Текст книги "ФБР (СИ)"

Автор книги: Александр Рыжков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Подружкам пришлось идти не меньше часа. Но, как известно, чем сложнее путь – тем больше награда…

На пересечении улицы Московской и проспекта Ленина, БУМ возвышался прекрасной архитектурной единицей над убогостью и запустением округи. Это была череда сросшихся воедино зданий, сотканных из углепластика, стекла и железобетона. Стрельчатые своды, лепные карнизы, выпуклые, неправильных форм окна, двери в форме улыбок… Всю эту строительную вакханалию увенчивал медленно вращающийся диск с цифровым табло. Экран в редких случаях показывал уличную температуру и уровень радиации, в остальных случаях – рекламу той или иной продукции «Фармацевтики Бережных Рук».

Света, Таня и Вэньг зашли в главные двери, традиционно выполненные в форме малиновых губ. В широком холле с пятиметровыми потолками было просторно, даже несмотря на большую очередь к информационным стеллажам. Всего стеллажей насчитывалось четыре, и возле каждого стоял чупакабра, одетый в рабочую форму, похожую на сельский комбинезон с эмблемой на переднем кармане в форме стилизованных под восточные иероглифы букв «ФБР» на фоне улыбки. Чупакабры с меланхоличным видом объясняли посетителям всё, что те хотели от них узнать.

– Простите, кто крайний? – поинтересовалась Соловьёва.

Странный мужчина в полосатом костюме тройке и в доисторическом котелке покосился на неё; лицо его покрывала дикая смесь волосяного покрова – козлиная бородка и усы.

– Я всегда крайний. Из одной крайности – в другую… – пробаритонил козлобородый.

Из-за котелка, бородки и усов лицо мужчины казалось комически приятным, располагающим к себе. Единственное, что могло насторожить наблюдательного человека, это блеск глаз. Так смотрят уверенные, одержимые какой-то сверхидеей люди. Свете показалось удивительным, что от этого мужчины пахло почти как от Говарда – табачным перегаром.

– Ну тогда мы за вами, – сказала Соловьёва.

– Эээ… Я уже здесь была, – заявила Паучкова. – Нам здесь нечего делать, разве что время тратить. Пошли лучше в дегустационный зал?

– Извините за беспокойство, – виновато улыбнулась козлобородому воспитанная Света.

Козлобородый усач ничего не ответил. Вэньг и Света пошли следом за Таней, которую аж распирало от собственной важности. Да! Она была здесь, а подружки ещё нет. Да, она покажет им, заблудшим овечкам, свет в конце мрачного лабиринта! Да, она будет их проводником в мир взрослых байгановых наслаждений!

ДА!!!

– Вы можете выбрать три любые разновидности байгана на пробу, – выбил из приятного водоворота мыслей флегматичный, слегка квакающий голос чупакабры.

Соловьёва к этому времени вовсю изучала меню новинок, а Ли вертела в руке пробник «Розовой страсти».

– Быстрые вы, девчонки, – подытожила Паучкова.

– О, пока мы не приступили, – вспомнила Света. – Хочу похвастаться: Говард меня на представление Боно Укротителя Мутантов пригласил!

– Ха, нашла чем хвастаться, – фыркнула Ли и положила «Розовую страсть» обратно в матрицу пробников, выудила взамен «Ледяной поцелуй Гималаев». – Кому тот Боно интересен?

– Ты просто завидуешь, – вступилась за подругу Паучкова.

– Завидую? Я? Да моему отцу вместо недостающей зарплаты дали два билета на это представление. Так они и лежат – толку от них никакого…

– Вот это уже интересно, – глаза Тани Паучковой загорелись. – Я ходила недавно в кассы, но все билеты были распроданы.

– Девушки, если пришли сюда поговорить, то не мешайте другим, – сделала замечание откуда ни возьмись материализовавшаяся пожилая женщина с розовым боа из фальшивого меха.

– Да, да, конечно же… – отмахнулась Таня и продолжила. – Ли, ты настоящая засранка. Я, видите ли, не могу билеты достать, а они у тебя просто валяются…

– Я с радостью тебе их продам, – сообщила Вэньг. – Хоть какой-то толк будет.

