Текст книги "Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Подводное солнце"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

Глава седьмая. Made In USA

Признаться, план «проверки» рыжего немого был разработан Федей вместе со мной. Держа в руках пестрое украшение «немого», Федя разглядел марку фирмы из Чикаго в Иллинойсе. Что такое «made in USA», ему было известно.

Когда я узнал об этом, я насторожился. Откуда у рыжего паренька такая игрушка? Может быть, он и сам оттуда? Брюки и рубашка на нем о чем-то говорят… Но не странно ли предположить, что маленький американец в наше время путешествует без билета по Транссибирской железной дороге?

Странно, конечно. Хотя, стоит вспомнить, что в Великую Отечественную войну бывали случаи, когда американские мальчишки бежали в нашу страну, подобно тому, как в дореволюционное время русские гимназисты пытались бежать в Америку. Не знаю, сколько раз удалось это русским гимназистам, но американским мальчишкам дважды удавалось добраться до Москвы.

Но как же обходились в таком случае маленькие американцы без знания языка в чужой стране, ведь они были, но существу говоря, немыми! Немыми?

Неожиданная догадка осенила меня. Я поделился ею с Федей. Тот отнесся к моему предположению со всей серьезностью: ведь он был гайдаровцем…

Так мы и выработали с Федей наш план проверки рыжего «зайца», основанный на неожиданности и привычном рефлексе. Мы решили использовать эффект внезапности, применив горячий котелок и неожиданное слово по-английски.

План был выполнен Федей с немалым искусством, и маленький американец был обнаружен…

…Ребята приперли мнимого немого к обрыву берега. Бежать было некуда. Он некоторое время озирался по сторонам, оценивая обстановку, потом очень быстро заговорил на своем языке.

Федя понимал его:

Он говорит, что мы неплохие ребята. Признается, что совершает кругосветное путешествие и едет в Москву из Балтимора.

– Катит в спальном вагоне? – ехидно поинтересовался Витя.

На него никто не обратил внимания.

– Он говорит, что у него в Балтиморе есть тетка, – продолжал переводить Федя. – И что она похожа на торшер, только вместо лампы ввернут громкоговоритель. Возражать ему бесполезно, а выключить вряд ли удастся. Он жил у нее вместе с ее сыном Джерри. Его кузен Джерри – злой и ябеда. Но приходилось жить с ними, потому что отец Майкла погиб во время грязной войны. А матери он совсем не помнит…

– А как же он добрался до России?..

Федя перевел вопрос и ответ:

– Пароходом из Сан-Франциско, а там… это уже его секрет – ведь не он первый, а ему очень хотелось посмотреть на Россию.

– Да он не золото приехал добывать, – предположила Галя, – а просто посмотреть страну, в которой запустили первый спутник.

– О, спутник! – оживился Майкл.

Между тем рыжий Майкл решил, что беседовать на голодный желудок не так уж удобно. Он поставил на землю котелок, достал ложку и сделал ребятам знак последовать его примеру. Они не заставили себя ждать.

Федя переводил рассказ Майкла о том, как корабль, на который он проник, шел во Владивосток. По пути он заходил еще куда-то, но Майкл на палубе не показывался и выбрался из трюма, только узнав, что они встали на рейде в бухте Золотой Рог. Он спустился по якорной цепи и поплыл к берегу. На его счастье вода была теплой и… его не заметили пограничники.

Ребята забыли про костер. Он стал гаснуть. От воды повеяло сыростью.

– Подумаешь, бухту переплыл, – сказал Витя. – Пусть вот эту реку переплывет.

Федя перевел, и Майкл ответил, что если бы на том берегу стояла Москва или Ленинград и попасть в них иначе было бы нельзя, то он переплыл бы.

– Молодец! – хлопнул Майкла по плечу Алеша.

– Жаль, беспаспортный, – вздохнул Денис. – Что с ним делать? Прятать?

– Нет, так не годится, – решил Алеша. – Мы – гайдаровцы. У нас есть дядя Саша. Он хотел выяснить, кто такой наш «немой». Теперь он скажет, что делать дальше.

