Текст книги "Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Подводное солнце"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Глава девятая. Воздушные мушкетеры

Овесян не взял Машу с собой на Север. До вызова в Голые скалы она должна была одна продолжать исследования излучающей звездочки по намеченной программе. Какими мучительно длинными были для Маши эти месяцы!

Маша часто звонила домой к академику, говорила с его женой или дочерьми. Но он не писал ни родным, ни Маше. Такой уж это был человек. Наверное, сейчас для Овесяна не существовало ничего, кроме развернувшейся в невиданном размахе работы.

Может быть, он и вспоминает Машу… но скорее всего только как помощницу. Ведь бывало, сколько раз бывало!.. Он подзовет ее рукой, что-то скажет, а в лицо даже не взглянет.

Двойственное и ложное положение, какое создалось в лаборатории, никак не вязалось со взглядами Маши, но она ничего не могла с собой поделать. Его не было – и она не находила себе места. Она тосковала. Ей страшно было признаться в этом.

Но однажды радиограмма пришла. Овесян требовал немедленного вылета Маши в район Голых скал, потом в Проливы. Маша сделала последнюю запись в дневнике наблюдений. Выключила ток в лаборатории: «До свидания! Быть может, надолго…» Позвонила маме в школу, заказала по телефону билет на самолет до Голых скал – он вылетал ранним утром, потом вспомнила, что надо позвонить дяде Мите.

Дядя Митя, старый профессор, близкий друг их семьи, знал Машу с пеленок. Человек сварливый, неуживчивый, он перессорился со всеми своими детьми и, быть может, поэтому к Машеньке привязался особенно. Он взял с Маши слово, что непременно сам отвезет ее на аэродром в своей машине. Маша знала, что забыть об этом – глубоко обидеть старика.

– Сочту за милость, душечка, – обрадовался старый профессор. – На рассвете подам свой драндулет, уж не обессудь, голубушка. Мы с ним одного возраста: при царе Горохе по случаю купил и не меняю из бережливости. Такие уж мы скряги, – подшучивал он над собой.

Маша посмеялась с дядей Митей. Она готова была развеселиться по любому поводу. Она даже пела, бесцельно расхаживая по лаборатории.

Мамы всегда все чувствуют. Машина мама ничего не говорила, но вечером долго смотрела на дочь печальными глазами. Поскорее прогнала ее спать, чтобы Машенька выспалась.

Дядя Митя явился рано утром.

– Путь-то какой, – вздыхала Елизавета Ивановна, готовя завтрак. – И по воздуху…

Дядя Митя прихлебывал кофе из чашки, смешно оттопыривал нижнюю губу и, как заядлый автомобилист, ругал регулировщики-автоматы. Дядя Митя всегда кого-нибудь ругал.

– О ваших работах не спрашиваю, – говорил он. – Ваше дело такое, атомное… Но лучше б вам с академиком в лаборатории сидеть. А в Арктике что-то там строить не ваше дело. Пусть у всяких Ходовых да Карцевых об Арктике голова болит и у вашего покорного слуги также. У него всегда за всех голова болит… Однако пора! Посидим перед отъездом.

Елизавета Ивановна с балкона наблюдала, как дочь забралась в потрепанный «фиат» профессора Сметанкина. Машина сразу не завелась, и старик открывал капот, возился с мотором. Маша выглянула из дверцы, улыбнулась матери.

Наконец тронулись. На улицах города еще горели фонари, но дворники уже разъезжали по тротуарам на своих автотележках, счищая выпавший за ночь снег. Автопогрузчики переправляли этот снег в грузовики.

Всю дорогу, пока не выехали на шоссе, дядя Митя брюзжал, жалуясь Маше, что его не слушают, рассказывал о своих тщетных протестах против бессмысленного строительства мола в Карском море, грозя, что море теперь совсем перестанет вскрываться ото льдов. Маша участливо слушала, кивала головой, соглашалась. Дядя Митя даже рассердился:

– Что ты не возражаешь? Попробуй поспорить!

– Я плохо разбираюсь в этих делах, – оправдывалась Маша. – Знаю только, что наша лиловая «вишенка» им пригодилась.

– Вот именно, – проворчал Сметанкин. – Влипают в аварии, а потом их выручай.

Дорога на Внуковский аэродром то поднималась в гору, то спускалась. Экономя бензин, профессор Сметанкин на спусках выключал мотор. Машина с «наката» немного взбиралась на подъем, и только уже после этого бережливый водитель включал зажигание и давал газ.