– Мне не нужно два билета, – сказала Паучкова. – Мне одного хватит. Мы ведь с Андреем уже давно не гуляем…

– Первые жертвы твоего разрыва с Андреем, – сардонически констатировала Ли, – непроданный билет…

– Хватит умничать, подруга, – осадила её Таня. – Я с ним не разрывала, ведь как можно разорвать, если и не встречалась? Мы просто несколько раз прошлись погулять, то-то и всего.

– Не преуменьшай, – вклинилась Света. – Я видела, как вы с ним возле подъезда зажимались.

– Ну и что? – спросила Таня. – Это ни к чему не обязывает. – После недолгой паузы она добавила: – Я просто хотела попробовать, какой у него язык на вкус…

– И какой? – не удержалась Ли.

– Солёненький, – парировала Паучкова. – Ты лучше вот что мне скажи: зачем второму билету пропадать? Пошли со мной вместе?

– Не хочу, – отмахнулась Ли. – И вообще, мы сюда не болтать пришли, а байган взрослый пробовать, – она кивнула на женщину с дешёвым боа, самозабвенно вдыхающую пробник.

– Как знаешь, – выдохнула Паучкова.

Больше они не разговаривали. Ведь зачем разговаривать, когда впервые пробуешь взрослый байган, да ещё и высшего качества, широкого спектра действия? Девчонки употребили полагающиеся им бесплатные пробники, после чего оставили в БУМе все деньги, которые только были у них с собой. И очень жалели, что больше денег нет хотя бы ещё на одну порцию…

Улёт, который предлагали «Небесный огонь», «Розовая страсть», «Золотое вдохновение», «Полёт фантазии» и другие шедевры байганового искусства – был незабываем!

«Это было лучше, чем секс!» – как сказал бы один современный комик.

Из жизни доблестной милиции 7

– Чан, я просто не могу понять, почему так! – возмущался старший лейтенант Говард Закиров.

– Ты меньсе думай, больсе делай, – отмахнулся Малыш.

– Да ясно, конечно, но всё же… Чан, ну реально, который день дежурим – ни одного вшивенького сигнала, ни одной зацепочки… Как это понимать вообще? Перевелись все психокинеты? Мы наконец пришли к светлому будущему? Сомнительно что-то…

– Проверь луцьсе радар.

– Проверял я его полминуты назад. Глушь кладбищенская.

– Есё проверь.

– Проверил. Ничего. Как это ново…

– Не паясничай, Закиров, – на чистом русском заявил Чан. – Они затаились. Сердцем чую.

– И ежу это ясно, – кивнул Говард и медленно потянул на себя штурвал, поднимая тем самым патрульный флаер всё выше и выше в небо. – Ненавижу ждать. Уж лучше какая-нибудь заварушка, чем тупое ожидание, как по мне.

– Глупый ты есё, – вздохнул Чан Вэй Кун. – Здать, быть готовым к беде намного луцьсе, цем попасть в беду…

– Лучше зажечь одну маленькую свечу, чем клясть темноту, – задумчиво произнёс Говард.

– Чего? – от удивления Малыш приподнял правую бровь, позабыв при этом о пижонском китайском акценте.

– Да у вас там мудрец какой-то был, это его слова.

– К чему ты привёл цитату Конфуция? Она здесь ни к селу, ни к городу.

– Просто, – ухмыльнулся Говард. – Скучно стало…

– В следующий раз думай, кого цитируешь, – отчеканил Чан.

– Окей, босс, как скажешь, – пожал плечами Говард.

– И не называй меня босс, – добил младшего напарника майор. – Раньше ж не называл. Тоже от скуки решил эксперимент поставить?

– Как я понимаю, эксперимент не удался…

– Правильно понимаешь.

– Вот и поговорили, – заключил Говард, проверяя радар. Без изменений. Словно в одночасье все психокинеты вымерли от какого-то загадочного вируса, способного поражать только врагов народа. А в принципе, почему и нет? Хотелось бы в это верить, очень хотелось, но понятно, что такие вещи могут существовать только в смелых милицейских фантазиях. В реальности всё гораздо прозаичней.

И жёстче…

Глава 8

Лиза сидела на кухне и курила, когда в квартиру вошёл Зиновий Сергеевич. Увидев мужа, она потушила сигариллу о надтреснутое фарфоровое блюдце с золотистым узором то ли виноградной грозди, то ли сирени.

