Текст книги "Птица у твоего окна"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

В один из теплых вечеров, когда Таня и Роза стояли у скамейки, вслушиваясь в звуки начинающегося рок-н-ролла, к ним подошел симпатичный рыжий парень, невысокий, в мешковатом пиджаке, свисавшем с худых плеч. Он был совершенно очарователен в своих ловких движениях, чем неизменно вызывал улыбку. Остановившись напротив Тани и Розы, он оглядел их пристально и внезапно улыбнулся до ушей заразительной улыбкой, весело подмигнул, чуть пританцовывая на месте, спросил:

– Девочки, танцуете?

Таня смутилась, решив ответить отрицательно, но удивилась вдруг смелости Розы:

– Конечно! А зачем же сюда пришли?

Парень обрадовался:

– Превосходно! Тогда полный вперед!

И он, подхватив их под руки, вывел на площадку и, улыбаясь, начал извиваться всем телом, ловко шаркая ногами в такт заводной музыке.

Девушки сначала неловко переступали с ноги на ногу, а парень подбадривал их:

– Смелее, красавицы! Опля! Энергичнее в движениях! Представьте, что вы в лучших заведениях Монте-Карло!

– А вы знаете, что такое Монте-Карло? – иронично спросила Роза, пританцовывая и поправляя очки.

– Конечно, – ответил, не моргнув глазом, рыжий паренек. – Я там проиграл в рулетку миллион. И лишь поэтому, страдаю здесь, в этой дыре. Но, как говорил Дюма-отец Дюма-сыну – если тело прозябает, то дух всегда бурлит!

– Так вы, оказывается, были миллионером?

– Конечно, – ответил парень, делая изящные движения ногами.

– По внешнему виду этого не скажешь.

– А по внешнему виду, красавицы, и не судят, – не потерялся парень. – Принимай не по одежке, а по уму ложке.

– Вы себя считаете таким умным, а так и не догадались представиться дамам, – сказала Роза.

Парень обрадовался.

– Вот это замечательно, что вы решились перейти к более близкому знакомству.

Он галантно поклонился.

– Николас, француз. Из старинной знатной семьи, чьи корни уходят во времена Карла Великого. Можно называть Николя или просто Коля. Получил приличное образование. Подчеркнуто одинок! Участвовал в Столетней войне, был ранен.

– Бог, ты мой, как же долго он живет, – сказала Роза улыбающейся Тане, ведь эта война была столетий пять назад, еще в средневековье!

– Совершенно точно. Я принял эликсир жизни, приготовленный для меня знаменитым медиком Нострадамусом, настоянный на ароматах, безнадежно влюбленных в меня дам. Поэтому, живу долго, как черепаха.

– Или, как попугай, – сказала Роза, и девушки дружно рассмеялись. Николя смеялся вместе с ними и вовсе не обиделся. Они отошли к ограде, пережидая танец.

– Позвольте все же узнать и ваши имена, дорогие дамы.

Таня и Роза назвали себя.

– О, пушкинская героиня. О дикий цветок любви, – откликался парень на каждое произнесенное имя.

– И за что же ты мучил этих несчастных влюбленных дам? – спросила Таня.

– Я их не мучил, они сами умирали от любви ко мне. Ведь жениться – то я мог только на одной из них.

– А, так ты уже и женатым был?

– Увы. Был. А сейчас я одинок, – сделал печальное лицо Николя. – Моя жена принесена в жертву дикарями острова Мумба-Юмба во время нашего свадебного путешествия.

– Несчастная!

– В знак траура и скорби я дал обет безбрачия на много лет!

– А сам ухаживаешь за другими! – сказала Роза.

– Срок истекает, – заявил Николя, подняв палец вверх.

В это время начался медленный танец, и Николя взяв Таню за руку, пригласил ее танцевать.

Таня не ожидая этого, чуть смутилась, но все же пошла. Ей давно хотелось покружиться с парнем на глазах у всех. Роза уселась на свободной скамейке и принялась усиленно протирать платочком очки.

Николя уверенно ввел Таню в водоворот музыки.

– Какой чудесный блюз, – говорил он. – Я знал одного негра, превосходно играющего блюз на саксофоне. Так выдувал такие чарующие звуки, что за каждый я бросал ему золотой.

