Текст книги "Уильям Шекспир — слова символы, как язык иносказания"

Автор книги: Александр Комаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

В рассматриваем аспекте читателю необходимо понять, сам процесс трансформации в повышении значимости роли Сатурна в романской культуре, поэтому ниже мной приводится краткая справка.

Краткая справка.

Квинтус Луцилиус Бальбус (Quintus Lucilius Balbus) приводил свои доводы в отношении ранжирования иерархии божеств, и в связи с чем, особо выделял отдельную взятую этимологию для характеристики бога Сатурна в своём труде «De Natura deorum», взяв за основу труды Цицерона. В используемой им интерпретации, сельскохозяйственный аспект Сатурна имел изначально вторичное значение по отношению к первичной связи с персонализированными богом Времени – Хроносом и сезонами года – юными Хорами.

Исходя из содержания мифа, а также доминировавшей в нём аксиомы «Время поглощает все вещи», Бальбус утверждал, что слово «Saturn», «Сатурн» этимологически взяло своё начало от латинского слова «satis», где Сатурн является антропоморфным представлением времени, которым заполнялось или пресыщалось вокруг всеми вещами или всеми жившими поколениями, которые по истечению срока поглощало Время.

Квинтус Луцилиус Бальбус (Quintus Lucilius Balbus) приводил отдельную этимологию в «De Natura Deorum» Цицерона. В этой интерпретации сельскохозяйственный аспект Сатурна был бы вторичен по отношению к его первичному отношению ко времени и сезонам года. Поскольку, тезис: «Время поглощает все вещи» Бальбуса (Balbus) утверждал, что название Сатурн происходит от латинского слова «satis»; Сатурн являлся антропоморфным представлением времени, которое было заполнено с избытком всеми вещами предыдущих поколений. Но поскольку сельское хозяйство было, так тесно связано с сезонами года, следуя, закономерностям циклического течения времени во всех проявлениях Природы.

Таким образом, сельское хозяйство, которое стало иметь первостепенное значение в культуре древнеримской цивилизации стало ассоциироваться с богом Сатурном ввиду того, что в культуре римской империи он заменил древнегреческого бога – Хроноса, атрибутами которого были: серп, зеркало и песочные часы.

В качестве убедительного аргумента цитирую фрагмент из трудов Цицерона, приводившийся в трактатах Бальбуса: «By Saturn they seek to represent that power which maintains the cyclic course of times and seasons. This is the sense that the Greek name of that god bears, for he is called Cronus, which is the same as Chronos or Time. Saturn for his part got his name because he was «sated» with years; the story that he regularly devoured his own children is explained by the fact that time devours the courses of the seasons, and gorges itself «insatiably» on the years that are past. Saturn was enchained by Jupiter to ensure that his circuits did not get out of control, and to constrain him with the bonds of the stars».

«Посредством Сатурна они стремятся представить ту силу, которая поддерживает циклический ход времени и смены сезонов года. Именно такой смысл несёт греческое имя этого бога, ибо его зовут Хронос, что то же самое, олицетворение «Chronos» или «Времени». Сатурн, со своей стороны, получил своё название потому, что он «насыщался» поглощением сезонов года; это история о том, что он регулярно пожирал своих собственных детей. Этот факта послужил объяснением того, что божество управляющее временем в конце концов последовательно поглощало каждый сезон года, продолжив «ненасытно поедать» все прошедшие года. Поэтому, чтобы обуздать Сатурн, он был скован Юпитером, дабы получить гарантии, что его цепи не будут разорваны, таким образом ограничив его действия при помощи оков, простиравшихся между звёздами».

– Квинтус Луцилиус Бальбус (Quintus Lucilius Balbus), который приводил доводы Цицерона, изложенные в его трудах.

(Cicero, Marcus Tullius (2008) (45 BCE). «De Natura Deorum», («On the Nature of the Gods»). Translated by Walsh, P.G. (in German re‑issue ed.). Oxford, UK: Oxford University Press. Book II, Part II, § C, pp. 69—70. ISBN 978-0-19-954006-8).

