Текст книги "Большие пожары"

Н. ОГНЕВ
Глава XXI. Павлиньи крики

Дежурный агент ЗУР'а Сусов десятый раз за ночь обошел дом, удостоверился в наличии в кабинете начальника – самого Мишина и Корта, заглянул в сад, и в двадцать пятый раз вступил в разговор с красноармейцами охраны у ворот ЗУР'а.

– Кто ее знает, – промолвил Сусов. – Это как сказать… Если внешность интеллигентная, то всегда подозрительней. Теперь, взять прорезиневшее пальто. В таких польтах многие ходят, но больше – интеллигенты: осень. А разве грузчик или ракло наденет прорезиневшее? Дулички!

– У нас тоже в Скопцкой было, – мечтательно отозвался один из красноармейцев. – Идет барин. Ну, барин, как барин. Довольно уценый из себя. Вдруг – хлобысь об землю, да так и остался. Вот цто было!

– Это ты из какой оперы Фауст? – подозрительно спросил Сусов. – Это мало относится к обмену мнений. Ба-рин! Теперь баринов нету. Ты дискуссируй по существу…

Внезапно и мягко прорезав предутреннюю сумеречь, вдоль улицы закачалась неслышная полоса света, и Сусов судорожно сжал щечки браунинга:

– Вира!!

Красноармейцы встрепенулись, застучали винтовками по тротуару. Ослепительно сияя, прямо к воротам ЗУР'а подкатил санитарный автомобиль. Дверца хлопнулась в сторону, и человек в прорезиненном пальто тяжело полез на Сусова.

– Стой, гражданин! – задохнулся Сусов, наведя браунинг. – Ребята, загибай шоферу салазки, дулички он убежит теперь.

– Что ты, – спятил, товарищ? – сердито ответил в прорезиненном, отталкивая браунинг и показывая значок за отворотом пальто. – Начальник в кабинете?

– Начальник в кабинете, – ответил Сусов. – А только вы, гражданин, под арестом до личного распоряжения. Ребята, вы отвечаете! Я пойду, доложу. Как сказать?

– Скажи – Куковеров.

Мишин вышел очень скоро, взял Куковерова под руку, повел в дом.

– А здорово изнервничалась братва, – тяжело задышал на лестнице Куковеров. – Корт здесь?

– Согласно вашего распоряжения, Корт здесь. А что ребята нервные, так ведь это каждый день – чудеса за чудесами, измотаешься…

– А как с Беренсом?

– Не нашли покуда. Ни того, ни другого.

– Берлога?

– Куда-то пропал с утра. Ходят слухи, будто его видели с делом № 1057 в руках.

Слабый, осенний шестой час утра с трудом вступал в борьбу с единственной лампочкой над Мишиным столом; у стола высился безмолвный Корт.

– Фффу, – грузно опустился Куковеров в кожаное кресло. – Ослаб. Ну, вот что, товарищи. – Куковеров открыл портфель. – Вы оба хорошо знаете, кто я такой. За последнее время я вас тоже узнал. Опасность велика. Главные враги до сих пор неуловимы. Новых сюрпризов можно ожидать с минуты на минуту. Дальше – в прятки играть нечего. Будем действовать сообща, не распыляя сил. Собираться будем по ночам, каждый раз – в новом месте. Что вы скажете, товарищи?

– Что ж, это можно, – буркнул Мишин.

– Товарищ Мишин, какая-то в драповом там заявилась, – сообщил Сусов, просунув бритую голову в дверь.

– А чего ей?

– Говорит – вызванная. Прилично одета, высокого росту, в руках ничего подозрительного не содержится, лицо чистое, в глаза глядит прямо, держится спокойно, под пальтом белый халат.

– Фамилия?

– Фамилии не говорит. Разрешите обыскать? Интеллигентная внешность.

– Тьфу ты, чорт! – крикнул Куковеров. – Какая там, к шуту, в драповом! Это, наверно, Озерова, ученая, химик Озерова. Я ее вызвал. Мишин, ее нужно сюда. С ума вы сошли – обыскивать, товарищ агент?!

– Вызови сюда, – скомандовал Мишин.