– Я прожил с тобой не один десяток лет, Лиза, но не знал, что ты куришь, – с досадой произнёс Зиновий.

– Я начала лишь недавно, – холодно, словно мокнув слова в жидкий азот, ответила Лиза.

– Ну и как тебе? – не удержался Зиновий.

– Полная мерзость, – призналась Лиза.

– И зачем тогда?

– Просто захотелось…

– Где сигариллу взяла, старая кляча?

– Даже так? – лишь чуть-чуть приподняла бровь Лиза. – Давай ты не будешь опускаться до уровня трамвайного хама, Зиновий. Ты всё-таки некоторое подобие интеллигента…

– Некоторое подобие, говоришь? – Градов едва сдерживался, чтобы не сорваться на крик. – Некоторое подобие? Ха! Некоторое подобие…

– Хоть сотню раз повтори эту фразу, что изменится? – ухмыльнулась Лиза.

– Где ты пропадала всё это время?

– Мда… – причмокнула Лиза. – Можно подумать, тебе это интересно.

– Праздный интерес, не более того, – выдавил из себя Зиновий и ужаснулся от того, что сказал правду.

– С чего бы это? – продолжала играть роль циничной гарпии Лиза. – Сам нахамил, сам прогнал, а теперь праздные интересы проявляет…

– У тебя есть кто-то ещё? – пошёл в лобовое нападение Градов.

– Что? Нет. Нет! Что ты несёшь? – Лиза немного смешалась, но лишь настолько, насколько надо было, будто бы отрабатывала эту реакцию не один раз. – Ну ты и болван!

– Да, я болван, Лиза, – тяжело вздохнул Зиновий. – Я болван, потому что не мог догадаться об этом раньше. И ради светлой памяти молодости, прекрати мне врать хоть на этот раз, хорошо? Ответь на вопрос. Ответь без лжи. Я утром уезжаю в Ялту. И мы больше никогда не увидимся. Слышишь меня? Никогда. Хоть сейчас будь со мной откровенна. Как когда-то, в молодости…

– Погоди-ка, ты ведь не завтра уезжаешь, – спесь вмиг растаяла, оставив Лизе лишь голое переживание. И зависть. – У тебя ещё полмесяца или около того!

– Анатолий Альбертович позаботился о том, чтобы я вышел на пенсию немного раньше установленного срока, – не скрывая улыбки, сообщил Градов. – Такое бывает, хоть и редко.

– Вот как… И ты хочешь знать правду, да?

– Хочу, Лиза. Я догадываюсь, что она будет тяжёлой. Но мне нужно знать.

– Ну так знай, Зина, петух ошпаренный, рогоносец, я тебе изменяла с тех пор, как ты попал в сибирскую колонию. Я даже не стала для приличия ждать какое-то время – на следующий же день после твоей «вынужденной отлучки» я отсосала у первого мужика, который подвернулся под мои губы. Им оказался Серж. Да, именно тот Серж, из-за которого ты рассыпал шахматы и убил несчастного Зарецкого. Ах да, Зарецкий, царство ему небесное. Молоденький, неопытный мальчик… Я лишила его тогда девственности!

Градов молчаливо слушал, сжимая кулаки до хруста в старческих суставах. Желваки нервно подрагивали на его скулах.

– О да, Зиновий, пока ты там брёвна тягал, меня полдвора перетягало. Я давала им во все места. Особенно мне нравилось это делать в зад. Какой я дурой была, что вертела перед тобой носом и не разрешала туда войти. Твои знакомые были более настойчивы… А когда ты вернулся, Градов, через год, ты мне показался таким дряхлым и надоевшим, таким слабым и бесполезным… Ты мне стал отвратителен в мужском плане, ведь я догадывалась, что там с тобой делали в колонии ледяными сибирскими ночами. Эти все паханы, шестёрки, авторитеты… Они петушили тебя, трахали в жопу. Как после этого я могла позволить тебе войти в меня? Вдруг они были заразными? Я не хотела разделить их болячки. Да и вообще, как я могла хотеть тебя после того, как ты разбил нашу «таврию», к тому же умудрился при этом убить ту несчастную женщину. Я хотела с тобой развестись, и сделала бы это, если бы не забыла… Да, попросту забыла. А ты вернулся – и я всё взвесила. Проще ничего не менять. И будь что будет.

