, и папа хотел претендовать на место. Но, чувствую, мы уже опоздали, – ответила Харита, грустно опустив голову.

– Хм... Бедняжки...А что же вы будете делать, когда ваш отец поправится? Всё же поедете туда?

– Не знаю, – вздохнула девушка. – Дело в том, что у нас очень мало денег, и они заканчиваются... Я ведь тоже трачу на себя, например, на молоко, хлеб и кофе... Но один хлеб я есть не могу...

– Так-так...Быть может вам, хотя бы временно, попробовать поступить на место или найти работу? – сказала старуха, уставив на Хариту серые маленькие глаза. – Я могу помочь... У меня много знакомых.

Харита подняла на женщину полный надежды взгляд.

– Ах, бабушка Санстон, я была бы вам очень благодарна.

И старуха Санстон в который раз оценивающе посмотрела на девушку. Несмотря на измученный вид, простенькое платье, Харита была очень приглядной.

– Не надо благодарить, милая, ведь девушек с такой привлекательной наружностью очень мало на свете, – произнесла старуха чуть надтреснутым голосом.

– Да что вы! – добродушно рассмеялась Харита, ласково поглаживая прыгнувшего ей на колени кота. – Вы преувеличиваете... Какое значение может иметь наружность, если у меня всего пара приличных платьев?

– У вас есть ум и прекрасная внешность, милочка, – сказала в ответ Санстон. – А это уже не мало!

Шмыгнув носом, надев чёрную шляпу с чёрным пером, Санстон куда-то ушла.

Харита быстро собралась и отправилась навестить отца. По дороге она зашла в булочную, а затем к продавцу фруктов и купила больному гостинцев.

День был светлый и яркий. Под ласковыми и тёплыми лучами солнца плоды на деревьях наливались румянцем, ветерок нёс по земле тополиный пух, словно летнюю вьюгу. Весь город был оклеен афишами, возвещавшими о театральном фестивале.

– "Золотая цепь", – прочла Харита название одного из спектаклей. – "Зрителя ждёт причудливая судьба, столкновение необыкновенных характеров, тайны дворца – лабиринта, борьба за обладание богатством..." Вот бы посмотреть! Жаль, что совершенно нет лишних денег...

С грустью девушка села в блестящий разноцветными окнами трамвай и поехала к больнице.

Харита очень обрадовалась, когда увидела, что отец уже совсем оправился и в довольно весёлом настроении сидит на кровати, читая газету.

В пустом больничном коридоре, вымытом до блеска, Хариту встретил доктор Стерн. Жестом он отпустил сестру милосердия Гедду.

– Ну, как вы устроились? – приветливо спросил доктор, оглядывая фигурку девушки.

– Благодарю вас, хорошо, – едва кивнув ответила Харита. – А что с моим папой?

– Пойдёмте, – мягким и каким-то вкрадчивым голосом сказал доктор, слегка обняв девушку за плечи, и они пошли по коридору.

Они остановились у его кабинета, и Стерн какое-то время смотрел на девушку проницательным взглядом.

– У вашего отца наблюдается улучшение и денька через два мы его можем выписать, – с улыбкой сказал доктор и протянул руку к подбородку девушки. Но она так рассеянно, издалека своих мыслей глянула на него бирюзовыми глазами, что доктор остыл.

– Ну, вы – недотрога, – промолвил он, и ушёл от ничего не понявшей Хариты в мир стеклянных дверей, источающих запах лекарств.

Харита ушла в город. Гертон, казалось, состоял из кольцеобразных и прямых, как стрела улиц, а также тенистых парков. Розовато-медный свет ложился на тротуары.

Прогуливаясь по городу, любуясь его парками, фонтанами и памятниками, Харита набрела на книжный магазин и долго перебирала потёртые, подержанные книги. Купив одну, она вышла из магазина, листая на ходу. Затем, спрятав книгу, перешла дорогу и увидела объявление о выставке картин современных художников. Билет стоил дорого, но Харита смогла бесплатно посмотреть репродукции, выставленные в окне. Первая же привлекла её внимание. Она называлась "Изучение Гулливера" и показывала крошечных лилипутов, копошащихся на плечах, в волосах, на теле, у бёдер сидящего Гулливера. Маленькие человечки лазили по телу героя, словно мухи, измеряя, изучая, рассматривая необычного гостя их страны.