Таня смеялась.

– И много же у тебя было золотых – так по пустякам разбрасываться.

– Это не пустяки, это искусство, – притворно обиделся Николя и, слегка прижав Таню к себе, прошептал:

– Ничего, я тебя разбираться научу.

– Буду очень рада, занятный мой учитель, – улыбалась Таня. – Только почему ты все время шутишь?

– Так жить интереснее.

Таня чувствовала себя уверенно и легко. Майский вечер пах дождем и сиренью. Ночное небо было усыпано звездной россыпью бриллиантов. Мигая, переливались огни дискотеки, покачивались в танце сплетенные пары, люди были веселы, раскованы и свободны. Таня будто была в другом мире. Она сливалась с музыкой, послушная ее волнам.

Эти счастливые минуты, мгновения успокоенности, перекрылись грустными воспоминаниями. … Такой же майский вечер, музыка, звезды, Сергей… Счастье и горечь. … Про себя думала: «Не слишком ли я весела?».

Грустинка на лице Тани не укрылась от зорких глаз Николя. Он стал рассказывать анекдоты. Таня смеялась деланно, натужно, уносясь мыслями вглубь чего серьезного.

Танец кончился, и Николя галантно поблагодарил ее, целуя ручку.

Следующий танец был быстрым, но Таня отказалась танцевать, сославшись на усталость. Роза, подхваченная Николя, умчалась в веселый танцующий круг. Это был знаменитый «Поворот» группы «Машина Времени». Но Таня думала о том, почему мир, добрый сейчас, может быть, одновременно, коварным, думала о человеческой несправедливости, о разрушенных судьбах. Где-то далеко страдает Антон, живут и трудятся Володя и Ира, а она веселится здесь… И уже через минуту ругала себя за меланхолию, несоответствующую вечеру и постаралась улыбнуться…

Роза вернулась радостная, смеющаяся. Николя ловко шутил, и Роза покачивалась от смеха, поправляя очки.

«Все – таки, как она красива, когда смеется», – думала Таня, глядя на Розу. – «Она тоже так хочет быть счастливой. А ведь не всегда бывают такие хорошие дни, когда ее так переполняет радость. Как я хочу, чтобы она была счастлива, она достойна этого, она так хороша!»

Но глянув на часы, она поняла, что уже пора.

– Роза, наши родители в обморок попадают, – сказала Таня, подходя к ним, указывая на часы.

– А мы их нашатырем окатим, – пошутил Николя.

– А они как вскочат, да как зададут тебе! – все смеялась Роза.

– А я им Розу-мимозу подарю, они и успокоятся. Скажу – вот ваш цветок драгоценный…

Николя вызвался их провожать. Они шли веселые, возбужденные, радуясь мягкому, теплому вечеру. Дороги были чисты, воздух свеж и ароматен, как никогда, огни плясали, освещая погруженные в полумрак деревья.

Простившись с Розой у ее дома, Николя проводил Таню. Девушка показалась Николя слишком серьезной, поэтому и он вел себя с нею сдержаннее, шутил мало. У подъезда они остановились.

– Спасибо тебе, Николай.

– Очень тронут. Премного благодарен за приятный вечер.

– Так ты собираешься учить меня искусству музыки?

– Безусловно. В сочетании с искусством любви!

Таня засмеялась.

– Ты дерзок, сын французского дворянина!

– Как и положено настоящему гасконцу!

– Так ты сошел со страниц романа Дюма, или обычный земной человек?

– Считай меня героем Дюма, если тебе так нравится.

Николя храбро смотрел Тане прямо в глаза, но Таня чувствовала, что это стоит ему усилий, что его шутки деланные, это возможность держать постоянно себя в определенном настроении.

– Таня, можно увидеть тебя в ближайшее время? – Коля подошел ближе.

Таня слегка удивилась.

– Не знаю. Вряд ли. Очень много дел, конец года, экзамены на носу. Поэтому, когда я освобожусь – не знаю.

Николя вздохнул и развел руками.

– Ну, прощай, – сказала Таня.

– Лучше, до свидания, – сказал Николя. – Я надеюсь на встречу.

Он пошел, но затем оглянулся:

– А зовут меня Коля Некрасов. Учусь в медицинском, первый курс. Если буду нужен – найдешь…. Удачи!