И случилось так, что мотор не завелся. Маша вышла на шоссе, беспокойно взглянула на часы и огляделась. Ни одной попутной машины!

Дядя Митя ворчал, брызгал слюной, но мотор капризничал. Прошло полчаса. Старик вконец измучился и смотрел на Машу злыми глазами, словно она была во всем виновата или в чем-то упрекала его. Положение становилось угрожающим. Маша нервно ходила по шоссе, боясь подойти к разгневанному дяде Мите.

На вершине холма, с которого спускалась лента шоссе, появился автобус. Он быстро приближался. У Маши было мучительное желание поднять руку. Автобус был служебный, из аэропорта. Ее могли бы подвезти. Но обидеть дядю Митю!

Автобус остановился сам. Из него со смехом и криками выскочили три летчика. Один – низенький, проворный, другой тоже невысокий, но коренастый – походка с развальцей, третий – грузный, неторопливый.

– Что, папаша? Вынужденная посадка? – спросил первый летчик. – Кого везете?

– А вам какое дело? – огрызнулся профессор. – Дочь учительницы, – пробормотал он.

– Учить всегда полезно, – глубокомысленно заявил летчик, очевидно услышав лишь последнее слово.

– Уж не меня ли учить собираетесь? – взъелся Сметанкин.

– С этими «новейшими моделями» всегда так, – примирительно заметил коренастый, насмешливо щуря узкие глаза. – Зажигание как в кремневых зажигалках. Разрешите – помогу.

– Приберегите ваши остроты и услуги для других целей. Проезжайте себе мимо, – рассердился профессор и в сердцах плюнул на остывающий мотор.

– Папаша, вы не горячитесь. Это мотор не разогреет. А Мамед у нас классный бортмеханик, он поможет, – увещевал низенький.

Но профессор и слушать не хотел.

Третий летчик тяжеловатой походкой подошел к Маше. У него было румяное, добродушное улыбающееся лицо. Никак нельзя было ожидать, что он вдруг станет церемонно раскланиваться перед Машей, махая над асфальтом воображаемой шляпой с перьями.

– Позвольте представиться прекрасной даме, попавшей в беду. Воздушные мушкетеры! Портос к вашим услугам. Он же Шевченко, штурман экипажа Дмитрия Росова.

– Дмитрия Росова? Героя Советского Союза? – переспросила Маша и с интересом посмотрела на двух летчиков, стоявших около профессора.

Штурман понял ее взгляд.

– То ж наши дивные хлопцы Атос и Арамис, то бишь Костя Бирюков и Мамед Аубеков. А это батька ваш будет, любитель старины?

Маша покачала головой.

– Вы не в аэропорт? Не опоздаете ли? – осведомился штурман.

– Кажется, опоздаю, – вздохнула Маша.

– Тогда прошу вас, прекрасная дама! Дмитрий Росов и его мушкетеры будут рады вам. Хоть до аэродрома, хоть дальше, если, конечно, по пути.

– Право, я лучше с дядей Митей.

– Конечно, с дядей Митей! Какой тут разговор! – обрадовался штурман и закричал: – Гей! Командор! Мы тут часу не маем!

Из автобуса появился высокий плечистый летчик и широким шагом направился прямо к Маше. Маша по непонятной причине смутилась.

– Рекомендую, это наш «дядя Митя»! – представил своего командира штурман.

– Если к самолету – подвезем, – сразу же предложил Росов. – Позвольте взять ваш багаж.

– Он там, у дяди Мити, – нерешительно сказала Маша. – А как же он?

– Мамед! Что там с машиной? – крикнул Росов. Бортмеханик подбежал, хитро поблескивая глазами.

– Придется прислать скорую техническую помощь! – отрапортовал он.

– Портос! Бери чемодан, – приказал Росов. Маша боялась даже взглянуть на профессора. Тот, увидев, что забирают чемодан, онемел от возмущения. Маша подбежала, хотела поцеловать дядю Митю, но он сердито отстранил ее рукой. Маша забралась в автобус. Росов, попросив разрешения, сел рядом с ней, примостившись на кончике дивана. Со смехом протискивались в дверцу «мушкетеры».

– Эстафета принята, – острил Мамед, игравший роль лукавого Арамиса.

Маша покраснела, поняв, что это относится к ней. Тут она увидела, что машина профессора Сметанкина завелась.