– Его посадят в тюрьму? – испугалась Женя.

– Мальчики, это ужасно! – воскликнула Галя.

– Ни в какую ни в тюрьму! – рассердился Алеша, а Федя даже рассмеялся.

Потом Майкл отправился в свой мельничный «особняк», девочки ввиду позднего времени пошли домой, а ребята гурьбой зашагали в деревню. Там в одной из крайних изб жил Петр Семенович, буровой мастер, а с недавних пор – и мы с Федей.

Когда Алеша и Федя, перебивая друг друга, рассказали о том, как был разоблачен маленький хитрец, кто-то предложил:

– А пускай себе заканчивает свое кругосветное путешествие! Надо его отпустить.

– Где-нибудь попадется, как пить дать, – солидно заметил Денис. – И не всегда такую компанию, как у нас, встретит. Еще в колонию угодит…

– Так как же решать будем? – спросил я.

– А он удерет сегодня ночью, тут и решать нечего, – заверил Витя.

Я и сам думал, что парнишка сбежит, поскольку тайны его больше не существовало.

– Мы должны помочь ему, – решил Алеша. – Предложим сначала ему самому выбирать: остаться ли бродягой или написать куда надо, например… например…

– В американское консульство, – подсказал я.

На том и порешили: узнать, чего хочет сам Майкл.

Федя не рассчитывал встретить его утром на обычном месте, где они всегда ловили рыбу. Однако маленький американец был там и приветствовал Федю как ни в чем не бывало.

– Мы уж думали, ты сбежишь этой ночью, – признался Федя.

– Зачем? Тайна перестала быть тайной…

– А если ее узнает ваше консульство?

– Ну, что же, я готов к этому. Можно считать, что половину кругосветного путешествия я совершил, а вторую половину мне поможет совершить дядя Сэм!

– О, да ты настоящий бизнесмен! – рассмеялся Федя.

Так неожиданно просто разрешился мучивший гайдаровцев вопрос. Маленький американец оставался американцем, хотя Денис втайне присмотрел ему койку в общежитии ремесленного училища.

Вопрос о том, когда за маленьким американским гражданином приедет какой-нибудь джентльмен из консульства, которое уже было поставлено в известность, казалось, Майкла совершенно не интересовал. Он увлеченно играл с ребятами в индейцев и даже купался в ставшей уже холодной реке. Гайдаровцы не учили его специально русскому языку, по все чаще и чаще общаясь с ребятами, Майкл скоро стал обходиться в разговорах с ними без помощи Феди.

Кем он будет, этот смышленый и храбрый паренек, прикинувшийся немым и даже рассчитавший по этапам свое кругосветное путешествие?

Глава восьмая. Мост в грядущее

Я тоскую об Арктике и все же остаюсь в Сибири до окончания великой стройки, до начала поворота великих сибирских рек вспять.

Днем меня радует строительная сумятица, спешка и грохот механизмов, а ночью… я вспоминаю о торжественной арктической тишине.

Когда дует местный ветер, я мысленно усмехаюсь. Разве это ветер? Вот у нас в Арктике!.. Упирается воздух в грудь, валит с ног, слепит колючим снегом глаза…

В Сибири, конечно, тоже бураны бывают, но куда им до нашей пурги!..

Здесь вот природу переделывают, реки вспять поворачивают, вроде, как ручных животных. А у нас там… природа сильна и свирепа, как дикий зверь! Но придет время, когда дикий северный ветер станет вращать ветряки Великого Ветряного Кольца. Где же еще строить такое Ветряное Кольцо, как не в Арктике! Ветры там всегда дуют с неистовой силой.

И до льдов дело дойдет. Займется ими человек нового поколения, может быть, додумается, как остановить их дрейф, чтобы очистить для круглогодичного судоходства прибрежные моря.

Не знаю, как он сделает это, но должен, непременно должен сделать!..

Советский человек уже показал, что грядущая геология Земли не так уж незыблема, как казалось когда-то! В нее можно внести поправку.