Возвратясь в крохотную комнату квартиры Санстон, Харита уселась, заложила ногу за ногу и стала листать купленную книгу.

Стояла звенящая тишина. Вдруг раздался скрип открываемой двери. В комнату медленно вошёл кот и, подняв хвост, принялся ходить вокруг стула Хариты, мурлыча с полным сознанием важности вещей, сообщаемых им девушке, но она не поняла его.

Тогда кот вспрыгнул к ней на колени и, мурлыча уже более явственно и нервно, достиг результата. Харитой овладела какая-то непонятная тревога. Она опустила кота на пол, встала и вынула из кармана висящего на стене плаща небольшой револьвер.

Вокруг всё было тихо и спокойно, лишь в форточку доносился шум листьев, топот копыт и звонок трамвая.

Оставив револьвер под затрёпанным дамским журналом лежавшем на столе, Харита стала прислушиваться. Ей почудились шаги в коридоре и щелчок повёрнутого ключа.

Харита села и взяла в руки книгу.

В дом вошла старуха, пропустив впереди себя рослого и крепкого мужчину средних лет в отличном сером в клетку костюме. Его круглое лицо увенчивала чёрная борода, а узкие восточные темноватые глазки масляно блестели.

Харита отложила книгу и встала навстречу гостю.

– Вот, познакомьтесь, Харита, с господином Асмодеем Гайбером. Он торговец мясом и очень солидный, состоятельный, всеми уважаемый человек, и ему нужна бонна к мальчику. Я думаю вам удобно будет переговорить с глазу на глаз, – сказала старуха Санстон.

Кот зашипел на гостя, и Санстон, схватив его за загривок, вышла, оставив Хариту наедине с гостем.

– Приятно с вами познакомится, – промолвил Гайбер, ослепительно улыбаясь. – Ну – с, будем дружить?

Мясник склонил голову набок, ухмыльнулся и развёл большие волосатые руки, как будто играя в жмурки.

– Не знаю, какая выйдет из меня бонна, – краснея от смущения сказала Харита, – но я действительно согласна поступить на любое место. Сколько лет вашему мальчику?

– О, он очень большой! Громадный! Великан-мальчик! – воскликнул Гайбер, придвигаясь к Харите так, что она отстранилась.

– Не понимаю, – сказала Харита, и сердце её упало.

Дверь приоткрылась, и старуха Санстон шепнула Гайберу:

– Мы одни, окна и двери заперты.

И она тут же скрылась.

– Я думаю, мы можем познакомиться поближе, – сказал Гайбер и шагнул вперёд. Он обнял Хариту за плечи.

Нашарив сзади себя на столе револьвер, который лежал под журналом, Харита толкнула дулом в жилет Гайбера, едва внятно проговорив:

– Взгляните, что у меня в руке.

Мясник вздрогнул с открытым ртом. Отступая, он держал руки обращенными ладонями к дулу, а когда хлопнул дверью, за стеной раздались его проклятья:

– Вы, старая гадина, должны знать, за что беретесь!

– Я знаю, за что я берусь, – дребезжал голос Санстон. – А от вас тоже многое зависит, – как и что...

Харите стало мерзко и противно находиться здесь. Она кинулась собирать свои немногочисленные пожитки.

В это время перебранка за стеной окончилась, с визгом захлопнулась дверь. Вероятно, мясник оставил квартиру.

Тихо вошла старуха и присела, звеня спицами.

– Взбалмошный, но хороший человек, – бормотала она, считая петли чулка. – Вот так всегда – сначала напугает, а потом просит прощения.

Нахмурив брови Харита возилась с замочком небольшого чемодана.

– Прощайте, бабушка Санстон, – сказала она наконец, забрасывая на плечо вещевой мешок. – Я вас не забуду.

Старушка глянула на неё мышиным взглядом.

– Значит, расстаёмся? – раздражённо сказала она. – А жаль, давно у меня не ели свежего мясца, не зажимали рта ладонью; давно не слышала я визга и писка. Убирайся! Пусть ты станешь калекой, ослепнешь, пусть волосы твои вырвет под забором бродяга.

