Текст книги "Ступени Нострадамуса"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Вы причисляете меня к тем звездным беглецам несчастным? Но прожил я всего лишь сотню лет, отнюдь не много тысяч!

– Раз люди прилетели с одной сестры – Земли, то могут к нам добраться и с другой. И вы – один из звездных мудрецов, о ком вещал с костра Джордано Бруно, и знаете вы тайну тех вооружений, что напугали так невежественных пастухов – догонов.

– В том мире, я откуда, вооружений вовсе нет.

– Как это может быть?

– Их сохранили лишь в музеях.

– Не верю вам, старик! И знайте, что сумею вам развязать язык.

– Прикажете считать – конец вельможному гостеприимству?

– Я золотом осыплю вас! Хотите, драгоценными камнями! Но новое оружие мне необходимо для окончательных побед!

– Зачем, признайтесь, вам они, когда планете гибнущей вы помогать не стали б?

– Как зачем? Чтоб управлять людьми, которые на это не способны.

– Как управлять? Советом добрым?

– Моею твердою рукой, – жестко усмехнулся Наполеон. – Без болтовни, шатаний и утопий.

– И это будет Царство Света?

– Не знаю, кто о нем мечтал. В моем Царстве будет много света. И тьмы достаточно – для непокорных. А главное – оружие Содома и Гоморры.

– Я понял вас, воитель грозный! Помочь оружьем не смогу.

За дверью послышались громкие крики.

– Мне кажется, и там, и тут близятся скандалы. – нахмурясь, произнес Бонапарт.

– Ну вот и прорицание! – отозвался Наза Вец.

Дверь открылась, и вбежал дежурный офицер.

– О, генерал! Несчастье!

– Что такое? Кто дал вам право так обращаться ко мне?

– О, Первый консул, я в отчаянии! Гиена загрызла молодого лейтенанта, сына маркизы де Валье.

– Где он был? Спокойно доложите, – потребовал Наполеон.

– Стоял у двери. Я думаю, что охранял ее.

– Подслушивал по наущенью матери! – решил Наполеон, вставая и направляясь из голубой гостиной.

В галерее, у вторых дверей в гостиную, лежал блестящий лейтенант в парадной форме, словно явившийся сюда на бал. Над ним рыдала мать:

– О, Боже! Я во всем виновата! Зачем мне было знать!..

Дежурный офицер на ходу докладывал Наполеону:

– Он наклонился к замочной скважине. Она прыжком вцепилась ему в горло. Сонная артерия. Конец.

Наполеон прошел мимо гиены, злобно ощерившейся на лезвия обнаженных сабель конных егерей, окруживших ее.

– Гиену пристрелить! – распорядился Наполеон

– Расстреливают разве часовых, когда они исполнят долг? – спросил идущий следом Наза Вец.

Наполеон резко обернулся:

– Вы мне еще нужны. Не обо всем мне рассказали, – потом обратился к несчастной матери: – Мадам, считайте, что ваш сын погиб на посту во имя Франции.

– Зачем мне Франция! Себе возьмите, а мне отдайте моего сына! О, Боже! Кто его вернет?

Увидев Наза Веца, гиена проскользнула между ногами егерей и встала у ноги хозяина.

К ней, чеканя шаг, шел офицер с пистолетом. Наполеон обратился к Наза Вецу:

– От вас зависит спасти гиене жизнь, а также и себе.

– Вооружений у нас нет, и мне вам нечего сказать.

– Но в музеях есть! Вы проговорились. Музейные, надеюсь, все же лучше наших ружей, пушек, ядер. Я – артиллерист.

– Но с помощью штыков и пушек Европу удалось засеять миллионом трупов и калек. Грядущее вас не забудет.

– Кто смеет говорить со мной в подобном тоне? Взять его! – скомандовал Бонапарт окружающим военным.

Гренадеры и егеря кинулись к старцу с гиеной. Но тот распахнул за своей спиной двери на балкон и подошел к мраморной балюстраде, за которой виднелось море.

– Не вздумайте приблизиться ко мне! – сказал он жестко. Гиена оскалила зубы.

– Неужели вам не взять такой редут, мои солдаты? – насмешливо спросил Наполеон.

Солдаты, не рассуждая, бросились вперед.

Старец дал команду гиене на древнем языке, она прыгнула ему на грудь. Он прижал ее рукой, перемахнул через барьер, и полетел вниз, где волны разбивались о камни.

Наполеон подошел к балюстраде и заглянул через нее вниз.

– Один пенный туман из брызг прибоя, – презрительно сказал он. – Труп найти. Похоронить и старого, и молодого с военными почестями! – Повернувшись, он покинул балкон.

К изумленью всех, на прибрежных камнях у подножья замка никого не нашли.

Наполеон, услышав это, спокойно произнес:

– Он задрожал, но не от страха. Жаль, я не узнал, как можно тяжесть потерять. Он и это утаил! Летающий солдат мне пригодился бы.

И занялся текущими делами.