Таня зашла в подъезд. Ей было приятно, что она кому-то понравилась, так как собой она не была удовлетворена.

«Я слишком серьезная, грустная какая-то», – думала она, входя в квартиру.

Мама еще читала, дожидаясь Таню.

– Ну как, натанцевались?

– Ага.

– Что так долго?

– Задержались немного… Пока дошли…

– Парни были?

– Ой, навалом. Мама, ты знаешь, что-то это меня не слишком интересует, – сказала Таня, и, сняв обувь, припала к маминой груди. – Вот сейчас экзамены, выпускной.

– Это верно, – вздохнула мама, немного удивившись, поглаживая Танины волосы.

И вот Таня в своей комнате. Как всегда, светит неразлучный фонарь, поблескивает портрет на стене, и тихо идут часы.

***

Когда в твоей жизни начинается определенный этап, когда шедшее до сих пор с постоянной неизбежностью наконец-то заканчивается – чувствуешь какое-то облегчение, и, одновременно, легкую грусть оттого, что более это никогда не повторится.

Уходила в прошлое школа, но все более родными становились учителя, близкими становились стены, парты, милая, исцарапанная, тщательно вымытая доска; раздевалка и столовая смотрели грустно и укоризной, ибо не войдут уже сюда знакомые им много лет лица, а грядет, подхватит эстафету, что-то новое, более молодое и задорное…

А сейчас ты ходишь по опустевшей школе и вспоминаешь. Вот здесь впервые мы сели за парту и учились писать, а здесь нам дали возможность впервые заглянуть в микроскоп, здесь мы познали глобус, а тут пели в хоре…

Да, никогда, никогда это уже не повторится. Никогда не побегаешь на переменке, не потолкаешься в буфете, не попрыгаешь в классы на широком школьном дворе со старыми кленами, не услышишь переливчатого голоса звонка, не помчишься, сбиваясь с ног, на урок. Никогда не испытаешь волнения, при ответе у доски, радости, от написанных красиво в тетрадке строк, не будешь чувствовать острого удовольствия при решении сложной задачи или от похвалы любимого учителя…

Уходят в прошлое дежурства, субботники, сборы макулатуры, турпоходы, пионерские линейки, … тихая школьная любовь.

И грусть переполняет твое существо, и выступают на глазах слезы, когда стоишь ты в последний раз в школьном дворе, рядом с учителями, ставшими такими старенькими и маленькими.

Сегодня Таня прощалась со школьным двором, с деревьями, когда-то посаженными ею, и поэтому, кажущимися такими необыкновенно красивыми.

В последний раз прошлись они с Розой по школьным кабинетам. Вот кабинет литературы – величественный, опрятный, с портретами писателей на белых стенах. А вот уютно полутемный и глубокий, поражающий музейной древностью исторический кабинет – со шкафами, за стеклами которых страшные гипсовые черепа первобытных людей и грубые орудия их труда, со стендами, где сражаются крепости, герои и корабли, шумят восстания, с портретами историков, которых возглавляет мудрец Геродот. Вот страшный физический – с электрическими машинами и лампочками, а вот приятно пахнущий растениями кабинет биологии … Прощайте колбы и реактивы, мировые карты и хитрые карточки, химические и математические таблицы. Теперь вы будете в других руках. Прощайте, я ухожу, ухожу… В неизвестность!

Документы вручали в огромнейшем зале дворца культуры. Чинные, нарядные, неловко-красивые выпускники получали на сцене пахнущие свежим картоном аттестаты.

Таня волновалась, наблюдая за торжественной церемонией, а когда и ей вручили заветный аттестат – сошла со сцены вся пунцовая и счастливая, тут же попав в тесные объятия папы и мамы.

Чудесен был выпускной бал. В белом платье Таня была восхитительной и ловила на себе заинтересованные взгляды. Они с Розой долго вертелись перед огромным зеркалом в фойе, поправляя прически и наряды.

Пришел ансамбль из волосатых бородатых парней. Произошла магия установки и настройки аппаратуры, а затем грянул школьный вальс. Легкими лепестками и бабочками вспорхнули девичьи платья, закружились в парах строгие костюмы юношей. Постепенно осуществился переход к быстрым современным танцам. Врезали забойный рок-н-ролл и затем окунулись в завораживающие ритмы стиля «диско».