Харита тяжело вздохнула.

– Бабушка, бабушка, сколько вам лет?

– Семьдесят, милочка, семьдесят!

– Как же вы будете умирать, бабушка Санстон?

– Лучше, чем ты, бродяга! – вскричала старуха и, окончательно рассвирепев, вытолкала Хариту на улицу.

Девушка, утерев слезы, принудила себя дышать ровнее и твёрдой, решительной походкой зашагала прочь от дома.

***

Был тихий вечер. Заря уже легла бриллиантом на тёмно-синий бархат неба.

Харита шла по аллее вдоль стройного ряда пирамидальных тополей, время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть. В голубеющей дымке вечера уже зажглись сиреневые фонари. Едва – едва пахло светильным газом и ванилью. Мимо шли нарядные весёлые люди, наверное, с какого-то концерта или торжества. Кое-кто присматривался к странной одинокой девушке, бредущей по улице.

Группа бодрых моряков позвала её с собой:

– Эй, красавица, пойдём с нами! Мы только причалили и будем весело отдыхать! У нас есть деньги, а тут неподалёку хорошая пивная "Весёлый краб"! Мы тебя щедро угостим!

Но Харита лишь махала рукой, виновато улыбаясь сквозь слёзы. И только оставшись одна в глухом уголке парка на скамейке под липами, она дала волю слезам.

Спустя час девушка подошла к больнице и зашла в приёмный покой.

Заметила знакомую рыженькую медсестру. Гедда Ларсен настороженно смотрела на неё.

– Посетителей не пускаем, – строго сказала она. – Если вы к доктору, то он уже ушёл.

Харита умоляюще посмотрела на неё.

– А вы не могли бы передать записку моему отцу? Клаус Ферроль.

– Да, я помню...Вообще-то не положено...

Харита смотрела умоляющим взглядом.

Гедда задумалась, поджав губы.

– Ладно пишите.

"Хозяйка прогнала меня, она – сводня", – писала девушка. – "Отец, если ты чувствуешь себя лучше, то пойдем куда-нибудь, а если не можешь, то напиши, что я должна теперь делать".

Гедда взяла записку, взглядом велела Харите ждать, а сама поднялась по лестнице.

Через полчаса в вестибюль медленно спустился бледный Ферроль.

– Девочка моя, ты ничего не должна делать, – промолвил он, обнимая дочь. – Я уже здоров. За лечение заплачено, и дежурный врач выписал меня. Вот воздух, вот ночь и мир. Нас ждёт дорога. Пойдём!

Он застегнул поднятый воротник куртки английской булавкой, забрал у Хариты вещи, и они направились к выходу.

Теперь девушке было легко.

В парке, среди шелестящей под ветром тёмной массы листвы, кто-то в сером больничном халате, под которым виднелась тельняшка, сидел на скамейке и курил.

– Что, Клаус, уходишь уже? – спросил хрипловатым голосом, поднявшийся им навстречу пожилой мужчина. Его волосы вились седыми колечками. Он стоял, опираясь на трость.

– Да, более оставаться здесь мы не можем. На работу пора, и денег у нас сейчас не Клондайк, сам понимаешь.

– А это никак доченька твоя...

Харита легонько кивнула.

– Она... Харита. Помнишь я тебе карточку Таис показывал? Правда копия?

– Что есть, то есть! А я – Том Вильсон, меня забросило в этот порт по причине поломки. И видимо застрял в этом порту надолго, сто акул ему в глотку! – нарочито грубовато сказал мужчина и от досады стукнул тростью. – Ну, семь футов под килем тебе, Клаус!

– Выздоравливай, Том, поскорее, ремонтируй ногу, и тебя ждут море, парус и рыба. Счастья тебе!

– А вы теперь куда? – спросил Том Вильсон.

– Нам бы уйти из города...

– Слушай, здесь справа, за углом, останавливается трамвай. Поспешите, может успеете на последний. И – до конечной...

Обнявшись с Вильсоном и потрепав его по плечу, Ферроль поспешил к воротам, за которыми мелькали огни. Харита бодро шагала впереди и ей было просто и легко.