Я остался на великой сибирской стройке, чтобы вложить свою долю в эту поправку. Но я не забуду тебя, Арктика! Я хочу набраться опыта, сил, постигнуть дерзость замыслов.

Мое первое задание волнует меня. Мне поручено подготовить место для работы исполинского шагающего экскаватора, по сравнению с которым былые, удивлявшие даже людей с воображением, кажутся чуть ли не детскими игрушками.

Прежде я считал, что экскаватор на гусеницах подползает к карьеру и с удивительной осмысленностью движений начинает копать землю своей зубчатой лопатой-ковшом. Автомашины время от времени подъезжают к нему, чтобы подставить под ссыпающуюся землю кузовы.

Но что должен представлять собой новый экскаватор, который готовит для стройки уральский завод заводов Уралмаш?

Мне предстояло поехать в командировку на этот завод-гигант.

Я уже знал, что работа новой чудо-машины заменяет чуть ли не сотню тысяч человек!.. Почти целый фронт. Все солдаты взяли бы вместо винтовок лопаты и… состязались бы всего лишь с одной машиной.

Но иными машинами задуманных сверхсооружений не построишь.

Короткая разлука с Федей подготовляла разлуку длительную.

Феде предстояло стать моряком. Я уже давно списался с Архангельском, с мореходным училищем. И получил теперь ответ, что Федю примут сразу в пятый класс средней школы с интернатом, откуда он попадет в мореходку.

Итак, все улажено. Федя доживет у своего дяди только до конца августа… А там… Расстанемся с Федей уже надолго.

Но пока я уезжал на неделю.

Провожать меня на станцию пришли все гайдаровцы, и с ними – маленький американец.

Судьба Майкла еще не была решена. Ребята настаивали, чтобы он остался в нашей стране и поступил в ремесленное училище, где учился Денис. Майкл был согласен с этим, но тут… вмешивались высшие силы. Он не достиг совершеннолетия. Его опекуном была тетка в Соединенных Штатах, и она настаивала на возвращении в Америку своего заблудшего племянника.

Я прощался с гайдаровцами. Пока лишь на несколько дней. Но все равно было грустно.

На Уралмаше я ходил между огромными корпусами, где изготовлялись полностью целые заводы, где создавались уникальные исполины-механизмы.

Я быстро нашел место, где испытывался новый экскаватор, если так еще можно было назвать этот гигант среди гигантов, напоминавший движущуюся доменную печь, уходящую своими решетчатыми конструкциями чуть ли не под самые облака. Только сама плотина, которую предстояло соорудить, под стать этой машине!

Когда я подошел к грандиозному сооружению, то увидел его создателей. А управлял этой послушной громадой один человек, инженер. Его фамилия была Веселов. Кажется, я где-то слышал эту фамилию… Ну, конечно, та девушка, приехавшая в Сибирь на геодезическую практику, тоже – Веселова!

У подножья уходившей к самым облакам стрелы стоял дом-станция. Там были сосредоточены сверхмощные механизмы гиганта. Мощность их могла поспорить с первыми гидростанциями, возникшими в нашей стране. В этом был какой-то глубокий смысл.

Послышался приглушенный грохот. Махина начала работать почти беззвучно. На головокружительной высоте завертелись блоки, натянулись канаты. Я видел, как ковш, в котором поместилась бы баржа, подчиняясь непомерной силе и словно не ощущая сопротивления грунта, врезался в землю. Влекомый электрической силой, он входил в грунт с той же легкостью, как лопата входит в грядку. На этой стальной, управляемой лопате титана оказался не комок земли, а часть горы. Гигантский ковш, зачерпнув с земли целый холм, стал подниматься.

Поднятая гора плыла у всех на глазах по воздуху. Не нашлось бы никакой железнодорожной платформы, чтобы вместить столько грунта. Машина сразу доставляла его в нужное место на растущей плотине, поднимаясь хоть до самых облаков.

Грохот… и лавина земли, которая на стройке должна была бы высыпаться на вершине сооружения, сейчас рухнула наземь.

Было полное впечатление землетрясения.