Лиза говорила размеренно, голос её лишь иногда подрагивал. Ни единой слезинки, ни намёка на раскаяние. Словно школьница рассказывала учителю сочинение на тему «как я провела год без тебя, ублюдок ты хренов».

– Ты жертва туалетного чтива «про зону», Лиза, – проскрипел зубами Градов, но потом взял себя в руки и более-менее ровным тоном продолжил: – Почему ты не захотела поговорить со мной на эту тему? В Сибири не было ни «петухов», ни «паханов». Там были люди. Такие же, как я. Осуждённые. И мы держались вместе, ведь иначе нас ждала ужасная смерть. Хотя не отвечай, я понимаю, почему не хотела говорить – тебе так было выгодно. Зачем развинчивать свои заблуждения, ведь они так хорошо оправдывали твоё блядское поведение?! Я догадывался. Догадывался, мать твою так! Но, как тупой идиот, до последнего пытался оправдать тебя, не замечать очевидных вещей…

– И дальше что, дружок-голубок? – перебила его Лиза. – Прочитаешь мне мораль? Задушишь меня, как тот долбанный Отелло?

– С кем ты была эти дни? – потребовал Градов.

– Как с кем? С Сержем. Я…

– Дверь вот здесь, – Зиновий ткнул пальцем на выход. – И сделай так, чтобы я твою проститутскую морду больше никогда не видел. Я еду в пансионат. Отдыхать от тебя, твоей лжи и этого дрянного двора, полного тварей типа Сержика и Толика.

– Как скажешь, – спокойно ответила Лиза и размеренным шагом направилась к двери.

Когда она вышла, Зиновий рухнул на постель и не удержал слёз. Горькими и тяжёлыми они были. Вкуса разочарования и разбитого сердца. Цвета потерянной молодости…

Немного позже, Градов сидел в кресле и медленно втирал в виски бальзам «звёздочка». Пары бальзама щипали заплаканные глаза. Но это было приятное пощипывание. Зиновий поймал себя на мысли, что так и не выяснил, откуда Лиза взяла сигариллу. Ведь, насколько ему было известно, недавно табачные изделия окончательно запретили.

Старик поглядел на датчик настроения. Как это ни странно – лишь жёлтый сектор.

Утром за ним прилетит флаер. «Самолётик счастья стариков-работников» – так его называют многие. СССР! Цвета тёмно-синего металлика, с радужной улыбчивой эмблемой «Фармацевтики Бережных Рук» на дверцах. Обычно это грузовой транспорт, забирающий множество счастливчиков за раз, но Зиновий не был уверен, что за ним прилетит именно такой. Всё-таки на пенсию он выходит в незапланированный день.

А может это всё вьетнамский бальзам «звёздочка»? Вместе с головной болью, он снимает и боль душевную? Хотя нет, здесь дело в другом – самые страшные подозрения подтвердились сегодня. Это, своего рода, сброшенный камень с плеч. Неприятный, колючий, измазанный гнилью и ядом камень. Горькая правда лучше чем сладкая ложь? В этом случае да. Хотя вообще – нет…

Лиза… Да пошла она к такой-то матери! Были бы магические ножницы, которыми можно вырезать куски из памяти, Зиновий бы с радостью ими воспользовался. О да, много чего бы он вырезал. В первую очередь – Лизу. Всю Лизу, целиком и полностью, от встречи в московской школе-интернате для умственно-отсталых детей до сегодняшнего разговора.

Вот бы было здорово!

А что дальше?

И вообще смысл?

Наша лента жизни не имеет реверса. Она мотает только вперёд. Память – это не что иное, как возможность оглянуться на отработанную плёнку. Так зачем же менять память, если плёнка всё равно не сработает вновь? Глупо это. Вперёд, только вперёд. Ты есть то, что есть сейчас. Что было в прошлом – то остаётся в прошлом. Впереди Зиновия ждут заслуженные беззаботные дни пенсии на берегу Ялты. Второе рождение, можно сказать. Жаль, конечно, что заслуженный отдых даётся только на старости лет. Но уж лучше так, чем никак.