Предположение критика Кэтрин Данкан-Джонс, действительно, подкреплялось тем фактом, что Саутгемптон, будучи 8-летним ребёнком был передан в декабре 1581 года, когда в начале января 1582 года окончательно переехал жить в Сесил-хаус на Стрэнде, семейное имение его опекуна сэра Уильяма Сесила. Именно о нём, прибывшем в дом опекуна было описано Шекспиром при помощи необычайно образной аллегории «шекспировского» иносказательного языка в содержании «до конца непонятого» критиками сонета 5.

Рассматривая литературный образ «heavy Saturn», «тяжёлого Сатурна» сонета 98, хочу отметить схожий образ «Сатурна» в пьесе Шекспира «Цимбелин, Король Британии» акт 2, сцена 5. Фрагмент перевода, которого любезно прилагаю ниже для ознакомления и сопоставления читателем:

– Confer!

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by William Shakespeare «Cymbeline, King of Britain» Act II, Scene V, line 1372—1406

ACT II, SCENE V.

Another room in PHILARIO'S house.

(Enter POSTHUMUS LEONATUS)

POSTHUMUS

Is there no way for men to be, but women

Must be half-workers? We are all bastards;

And that most venerable man which I

Did call my father, was I know not where

When I was stamp'd. Some coiner with his tools

Made me a counterfeit; yet my mother seem'd

The Dian of that time. So doth my wife

The nonpareil of this. O, vengeance, vengeance!

Me of my lawful pleasure she restrain'd

And pray'd me oft forbearance; did it with

A pudency so rosy, the sweet view on't

Might well have warm'd old Saturn; that I thought her

As chaste as unsunn'd snow. O, all the devils!

This yellow Iachimo, in an hour, – was't not? —

Or less, – at first? – perchance he spoke not, but,

Like a full-acorn'd boar, a German one,

Cried «O!» and mounted; found no opposition

But what he look'd for should oppose and she

Should from encounter guard. Could I find out

The woman's part in me! For there's no motion

That tends to vice in man, but I affirm

It is the woman's part; be it lying, note it,

The woman's; flattering, hers; deceiving, hers;

Lust and rank thoughts, hers, hers; revenges, hers;

Ambitions, covetings, change of prides, disdain,

Nice longing, slanders, mutability,

All faults that may be nam'd, nay, that hell knows,

Why, hers, in part or all; but rather, all.

For even to vice

They are not constant, but are changing still

One vice, but of a minute old, for one

Not half so old as that. I'll write against them,

Detest them, curse them; yet 'tis greater skill

In a true hate, to pray they have their will.

The very devils cannot plague them better.

(Exit)

William Shakespeare «Cymbeline, King of Britain» Act II, Scene V, line 1372—1406.

АКТ II, СЦЕНА V.

Ещё одна комната в доме ФИЛАРИО.

(Входит ПОСТУМИЙ ЛЕОНАТУС)

ПОСТУМИЙ

Неужто, нет пути для мужчины быть мужчиной, но женщины

Должны быть наполовину трудягами? Мы все – бастарды;

И тот, самый достопочтенный человек, которого Я

Называл моим отцом, был Я не знаю, где

Когда меня отштамповывал. Некий чеканщик с помощью его инструмента,

Сделавший из меня подделку; и всё же моя мать казалось, что была

Дианой того времени. Так же делала моя жена

С бесподобностью той же. О, отмщение, отмщенье!

Она удерживала меня от моего законного удовольствия,

И меня куда чаще умоляла об воздержанности; и делала это с

Пухлостью настолько розовой, сладчайшим взглядом от того,

Что смогла бы отогреть старину Сатурна; чтоб Я посчитал её

Настолько целомудренной, как нерастаявший снег. О, всё дьяволы!