Маша хотела выбраться из автобуса, но профессор неожиданно развернул машину и поехал в Москву. Одновременно тронулся автобус.

– Ребята оглушили вас, наверное? – спросил Росов, заметив расстроенное лицо Маши, следившей глазами за машиной профессора.

– Получилось, что вы меня похитили, – призналась Маша.

– Славное дело мушкетеров, позвольте представиться, – вмешался низенький, самый молодой из всех.

– Вы Костя, – сказала Маша.

Она сама удивилась своей непринужденности. Это было так на нее непохоже!

– Точно! – обрадовался Костя и победно оглядел товарищей.

– Его настоящее имя Атос. Костя – это прозвище, – хитро заметил Мамед.

– Почему? – заинтересовалась Маша.

– Целая история, – интригующе продолжал Мамед-Арамис. – Одно время на Севере мы жили в помещении школы и однажды должны были пойти на вечеринку, но решили сначала отдохнуть. Насчет сна он у нас рекордсмен – проспал, а мы его из озорства не разбудили. Проснулся он и в скорбном одиночестве стал выдумывать страшную месть. Со злобною улыбкой проник в школьный кабинет…

– И что же? – не понимала Маша.

– Дмитрий Иванович вернулся и по привычке своей с размаху на кровать – бух!.. Под одеялом у него что-то хрустнуло. Он подскочил, отдернул одеяло, а там – человеческий скелет, слегка раздавленный… из школьного кабинета.

«Мушкетеры» оглушительно захохотали, все, кроме чуть улыбнувшегося Росова. Маша тоже не удержалась, рассмеялась, осуждающе качая головой.

– Я сам свидетель, – продолжал Мамед, – как справедливый Дмитрий Иванович решил вернуть в кабинет целый скелет.

– Целый?

– Конечно, целый. Костин скелет. Словом, сделать из Кости кости. С тех пор Атос и заслужил «хрустящее» прозвище «Костя».

– Честное слово, я из Москвы новый скелет прислал, – оправдывался Костя.

Маша отдыхала душой. Она подумала, что совсем отвыкла от молодежи. Так можно разучиться смеяться. Она, столько слышавшая о знаменитом полярном летчике, украдкой посматривала на Росова. Решительное скуластое лицо с резкими складками у губ, мохнатые брови, серые глаза с веером морщинок в уголках. Это от привычного напряжения. Смеется вместе со всеми непринужденно и в то же время сдержан, но немолчалив. Маше нравилось, что он такой большой, сильный.

Портос, он же Шевченко, предложил спеть. И Маша, сама себе удивляясь, пела вместе с «мушкетерами». У Дмитрия Росова оказался могучий бас.

– Подумают, что навеселе, – усмехнулся Росов.

– А не бывает? – лукаво осведомилась Маша.

– Как не бывает, – широко улыбнулся летчик, – только не перед вылетом.

До чего же все они непохожи на ее товарищей по институту! «А сама я какова? Наверное, сразу видно, что синий чулок», – подумала Маша.

Автобус подъехал к зданию аэровокзала.

– Вам сюда, а нам на поле, – сказал Росов, крепко пожимая Машину руку.

Машу пугало, что он может спросить номер ее телефона. Ей не хотелось его давать. Но Росов не спросил, и теперь Машу это почему-то задело. «Наверное, всех подвозит», – с обидой подумала она.

Маша стояла на панели, а в открытую дверь автобуса высовывались «мушкетеры», прощаясь со своей попутчицей.

«Славные ребята. Смотрит ли Росов в окно? Жаль, стекла замерзли».

Автобус уехал. Маша вошла в вокзал.

Глава десятая. Учительница

Диктор громко пригласил пассажиров, летящих до Голых скал, выйти на поле.

Маша сидела в мягком, покойном кресле в зале ожидания – она так и не смогла вздремнуть – все думала о себе, об Овесяне, о встрече на шоссе.

«До Голых скал…» – повторили в динамике.

Маша вышла на поле. Девушка в форменной одежде повела группу пассажиров по асфальтовой дорожке. Прошла через калитку в низенькой ограде к стоящему ближе других огромному серебристому самолету. Бросалась в глаза непривычная пропорция его частей. Коротенькие, чуть отогнутые назад крылья были так далеко отнесены к хвосту, что напоминали скорее оперение стрелы, чем обычные несущие плоскости самолета. Нос воздушного корабля покоился на колесе. Хвостовое оперение было приподнято над фюзеляжем, напоминая поставленный парус.