Тут градов вспомнил, что ещё даже не приступал к сбору вещей. Зубная щётка, туалетная бумага, безопасная бритва хоть и с плавающими, но уже изрядно поржавевшими лезвиями, поношенный костюм, грязные рубахи (Лизы не было, значит стирать некому)…

И только он надумал подняться с кресла, чтобы приняться за сбор походной сумки, как тело отказалось слушаться. На Зиновия обрушилась старческая усталость, подобно тропическому цунами. Веки слиплись и напрочь отказались разлипаться. Сквозь щели сознания принялся просачиваться серый туман сна. Он залил собой всё.

Дирижабль улетает прочь. Он не хочет оставаться на этой земле. Яркое закатное солнце красит его очертания кровавым багрянцем. Морозный день морозной жизни…

Капитан Эльмиран изучает горизонт в покрывшуюся инеем подзорную трубу. Линзы чисты и вид превосходный. Вдалеке маячат желтеющие луга и сбрасывающий листву лес. Экипаж в хорошем расположении духа и капитан чувствует это. Он подзывает боцмана Радригеса и даёт поглядеть в трубу. Боцману не по себе такое внимание начальства. Его дело приземлённое – гонять матросов по палубе, назначать смены и внеурочные дежурства за пьянки и ругань. А заниматься столь возвышенными делами, как прокладывание маршрута или осмотр местности сквозь линзы, облачённые в складные серебряные цилиндры – это уж, увольте. Пусть капитан и его помощник занимаются. Боцману и без этого хлопот хватает. Но отказать капитану Эльмирану в чём-либо – худшего преступления и представить себе нельзя.

– Что ты видишь, Родригес? – спросил капитан, выдыхая при каждом слове пар изо рта.

– Я вижу лес, лорд Эльмиран, – признался боцман и попытался вернуть подзорную трубу законному владельцу.

– Это всё, что ты видишь? – разочарованно спросил капитан, не принимая из рук боцмана трубу. – А ну-ка посмотри ещё раз.

– Я вижу лес, лорд Эльмиран. Он разукрашен кровью и золотом. Перед лесом я вижу луг. И горизонт. Лес тонет в горизонте, как пьяный моряк в гавани. Больше я ничего не вижу.

– Родригес, неужели это всё, что ты там видишь? – ещё разочарованней спросил капитан.

– Ну, вон птица полетела. Орёл или баклан – не разглядеть…

– Да не в птице дело, боцман, разве ты не видишь то, что вижу я? – не успокаивался капитан.

– Простите, лорд Эльмиран, я больше ничего не вижу. И, чтоб чёрт меня под килем пропустил, мне кажется, что вы сейчас надо мной шутите.

– Родригес, я люблю добро пошутить над матросами, не без этого, но сейчас я серьёзен, – отвечал капитан. – Ты видишь правильно, боцман, но лишь земную часть. Пока ты так будешь видеть – никогда тебе не стать капитаном…

– Я и не стремлюсь к этому, мой лорд, – вздохнул Родригес и с облегчением отдал подзорную трубу капитану. – Если не секрет, что я должен был увидеть, но не смог?

– Ты должен был увидеть надежду, боцман Родригес, – гордо заявил капитан Эльмиран и вновь принялся глядеть в подзорку. – Нашу с вами НАДЕЖДУ!

Боцман открыл рот, но так ничего и не сказал, поскольку просто не знал, что можно здесь сказать. Всё-таки он простой, приземлённый боцман, не больше. А капитан – на то он и капитан, чтобы видеть то, что другие не в состоянии.

– Ты свободен, боцман Родригес.

Боцман был рад это услышать.

А дирижабль всё продолжал путь. Последние лучи солнца обещали ночь. Лунную и звёздную. Полную молчаливой неопределённости. Ночь…

Трель дверного звонка выбила Зиновия Сергеевича из плена Гипноса и его сына Морфея. Градов открыл глаза и обнаружил себя в кресле. Настенные часы показывали начало десятого утра.