Этот жёлтый Яхимо, в течении часа, – не так ли? —

Иль менее того, – поначалу? – Возможно, он говорил нет, но зато

Словно, объевшийся желудями боров, какой-то немецкий,

Завопил «О!» и вскарабкался на неё; и не встречая сопротивленья

Но та, которую он высматривал, должна была противиться ему, и

Она должна, исходя от вероятной стычки оградиться. Смогу ли Я, уяснить

Женскую позицию в себе! Чтобы не было движение сомнений там,

Когда появится тенденция к пороку с мужчиной, только Я подтверждаю

Это женская черта; хоть, будет это ложью, и отмечаю её

Женской: льстивостью – её; обманчивостью – её;

Похотью и низменными мыслями – её, её; отмщением – её;

Амбициями, вожделением, сменой горделивости презреньем,

Милым устремлением к страсти, навету клеветой, изменчивостью,

Всеми недостатками, что могут быть перечислены, нет, да что чёрт их знает,

Почему же её, частично или вместе все; но, если быть точнее, все.

Ради, сглаживания самого порока

Они непостоянны, но зато изменяются до сих пор

Одним пороком, но сроком в одну минуту, ради единственного

Нет не вполовину столь давнего, как тот. Я напишу вопреки им,

Ненавижу их, проклинаю их; и всё же это величайшая способность

В праведной ненависти помолиться, чтобы они обладали их желаниями всеми.

Чтобы сами дьяволы не смогли извести их куда лучше.

(Уходит)

Уильям Шекспир «Цимбелин король Британии» акт 2, сцена 5, 1372—1406.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 20.01.2024).

Иносказательная аллегория пьесы покоряла и продолжает покорять искромётным юмором сердца зрителя из любого сословия, к примеру, если взять фразу из пьесы: «И меня куда чаще умоляла об воздержанности; и делала это с пухлостью настолько розовой, сладчайшим взглядом от того, что смогла бы отогреть старину Сатурна; чтоб Я посчитал её настолько целомудренной, как нерастаявший снег».

Впрочем, давайте вернёмся к семантическому анализу сонета 98, проводя сравнительный анализ литературных образов.

При внимательном рассмотрении слова-символа «Сатурн» в контексте строки 4 сонета 98, мы обнаруживаем, что оно служит идентификационным маркером для обозначения конкретной личности, Уильяма Сесила, которой действительно, являлся «тяжеловесной» фигурой в политике и экономике Англии. Занимая должность Госсекретаря и казначея, помимо этого выполнял обязанности главы Секретной службы, как внутренней, так и внешней, являясь членом Тайного Совета при дворе Елизаветы.

По моему мнению, строку 4 следует воспринимать, как имперсональный опыт фрагментов воспоминаний, связанный далёким сиротским детством самого поэта и драматурга, будучи «безотцовщиной», также проживавшей в Сесил-хаус на Стрэнде.

Второе четверостишие представляет собой одно многосложное предложение, которое также являясь «аллюзией», намекающей на другое воспоминание. Содержание второго четверостишия подтверждает риторическим приёмом начальной части строки 5: «Yet nor…», «До тех пор, пока ни…».

С другой стороны, в антитезе двух воспоминаний, происходившего в разное время, поэт хотел раскрыть поменявшееся отношение Уильяма Сесила к Саутгемптону по истечения длительного времени, а именно после его содействия в создании и поставке первых двух пьес Шекспира «Венера и Адонис» или «Изнасилование Лукреции». на подмостках при дворе королевы Елизаветы.

«Yet nor the laies of birds, nor the sweet smell

Of different flowers in odour and in hue,

Could make me any summer's story tell:

Or from their proud lap pluck them where they grew» (98, 5-8).

«До тех пор, пока ни крики птиц, ни сладчайшие запахи

От разных цветов во всех ароматах и оттенках,

Не могли меня вынудить рассказать какую-либо историю лета,

Или выдёргивать их с гордых колен там, где они выросли» (98, 5-8).