– Я с ума не сошел, – проворчал Сусов. – Кто ее там знает, из какой она оперы Фауст… А, может, у ней бабачек полно под подолом?

– Да ты спроси: по чьему вызову, и ежели скажет: по Куковерову – тогда и зови, – нетерпеливо перебил Мишин.

В кабинет вошла Озерова.

– Пожалуйте, Валентина Афанасьевна, – с трудом приподнялся навстречу Куковеров. – Я знаю про вас от Берлоги. Вы меня извините, что так рано и… в такое место. Мы принуждены собираться по ночам. В последнее время, знаете, мы так окружены опасностями…

– Я по утрам работаю, – перебила Озерова. – В чем дело?

– Я вас и как эксперта просил явиться, и как переводчицу. Чем меньше народу – тем лучше. Сможете вы точно перевести вот это место?

И Куковеров, разложив на столе газету, показал отмеченное красным карандашом место. Озерова близоруко нагнулась:

– Нью-Йорк Стар? Да. Ну, вот. Здесь написано:

«Один миллиард долларов на постановку!!!

Только эта страна способна!!!

Таинственная экспедиция.

Вашингтон заинтересован.

Совершенно небывалый фильм проектируется кино-концерном «Короли экрана». На осуществление фильма ассигнован 1 миллиард долларов. Фильм будет посвящен агитации за борьбу с красными. Весь фильм будет заснят с натуры. Съемки на павильонах совершенно исключены. Для осуществления фильма снаряжается грандиозная экспедиция в одну из стран. Как мы слышали, Белый Дом дал согласие на экспедицию. Подробности сценария и маршрут экспедиции держатся в строжайшем секрете».

– Вот и все, – рассеянно рассматривая газету, заключила Озерова. – Еще что-нибудь нужно?

– Да, видите ли… нас интересует вопрос… насчет этих бабочек… Берлога говорил, что вы изволили делать опыты.

– Двести сорок три! – крикнула внезапно Озерова, с силой и страстно ударив рукой по столу. – Я так и знала!

– Что двести сорок три? – встревожился Куковеров.

– Восьмая группа, двенадцатый ряд, – в страстном порыве продолжала Озерова, блестя глазами. – Вот где объяснение эманации!

– Еще одна кандидатка в сумасшедший дом, – беспокойно подумал Мишин. – Должно быть, эпидемия в связи с пожарами… Крикнуть агентов, что ли?

– Успокойтесь, милая Валентина Афанасьевна, – поднялся между тем Куковеров.

– Видите, найденный вами номер, конечно, важен. Но для нас в данный момент гораздо важней жизнь и безопасность всего города, в том числе и ваша.

– Чудак вы, – ответила совершенно спокойно Озерова. – Какой там номер? Двести сорок три – это атомный вес нового элемента. Я вам сейчас объясню, это касается и ваших бабочек.

– Пожалуй, не вызывать агентов, – подумал Мишин.

– Или вы понимаете в химии столько же, сколько репортер Берлога? – холодно продолжала Озерова. – В таком случае лучше, пожалуй, не стоит.

– Я инженер, – скромно сообщил Куковеров.

– Аааа, инженер… Ну, видите, коллега, что происходит. Я думала, что ошиблась, но маленькая заметка в этой газете опять заставила меня взволноваться. В присутствии этого Берлоги я, действительно, делала опыты, показавшие какой-то новый элемент. Главное свойство этого элемента – в выделении эманации при распадении…

– Виноват: что такое эманация? – перебил Корт.

– Эманация, это, видите ли, н е ч т о, ну, газ скажем, – вообще, невидимая сила, исходящая из некоторых элементов. Коротко говоря, эта сила, исходя из данного элемента, вызывает воспламенение водорода в воздухе. Но все дело в элементе! Он уже открыт и даже назван. А я-то думала, что его открыла я!.. Ах, вам не понять этого, граждане! Смотрите, что тут, в той же газете, написано в отделе «Научные новости».

«Новый элемент.В этой стране, в этом городе выдающимся ученым открыт новый химический элемент, названный с т р у ц ц и е м (St). Атомный вес элемента равняется 243. В таблице Менделеева элемент помещается в одном ряду с радием, торием и ураном (группа VIII, ряд 12). Свойства нового элемента незаменимы при военных действиях и крайне опасны для мирных жителей».