Звонок не успокаивался. Зиновий кое-как поднялся с кресла и поплёлся в коридор. Открыл двери и пригласил гостя, но тот отказался входить, показывая на наручные часы, мол, время уже. Это был низенький чупакабра в фиолетовом форменном костюме с улыбающейся эмблемой «ФБР». Его плоское лицо не выражало и малейших эмоций, лимонные без белков глаза, не мигая, смотрели то ли на Зиновия, то ли сквозь него, а может, и то, и другое одновременно…

Градов спросил, сколько у него ещё времени в запасе для сборов, но чупакабра лишь покачал головой. Время лететь в пенсионный пансионат. Они уже начинают выбиваться из графика. Зиновию Сергеевичу следовало ровно в девять утра быть собранным, одетым и готовым к путешествию. Градов лишь виновато улыбнулся и выклянчил-таки пять минут на некое подобие подготовки. Конечно же, собирать походный чемодан бессмысленно. Ведь, как известно, если собираешь в дорогу чемодан, то пока его не набьёшь нужными и не совсем нужными вещами до отказа – не успокоишься. А время есть взять только самое дорогое, самое ценное. Градов осмотрел комнату: старый шкаф-купе со скрипучей дверью, зелёное кресло с потёртыми подлокотниками, погребённый под прошлогодними газетами и исписанными тетрадками стол и кремовые тюлевые занавески, потемневшие от времени и мушиного говна…

Прошлое, которое остаётся в прошлом.

Как выясняется, взять с собой в будущее особо-то и нечего…

После некоторых неутешительных раздумий, Градов не стал даже переодеваться. Как был, во вчерашнем чёрном шерстяном пиджаке в широкую бордовую клетку, жёлтой сорочке и льняных брюках синего цвета, уже изрядно помятых, он направился к выходу. По дороге захватил паспорт и немного карманных денег – больше по привычке, чем по нужде. Ведь в пенсионных пансионатах деньги не нужны. О тебе там заботится «Фармацевтика Бережных Рук», исполняет каждый твой каприз, каждую прихоть. Бесплатно, как говорят некоторые поверхностные люди. Но нет, за всё давно заплачено кропотливым, многолетним, монотонным, и от этого невыносимо тяжёлым трудом во благо общества. Кто всё-таки дотерпел, кто дошёл до конца – тому причитается награда. Прекрасная награда беззаботности и счастья!

Зиновий Сергеевич Градов заслужил эту награду каждой клеточкой своего тела!

Во дворе, вопреки прогнозам Градова, стоял грузовой флаер. Именно такой – тёмно-синий металлик с эмблемой ФБР – который три года назад прилетал за братом Зиновия Андреем Сергеевичем Градовым и уносил вместе с коллегами по счастью в Московский пенсионный пансионат. Тогда они всем двором вышли попрощаться с Андреем. Ох, как сильно пытались все скрыть зависть – у кого белую, у кого чёрную – но ничего, разумеется, не получалось. Человеческий фактор… Кто знает, может это именно тот грузовой флаер? Сомнительно, конечно, но в этой жизни и не такие совпадения бывают.

Зиновия никто не вышел проводить. Во-первых, никто не знал (кроме Лизы и директора школы N22), что Градов выходит на пенсию раньше положенного срока. Во-вторых, после несчастного случая с Зарецким, а потом и хулиганским поведением Градова, приведшем к выбитым окнам в доме, с Зиновием мало кто общался.

Во дворовой беседке коротали утро Сержик, Толик и двое лысых стариканов, имена которых всегда ускользали из памяти Зиновия. Они вчетвером пытались делать вид, что не смотрят на то, как Градов гордой походкой направляется к флаеру, как поднимается по трапу, как дверь-трап захлопывается за его спиной и как самолётик счастья стариков-работников взмывает в небо.

СССР всегда был предметом дикой, необузданной, порой даже звериной зависти всех тех, кто ещё не дослужил до причитающегося отдыха…

*****

Лжеподружкам было хорошо, лжеподружки закидывались взрослым байганом…

Эта сучка Ли, будь она проклята! И Соловьёва, прекрасная корова, дрянная бесхребетная желейная субстанция, а не человек! Да и Паучкова ничем их не лучше, амёба инфузорная, пресмыкающееся, безмозглое ничтожное чмо! Если бы она хотела – без проблем бы заткнула ту узкоглазую стерву Ли. Но нет, зачем же накликать на себя гнев подруг? Уж лучше она плюнет в душу несчастной Крохиной, безобидной и одинокой девушки, у которой, при всём этом, ещё и провал теста на совершеннолетие. Это ужасно, чудовищно, бесчеловечно, жестоко, цинично и подло! Как ещё никогда Лена нуждалась в поддержке, как ещё никогда она открылась перед ними, она протянула руку, моля о помощи. Но вместо помощи, Крохина получила бессердечный пинок. Это больно.