Когда они выехали на окраину города, трамвай остановился.

Здесь шелестела листва, и подслеповато мигали огни небольших домов.

Вагоновожатый осветил фонарём последних пассажиров.

– Конечная! Выходи!

– Нам нужно за город, – сказал Ферроль.

– А это – вот по той дороге...

***

Чернеющее небо то и дело заволакивалось рваными клочьями туч, сквозь которые выглядывали любопытные звёзды.

Уже полчаса они шагали по шоссе за пределами города. Далеко на равнине мелькали редкие огни. Месяц наклонившись, уцепился за небосвод и висел, молочным светом озаряя дорогу. Серебристая пыль легко опадала под ногами.

– Что же мы будем делать, Клаус? – спросила Харита, звавшая иногда отца по имени. – Ведь нам надо где-нибудь спать, а в особенности тебе, потому что ты еще слабый. Да и поесть тебе бы не мешало.

– Не беспокойся, – ответил Ферроль, поворачивая на дорогу, ведущую к глухо шумевшей на ветру роще. – Смотри, вон там горят огни, значит живут люди, есть кров, быть может и для нас найдётся тёплый уголок...

Ферроль незаметно для Хариты снял обручальное кольцо покойной жены.

Харита молча последовала за отцом.

Так они дошли до опушки рощи, уже погрузившейся в сон, лишь небо время от времени зажигалось далёкими сполохами. С низины из-за деревьев, доносился грибной запах, остро пахло травами и подгнившими ветками. За кустами акации светились окна под железной крышей.

– Подожди пока здесь, я всё разузнаю, – сказал Ферроль и зашагал к воротам.

Харита, смахнув пыль, села на лавочке под старым орехом.

Ферроль нажал на щеколду калитки – она оказалась незапертой, и очутился в запущенном дворе, поросшем травой.

Что-то звякая толкнуло Ферроля в ногу. Он вздрогнул. Рядом стоял, поскуливая, большой и мохнатый пёс. Машинально погладив его, Ферроль взошёл на порог и постучал.

Дом, к которому подошли путники, принадлежал учителю Гревсу.

Услышав стук, рыжие дети учителя – пять девочек и три мальчика, ложившиеся спать в другой комнате, подхватились. Старшая девочка закричала:

– Папа, папа, не пускай, это опять пришли просить милостыню!

Гревс, сжав узкое лицо костлявой рукой, скосил глаза на дверь. При свете лампы он чинил карманные часы и теперь, нехотя оставив своё занятие, приподнялся со скрипучего стула.

Его высокая сутуловатая фигура застыла у окна.

Жена Гревса, беременная и сварливая женщина со спутанными волосами, подняла палец и сказала:

– Странно, почему собака не лает?

– Не лает, потому что не бита! – рявкнул в ответ Гревс и снял с двери запоры.

Увидев при свете фонаря седеющую бороду Ферроля и его ясные морщины вокруг острых, прямых глаз, он успокоился.

– Немного поздно, – промолвил Гревс. – Что вы хотели?

– Простите, что потревожил, – сказал Ферроль, – мне бы ненадолго переговорить.

– Заходите.

Ферроль вошёл в дом, вдыхая чужой, какой-то кисловатый запах. Перед ним стоял тощий человек с худым, почти безбровым лицом, рачьими глазами и длинными волосами медного цвета. Его тонкие бескровные губы были недовольно поджаты.

Ферроль представился и вынул из кармана кольцо.

– У меня тут такое дело... Не купите ли вы кольцо? Мне нужны не деньги, а пища; я только что оставил больницу и иду с дочерью искать работу.

Кольцо, тускло блеснув золотом на свету, перекочевало в костлявые и длинные пальцы учителя.

– Отойдем в сторону, – шепнул Гревс своей остроносой жене. – Смотри, это кольцо обручальное...

– Кажется золото, – промолвила жена и зашептала что-то мужу на ухо.

Ферроль прислонился к стене, устало смотря, как из рук в руки ходит кольцо, уже не блестя, как блестело на пальце двойника Хариты – его любимой Таис.

Из раскрытой двери спальни доносились крики детей:

– Папа! Там кто? Мама, я тоже хочу смотреть! Папа, гони бродягу, выстрели в него из ружья! Мама, я боюсь!