Но как доставить этого великана к подножью будущей плотины? Сколько понадобится эшелонов и специальных кранов-монтажников?

Все это мне предстояло обеспечить на месте будущей работы механизма.

Площадка для его работы будет напоминать небольшую сортировочную железнодорожную станцию. По одним путям будут подходить поезда с деталями, по другим двигаться краны-монтажники.

С Уралмашзавода я проехал прямо в степь, начинавшуюся от великой сибирской реки. Наш автомобиль (когда же, наконец, их заменят какими-нибудь турбобилями!) катился по пыльной степной дороге. Сидя рядом с шофером, я опустил стекло и устроился поудобнее, высунув локоть наружу.

Сейчас в степи душно. Пыль, поднятая встречной машиной, как дым от степных палов, ползла над бурой травой. Вдали – лиловые холмы, однообразные, как волны. Все здесь кажется однообразным сейчас: и унылая дорога – старый проселок, который не для чего теперь мостить, и высохшая знойным сибирским летом трава, и бездонное блеклое небо.

От этого однообразия становится скучно, хочется спать, а сна нет.

Вот справа от меня показался обыкновенный курган; будь он на юге России, я бы не удивился, увидев на его вершине каменную бабу. Но что за башни невидимой крепостной степы высятся там, впереди? Может быть, это строящийся элеватор, из числа тех, что выросли на целинных просторах?

Шофер пожимает плечами. Я справляюсь по карте. До места, где будет работать мой исполин, недалеко.

Все ближе волнистые холмы, все ближе загадочные башни. Машина то взбирается на гряду, то скатывается с пологого холма. Мы подъезжаем к строящимся сооружениям.

Они сделаны из бетона и камня и не круглого, как казалось издали, а продолговатого сечения. Ни окон, ни дверей у башен не видно… Некоторые из них уже поднялись на высоту десятиэтажного дома.

У подножья их гремят бетономешалки, свистят маленькие тепловозики, заменившие былые кукушки. Они таскают за собой цепи вагонеток. Пылят грузовики, снуют взад и вперед люди в рабочей одежде, в побуревших от ныли и цемента брезентовых шляпах.

Мы подъехали к одной из неоконченных башен. Только теперь я рассмотрел, что башня не полая, как полагается быть любой башне, а сделана из сплошного камня!..

Что за странное сооружение? Кому нужны в степи эти гигантские бетонные столбы?

К машине шел высокий человек. Он щурил глаза за очками, вглядываясь в меня. Я узнал его и окликнул.

Географ, улыбаясь, подошел ко мне и пожал руку.

– Радуюсь вашей неугомонности, – сказал он. – То в Арктике на далеком острове встречались, теперь здесь…

– Я тоже удивлен. Почему вы здесь, океанолог?

– Меняется география, друг мой. Рождаются новые моря, иными станут океаны. Вот и попал ваш океанолог на дно будущего моря, под мост. А выкупаться негде. Такого еще со мной не случалось.

– Под какой мост? – поразился я.

– Так вот он, – указал географ рукой на башни. – Это его опоры. Железная дорога по нему пройдет… через море.

Я прекрасно знал, что наша плотина изменит лицо земли, по сейчас, ошеломленный, шел за географом и слушал его, словно впервые все узнавая. А он увлеченно рассказывал, где будут находиться пристани, где город, где новый лес, который поспорит и с самой тайгой.

Милые гайдаровцы! Хоть это и далеко от вашего поселка и будущей плотины, вам непременно надо побывать здесь, в степи. Этот мост ведет в грядущее, в котором вам жить. Вы будете ездить по этому мосту или проплывать между его быками. И доберетесь вы до самого Каспия, а там, может быть, и дальше, если на самом деле пророете какой-нибудь туннель в Атлантику!

…Я вернулся на стройку через несколько дней.

Федя, повиснув у меня на шее, тотчас рассказал о всех новостях.

Ему пора ехать в Архангельск. Ждали только меня. Остальные ребята тоже уезжают: близится первое сентября, начало занятий во всех школах страны.