В строках 5-6, повествующий бард языком иносказательной аллегории описывал жизнь придворных аристократов: «До тех пор, пока ни крики птиц, ни сладчайшие запахи от разных цветов во всех ароматах и оттенках». Аллегория строк 5-6 становится понятной после прочтения последующих строк, входящих в это четверостишие. Особенно, при прочтении строки 8, содержание которой проясняет содержание строк 5-6 в том, что они служат в качестве метафорической аллегорией для последующего текста сонета.

В строках 7-8, повествующий продолжил «цветочную» тему: «Не могли меня вынудить рассказать какую-либо историю лета, или выдёргивать их с гордых колен там, где они выросли». Оборот речи строки 7: «any summer's story tell», «рассказать какую-либо историю лета» по сути, является литературным приёмом «аллюзия», дающим намёк на одну из пьес-комедий Шекспира, имеющей мифологический сюжет. Конечно же, это «Венера и Адонис» или «Сон в летнюю ночь», где действия актов сцен происходили летом, а содержание пьес при помощи аллегории описывает жизнь и забавы аристократов при дворе Елизаветы, включая её саму и её фаворитов.

Хочу подчеркнуть для верного понимания, что фраза строки 7: «any summer's story», «какую-либо историю лета» своим синтактическим оборотом, словно подсказывает, что речь шла не об «единственной истории лета», а об двух или одной из двух.

Оборот речи строки 8: «Or from their proud lap pluck them where they grew», «Или выдёргивать их с гордых колен там, где они выросли» показывает отстранённую позицию поэта и драматурга к вопросу повсеместного доносительства, как непреложного правила в бурной и насыщенной жизни при дворе.

Согласно пунктуации, принятой в тексте оригинала Quarto 1609 года на английском следует, что второе и третье четверостишия входят в единое многосложное предложение, что подтверждает мою версию об описании в них в аллегорически иносказательной форме событий, происходивших при дворе Елизаветы. В связи с наличием очевидно выраженной тематической связи между сонетами 98 и 99, то эта связь укрепляет аналогичную версию, принятую мной при прочтении подстрочника сонета 99.

Подстрочники второго и третьего четверостиший сонета 98 при прочтении текста Quarto 1609 года, по-видимому, следует воспринимать не обособленно, а скорее всего вместе.

«Nor did I wonder at the Lillies white,

Nor praise the deep vermilion in the Rose,

They were but sweet, but figures of delight:

Drawn after you, you pattern of all those» (98, 9-12).

«Ни вопрошал вопросом о белизне Лилли Я,

Ни восхищался в Розе глубиной киновари,

Они были, зато милыми, лишь только фигуры восхищенья,

Прочерченные после вас, вы – образец для всех них» (98, 9-12).

В строках 9-10, повествующий бард в подстрочнике перевёл внимание к королеве и её любимой придворной даме Элизабет Вернон: «Ни вопрошал вопросом о белизне Лилли Я, ни восхищался в Розе глубиной киновари».

Использование автором усилительных частиц «Nor», «Ни», начале каждой строки 9 и 10 является литературным приёмом «аллитерация», служащая для усиления и выделения, описанного в строках.

Краткая справка.

Аллитерация – это повторение одинаковых или однородных согласных, частиц или предлогов в начале стихотворной строки, придающее тексту особую звуковую выразительность, особенно в стихосложении. Подразумевается большая, по сравнению со средне языковой, частотность этих звуков на определённом отрезке текста или на всём его протяжении. Об аллитерации не принято говорить в тех случаях, когда звуковой повтор появляется, вследствие повторения морфем.

Упоминание поэтом в строке 10 «глубины киновари» прямо указывает на слово-символ «киноварь», то есть цвет, указывающий на принадлежность леди Элизабет Вернон к монархии. Впрочем, обратившись к строками 8-10 сонета 99, мы видим, слово-символ «Розы» с заглавной и курсивом во фразе «Розы на шипах стояли», является идентификационным маркером, обозначающим придворных дам Елизаветы:

– Confer!

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by William Shakespeare Sonnet 99, 8—10

«The Roses fearfully on thorns did stand,

One blushing shame, another white despair:

A third, nor red nor white, had stol'n of both» (99, 8-10).