Пассажиры подходили к самолету сзади, и Маша заметила круглое жерло, которым заканчивался словно обрезанный хвост. Дверца в самолете помещалась впереди крыльев. К ней был приставлен трап с перилами.

Маше стало тоскливо. Никто ее не провожает. Вспомнился дядя Митя. Как нехорошо получилось! Он бы посадил ее сейчас в самолет. Променяла близкого человека на людей, которых, быть может, и не увидит никогда.

Но ей привелось увидеть. И не кого-нибудь, а веселого Костю, стоявшего у трапа и гостеприимно подсаживающего своих будущих пассажиров.

– Учительница! Наша учительница! – обрадовался он при виде Маши.

Пассажиры оглянулись на нее. Маша покраснела, приветливо кивнула головой:

– Я не знала, что это ваш самолет пойдет на Голые скалы.

– В другие места не летаем, – важно ответил Костя. – Сейчас доложу командиру.

У Маши было третье место, первое одиночное кресло с правой стороны. Едва она присела на краешек кресла, держа на коленях чемоданчик, как в пассажирскую кабину, пригнув голову, вошел Дмитрий Росов, огромный в своем пилотском одеянии. Тепло улыбаясь, он протянул Маше руку, чтобы поздороваться, хотя они и расстались какой-нибудь час назад. Неловко потоптался около смущенной Маши, мешая другим пассажирам устраиваться, а потом пригласил ее заглянуть в кабину пилотов. Между креслами пробежал Мамед Аубеков. Проходя мимо Маши, шепнул:

– Эстафету-то, оказывается, сами себе передали. Маша улыбнулась.

«Интересно, кто первым поведет самолет. Вероятно, Росов?» – подумала она и попыталась представить его широкую спину, лицо вполоборота к ней, прищур пристальных глаз.

Наружную дверцу закрыли. Трап откатили. Сзади что-то загудело. Пол и стенки немного дрожали. Очевидно, пробовали двигатель. Маша поудобнее уселась в кресло, откинула назад его спинку. Лететь долго.

Миловидная проводница предупредила пассажиров, что в центре корабля есть салон с расширенными иллюминаторами. Там книги, газеты, радио, магнитола.

Самолет двинулся по снежному полю. Он разворачивался подобно обычному автомобилю, выезжая на бетонированную дорожку, с которой снег был тщательно счищен.

Понеслись назад бетонные плиты. Все быстрее, быстрее… Неужели можно еще скорей? Маша так и не уловила момента, когда самолет оторвался от земли. Ничто не изменилось. Она продолжала сидеть в кресле. Внизу вместо бетонных плит промелькнул забор, потом деревья, крыши домов… «Уже летим!»

Прежде, когда Маша летала, она всегда боялась, что самолет упадет, и очень стыдилась этого чувства. Сейчас же страха не было. Неужели потому, что самолет ведет Росов?

Сначала Маше было интересно смотреть вниз. Тоненькая ленточка железной дороги, игрушечный поезд на ней… Крохотные домики по обе стороны шоссе. Большой квадрат леса…

Смотреть вниз с десятого этажа страшно. Но поднимись на километр – и это чувство исчезает.

Мимо окна стали пролетать белые клочья, потом потянулись дымчатые струи. Казалось, от их прикосновения самолет вздрагивает. Маша невольно прислушивалась к реву двигателя. Не меняется ли?

Все стало туманным за окном, словно оно запотело. Маша попыталась протереть стекло, но это не помогло. Снаружи ничего не было видно.

И вдруг в глаза ударило яркое солнце. На земле был едва брезжущий рассвет, а здесь сверкающий день. Вниз уходила странная, залитая ослепительным светом страна белых вихрей, ватных холмов и долин, конических алебастровых вулканов и известковых кратеров, неправдоподобная страна снежных, сливающихся в фантастические скульптуры туманов, страна света без теней.

Маша подумала, что никто с земли не видит этой красоты облаков, освещенных солнцем сверху. Какие они, оказывается, необыкновенные!.. Прошла в салон, но никого не застала там. Через стеклянный купол было приятно смотреть на ясное голубое небо. На горизонте, как и внизу, виднелась все та же сказочная страна клубящихся паров. Маше хотелось, чтобы кто-нибудь пришел сюда. Она стала смотреть иллюстрированный журнал. Интересные фотографии строительства ледяного мола на Севере.