Наплясавшись, Таня поискала глазами Сергея, и, к удивлению, своему, не нашла его, хотя Князев был здесь, веселился и прыгал пуще других. На вручение аттестатов Сергей приходил один, без родителей. Был он хмур и печален, будто чем-то озабочен, а затем, очевидно, скрылся.

Потанцевав еще в общем кругу, Таня немного устала и отошла в сторонку. Около полуночи за Розой приехал отец и увез ее. Таня осталась одна. Ее почти не приглашали танцевать, видимо считая слишком уж серьезной и неприступной, и облачко грусти охватило девушку.

…Несколько дней тому назад их класс собирался на прощальный ужин на даче у Карамзиных. Была приглашена и Таня. Вечер получился замечательным. Родителей и учителей не было, чувствовалась полная свобода. Не было также Сергея Тимченко и Зои Калиновой.

Было по – летнему жарко. Столы вынесли под деревья в сад. Валя угощала разнообразными салатами, молодой душистой картошкой с отбивными, румяной клубникой в сахаре со сливками, свежеиспеченными сладкими пирожками. Пока девчонки накрывали на стол, ребята подключили бобинник к колонкам и врубили «Бони М.» на полную мощность.

В бирюзовом небе парили белоснежные облака. Постепенно темнело, стали робко рисоваться янтарные молодые звезды. Было разлито пахучее вино и все смело приобщились к чему-то тайному и ранее запретному…

Когда все устали от танцев – собрались за столом попеть под гитару. Это хоровое пение Таня запомнит на всю жизнь. Вспомнили многие старые песни – «Король – олень», «Мне нравится, что вы больны не мной», «Будет день горести» …И тогда Таня почувствовала, как крепкими корнями сроднилась с этими ребятами.

Сейчас, на выпускном балу, она вновь остро ощутила свое одиночество, вновь почувствовала себя отделенной от всех. Как назло, лезли мысли о том, что все вокруг считают ее слишком «правильной» и несколько «занудной» девушкой, с которой не слишком интересно дружить.

Таня всегда сильно переживала от этого, чувствовала какую-то ущербность.

Она долго пыталась наладить контакты, стать ближе к ним, усиленно пытаясь разделять их интересы. Она принимала участие в общих разговорах, поддакивала, если было нужно, усиленно смеялась, когда смеялись все, но потом ужасно уставала от невозможности быть самой собой. Ей, в конце концов, надоело играть и притворяться. Тем более что интересы окружающих девушек зачастую были мелкими, иногда – не выходящими за рамки школьных сплетен, обсуждения актрис и мод. Сами по себе эти темы были тоже любопытными, но этого было так мало и это становилось таким скучным, что Таня предпочитала уходить в свой собственный мир. … И только встреча с Антоном создала в душе у Тани уверенность, что она не одна, что есть люди, живущие по-другому, и их трогает и волнует то, что трогает и волнует ее. Но Таня была молодой девушкой, ей хотелось нравиться, чувствовать к себе внимание, а для этого нужна была контактность, популярность. Это вынуждало Таню к компромиссам, заставляло изгибаться, подстраиваться. Но сейчас она уже чувствовала какую-то усталость, опустошенность и такая грусть закралась к ней в сердце, что она покинула блещущий огнями и гремящий музыкой зал.

Черные улицы, скверы, дома были погружены в сон. Постепенно глаза привыкали к темноте и стали различать цвета ночи. Обсидиановое, темное небо приобрело зеленовато-синие оттенки. Изредка вспыхивали серебристо-кремовые, аквамариновые жемчужные звезды. Таня зашагала быстрее, ощущая на своем лице густую листву низко склонившихся веток. Вот ее любимый парк, ноги сами завели ее на пустынную дорожку. В ночной тишине гулко звучали ее каблучки, но постепенно звук затихал…

Она уже взлетала над спящими скамейками, над прикорнувшими во тьме одинокими каменными беседками. Тело приобрело удивительную легкость, стало легче перышка; ноги медленно покачивались, развевалось, кружилось белое платье, рельефно выделяясь на темно-синем бархате неба. Она улетала от треволнений этого суетного мира, поднимаясь над нежной листвой темных деревьев. И вот остался далеко внизу спящий город, она перебирает звезды, как драгоценные камни, отбирая розовые, желтые и синие сапфиры, травянисто-зеленые изумруды, золотисто-желтые бериллы, прозрачные, как вода, топазы, темно-красные гранаты, блещущие морской волной нефриты…

Шорох за спиной заставил ее мгновенно вернуться обратно. Вскочила озябшая, разминая окаменевшие плечи и поправляя платье. Она на скамейке в парке, а рядом – старик с метлой в руке.