– Вот где объяснение эманации… – а также ваших бабочек, – хотела было продолжать Озерова, но остановилась. Насторожились и все…

За окном, в саду, раздался длительный, странный звук, похожий отчасти на визг прижатого поросенка, а отчасти на скрип вилки по стеклу. И тотчас же стало ясно, что давно настал рассвет, взошло солнце, и пришла вместе с солнцем уже привычная, набившая оскомину, тревога.

– Что такое? – рванулся к окну Корт, всей пятерней срывая пуговку кобуры. Крик въелся в уши снова – и ближе. Мишин дернул шпингалет и ударом кулака распахнул окно. И он, и Корт разом высунулись в окно.

– Тьфу, погоди, Корт, – сейчас же откинувшись сказал Мишин. – Это же Кимка! Погоди, отойди от окна!

Корт, облегченно вздохнув, застегнул кобуру и сел на место.

– Ты что здесь делаешь, Кима? – смущенно спросил Мишин в окно. – Иди домой, здесь нельзя.

– Тебя вызываю, – ответил звонкий голос за окном. – Ты мне нужен. А через ворота не пустят.

– Извиняюсь, товарищи, – совершенно смущенно сказал Мишин в комнату, и снова в окно: – Ты что же, через забор перелез? Зачем я тебе, говори скорей? От мамы, что ли?

– Станет тебе мама вставать в пять часов утра. Нет, я по делу. Ты ведь, кажется, интересовался бабочками?

– Ну, и что же, что? – нетерпеливо спросил Мишин.

– А то, что и я ими интересуюсь, как тебе известно. Ну, и вот. Я их видел.

– Кого?

– Бабочек. И очень много.

– Товарищ Мишин, немедленно позовите сына сюда, – властно сказал Куковеров.

В окно взлетела веревка, Мишин ее поймал, и через пять секунд на окне начальника ЗУР'а стоял уже известный нам по предыдущей главе двенадцатилетний гражданин.

– Позвольте представить, – и смущенно, и с гордостью сказал Мишин. – Сын мой, Ким, пионер и любитель птиц.

– Здорово я издаю павлиний крик? – спросил Ким. – Похлеще всего звена! Здрасте, товарищи!

– Слушайте, товарищ, – очень вежливо сказал Куковеров. – Чрезвычайно важно, где и когда вы видели бабочек.

– Только сейчас, – знаете, за Боенской улицей, по дороге к кладбищу, там еще много пасикуш растет.

– Каких пасикуш? – не понял Корт.

– Да это неважно, Корт! – торопил Куковеров, а сам весь так и ходил от волнения. – Скажите, тов. Ким, при каких обстоятельствах вы видели бабочек?

– Да их много летело, и все одна за одной, и все в одном направлении. Тогда-то я и решил провентилировать вопрос.

– В каком направлении, – вы не можете определить?

– А, по-вашему, я пионер – или кто? В юго-восточном направлении.

– Ну, а как же ты вентилировал? – внезапно перешел на «ты» Куковеров.

– Ну вот, понимаешь, – невозмутимо ответил пионер. – Я встретил одного гражданина, и мы с ним оба почувствовали дым.

– Дым? – встревоженно переспросил Корт.

– Ну да, дым. Тогда мы решили исследовать происхождение этого дыма, он пошел на север, а я – на юг.

– Да кто был этот гражданин-то? – спросил Мишин.

– Перебиваешь и задерживаешь. Это был торговец Мебель, он меня очень испугался, но я его успокоил. А потом я пошел на юг, и вдруг вижу – бабочки. Все одной породы. Я обратил внимание, потому что их давно нигде нету. Но я не стал их ловить, а стал искать место, откуда они летят – может, их там сразу много.

Куковеров, лихорадочно рассматривавший план города на стене, круто повернулся:

– А ты уверен, что в юго-восточном направлении?

– Могу дать честное пионерское!