Галя и Денис пообещали Феде проводить его на поезде до следующей станции. Профессор Омулев, отец Вити и Жени, уезжает в Москву и захватит с собой и Алешу, и Витю с Женей, и моего Федю.

А за Майклом приехал американец, представитель консульства. Майклу очень не хочется ехать, он терпеть не может своей американской тетушки, но ничего не поделаешь.

Мне стало грустно. Гайдаровцы разъезжаются… А я уже привязался к ним, друзьям моего Феди.

Они уезжают как бы навстречу завтрашнему дню!..Мы идем с Федей на станцию. С нами нет Петра Семеновича – он в вечерней смене, на том берегу, и простился с племянником еще днем.

Вот и знакомая станция. Скорый поезд остановился здесь на полминуты.

На перроне тускло светит одинокий фонарь. Узнаю маленькие фигурки моих гайдаровцев.

Витя одет тепло, даже закутан в яркий шерстяной шарф. У Жени в волосах огромный бант, завязанный, наверное, самим профессором по всем правилам науки.

Алеша задумчив. Он задал мне несколько вопросов об Арктике, интересуется почему-то дрейфом льдов и мелководьем прибрежных полярных морей.

Не знаю, что еще выдумает этот милый фантазер. Майкл неузнаваем. Консульский работник переодел его – узенькие брючки, спортивного покроя пиджачок кричащего цвета. Но физиономия нашего рыжего «зайца» от этого не изменилась.

Он поедет в международном вагоне. Сопровождающий его дядя с квадратным подбородком никак не может прожевать что-то, временами он посматривает на роскошный желтый чемодан и на часы.

Майкл не унывает. Он находит минуту, чтобы сказать:

– Нит-ше-го. Я еще возвращаюсь!.. О'кэй!..

Денис, подтянутый, чистенький, в шинели ремесленника с начищенной бляхой на поясе, молча стоит рядом с Галей. Ему жаль расставаться с друзьями, но он не произносит ни слова.

Сейчас подойдет экспресс. Уже вышел начальник станции, старичок в фуражке с красным верхом.

Что ждет гайдаровцев впереди? Какими они станут, когда вырастут? Какие грандиозные замыслы они примутся осуществлять?

Меня охватило волнение. Федя! Будешь ли ты мне писать? Ведь ты стал мне самым близким человеком на Земле! Мы еще встретимся с тобой. Где? Конечно, в Арктике!..

С грохотом, с гулом, с ветром проносится мимо нас состав и замирает. Люди бегут по перрону. Меня кто-то целует, кому-то я жму руку.

– Дядя Саша! – напоминает о себе Федя. Я забылся и все еще держу его за плечо.

– Ну, прощай, мой мальчик! Ты будешь моряком, капитаном ледокола!

– Я обязательно подумаю о круглогодичной навигации в Арктике, – обещает мне серьезный Алеша с яркими глазами.

Дети взбираются на подножку. Никто не хочет заходить в вагон, все столпились у двери тамбура.

Дернулись вагоны. Поезд плавно двинулся. Я иду рядом с подножкой. Я еще вижу оживленные лица ребят. Но вот они обгоняют меня. Так и должно быть!

В густеющей темноте виднеется гаснущая красная точка.

Я думал о многом в эту ночь. И замысел, впервые зародившийся на далеком острове, когда я наблюдал столкновение льдов, идущих друг на друга, сейчас, после знакомства с детьми и их мечтами, стал все яснее вырисовываться в моем воображении. Конечно, это безумие – рискнуть мне, простому механику полярной станции, рядовому рабочему сибирской стройки, взяться за создание фантастической эпопеи о борьбе и творчестве, которую я мысленно назвал «Полярное противостояние».

…В раскрытое окно доносился шум стройки, не прекращающейся ни днем, ни ночью. Вдали перекликались локомотивы и пароходы. Потом комнату наполнил льющийся из радиоприемника перезвон кремлевских курантов.

…Стало совсем тихо. Я не замечал времени, пододвинул к себе стопку бумаги и начал писать.