William Shakespeare Sonnet 99, 8—10.

«Розы, наполненные страхом на шипах – стояли,

Одни застенчивым стыдом, каждая вторая отчаяньем белым;

Третьи, ни красным, ни белым, похищенным – у обоих» (99, 8-10).

Уильям Шекспир, Сонет 99, 8—10.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 07.01.2023).

Причём, строки 11-12, также получили усиленное звучание, так как в них продолжилось повествование об персонах упомянутых в предыдущих двух строках 9-10.

«They were but sweet, but figures of delight:

Drawn after you, you pattern of all those» (98, 11-12).

«Они были, зато милыми, лишь только фигуры восхищенья,

Прочерченные после вас, вы – образец для всех них» (98, 11-12).

В строках 11-12, повествующий провёл сравнительную оценку и сделал по поводу юноши, адресата сонета вывод: «Они были, зато милыми, лишь только фигуры восхищенья, прочерченные после вас, вы – образец для всех них». По-видимому, но хвалебный отзыв в адрес юноши был связан с разлукой, ввиду его отсутствия; о чём читатель узнаёт по наитию из содержания заключительных двух строк.

В заключительном двустишии поэт, как бы подводит черту вышенаписанному. Причём, строки 13-14 входят в одно предложения и связаны по смыслу, что соответствует канону построения последних строк чисто «шекспировского» сонета.

«Yet seem'd it Winter still, and you away,

As with your shadow I with these did play» (98, 13-14).

«Пока же казалось той зимой по-прежнему, а вы вдали (коль),

Так с помощью ваших теней, Я с ними разыгрывал роль» (98, 13-14).

В строках 13-14, повествующий бард, видимо, в своём воображении разыгрывал роль с образами юноши: «Пока же казалось той зимой по-прежнему, а вы вдали (коль), так с помощью ваших теней, Я с ними разыгрывал роль». Строки 13-14, дают намёк, что во время разлуки с юношей бард «разыгрывал роль». с образами юноши в своём воображении.

Конечная цезура строки 13 была заполнена мной союзом в скобках «коль», с помощью которого была удачно установлена рифма строки.

Выводы: семантический анализ сонета 98 показал, что автор предпочитал скрывать подстрочник при помощи аллегорического «шекспировского» языка иносказания не только этого сонета, но и других вошедших в число «до конца непонятых» критиками и исследователями творчества великого драматурга, это, – во-первых.

Во-вторых, недопонимание криками сонетов в течении длительного времени было то, что они в научной трудах недобросовестно отнеслись, а если быть точнее не приняли во внимание слова-символы, выделенные курсивом с заглавной буквы в тексте оригинала Quarto 1609 года на английском по не совсем понятной причине.

В-третьих, одной из основных причин недопонимания большей части сонетов и ошибочной оценки «характера сексуальной ориентации Шекспира» в научных трудах послужил тот факт, что критиками были проигнорирован факт использования Шекспиром философских трудов Платона «Идея Любви», и «О природе вещей» Аристотеля, в качестве основополагающего философского базиса на котором была построена конструкция поддерживающая сюжетную линию, исключительно всех сонетов Шекспира.

В-четвёртых, слова-символы в контексте сонета 98 из Quarto 1609 года, входящие в аллегорический языка иносказания Шекспира служили идентификационными маркерами, которые мне, как исследователю дали подсказки на конкретных персон из окружения поэта и драматурга.

«Дело в том, что иносказательный язык Шекспира в группе сонетов 97-99 был им применён для описания мизансцен придворной жизни королевы Елизаветы. Шекспировский язык иносказаний коренным образом отличался от «эзопова языка» тем, что он был значительно изящнее и опирался на распространённую у поэтов «елизаветинской» эпохи тему «культивируемых цветов» в саду, а также образы мифологических персонажей, в отличии от «эзопова языка». Где античный автор, как правило, использовал тему «животных» для сопоставления их с патрициями, имевшими общие черты как в поведении, так и во внешнем облике с животными, описанными в баснях. Ярким примером использования в качестве литературного приёма «эзопова языка» могут служить басни Жана де Лафонтена, переведённые на русский язык писателем и драматургом Иваном Андреевичем Крыловым. Именно, благодаря переводам басен Лафонтена он получил широчайшую популярность и хрестоматийную известность» 2024 © Свами Ранинанда.