– Товарищ Корт! – вне себя от волнения крикнул Куковеров. – Возьмите мой автомобиль, сколько можете красноармейцев, и дуйте на Воинскую: они хотят взорвать пороховой склад.

– Это еще не все, товарищ Корт, – добавил пионер. – Бабочки дисци-пли-ни-ро-ванно летели из окна одного дома.

– А какой это был дом? – спросил Мишин.

– Степана Горбачева дом. Там такой маленький Боенский переулок есть, – с одной стороны дома, а с другой просто поле.

Корт рванулся к двери, но в тот же момент качнулся дом, потемнели окна, стекла со звоном посыпались на пол, лопнул воздух, лопнул весь мир.

В комнату вбежал агент Сусов и, размахивая руками, быстро-быстро заработал ртом.

Куковеров слышал только отчаянный звон в ушах, силился вспомнить, сообразить район действия воспламенившегося пороха, но ощутил внезапную слабость, головокружение – и тихо тюкнулся головой в стол.

Мишин схватил Кима за руку, сунул ее в руку Озеровой, показал размашистым жестом на комнату и вместе с Кортом выбежал вон.

Через окно Валентина Афанасьевна видела, как на горизонте встал гигантский столб огня, мгновенно вслед за огнем черный дым закрыл полнеба – и новый немыслимо-грозовой удар сотряс дом, воздух, все существо. Валентина Афанасьевна инстинктивно прижала к себе Кима, но Ким освободился из ее рук, вскочил на подоконник, нахмурил брови, схватил ее голову, прижал ухо к своим губам и прокричал, пустив в дело всю силу двенадцатилетних легких:

– Я же говорил, что в юго-восточном направлении!

Н. ОГНЕВ

В. КАВЕРИН
Глава XXII. Возвращение пространства

Весь этот день Варвий Мигунов чувствовал странное беспокойство. Бормоча что-то, он неутомимо шагал из угла в угол, огромный красный платок торчал из заднего кармана его брюк, как перевернутый флаг или знамя армии, понесшей поражение. Бабочки, вырезанные из папиросных коробок, из архивных дел, висели во всех углах, аккуратными стопочками лежали на подоконниках, и он подолгу, не отрываясь, смотрел на них.

Самый лучший экземпляр бабочки, вырезанный особенно тщательно, висел на нитке посредине комнаты. Прекрасные пушистые брандмейстерские усы торчали на этом экземпляре, большой запачканный ваксой хвост с некоторой величественностью плыл в воздухе.

Над этой бабочкой Мигунов работал с того самого дня, как он был выпущен из сумасшедшего дома и снова поступил под присмотр Ефросиньи. Он был тих, молчалив, почти спокоен. Старуха подчас забывала, что рассудок покинул его. Бесконечная работа Варвия над бабочками начинала казаться ей службой, едва ли не важным делом, имеющим государственное значение. Иногда она даже принимала участие в этой работе – например, именно она запачкала хвост самой лучшей бабочки ваксой.

Быть может, так бы и окончил свою жизнь бедный архивариус с ножницами в руке и странной задумчивостью в глазах, лишенных разумного выражения – если бы не этот день…

В этот день, с самого утра, он почувствовал беспокойство.

Пошатываясь, заложив руку за спину, пожевывая губами, он шагал по комнате.

Утомившись, наконец, он сел на подоконник и уставился, напряженно раскрывая глаза на стену соседнего дома. Вдоль стены, раскинув руки, приподнявшись на носках, осторожнейшим образом крался мальчик лет двенадцати; красный галстук болтался у него на шее, он шел, высоко поднимая ноги, совершенно таким же образом, как крадется сыщик за преступником в каком-нибудь авантюрном кино-фильме.

– Пио… пионер… – смутно припоминая что-то, пробормотал Варвий.

Он распахнул окно и сел, свесив ноги с подоконника. Пионер, не обращая на него ни малейшего внимания, остановился, вытащил из кармана какой-то маленький круглый предмет и внимательно посмотрел на него.

– Так я и думал, в юго-восточном направлении, – внятно сказал он.

– Часы… нет, компас, – мучительно морща лоб, вспоминал Варвий.