– Ох – ты, разбудил… Да ты спи, спи.… Эх, этакую красоту разбудил. Думал укрыть, утомилась, вижу, дочка….

Но Таня ответила испуганно:

– Нет, нет, спасибо…

И помчалась непослушными, онемевшими ногами прочь из парка.

_________________________________________________________________

Глава 10. Сергей. «Битое стекло»

Он выскользнул на длинный твердый перрон. Остро пахло мокрым железом, мазутом и пылью. Послеполуденное солнце сверкало в темно-желтых зеркалах луж, ослепительно било золотом с огромных стекольных пространств вокзальных окон. Легкие кремовые тучки плавно прогуливались по небу, оставляя за собой пушистые длинные хвосты. Задумчиво и совершенно беззвучно рассекал небо долгой серебристой лентой маленький, словно игрушечный лайнер. Хрипловатый репродуктор разрывался мелодиями, доказывая изо всех сил, что рановато ему на покой.

Людская масса лилась потоком в одном направлении. Сергей шел в густоте плащей и свитеров, чемоданов и баулов, шел навстречу ослепительному солнцу, лучи которого плавно омывали прозрачный ломкий воздух, серые стены здания, остро блестели в глазах прохожих.

Пространство привокзального буфета было наполнено янтарным цветом, золотом кипели начищенные бока громадного самовара, поставленного на возвышении ради красоты. Он нащупал в заднем кармане деньги и заказал полноватой девушке кружку густого имбирного пива и ароматный дымящийся шашлык. Затем жадно кусал жирное мясо, вытирая замасленные руки о салфетку, время от времени похлебывая желтый напиток в грубом бокале, тяжелом, как гиря. Удовлетворив первые позывы голода, стал не спеша оглядывать здешних посетителей и тут же столкнулся глазами с девушкой, притаившейся за соседним столиком за чашкой дымящегося кофе. Он вдруг подумал, что девушка наблюдала за ним, видела, как он ест. Ему стало неловко, и он перевел глаза на старичка, который похлебывал чай с лимоном, а затем на заботливую маму, которая разливала молоко из бутылки в стаканы двум малышам-близнецам, одинаково одетым, жующим пирожки и в унисон болтающим ногами.

Уничтожив пищу, он не спеша вышел через центральный вход вокзала, спустившись по выщербленным ступенькам, закурил. Солнце било в глаза, и он вынул из нагрудного кармана темные очки. Мир сразу погрузился в таинственный темно-синий мрак, солнце побледнело, остыло, а сапфировое небо затянулось фиолетово-серой дымкой.

Прошел мимо ленивых дремлющих таксистов через дорогу к парку. Глаза стали болеть от непривычки, и он снял очки. Сел на удобной деревянно-чугунной скамейке, затянулся острым дымком. На газоне крепкий мужчина в куртке выгуливал собаку. Он бросал палку, и коричневое мускулистое тело боксера изгибалось в прыжке. Маленькая девочка в розовом платьице и беленькой кофточке рылась пластмассовой лопаткой под деревом, выкапывая гнилые каштаны, камешки.

Сергей бросил окурок и положил «дипломат» на колени. Он был новенький, пахнущий кожей, с блестящими замками и колесиками шифра, и, как обычно, был заперт. Тайна чемоданчика тяготила его. Что хранилось под его кожей? В голове выстраивались версии, мелькали какие-то таинственные чертежи, толстые пачки денег, любовные послания, контрабанда…

Сергей усмехнулся. Да какое ему до всего этого дело?