(Примечание: для ознакомления читателем прилагаю критические дискуссии и заметки, имеющие прямое отношения к сонету 98, которые могут заинтересовать исследователей, занимающихся углублённым изучением наследия гения драматургии. По этическим соображениям, текст предоставленного материала в ходе перевода максимально сохранен, поэтому автор эссе не несёт ответственности за грамматические сокращения, стилистику и пунктуацию ниже предоставленного ознакомительного архивного материала).

Критические дискуссии и заметки к сонету 98.

Критик Сидни Ли )Sydney Lee), дискутируя об стилистике сонета 98 отметил: «Почти все сонеты XVI века, посвящённые весне во время разлуки поэта с юношей, являются вариациями на тему настроения и фразеологии хорошо известного S. 42 Петрарки «К смерти М. Лауры» («In mortedi M. Laura»), начинающегося так: «Zefiro torna e'l tel tempo rimena», «Зефиро возвращается, и время пришло» (и т.д.). Смотрите в переводе Драммонд из Хоторндена этих «Сонетов», стр. 2, No. 9 («Sweet Spring, thou turn'st with all thy goodly train», «Милая весна, ты поворачиваешься со всем твоим великолепным шлейфом»). Подобных сонетов и од, посвящённых апрелю, весне и лету, предостаточно на французском и английском языках (Cf.! Becq de Fouquiere's Ceuvres Choisies de J.-A. de Baif, passim, and Ceuvres ckoisies des contemporains de Ronsard) «Избранные произведения» Ж.– А. де Баифа, «Пассима» Бека де Фукьера и «Избранные произведения современников Ронсарда»), стр. 108 Реми Беллоу (by Remy Belleau); стр. 129 Амадис Джаминет «Повсюду» (by Amadis Jamynet «Passim»). (Life, p. 111).

(Эта условность темы была ранее была отмечена критиком Исаак (Archiv, S. 62: 5-8), который, в дополнение к аналогиям, отмеченным Ли, приводил примеры из Данте и Суррея («The soote season, that bud and bloom forth brings», «Сезон копоти, который приносит распускание почек»), или Сидни («In wonted walks», «В обычных прогулках»).

Относительно строк 1-4 критик Джордж Уиндхэм (George Wyndham) отметил характерную особенность: «Созвучие между двумя рифмованными звуками, обычно являющееся недостатком, здесь является результатом искусства. Быстрое повторение коротких звуков «i», «ай», по-видимому, наводило поэтов елизаветинцев на мысль об весне». Cf.! A. Y. L., V, III, 20:

«In the spring time, the only pretty ring time,

When birds do sing, hey ding a ding, ding:

Sweet lovers love the spring...»

«Весеннее время лишь только прекрасное время пробужденья,

Когда птицы поют, эй, динь-динь, динь-динь:

Милые влюблённые обожают весну...»

или Нэша «Последняя Желание Лета» (Summer's Last Will by Nash):

«Spring, the sweet spring, is the year's pleasant king;

Then blooms each thing, then maids dance in a ring,

Cold doth not sting, the pretty birds do...»

«Весна, сладкая весна – приятнейший король года;

В то время расцветает всякая вещь, тогда девушки танцуют в хороводе,

Не щиплет холод, прелестные птички заняты тем...»

По поводу строки 2 критик Эдмонд Малоун (Edmond Malone) предложил ссылку на фрагмент пьесы. Cf.! R. & J., I, II, 27: «When well-apparell'd April on the heel of limping winter treads», «Когда хорошо разодетый Апрель наступал на пятки прихрамывающей зимы».