Он соскочил с подоконника на улицу и, подражая пионеру, пошел вдоль стены. Так он прошел одну и другую улицу. Мелькнул фонарь, мигнул зеленый шар аптеки. Деревянные помосты златогорских панелей скрипели под его ногами, как скрипят мачты корабля, в ненастную ночь отплывающего от незадачливой бухты. Он, пугаясь, шел вперед, красный галстук пионера давно уже исчез за утлом, а он все шел и шел: улицы лежали перед ним, как разбитое зеркало – в каждом осколке его помраченная голова видела его самого, архивариуса Варвия Мигунова, уходящего от кого-то, следящего за кем-то…

Наконец, он уткнулся в глухую стену порохового склада на окраине города. Слепое предчувствие заставило его отбежать в сторону, к забору. В то же мгновение гигантский столб огня встал над мгновенно озарившимся зданием, черные клубы дыма ринулись в разные стороны, мощное дыхание подхватило Варвия. Как футбольный мяч, подхваченный сильным ударом, он взлетел на воздух и, перелетев через забор, упал на землю. Он очнулся через несколько минут и вскочил на ноги, бледный, как полотно, с горящими глазами. Весь мир вокруг него пылал, плыл и пел, небо было ярко-красного цвета. Он дрожащими руками прикрыл глаза и, шатаясь, сделал пять – десять шагов вперед.

– Я вспомнил, я вспомнил все, наконец! – крикнул он хрипло.

С лицом, принявшим внезапно осмысленное и живое выражение, он бросился бежать по направлению к горящему зданию. Только теперь, уткнувшись в забор, через который был переброшен силой взрыва, Варвий увидел, что находится в каком-то заброшенном огороде – полусгнившие кочны капусты попадались на каждом шагу, земля была рыхлая и влажная.

Дырявое, ветхое зданьице стояло на противоположном конце огорода, ветхая лестница вела на мезонин, и Варвию причудилось, что он видит на этой лестнице смутные очертания человеческой фигуры.

Тяжело дыша, с трудом удерживая непонятное желание кричать, прыгать, петь – как-то отпраздновать возвращение времени, пространства, сознания – Варвий обежал зданьице кругом и хотел было уже приблизиться к лестнице, когда чья-то рука осторожно коснулась его, и знакомый голос произнес изумленным шепотом:

– Варвий? Как ты сюда попал, дружище? Ш-ш ш… говори тише, не то нас обоих в два счета прихлопнут…

Худой человек, в кепке и коричневом, клетчатом пальто…

Берлога, несомненно Берлога, не кто иной, как Берлога, старый друг и самоотверженнейший репортер «Красного Златогорья» – стоял перед ним.

– Берлога! – едва мог он выговорить.

– Ты очень кстати, – сказал репортер, внимательно вглядываясь в лицо Мигунова, – история, брат, запуталась и затянулась с того времени, как мы с тобой искали дело в архивах суда. Еще домов двадцать пять сгорело. Никто ни черта понять не может.

Он промолчал и прибавил нерешительно:

– Кроме меня, пожалуй. Я кое о чем начинаю догадываться.

Варвий, неожиданно для себя самого, весело подмигнул ему.

– И кроме меня, дружище, – прошептал он, – я тоже кое о чем догадался.

Берлога собрался было что-то спросить, как вдруг какой-то шорох, шум, шуршание послышалось над ними. Варвий невольно поднял голову – он увидел тень.

– Опять! – пробормотал Берлога.

– Что опять?

– Как что?! Это Струк, – с досадой сказал Берлога, – ты его не знаешь…

Он не окончил фразы; тень, ожившая и превратившаяся в бритого старика с рыхлым животом и большим носом, спускалась по лестнице.

Не успел Варвий разобраться в непонятных словах, как Берлога пригнул его к земле и сам присел на корточки.

Старик, кряхтя, спускался с лестницы. Он спустился на землю и, ворча что-то, пошел напрямик через развороченные грядки огорода.

Берлога и Мигунов переждали несколько секунд и, едва он свернул за угол здания, крадучись пошли вслед за ним.