В салон зашел командир корабля. Маша, не поднимая головы, старательно перелистывала журнал. Летчик подошел к ней. Маша почувствовала запах табака и одеколона – наверное, только что летчик брился.

– Этого знаю, – указал Росов на фотографию руководителей строительства.

– Молодого? Не Алексей ли Карцев? Да. Здесь написано.

Росов сел рядом с Машей.

– Вы с ним знакомы? – поинтересовалась она.

– Вроде как с вами. Вез его на Север. С ним была тогда одна такая молодая, красивая…

– Я вижу, вы запоминаете молодых и красивых.

– Еще бы, – простодушно усмехнулся Росов. – Геолог она. Прославилась. Вездеход ее под лед ушел, а она свою группу вывела.

– Вы только знаменитых запоминаете?

– Вас и так запомню.

– Почему?

– Кажется, будто давно знаю. Я работу вашу люблю. У меня сестренка учительствует. Двойки ребятам понаставит, а потом идет ко мне, сокрушается. Я всех ее учеников по именам знаю.

«Как и я маминых», – подумала Маша, но о своей работе летчику ничего не сказала. Она привыкла молчать о ней.

– А я вас действительно давно знаю, – сказала Маша. – Вы-то знаменитый.

Росов, немного смущенный, пренебрежительно махнул рукой.

– Чего там! Обыкновенный воздушный извозчик, самый простой человек. А вот знаменитых и правда возить приходилось. Я тогда не знал, что Карцева везу. Вернее, не знал, что он придумал этакое. Я его тогда же в клубе острова Дикого услышал. Раздолбали его там здорово. А он мне все-таки понравился. И вот добился своего. Таких я люблю. Край теперь меняется. Мы с вами в Голые скалы летим. А не будь его замысла – кто бы стал в Голых скалах металлургические гиганты строить, город закладывать, школу для новых маленьких жителей открывать? Я за эту школу, пожалуй, Карцеву особо благодарен.

– Почему?

– Так уж, – неопределенно ответил Росов и встал. – Пойду Костю сменю. Заходите к нам. Ребята будут рады.

Росов ушел. Маша стала думать о нем. Ну что они оказали друг другу? Ничего. А оба уже чувствуют, что давно знакомы. Когда можно сказать, что знаешь человека? Если уверен, как он поступит в том или другом случае. Может она сказать, как поступит Росов? Пожалуй, да. Вообрази самое трудное положение, в которое попал Росов, и сразу ясно, как он поступит. А если представить себе не такое уж трудное положение? Трудное не для него, а для нее?.. Маша смутилась от допроса, который сама себе учинила, и рассердилась. Столько времени рвалась к Овесяну, хотела лететь к нему на крыльях, а теперь, когда летит, думает не о нем… а об экипаже самолета.

«Об экипаже самолета!» – Маше показалась смешной эта не очень хитрая формулировка.

Читать Маша не могла. Вернулась в свое кресло, заставила себя сидеть в нем. Пыталась уснуть, не позволяя себе пойти к летчикам. Но все-таки пошла.

Росов вел корабль. «Воздушные мушкетеры» были рады гостье. Они встретили Машу на пути к пилотской кабине – в небольшом отсеке с койками в два этажа и столом штурмана. Грузный Портос был занят прокладыванием курса – только отсалютовал рукой. Костя и Мамед усадили Машу на нижнюю койку, спустили сверху подвесной стол и стали угощать ее свежекопченым омулем. Маше казалось, что она никогда ничего вкуснее не ела. В приоткрытую дверь была видна широкая спина Росова, сидевшего за рычагами управления.

Маше хотелось пройти туда, и она сказала:

– Интересно бы посмотреть самолет.

Бортмеханик Мамед принял это на свой счет и тотчас решил вести гостью в машинное отделение. Маше ничего не оставалось делать, как подчиниться.

Они прошли через салон, где два пассажира играли в шахматы, а трое смотрели, потом между двумя рядами занятых кресел, наконец, через буфет со столиками.

Мамед открыл своим ключом освинцованную дверь, и они вошли в машинное отделение.

– Святая святых, не дышите! – возвестил Мамед. – Атомная силовая станция!

В просторной кабине, примыкая к задней стене, стоял ряд машин уменьшающегося диаметра, связанных общим валом. Маша улыбнулась и сказала, что эти машины походят на игрушечных матрешек: они могли бы войти одна в другую.