Это на самом деле невыносимо больно…

Сволочь Паучкова! Попросит она ещё домашку за неё сделать – получит шиш с маслом. Нет, получит хрен с майонезом! Тупая ни на что неспособная идиотка!

Почему твои близкие, или люди, которых ты хотя бы считаешь близкими… почему они ранят тебя тогда, когда ты этого меньше всего ждёшь? Почему, когда ты на высоте, когда твой фургон жизни катит по белому шоссе, они рядом, делают вид, что желают тебе добра. Они так убедительны в своих лжи и лицемерии, что волей-неволей начинаешь верить им. Но стоит тебе оступиться, стоит фургону свернуть на чёрную магистраль – все маски сорваны… Те твари, подлые ничтожные бесхребетные, осмелившиеся называться близкими и родными – они отворачиваются от тебя. Они всем скопом готовы затоптать, задавить, растерзать тебя.

Какие к чертям «милосердие» и «помощь ближнему»?! Кто в наши дни покупается на этот бред душевнобольного? Хотя нет, не душевнобольного. Такое мог придумать только изощрённый, хладнокровный, жестокий мозг человеческий: чтобы расслабить бдительность ближнего своего, ведь когда защиты нет – удар получается наиболее эффективным и болезненным. Философ Томас Гоббс в «Левиафане» утверждал, что «человек человеку – волк». Но ведь волки – благородные животные! Они никогда не добивают своих оступившихся собратьев. И даже в кровавой драке за территорию или пищу – победитель всегда отпускает проигравшего живым. Нет, сравнение более чем неуместное. К сожалению, человек человеку – человек…

Но самое ужасное, самое чудовищное – понимание того, что ты и сам часть этого гнилого маскарада. И сам, волей-неволей, топчешь оступившихся ближних. Ты тоже ЧЕЛОВЕК!

У человечества нет будущего. Люди, как те пауки в банке, сожрут друг друга рано или поздно. А последнего, самого матёрого и жирного паука, оставшегося гордым одиноким победителем – приручат чупакабры и дагонцы. И будет он холёной зверушкой в их зоопарке доживать последние дни эры своей…

Лена Крохина понуро брела туда, куда несли ноги. Мысли – одна мрачнее другой – роились в её голове, жаля и отравляя рассудок, как африканские пчёлы убийцы. Погода не в пример настроению – была непристойно хорошей. Воздух дышал свежестью, а солнце щедро разбрызгивало свет по всем уголкам города Н.

Из зарослей полыни посреди разбитых бетонных плит нечто пускало солнечные блики. Словно оно нарочно подавало сигналы Крохиной. Мол, я здесь лежу уже очень много времени, и мне скучно, ведь все проходят мимо, но ты, Ленка, ты-то не проходи мимо, малышка, подойди ко мне, глупенькая, подойди, и мы с тобой будем играть!

Разумеется, Лена подняла бликующий предмет. Им оказалась древняя раскладная бритва. Из стали. Сама по себе вещица выглядела вполне рабочей, даже несмотря на пятна ржавчины и зазубрины на лезвии. Крохиной осталось только гадать, как эта бритва могла очутиться здесь, и почему её не утянул какой-нибудь бездомный бродяга?

«Байган! – подумалось Лене, когда она прятала бритву в карман брюк. – Те три сучки пошли упорываться взрослым байганом. А чем же я хуже? Ну, денег у меня нет. Будь прокляты эти тупые разноцветные фантики и медные кругляшки! Но… ведь есть бесплатные пробники… почему бы и нет?»

Ещё немного поразмыслив, Лена пришла к неутешительному выводу:

«Жизнь дерьмо. Выхода нет!»

Но, быть может, после взрослого байгана жизнь окажется не таким уж и дерьмом? И выход всё-таки отыщется? Было бы глупо не попробовать.

Лена осмотрелась и поняла, что ещё никогда не была в этой части города. Да, здешние виды не намного отличались от тех, в которых ей довелось побывать: разбитая дорога, облупившаяся штукатурка, заросли сорной травы… Однако знакомого здесь не было ничего. Куда идти? Где ближайший «магазин радости»?