Это был пока еще план будущего произведения, план романов о мечте и борьбе, о творчестве и жизни тех, которых я только что проводил в далекий путь и кого я мог представить себе уже взрослыми, ищущими, созидающими. И пусть на самом деле не такие будут когда-нибудь стройки, не так столкнутся разделенные миры, не таким путем станет переделывать природу Человек. Важно то, что он будет ее переделывать, люди грядущих поколений будут творить и строить, и в Полярном противостоянии выстоят те, кому принадлежит будущее.

…Время словно остановилось. Неужели я мог исписать столько? За окном сначала смутно, потом все яснее и отчетливее стали прорисовываться зубцы огромной стены.

Это были облака на горизонте, но сейчас они мне казались стеной, за которой начинается завтра. Это горящее завтра рвалось оттуда светлыми полосами и раскаляло кромки более высоких облаков до розового, оранжевого и золотого каления.

Я должен заглянуть за эту стену, должен проложить туда мост из задуманных книг, мост Мечты, и пусть по нему пройдут в грядущее те, кого я полюбил.

Часть вторая
Встреча

«Твори,

    выдумывай,

         пробуй!»

В. Маяковский. Хорошо!

Глава первая. Встреча

Капитан дальнего плавания Федор Иванович Терехов, молодой человек, не старше на вид двадцати пяти лет, невысокий, коренастый, с обветренным спокойным лицом, с выгоревшими бровями, с преждевременными для его лет морщинами, только что приехал из Архангельска в Москву. От отпуска оставалось всего полмесяца, и Терехов решил провести его в столице, где он давно не бывал и где он надеялся встретить кое-кого из старых друзей. По обедав, он вышел из гостиницы и остановился у перекрестка на широкой панели тротуара, приподнятого над мостовой и отгороженного от нее гранитным парапетом.

Перекрестка, в прежнем понимании, он не увидел Перед красным светофором не останавливались в томительном ожидании вереницы автомобилей; прохожие не перебегали мостовую, косясь на грозную шеренгу радиаторов. Машины перед Тереховым проносились двумя безостановочными потоками один над другим.

Одна из магистралей по всей своей ширине (кроме узких проездов для поворота на поперечную улицу) переходила в подвесной мост, висевший над перекрестком.

Неторопливо идя по ажурному пешеходному мостику, Терехов вспомнил о запланированной на сегодня экскурсии. Ему предстояло побывать на «Заводе заводов». Это странное на первый взгляд название вызывало у него когда-то улыбку. Но впоследствии он стал воспринимать все это серьезнее, стоило ему подумать о гигантском уральском заводе, который давно называли так, поскольку он изготовлял оборудование для металлургии. Вышедшие из его цехов прокатные станы, рольганги, воздуходувки и скиповые подъемники, исполинские ножницы, которыми впору разрезать танк, и механизмы для открывания дверок печей могли составить все вместе целый завод.

В Москве «Завод заводов» производил «заводы-автоматы», первый из которых появился в нашей стране в год начала великих сибирских строек.

Московский завод-гигант интересовал капитана Терехова не только как специалиста-полярника, которому предстояло в будущем ввозить его продукцию в Арктику, – была у пего и особая, частная причина к посещению этого предприятия.

Если на любом заводе его изделия покажут на складе готовой продукции или на испытательной станции, то на «Заводе заводов» Федора повели к огромному железобетонному корпусу, из которого доносился шорох работающих машин.

Федора предупредили, что завод ему покажет сменная наладчица, которая встретит его в вестибюле.

Войдя в просторный вестибюль с прямоугольными мраморными колоннами, устланный ковровыми дорожками, Федор остановился, глядя на широкую двустворчатую дверь.

Дверь открылась, и в вестибюль из цеха вышла высокая, стройная девушка с красивым холодным лицом. Она шла навстречу Федору не спеша, глядя ему прямо в глаза, подтянутая, с высоко поднятой головой, повязанной цветной косынкой, из-под которой не выбивалась ни одна прядь светлых волос.

Наблюдая за девушкой, Федор отметил про себя ее несколько надменный вид.