Это был уже второй его рейс в другой город с «дипломатом». И всякий раз это щедро оплачивалось. Он привык к таинственности и потому о содержимом не спрашивал, считая это бесполезным. Да и не это главное, успокаивал он себя. Это было удобно! Его обеспечивали справками для школы и хорошей оправдательной отмазкой для родителей. А самое главное – у него была Она. Она просила – он выполнял. Ее заботы были для него превыше всего! Мальвина говорила о родственниках, которым нужно послать весточку, о делах, которые срочно нужно сделать, и он старался помочь ей изо всех сил!

О Мальвине он думал постоянно. Он мечтал о том времени, когда будет рядом с ней ежедневно, когда будет представлять ее в качестве жены. Он представлял их медовый месяц – бесконечное голубое море, белый песок, пальмы. Она лежит в гамаке, бронзовая, манящая, а он дарит ей причудливые подводные цветы.

… Маленькая девочка, бросив лопатку, с удивлением наблюдала за собакой. У пса был добродушный вид, он подошел ближе, внимательно обнюхал девочку и лизнул розовым языком. Мускулистый дядька, так похожий на свою собаку, и мама девочки бросились к своим чадам. Сергею наскучило сидеть, и он пошел по асфальтированной дорожке вглубь.

Чужой город лежал как на ладони – огромный, загадочный, и Сергей был путешественником, исследующим его.

Он прошел рыночную площадь. Женщины предлагали купить цветы, но Сергей лишь улыбался в ответ.

Железные ворота порыжели от дождей. Далее разбегались в разные стороны улицы, уютные, тихие, пахнущие листвой.

Тихо катились автомобили. Море молодой зелени плескалось над головой. Откуда-то шли веселые, нарядные люди. Оказалось, рядом кинотеатр. Сергей постоял у афиши, глядя на рекламу американского боевика. Люди стояли в очереди за билетами. Рядом в павильоне продавали мороженое. Посидев недолго за чашечкой, Сергей рассеянно походил по магазинам, а потом вышел к маленькой речушке. С маленького деревянного мостика он глянул вниз. Цвет воды менялся – сине-оловянно-зеленый. Двое мальчишек катались на лодке. Сергей вспомнил, как он катался вот так на лодке в детстве и зажмурился, глядя на солнце. Побродив еще, он с грустью глянул на часы и, выбрав нужное направление, медленно пошел по дороге.

Пыльный автобус долго тряс его до окраины города. Здесь, среди черепичных и железных крыш частных домов, за металлическо-деревянной лентой заборов медленно протекала патриархальная жизнь. Скрипели колодезные колеса, визжали пилы, возились в траве цыплята, лаяли собаки, по пыльным переулкам носились на велосипедах мальчишки.

Сергей нашел нужный ему дом с темно-синими воротами. Такой же синий забор и густые ветви деревьев скрывали и дом, и двор, казалось, что оранжевая крыша дома растет прямо из-под земли.

Сверившись еще раз с адресом, Сергей тронул синюю калитку. Она оказалась запертой. Внимательно оглядевшись, он увидел чуть повыше, на столбе медную кнопку.

На звонок ответили не сразу, и Сергею пришлось еще какое-то время изучать унылую синеву металла. Но вот раздались легкие шаги, дверь открыла серьезная хмурая девица в розовом халате. Окинув мрачным взглядом Сергея, заметив дипломат, она молча отошла в сторону, жестом приглашая его войти.

Развесистые густые яблони скрывали глубину двора. Две титанические дикие груши вознесли свои кроны, раскинув их шатром, создавая полумрак, тайну и уют. Заросли кустов скрывали узенькие, посыпанные гравием дорожки, одна из которых, изгибаясь, вела к крыльцу дома.

У крыльца их встретил человек лет сорока в белом свитере. Он приветливо улыбнулся и подал руку:

– Все в порядке? Как доехал?

– Нормально, – ответил Сергей и подал «дипломат». – Здесь все, что она хотела передать.

– Хорошо, – бодро сказал мужчина, подержав «дипломат» на весу.

Затем сказал:

– Вот что. Сейчас уже поздно. Останешься здесь. Завтра утром получишь все необходимое и уедешь.

И крикнул в глубину двора:

– Алена, накорми парня, будь добра.

А потом вновь обратился к Сергею:

– Ты не стесняйся, поужинай, отдохни. Алена покажет тебе твою комнату. Ну, а мы здесь все народ занятой, компанию составить тебе не сможем. Так что поскучай один и старайся никого особенно не отвлекать. Если что нужно, обращайся.