Критик Рольф (Rolfe) подчеркнул повторяемость образа в других сонетах: «Sh. ссылался на Апрель чаще, чем на любой другой месяц... Cf.! S. 3, 10; S. 21, 7; S. 104, 7. «May, however, is a «close second», «Май, впрочем, близкий «второй».

В строке 4 относительно оборота речи heavy Saturne», «тяжелый Сатурн» критик Джордж Уиндхэм (George Wyndham) (цитировал «Введение в астрологию» Лилли (Lilly's Introduction to Anthology, 1647), а также предоставил объяснение: «... родившиеся в зодиаке планеты Сатурн меланхоличны... в сочинительстве уединённые... в спорах серьёзны... во всех своих поступках аскетичны». (К тому же Уиндхэм был склонен рассматривать этот отрывок, как (необычайно) важный для даты написания сонета, высказав следующее, – Я убеждён, что Sh. не стал бы (вводить Сатурна в описание конкретного месяца апреля), если бы Сатурн не был видимым объектом на небе в течение апреля месяца на что он ссылается... Сатурн находился в противостоянии и, следовательно, был столь заметной фигурой на ночном небе в течение апреля месяца в 1600, 1601 годах... Если, как я полагаю, Sh. написал S. 98, имея в виду реальный Сатурн, тогда он не мог написать это раньше 1600 года и, с большей вероятностью, мог написать это в 1601 или 1602 году, когда Сатурн был наиболее заметен и постепенно представлял собой увеличенный диск» (p. 245). (Я уделил должное место этому интересному аргументу, но понятия не имею, следует ли воспринимать его всерьёз. «Сатурн» сонета – это не планета, а (образ) божества, задуманный примерно, как в пьесе Cymb., II, V, 12: «...the sweet view on't might well have warm'd old Saturn», «сладчайшим взглядом на то, что смогла бы отогреть старину Сатурна». – Ed.).

В строке 7 относительно оборота речи «any summer's story», «какую-либо историю лета» Малоун (Malone) предположил: «Под «историей лета» Sh., похоже, подразумевал какую-либо весёлую беллетристику. Так, свою комедию, основанную на приключениях короля и королевы фей, он называет «Сон в летнюю ночь» (A Midsummer Night's Dream). С другой стороны, в пьесе W.T. (II, I, 25) он написал нам: «A sad tale's best for winter», «Грустная сказка куда лучше для зимы». А также и во фрагменте пьесы Cymb. (III, IV, 12):

«If 't be summer news

Smile to 't before; if winterly, thou need'st

But keep that countenance still».

«Если б эти летние весточки

Улыбнулись им до тог как; нежели зимние, тебе так нужные

Впрочем, удерживал то выражение лица всё ещё».

По поводу строк 9-10 критик Сидни Ли (Sydney Lee) предложил для сопоставления фрагмент: Cf.! Барнфилда «Ласковый Шепард» (Barnfield, Affectionate Shepherd, I, III):

«His ivory-white and alabaster skin

Is stain'd throughout with rare vermilion red...

But as the lily and the blushing rose,

So white and red on him in order grows».

«Его кожа слоновой кости и алебастра цвета

Была окрашена причём повсюду редким ярко-красным...

Но только, как у лилии и покрасневшей розы,

Дабы белый и красный на нём чтобы возрастали».

В строке 11 относительно оборота «but sweet», «зато милыми» критик Эдмонд Малоун (Edmond Malone) (защищая предложенное им исправление): «Чего ещё можно ожидать от цветов, кроме того, что они должны быть сладкими? Наслаждение запахом – их высшая похвала. Я подозреваю, что составитель уловил многообразное (значение слова) «but», «но» в следующей части строки».

Критик Джордж Стивенс (George Steevens) дополнил оппонента: «Старое прочтение, безусловно, верное. Поэт отказывается распространяться о красоте цветов, заявляя, что они лишь сладки, и лишь восхитительны, поскольку напоминают его друга.