Когда они прошли вслед за стариком в узкую дыру, замаскированную чахлыми кустиками сирени, которая росла тут и там вдоль забора, старик заворачивал уже за угол. Он, казалось, заметил преследователей и старался скорее исчезнуть.

– Ну, надо бежать, – скомандовал Берлога.

Никогда еще за всю свою жизнь Варвий Мигунов, архивариус Златогорского суда, не бежал с такой радостной быстротой, как в это утро. Веселый сухой песок, как акробат, взлетал под его ногами, Берлога сразу остался позади, – и все-таки старик убегал. Как неуклюжая птица, еще не научившаяся летать, он тяжко подпрыгивал, мотался – и все-таки убегал от него, Варвия Мигунова, с какой-то неестественной невероятной быстротой.

И только когда перед глазами замелькала затейливая ограда Струковского особняка, старик замедлил шаги, пытаясь на ходу достать что-то из кармана.

В это мгновение маленький широкоплечий обезьяноподобный человек, – как позднее узнал Мигунов, это был кузнец, дядя Клим, по фамилии Величко, – откуда-то бросился под ноги старику.

Старик упал, что-то в нем глухо звякнуло о камни, и минуту спустя Мигунов и Берлога уже держали старика за руки, а дядя Клим, ворча и ругаясь, собирал какие-то стеклышки и гайки.

– Гражданин Струк, вы арестованы, – твердо сказал Берлога.

* * *

Ни Мишин, ни Корт еще не вернулись с пожара пороховых складов. Один Куковеров, насилу оправившийся от обморока, сидел за столом, в кабинете начальника ЗУР'а.

Он был поражен, увидев Струка стоящим между Мигуновым и Берлогой – в разорванном пиджаке, со связанными на спине руками.

– Развяжите руки, – коротко приказал он.

Дядя Клим, ворча, что «как такого преступника словили, его нужно не то, что развязать, а прямо нужно поперек пупа скрутить канатом» – сдернул, однако ж, веревку и освободил Струка.

Старик пошевелил в воздухе пальцами, потер руки и хмуро уселся.

Спустя четверть часа Куковеров остался с ним наедине.

– Ну что, мистер Струк, – спросил он весело, – так, значит, вы из мещан города Белостока, Гродненской губернии, а? Так вы получили в концессию пуговичную фабрику? Так состояние свое вы нажили на военных поставках в Америке?

Струк уныло посмотрел на него и грустно повел носом.

– Мне ничего не удается за последние пять – десять лет, – печально объяснил он, – за что я ни берусь, все летит вверх тормашками, и, кажется, скоро я пойду чистить ботинки уличным шелопаям. О чем вы хотите спросить меня? Говорите прямо.

Куковеров вытащил из кармана портсигар, закурил и предложил закурить Струку. Струк отказался от папирос и, вытащив из жилетного кармана сигаретку, долго чиркал спичкой о стертый коробок.

Струк откинулся на спинку стула, рот его медленно открывался, сигаретка скатилась на колени, на пол.

– Вы нашли дело? – растерянно спросил он.

Куковеров встал, оглянулся, нашел глазами графин с водой, стоявший на подоконнике.

– Хотите воды? – коротко спросил он.

– Ко всем свиньям воду, – дергая руками, объявил Струк, – почем я знаю, может быть, вы меня отравить собрались.

– Нет, мы что-то пропустили мимо глаз при чтении этого дела, – подумал Куковеров, – что за чорт, он прямо места себе не находит… Отравить! Чорта с три мне тебя травить, старая галоша.

– Мы знаем все, – решительно сказал он, – все, вплоть до того, как звали вашу мамку…

– Да у меня не было мамки, я до трех лет искусственным молоком питался, – яростно пробормотал Струк.

– Это все равно, я сказал для примера. Не старайтесь скрывать… попытаетесь утаить – вам же хуже будет.

Струк фыркнул и сел на стул.

– Ну, что ж, – сказал он, – если вы говорите мне такие вещи, так, может быть, вы и в самом деле знаете, как звали мою мамку, хотя бы я и питался до трех лет искусственным молоком. Ну, что ж, если на то пошло, поговорим начистоту, гражданин Куковеров.

В. КАВЕРИН

Назад к карточке книги "Большие пожары"