Белый свитер потрепал его по плечу и исчез в проеме двери.

Сергей огляделся. Отсюда лучше открывался двор. Грузный мужчина в майке накачивал под яблоней шину, то и дело, проверяя ее крепость нажатием толстых пальцев. Деревья от все еще заходящего солнца казались коралловыми, огненно-красными.

Он прошелся по дорожке, осваиваясь.

Появившаяся на крыльце Алена – высокая, худая, прямая, как палка, позвала Сергея к столу.

Ужинал в сенях. Здесь возилась, хлопотала сгорбленная, услужливая и ловкая старуха. На стенах висели покрытые копотью и паутиной старые копии с кораблями, нарядными дамами, сценами охоты, натюрмортами.

Сидя на шатком скрипучем стуле, Сергей с удовольствием проглотил яичницу с жареной ветчиной, заедая салатом. Старуха вышла, а рядом с Сергеем уселась Алена. В руке у нее была бутылка.

– Выпьешь?

– Наливай, – нарочито небрежно сказал Сергей, глядя, как красновато-коричневая жидкость льется в тусклую рюмку.

Вино на вкус оказалось кисловато-сладким, терпким, жгучим и липким, как сироп. Внутри живота стало тепло, и Сергей стал быстро закусывать редиской с луком.

– Ну как? – спросила она.

– Кислятина какая-то, – ответил он, все еще морщась.

– Напрасно. А мне нравится, – так же хмуро и бесстрастно ответила Алена и тут же унесла бутылку.

Какое-то время Сергей сидел в одиночестве, думая, не обиделась ли она.

Встал и вышел во двор к сгущавшимся сумеркам и стрекоту цикад.

Было еще тепло. Сергей закурил и прошелся по дорожке. Она вела к сараю. Здесь два человека возились с подвесным лодочным мотором, собирая его. Над их головами покачивалась желтая лампа, вокруг порхали ночные мотыльки.

Толстяк у яблони видимо давно разобрался с шиной и занимался какими-то сетями и удочками.

Сергей дружелюбно спросил:

– На рыбалку собираетесь?

– Угу.

– Далеко?

– Ну да. К морю, – неопределенно махнул рукой толстяк, продолжая заниматься своим делом. Видимо он не был расположен к разговору.

Сергей вернулся к крыльцу.

«Отсюда до моря далеко», – думал он. – «Наверное, на несколько дней едут, с ночевкой, с палатками, рыбку будут ловить».

Из дома вышел белый свитер и, не обращая внимания на Сергея, пошел к сараю.

– Вы закончили? Ну что, бегать будет?

– Бегать-то будет, но долго ли? – ответили ему, а один из работающих тихо выругался. Они вполголоса заговорили о своем. Один из рабочих подошел к вкопанному под яблоней рукомойнику и начал мылить промасленные руки.

Старуха и Алена стали носить тарелки с едой на стол, врытый тут же, под яблоней. Стало совсем темно, когда все уселись ужинать. Выпили по рюмке водки, говорили мало, скупо, как будто ни о чем.

Сергей смутился и пошел по дорожке в сад, где белела маленькая беседка.

Блестели голубые и зеленые звезды. Сергей нашел красноватый Марс.

Он сидел в беседке и размышлял.

«Кто эти люди? Они похожи на инженеров на отдыхе. А эта Алена, несомненно, дочь одного из них».

Через какое-то время он услышал шорох шагов. Кто-то, не спеша, медленно, ступал по гравию дорожки, а затем зашуршал травой. Свет крупной, желтой, как дыня, луны выхватил из темноты контуры лица Алены. На ней была теплая шерстяная накидка в клетку, башлычок скрывал длинные вьющиеся волосы, глаза в темноте казались пепельными. Она села рядом.

– Закурим? – сказала она усталым голосом.

Сергей открыл пачку. Огонек спички выхватил из мрака гладкое, блестящее лицо девушки.

– Я хотела попросить у тебя сигарету еще во дворе. Но этот Сидор все время крутился рядом, мог увидеть. А отец не велел мне курить.

– А Сидор это кто? – спокойно спросил Сергей.