Долго блуждать не пришлось. Несколько кварталов поисков и первый розовый указатель: цель таких штук одна – направлять к ближайшей точке распространения байгана. Правда, магазин оказался не так близко, как этого хотелось бы…

Хотя мало ли чего нам в этой жизни хочется?

Неизменная розовая дверь в форме гигантической придурковатой улыбки с чёрным логотипом «ФБР» в верхней части. Витрина, забитая товаром, от которого почти невозможно оторвать взгляд. Неизменный Чупакабра у кассы. Типичный «магазин радости», подкупающий своей типичностью, греющий душу своей простотой и узнаваемостью.

Посетителей не было. Да и откуда им взяться в рабочее время в этом глухом уголке города? Только Лена и продавец.

– Сколько я могу взять бесплатных пробников? – спросила Крохина. – И какую разновидность взрослого байгана вы мне порекомендуете?

– Я бы тебе порекомендовал «Юный бриз», девочка, – со странным булькающим акцентом сказал полукровка, уставив на Лену немигающие глаза канареечного цвета. – Ты ещё не прошла тест на совершеннолетие.

– Откуда вы знаете? – после нервного молчания спросила Крохина.

– Знаю, – отрезал чупакабра. Его плоское землистое лицо не выражало эмоций. Впрочем, Лена не могла припомнить, чтобы лицо хоть одного встреченного ею чупакабры выражало эмоции. Не лицо тебе, а каменная маска!

– Откуда? – упёрлась рогом Крохина.

– Знаю и всё.

– Откуда?

– Знаю.

– ОТКУДА ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ, МОРДА ЗЕМЛИСТАЯ?!!

– Знаю, девочка, и не надо мне здесь грубить, – сказал продавец всё тем же ровным голосом.

– Ладно, зайдём с другой стороны, – не сдавалась Крохина. Ей было неприятно это осознавать, но спор с продавцом каким-то образом повышал ей настроение. Вот и стрелка датчика из красного сектора в жёлтый переползла… – Если я тебе сейчас покажу сертификат о позитивном прохождении теста на совершеннолетие? Что ты на это скажешь?

– Скажу, что это невозможно. Ты не могла пройти тест на совершеннолетие, девочка.

– Но почему? Ты можешь мне ответить: ПОЧЕМУ, МАТЬ ТВОЮ!

– У меня нет матери в человеческом понимании. Видно, что ты в школе плохо училась, ведь мы размножаемся вегетативным способом…

– Плевать я на это хотела! – топнула ногой Лена. – Изначально вы являетесь смесью человеческой и дагонской рас! А что одни, что другие – имеют матерей. Ты бы свою мамочку точно поимел бы, да, говнюк?

– Я полукровка в третьем поколении. Мой отец сбросил меня с себя точно так же, как в свою очередь дед сбросил с себя отца.

Что это? Неужели Лена услышала в голосе продавца дрожь? Пусть кратковременную, пусть едва заметную. Но ДРОЖЬ! Чёрт, и левая щека его немного пошевелилась. Неужели даже этот уродливый гуманоид способен испытывать эмоции? В наследство от людей передалось? Ха!

– И вообще, что вы за раса такая? Я всегда задавалась вопросом: как вообще такое возможно? Чтобы у двух видов, эволюционировавших совершенно при разных планетарных условиях могли каким-то образом совпасть генетические коды. Ну да, не совсем точно совпасть, но совпасть ведь! Морковка с яблоком сама не скрещивается. Так это при том, что они появились на Земле. А тут, понимаешь, с Дагантолы ребята прилетели, забросили свои генетические семена в наших женщин, и пожалуйста – новоиспечённая раса готова. И самое странное, что в результате этого скрещивания получился абсолютно не похожий по биологическим признакам вид, размножающийся не половым путём, а простым почкованием. Нет, моя логика давно от этого всего вскипела, но раз уж ты такой умный – изволь всё объяснять.

Лена смотрела на продавца с вызовом. Стрелка датчика настроения подползала к зелёному сектору.

– Я… я… я простой торговец байганом… чего ты ко мне прицепилась? Ты расистка, вот кто ты! Что тебе от меня нужно?

Эмоции. Эмоции! ЭМОЦИИ! Каждое слово чупакабры было пропитано ими. Плоское лицо наконец-таки приняло иное выражение – болезненное, расстроенное, побелевшее. Каменная маска была сорвана.