В это время учитель и его жена продолжали обсуждать предложение Ферроля.

– Да... а потом узнаём, что на дороге кто-то зарезан, – горячо шептал Гревс жене.

– Кольцо доказывает! – возражала жена. – А пастор сказал: "Блажен тот, который..." Ну, понимай сам. Вот мне пришло в голову, что, если ты их не пустишь ночевать, я заболею.

– Будь по-твоему Кетти, – вздохнул Гревс и подойдя к Ферролю, сказал: – Вы можете привести дочь. Мы положим вас спать, а за кольцо я утром вам дам провизии.

– Спасибо вам. Вы очень добры, – слегка улыбнулся Ферроль и ушёл позвать Хариту, сидевшую, закутавшись в плащ, под старым орехом в полной простора и сна тьме. Она глядела на свет далёких звёзд, мерцающих на небосводе.

– Ну что, папа, удалось договориться? – спросила девушка, разглядев в темноте фигуру отца.

Ферроль кашлянул и взялся за чемодан.

– Идём, нам предложили ночлег. И продукты кое-какие прикупим...

Девушка вскочила и отряхнулась, весьма довольная.

– По крайней мере, мы хорошо выспимся, – звонко сказала она, – смотри, как нам повезло!

Войдя во двор и закрыв за собой калитку, они пошли по узкой дорожке, шурша травой.

Скачущий силуэт собаки гремел цепью, но она не лаяла, порываясь рассмотреть тех, кто не внушает тревоги.

Войдя в дом, Харита и её отец сразу попали под пристальные взгляды любопытных детей, выбежавших посмотреть на неожиданных гостей.

Рыжие, полуголые или закутанные в одеяла, они сидели на стульях и подоконниках, гримасничая и наделяя друг друга щелчками.

Харита опустила мешок с вещами на пол и встретила взгляд жены учителя, затем взгляд Гревса – первый недружелюбно метнулся, второй начал поблёскивать.

Она осмотрелась – комната была тусклой. Висевшие на стене дешёвые картины, изображавшие в основном фрукты и овощи, были засижены мухами. В боковой комнате виднелось на стене охотничье ружьё и оленьи рога.

Кетти внимательно осмотрела пришельцев, уставив руку в бок.

– Странно, что собака на вас не лаяла, – промолвила она, и её намерение сварить кофе исчезло. – Чего же ты стоишь? – обратилась она к мужу: – Принеси-ка из сарая соломенные матрасы да те одеяла, которые я буду перешивать. А вы пройдите на кухню.

На кухне пахло затхлостью и немытостью, клеёнка на чёрном столе была липкой и усыпана крошками. Стены были выкрашены коричневой краской.

– Садитесь, милочка. И вас прошу, – обратилась хозяйка к Харите и Ферролю.

Она положила на стол хлеб, поставила блюдо с тыквенным пирогом и кувшин молока.

Гости уселись на шатких табуретках. Харита во все глаза смотрела на еду, но как ни велико было чувство голода – дать себе волю она не могла. Опустив глаза, медленно отломив кусок пирога, она стала прихлёбывать молоко.

Ферроль ел равнодушно и механически, поминутно вздыхая, стремясь насытиться раньше, чем горло начнёт сопротивляться еде.

Наконец, отодвинув тарелку, он поблагодарил хозяйку, которая суетясь бегала по делам. Потом встал у открытого окна, закуривая трубку.

Спустя время вошла хозяйка с мешочком в руках. С нею была старшая девочка. Она уселась в углу и стала презрительно оглядывать странных гостей.

– Вот это вы заберёте с собой, – строго сказала Кетти. – Тут провизия: яйца, сыр и хлеб.

В это время кто-то тронул ногу Хариты под столом.

Девушка нагнулась и увидела крошечного мальчика.

– Тётя драная, – сказал он, тыкая пальцем в лопнувший башмак девушки.

– Ой, а я и не заметила, что у меня тут такая авария! – воскликнула Харита как можно веселее. Она осматривала свой башмак.

Рыжая девочка на стуле презрительно хмыкнула.