Она хмыкнула, затянулась, выставила тонкую руку с острым локотком.

– Ты что, не знаешь Сидора?

Дым она выпускала с наслаждением, но говорила вяло, неохотно.

– Это тот, кто тебя сегодня встречал.

– В белом свитере?

– Ну, да.

– А кто же твой отец?

– А его здесь нет. Он укатил куда-то договариваться про товар.

– Про какой?

Она усмехнулась, глядя в небо и ловко сбила пепел с сигареты длинным пальцем.

Помолчав, добавила:

– Скучно здесь. Сидор в город ездить не велит. Сидишь здесь, как в клетке. Ну, ничего, завтра укачу, наконец, отсюда.

– А куда вы собираетесь? – спросил Сергей.

– Вниз, к морю. А потом, через море, куда-то под Батум. Там есть одно местечко…. Поплывем на катере. Ты представляешь, какое будет путешествие? Можно будет загорать и купаться. Класс! А деньги у меня есть. Я заработала деньги…

– Много?

– Кто ж тебе скажет, – скептично сказала Алена. – Ну, наверное, тысяч десять будет.

Сергей присвистнул. В траве неистово трещали цикады. Ночь была жаркой, кусты и деревья стояли не шелохнувшись.

Сергей не верил Алене, но подробно расспрашивать не решался. Ее тон разговор был несколько развязанным, резким.

«Товар… Что за товар? Может контрабандисты какие-то. Хорошо зарабатывают. И я уже вплелся в это», – думал Сергей.

Какой-то жуткий липкий страх вкрался в его сердце.

Они говорили о каких-то пустяках, о марках сигарет и вин, об их особенностях, о том, кто, что предпочитает, но не говорили о главном – Алена старательно обходила эти темы.

С крыльца послышался хрипловатый голос. Это старуха звала Алену. Та неохотно поднялась, потянулась, и пошла, шелестя травой. Но, потом, остановившись в темноте, сказала:

– Да, я приходила сказать, что твоя комната уже готова. Так что можешь идти спать.

Сергей поднялся и медленно пошел за ней. Перспектива спать в чужом доме его не радовала. Но, в то же время, сон приблизил бы его к завтрашнему дню, когда, наконец-то можно будет уехать.

Вверху крыльца горела лампочка. Скопления мошки танцевали в золотистом свете. К удивлению Сергея, рабочие еще возились в сарае, убирая в полутьме инструмент. Старуха, звеня, мыла посуду. Где-то рядом во дворах заливались лаем собаки, и далеко слышался гудок парохода на реке.

Сергей пошел за Аленой в полумрак дома.

Они вошли в маленькую отдельную комнатку, по другую сторону сеней. Она была захаращена узлами, связками книг, раскладушкой, сломанными стульями. Все это Алена небрежно отпихивала ногой под стену. Комната была без окон и видимо служила чуланом.

Лимонный свет лампочки, болтающейся на проводе под давно не беленым потолком, тускло выхватывал шаткий, потрескавшийся стол, железную кровать с матрацем. На нем лежали подушка и одеяло.

Алена ушла, и Сергей, чувствуя усталость, с усилием закрыл тугую дверь и, раздевшись, сложив вещи прямо на стол, растянулся на старом матраце.

Но заснуть не удавалось. Дом был таинственным и зловещим. За стеной слышалось движение, шорохи, обрывки тихого разговора. Пружины кровати давили в спину.

«Комната, из которой никто не выходит», – пронеслось в голове.

Он вдруг вскочил и попробовал открыть дверь. Она подалась, и он, успокоившись, вернулся на свое место. На всякий случай сунул под подушку деньги и складной нож – единственное оружие, которое имел.

Провозившись в темноте около часа, устроившись поудобнее, Сергей погрузился в нелегкий мелькающий сон. Снился ему Сидор. Он стоял, зловеще улыбаясь, а затем руки потянулись к его горлу… Сергей почувствовал прикосновение пальцев и дернулся, схватившись за его руки, оттолкнул их от себя. Руки были тонкими, худыми, послышался легкий вскрик. Сергей мгновенно слетел с кровати, что-то опрокинув во тьме, нашарил на стене выключатель. Вспыхнувший свет озарил Алену – растерянную, ослепшую, со вскинутой рукой.