– Здравствуйте, капитан, – просто сказала она, протягивая ему руку. – Мне поручили показать вам всю нашу готовую продукцию.

– Жаль расставаться? – спросил Федор.

Наладчица чуть прищурила свои серые глаза.

– Говорят, есть писатели, которым жаль отдавать в типографию рукопись. Расставшись с ней, они не находят себе места. Так же и мы. От нас должно уйти то, во что мы вложили много сил, выдумки, любви… даже слез! – девушка усмехнулась, указывая рукой на дверь цеха.

– Поехали бы к нам, на Север, – предложил Терехов.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, – решительно сказала она. – Туда поедут другие, кто может там что-то сделать. Я себя посвящаю иному.

Федор с любопытством посмотрел на свою спутницу.

Вошли в литейный цех.

Лента с движущимися на ней слитками проходила мимо ряда электрических печей. Некоторые печи уже плавили металл. Загружалась одна печь. Слитки послушно скатывались с конвейера в ее тигель.

– У нас непрерывное литье, – объяснила девушка, – Здесь все так рассчитано, что загрузка печей идет попеременно. Одна печь загружается, другая начинает плавку, третья заканчивает, а еще одна уже выпускает металл.

– Впервые применено? – поинтересовался Федор.

Девушка пожала плечами.

– Впервые непрерывное литье применили русские инженеры в прошлом веке. На Мотовилихинском, крупнейшем русском заводе устанавливали невиданный по мощ ности паровой молот с падающими частями весом в пятьдесят тонн. Это – три железнодорожные платформы, – пояснила девушка. – Наковальня для такого молота должна была походить на металлическую скалу. Невозможно было представить себе, как ее отлить. Наши русские инженеры гениально просто решили эту задачу.

Федор заметил, как все более воодушевлялась рассказчица.

– Они вырыли яму на месте, предназначенном для наковальни, установили вокруг ямы, кажется, десяток вагранок и стали плавить в них металл с таким расчетом, чтобы в одной половине печей шло плавление и выпуск металла прямо в яму, другую подготавливали бы к работе. Непрерывная огненная струя лилась сорок один день. А на нашем заводе, когда мы отправим его по назначению, где он будет вновь собран, непрерывная струя металла сама собой будет литься много лет, – закончила девушка.

Федор молча смотрел на плавильный цех, пытаясь представить себе его работу на новом месте, но перед ним вставали совсем иные картины.

– Металл плавится токами высокой частоты, – продолжала объяснять девушка. – Приборы сами реагируют на температуру, определяют состав сплава и сами дают команду о начале разлива.

– Нечто вроде мыслящего робота с тысячью рук, – заметил Федор.

– Если понимать под роботом современный автомат. И не только тысяча рук, но и тысячи зубов, когтей, даже ласковых ладоней, которыми доводятся детали до блеска.

Федор покосился на кисти рук своей спутницы и отметил, что у нее длинные пальцы.

На конвейере перед печами двигались металлические кокили-формы, в которые разливался металл. В нужном месте они раскрывались, и уже остывшая отливка вываливалась на другой конвейер, доставлявший ее в соседний цех.

– Когда-нибудь и у нас в Арктике построят такие заводы, – почему-то вздохнул Федор.

– У вас? Когда же?

– Да вот когда сделаем ее всю доступной, будут по тундре разъезжать автомобили, как у вас тут в Москве. А стоит. Страна у нас богатая. Добираемся уже до. нефти, до угля, до редких металлов, даже до железа. Не только вывозить будем. Города под куполами построим. Вот тогда к вам с заказами на заводы-автоматы придем.

Девушка слушала моряка и внимательно вглядывалась в его лицо, словно силясь узнать в нем кого-то.

Она отметила его манеру говорить короткими фразами, как бы в перерыве между затяжками трубки, которую он вынул из кармана, вопросительно взглянув на «хозяйку цеха». Она милостиво кивнула головой. Федор закурил и продолжал:

– Автомобилей на Дальнем Берегу должно быть не меньше, чем в Москве. Собственный завод запасных частей. И как раз такой завод… чтобы без людей. Люди пусть здесь в Москве работают… Придумают, сделают, – а там у нас все само работать должно. Транспорт Арктики разгрузится.