Мамед приосанился и снисходительно заметил:

– Придется прослушать маленькую лекцию. Пригодится. Другим рассказывать будете. Про атомную энергию немного знаете?

Маша кивнула головой.

– Атомный реактор у нас в хвостовой части, за этой стеной. В ней несколько слоев свинца, бетона, бария… Не бойтесь, надежно защищает от радиации.

– Реактор, конечно, с использованием быстрых нейтронов?

Мамед уважительно посмотрел на девушку:

– Правильно. Подаете надежды. Там действительно легкий урановый реактор без торможения нейтронов. Но главное не в этом! Двигатель реактивный. Отверстие в хвосте, наверное, видели? Энергия есть, но какие газы назад выбрасывать?

– Нагретый воздух, – подсказала Маша. Мамед наклонил голову и сощурил без того узкие глаза.

– Думаете захватить наружный воздух, пропустить его через реактор и выбросить сзади? Так просто не выйдет. В реактивной камере, где ураном нагревается воздух, огромное давление. Как подать туда свежий воздух?

– Сжижать воздух холодильной машиной? – подсказала Маша.

Мамед сначала онемел от удивления, потом сказал:

– Можно подумать, что вы бортмеханик атомного самолета, а не я.

– Покажите, где засасывается наружный воздух, – попросила Маша.

– Нашу силовую станцию окружает кольцевая воронка. Воздух с огромной скоростью влетает в нее и по трубопроводам идет в этот турбокомпрессор. – Мамед похлопал по кожуху самой большой из сидящих на общем валу машин. – В турбокомпрессоре воздух очень сильно сжимается и, конечно, нагревается.

– Сжатый воздух, очевидно, охлаждается в крыльях?

– И это верно. Холодный, но по-прежнему сжатый воздух идет на лопатки вот этой турбины…

– Турбодетандера, – поправила Маша. – На лопатках он расширяется, снижает давление и температуру и в конце концов становится жидким…

– Центробежный насосик подает жидкий воздух в урановый реактор, – подхватил Мамед. – Воздух охлаждает реактор, а сам нагревается почти до полутора тысяч градусов и вылетает с огромной скоростью через хвостовое отверстие. Тем и создается реактивная сила тяги.

– Но часть горячего воздуха вы, конечно, направляете в газовую турбину, которая приводит в движение турбокомпрессор?

– Разрешите сдать вам вахту? – спросил Мамед, застыв в церемонном поклоне. Маша рассмеялась.

– А для взлета у вас запас жидкого воздуха в баллоне. Атомного же горючего хватит для полета вокруг земного шара много раз.

Мамед признался, что не осмеливается еще что-нибудь показать столь просвещенной пассажирке и просит позволения с почетом проводить ее до кресла. Маша вздохнула, но согласилась.

Во время перелета Маша все же говорила еще раз с Росовым и пообещала Дмитрию Ивановичу вместе с ним осмотреть строительство в Голых скалах.

Еще на аэродроме Маше передали распоряжение академика лететь к нему в Проливы. У нее оставалось время, и она нашла Росова. Вдвоем с ним они отправились с аэродрома на стройку. Маша была поражена пейзажем Голых скал. Освещенные прожекторами стройки утесы, сверху белые, с боков черные – на обрывах снег не держался, – они казались перенесенными сюда с мертвой Луны.

Маша сказала об этом Дмитрию. Она уже так звала Росова.

– Знаете, Маша, – сказал летчик. – Мне захотелось полететь на Луну. Буду глядеть на лунные горы, о вас вспомню.

– Для этого вовсе не надо лететь на Луну, – улыбнулась Маша.

С утесов, на которые забрались Маша с Росовым, были видны рассыпанные по тундре огни. Электричество вытесняло полярную ночь.

– Здесь будет металлургический комбинат, – объяснял Маше Росов. – Говорят, к некоторым скалам тут молоток может пристать, не отдерешь. Какой-то геолог Омулев будто бы это открыл. Прямо хоть монумент ему здесь ставь. И самое интересное то, что завод будет работать не на коксе, а на атомной энергии. Тут и залежи руды есть. Вы, наверное, ребятишкам об этом не рассказываете. В физике-то, признайтесь, не очень маракуете?

– Нет, я физик, – тихо сказала Маша.

– Вот бы не подумал. Физику мальчишки любят. А девочки к физике, по-моему, мало расположены.

Маша пожала плечами.