– Ничего, починим, – нагнувшись, промолвил хмурый Ферроль, разглядывая обувь дочери, пыхая трубкой в уголке рта.

– Мама, ты заперла серебряные ложки? – нарочито громко спросила чинно сидевшая старшая девочка, нахмурив рыжие бровки.

– О, да! – значительно заявила мать, и добавила, обращаясь к гостям: – Я вам постелю в гостиной на полу...

Харита рассеянно кивнула.

– Так куда же вы идёте, дорогие гости? – спросил вошедший Гревс.

– Мы пойдем по дороге – всё прямо, как ведёт дорога, – ответила ему Харита, – ведь нам ничего другого не остается, не правда ли, Клаус?

– Харита иногда называет меня по имени, – пояснил Ферроль, видя, что Гревс поднял брови, удивляясь и странному ответу, и не менее странному обращению.

– Вы откуда... позвольте спросить? – вежливо улыбаясь обратился Гревс к девушке. Но та не успела ответить хозяину, так как жена быстро рявкнула:

– Тебе-то какое дело?!

– Мы с дочерью едем из Бедвайка, – ответил Ферроль, – обстоятельства разорили нас. Пытаемся найти работу...

Гревс побоялся дальше спрашивать, а Кетти двинула бровью в знак безразличия.

Дети подняли рёв – двое из них получили шлепки за намерение тайно допить оставшееся молоко. Между тем Гревс, видя, что Харита почти ничего не ела, решился намазать ей кусок хлеба маслом. Он сделал это вполне корректно, даже чуть сухо; подвигая угощение, покраснел до ушей.

Это заметила старшая девочка, которая отчётливо и звонко донесла:

– Мама, мама, смотри – папа намазал ей хлеба с маслом... и как толсто!

Взгляд Кетти скользнул по хлебу, она сморщила лоб:

– Твой отец готов всем делать доброе, кроме нас, – сказала она раздражённо. – Что же вы не едите ваш хлеб?

– Спасибо, мне не хочется, – сказала нервно смеясь Харита. – И нам даже пора идти.

– Да, пора, – тихо подтвердил серьёзный Ферроль, выколачивая трубку. – Ночь хороша и тепла, а днём идти очень жарко.

Горбатенький мальчик с бледным острозубым лицом глядел на них белёсыми глазами.

– Они гордые, – произнёс он нарочито громко. – Им здесь не нравится!

Повисла тишина и смешавшийся Гревс дёрнул плечами.

– Ну да, разумеется, как хотите, – сказал он неуверенно. – Провизия для вас готова.

Кетти удивлённо подняла брови и сказала раздражительным тоном:

– А в чём дело? Нет, подождите! Я хочу знать, в чем штука? Что дети изволили пошутить, что ли?

Она подступила ближе, глядя в лицо Ферролю.

– О, нет, – сказал Ферроль, с трудом удерживая гнев, – тут такое дело... Моя дочь страдает припадками эпилепсии, и я один замечаю, что у неё должен быть припадок.

– Ах, так! Что же вы не сказали об этом раньше? Нехорошо с вашей стороны, – отозвался Гревс, дрожа щеками. – И давно это у вас?

Харита, глянув на отца, сделав паузу, произнесла:

– Давно... Ладно, собираемся, отец.

И встав, она взяла отцовскую шляпу, лежавшую рядом с цветком на подоконнике, и надела ему на голову.

Поправив шляпу, Ферроль вышел из кухни и одел свою куртку, застегнув воротник булавкой.

Быстро собравшись, они вышли, сопровождаемые смешливым, хотя и стеснённым молчанием. Вслед им раздался голос старшей девочки:

– Мама, вымой хорошенько тарелки после них, может они какие больные...

Скрипнув калиткой, Ферроль и Харита вышли в громаду торжественно стоящей ночи под густые шапки деревьев, плавно колеблющиеся от тёплого ветра.

Оглянувшись на синюю тень от дома, на осеребрённую светом месяца крышу, они остановились, разобрали и поправили вещи.

Крепко прижимаясь к отцу, несшему чемоданчик и провизию, Харита тихо сказала:

– Под ветерком, Клаус, правда хорошо? Нам будет легко шагать вперёд... А как нравится тебе семейство?..