– Транспорт Арктики! – оживилась девушка. – У меня есть один знакомый, – она выше подняла голову. – Он думает о будущем арктического транспорта.

– Моряк?

– Нет, строитель! – сказала девушка и почти с вызовем посмотрела на Федора.

Федор пожал плечами.

Они вошли в цех автоматов.

Пахло машинным маслом и разогретой эмульсией. Какие-то машины вертелись, внезапно останавливались и снова включались. Что-то щелкало, звякало. Жужжали сервомоторы.

Терехов и его спутница стояли на возвышении. Им было хорошо видно, как через проем в стене рывками вползали отливки. Отливка попадала между двумя станками, части которых перемещались перпендикулярно конвейеру. На отливку нацеливались сверла, резцы, фрезы. Едва отливка занимала свое место, части станков с обеих сторон придвигались к ней, набрасывались на нее. С шорохом врезался в металл инструмент. Через короткое время части станков, словно насытившись, отодвигались. Одновременно лента конвейера, проходившая меж станками, как по туннелю, рывком передвигалась, и заготовка оказывалась перед новой парой станков с нацеленными инструментами.

– Конечно, повсюду контроль, – девушка свела свои прямые брови. – Автоматически проверяется каждый размер. Если неладно, то у меня на доске тотчас зажигается сигнальная лампочка. Значит, разладился станок. Я иду на вызов. Это бывает редко.

– Что приходится делать? – поинтересовался Федор.

– Смотря по тому, в чем неполадка. Основная наша забота – совсем исключить эти неполадки. Режущий инструмент мы сменяем заблаговременно, прежде чем он затупится. Современные станки сами себя налаживают, настраивают, если настройка их нарушается. Резцы самозатачивающиеся. Однако на всякий случай приходится знать все; и станок, и режущий инструмент, и автоматику… Реле, контакторы… И фотоэлементы, о которых я говорила, даже рентгеновские лучи.

– Вызываете потом специалиста?

– Нет. Я ведь наладчица, – подчеркнула девушка. – Устраняю неполадки сама, своими руками. Я ведь работник физического труда, – девушка улыбнулась и тотчас, прищурясь, стала вглядываться в показания прибора на щите.

Моряк усмехнулся.

– Физического? А инженерное образование?

Девушка выпрямилась, вскинула голову.

– Я вам об этом не говорила.

– Завод за вас говорит, – коротко сказал Федор, снова набивая трубку.

Девушка вдруг спохватилась и замолчала, искоса глядя на Федора, которому сказала, по-видимому, больше, чем хотела.

Федор невозмутимо затянулся дымом и заметил:

– Расписание у вас идеальное. Был часовой график. У вас – секундный. Глядя на секундомер, вы можете сказать, что происходит в каждой части цеха.

– Даже с закрытыми глазами, – серьезно ответила девушка. – Такая идеальная точность, как у наших машин, бывает только у музыкантов. Если уметь различать звуки, можно с закрытыми глазами «видеть», где и что происходит. Можно вообразить себя дирижером, в такт взмахивать рукой. Я взмахиваю рукой, – девушка действительно закрыла глаза и чуть повела кистью руки, – налево пара станков обрабатывает отливку. Я слышу звук врезающихся сверл. Я шевелю пальцами, – и заготовка двигается. Ведь так? Вы смотрите?..

Моряк смотрел не на чудесные машины, а на их надменного командира, стоявшего сейчас на площадке с закрытыми глазами и как бы повелевавшего станками движением руки. Девушка открыла глаза и встретилась с Федором взглядом. Лицо ее сразу утратило свою холодную бледность, покрылось румянцем.

– Кажется, я много болтаю, – небрежно сказала она, стараясь снова попасть в прежний сухой тон.

– Вы музыкантша? – сказал Федор.

– Да… Не закончила еще консерваторию по классу рояля…

– У меня ведь есть ваша граммофонная пластинка.