У подножия утеса остановились нарты. Маше захотелось посмотреть оленей.

Внизу их встретил старик в кухлянке.

– Очень здравствуй, незнакомый человек! Это что, жена будет?

– Жена будет ли – не знаю, а вот завод здесь у вас будет, – смеясь, сказал Росов.

– Наша тундра, наш завод, – закивал головой старик. – Наши люди помогают. Раньше за оленями ходили. Теперь сталевары будут. Женщины тоже нужны. Не жена? – Старик присмотрелся к Маше. – Зачем не жена? Хорей держать умеешь? – И он показал Маше шест, которым управляют оленями.

Маша отрицательно покачала головой.

– Я в тундре одну вашу женщину знал. Настоящий человек. Хорей знала, машину знала. И ты жену учи, – обратился старик уже к Росову.

Молодые люди, простившись со стариком, пошли к огням тундры. Некоторое время молчали. Оба, быть может, думали о словах старика. И каждый по-своему. Маша – о переменах в тундре, а Росов…

Он неожиданно взял Машу за руку:

– Старик-то, может, правду сказал.

У Маши заколотилось сердце. Нет женщины, у которой не дрогнет оно при этом.

– В тундре нельзя одной жить. Старый закон. А я больше все тут, над тундрой да над морем, летаю. Как, Маша, а?

Голос этого огромного мужчины звучал робко. Маше стало жаль его. Она растерялась. Она воображала, что знает, как Росов поступит в любом положении, а такого положения не учла. И меньше всего знала, как поступит сама.

Девушка молчала, а Росов не торопил ее. Он боялся, что она начнет говорить.

Конечно, можно было сказать, что они мало знают друг друга, что им надо познакомиться поближе, сказать все это помягче.

Маша шла с опущенной головой. Ей не хотелось так говорить. Но не принять же в самом деле это сумасшедшее предложение? Вот ведь какой он, оказывается, человек. Сердце нараспашку.

– Я заеду к вам сюда, в школу, – сказал Росов.

– Меня здесь не будет, – тихо проговорила Маша.

– Почему? – удивился Росов.

– Полечу в Проливы.

Росов понял это по-своему. Он хотел притянуть к себе Машу за плечи, но она отодвинулась.

– За это спасибо, Машенька. Ценю, что с нами опять хотите. Наш рейс из-за какого-то важного пассажира на этот раз до Проливов продлили. Но только вас туда не подвезешь. В Проливы особый пропуск требуется.

Маша решила, что самое лучшее – это показать сейчас пропуск и рассеять некоторые недоразумения.

Удивленный Росов долго рассматривал пропуск на имя доктора физико-математических наук Марии Веселовой, помощницы Овесяна по руководству специальной лабораторией в Проливах. Окаменевшее лицо летчика наливалось краской стыда. Он вернул пропуск Маше и сказал сдержанно:

– Предъявите начальству в аэропорту. Меня за глупости простите. Пойду самолет для вас готовить.

И он пошел от Маши, не говоря больше ни слова. Маше хотелось побежать за ним, остановить, но ноги словно примерзли к снегу.

…Веселова была единственной пассажиркой самолета в продленном рейсе от Голых скал до Проливов.

Всю дорогу Маша думала о необыкновенном своем приключении. И, как ни странно, она совсем не думала о близкой встрече с Амасом Иосифовичем.

Когда самолет стал крениться, Маша спохватилась, что они уже прилетели, и вошла в кабину летчиков. Аубеков и Костя лежали на верхних койках. Штурман сидел за своим столом, не поднимая головы. Дверь в кабину управления, как обычно, была открыта. Маша увидела широкую спину летчика, сильную шею, высоко подстриженный затылок. Пилот вел машину на посадку и всецело был этим поглощен. Маша тихо прикрыла дверь, никем не замеченная.

Через несколько минут самолет приземлился. «Воздушные мушкетеры» вышли проводить свою знатную пассажирку, но были совсем не шумными, очень вежливыми.

Командир корабля не появился. Маша очень обиделась, очень!

Она вышла из самолета и сразу попала в объятия к Овесяну. Академик усадил Машу в вездеход, закрыл пологом, сам устроился рядом.

– Взрывную электромагнитную машину с завода-института уже доставили, – с жаром объяснял он. – Ведем работу прямо со льда. Точно как на строительстве мола. Будем под лед опускать. Размах космический, смотрите вперед.

Маша не смотрела вперед, ей хотелось оглянуться.