Критик Генри Чарльз Бичинг (Henry Charles Beeching) апеллировал оппонента: (обратившись к Малоун) «...достаточно ответить, что «они были всего лишь милыми» – это отсылка к строке 5; и в следующем сонете... Где говорилось как о сладости, так и о красоте. (See S. 99, 15. – Ed.).

Относительно строк 11-12 критик Симпсон (Simpson) (на эту идею дал ссылку к учению Платона о том, что) «...привязанность может быть перенесена путём ассоциации с помощью её примитивного объекта на новые, и всё же примитивный объект всё равно останется реальным... Привязанность к новым объектам, говорил он, – это всего лишь привязанность к старому под другими названиями и личинами». (Стоит посмотреть его заметки на S. 31, как для этих строк, так и для «тени» строки 14, примечание Уиндхэма на S. 37, 10).

Об строке 14 критик Мэсси (Massey), резюмируя выразил неординарно позитивную уверенность в том, «...что эта строка относится к весне ровно так же, как к одной из теней, склонившейся к (юноше), которая была символом Леди Вернон с обыгрыванием её имени», (в отражении её образа в сонетах 98-99 (p. 180).

Минто (нашёл поразительное сходство между этим сонетом и одним (стихотворением) называемым «Фаэтон к его другу Флорио», «Phaeton to his friend Florio», предисловием к Florio's «Second Frutes» (1591):

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

Original text by John Florio «Second Frutes», «Phaeton to his friend Florio»

This text is distributed for nonprofit and educational use only.

«Sweet friend whose name agrees with thy increase,

How fit arrival art thou of the Spring!

For when each branch hath left his flourishing,

And green-lock'd Summer's shady pleasures cease,

She makes the Winter's storms repose in peace,

And spends her franchise on each living thing:

The daisies sprout, the little birds do sing,

Herbs, gums, and plants do vaunt of their release» (etc.).

John Florio «Second Frutes», «Phaeton to his friend Florio».

«Милый друг, какое имя согласится с твоим увеличеньем,

Насколько вписывает приход твой по Весне!

Ибо тогда любая ветвь оставит своё цветенье,

И прекратятся зеленью охваченного Лета тенистые утехи,

Она заставит зимние шторма покоиться с миром,

И потратит её привилегии на каждую живую тварь

Маргаритки прорастают, птички мелкие поют,

Травы, смолы и растения превозносят их освобожденье» (и т.д.).

Джон Флорио «Вторые плоды», «Фаэтон его другу Флорио».

(Литературный перевод Свами Ранинанда 11.01.2024).

Как будто убеждая поверить его (предположению), что Sh. на самом деле являлся автором последнего (Chair, of Eng. Poetry, pp. 371—382).

Похоже, ни на никого из присутствующих это сравнение не произвело никакого впечатления.

(«Shakespeare, William. Sonnets, from the quarto of 1609, with variorum readings and commentary». Ed. Raymond MacDonald Alden. Boston: Houghton Mifflin, 1916).

(Примечание от автора эссе: «Second Frutes» – это вторая работа Джона Флорио лингвиста и переводчика, озаглавленная с полным названием «Entitled Second Frutes to be gathered of twelve trees», «Вторые плоды, собранные с двенадцати деревьев», с разнообразными, но восхитительными вкусами на итальянском и английском языках (1591), она появилась через тринадцать лет после публикации «First Fruits», «Первых плодов» и являлась материалом, возможно, самого интересного творческого периода жизни Джона Флорио переводчика и лингвиста).

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

How sweet and lovely dost thou make the shame,

Which like a canker in the fragrant Rose,

Doth spot the beauties of thy budding name?

Oh, in what sweets dost thou thy sinnes inclose!

That tongue that tells the story of thy days,

(Making lascivious comments on thy sport)

Cannot dispraise, but in a kind of praise,

Naming thy name blesses an ill report.

Oh what a mansion have those vices got,

Which for their habitation chose out thee,

Where beauties vaile doth cover every blot,