Новелла пятая. Волчье Логово

 
Кровавый фанатик идеи безглавых
Польстился на щедрый Востока простор.
В дурмане злодейства, насилья и славы
Он жадную руку над миром простер.
 

Нострадамус. Центурии, X, 31

Перевод Наза Веца

Полковник генерального штаба вермахта барон Макс фон Шренк, передавший фюреру план скорой победы над русскими варварами, прорвавшимися к священным границам Германии, докладывал членам военного совета новую стратегию, вытянувшись рядом с фюрером. Свой чемоданчик с бесценными документами он поставил у своих ног под столом.

После перерыва в обычное время полковник быстро зашагал к выходу, вскочил в свой опель – адмирал и вместо предъявления пропуска у ворот замка, где происходил военный совет, крикнул постовому:

– Задание фюрера! Чрезвычайной важности! Берлин!

Автомашина мчалась с предельной скоростью по гладкому, ухоженному шоссе, а полковник то и дело поглядывал на часы, где секундная стрелка мелкими рывками перескакивала с деления на деление, а полковник, сдерживая волнение, мысленно отмечал происходящее в оставленном замке: «Истекает перерыв. К двери зала шагает верховный главнокомандующий вермахта – бездарный вояка из мюнхенских пивных. Все генералы вскакивают и, как древние римляне, вскинув руки, хором выкрикивают: «Хайль Гитлер!» Вот он подходит к тому месту, где стоял рядом с докладчиком из генерального штаба… Секундная стрелка в машине судорожно перескакивает последнее деление, как и в часах оставленного в чемоданчике часового механизма. И… в зале заседаний взрывается оставленная в чемоданчике бомба. Зал наполняется дымом. Стол разломан.

Дубовые высокие двери вышибает в коридор, осыпаются лепные украшения с потолка. Все рассчитано на показную педантичность фюрера.

– Гитлер погиб! – радостно воскликнул барон Макс фон Шренк.

С этим возгласом, примчавшись до нужного здания в Берлине, вбежал он в комнату, где его ждали генералы – заговорщики, готовя к оглашению документы о составе нового правительства, о введении военной диктатуры генералитета армии, о ликвидации СС и гестапо, роспуске нацистской партии и отрядов штурмовиков. В подготовленном обращении к великому немецкому народу говорилось о необходимом последнем усилии ради достижения окончательной победы над врагом не под руководством дилетанта, а под командованием умелых профессионалов, сначала на Востоке, а потом и на Западе.

Но… Гитлер не погиб! Страдая запорами, он задержался по большой надобности и вошел в зал заседаний чуть позже обычного «секунда в секунду». Это и спасло его, выбросив в коридор через выбитую дверь и лишь слегка контузив, но отнюдь не слегка перепугав.

Трясущегося, скорее от страха, его перенесли в соседнюю комнату и усадили в мягкое кожаное кресло. Дивана там не оказалось.

Перед ним, полулежащим, стоял навытяжку бледный Гиммлер, «гроза немецкой нации и всех врагов», а за ним в открытую дверь было видно, как по коридору проносили кого – то на носилках и доносились стоны раненых.

– Расстрелять! Размазать по стене! Без суда и следствия! – сквозь выступившую пену на губах кричал фюрер.

– Но, мой фюрер, нельзя же сразу всех, – увещевал Гиммлер. – Надо вытянуть у них за «нити сильных ощущений» всех сопричастных к преступлению!

– Моя армия чиста! Гниль у рыбы идет с головы! – гневно хрипел Гитлер. – Надо показать солдатам и верным офицерам и особенно столь ненадежным генералам, пасующим перед русскими варварами, что изменникам пощады нет! И тех, кто не отстоит под моим руководством Великой Германии, ждет та же участь. И не только от кровожадных коммунистов, которые уничтожат всю нацию, но и от меня! Слышите, рейхсканцлер? От меня! От фюрера! Всех расстреляю! Всех! И вас не пощажу, – в исступлении кричал он.

– Слушаюсь, мой фюрер! Мчусь в Берлин, чтобы пресечь их действия и выполнить ваш приказ!

– Не возвращайтесь без фотографий расстрелянных мерзавцев. И не таких, какими те щеголяли в парадной форме, а как валялись у стены, выщербленной пулями.

Гиммлер щелкнул каблуками и повернулся, сверкнув стеклами пенсне.

На смену исчезнувшему Гиммлеру в комнату с пострадавшим Гитлером вошел пышный, румянощекий, надушенный толстяк в нарядной летной форме, украшенной орденами, и воскликнул:

– Ах, Боже мой, мой фюрер! Никогда в жизни я так удачно не опаздывал на военный совет! Эта форма так трудно затягивается… Всегда с нею задерживаешься.

– И столько орденов надо успеть нацепить, – злобно прошипел Гитлер.

– Я их получил из ваших рук, мой фюрер, и тем горжусь!

– Не надо уделять столько заботы своему металлургическому комбинату в Штирии, рейхсмаршал!

– У меня прекрасные управляющие, позволяющие мне отдавать всю мою силу служению вам, мой фюрер, и германской нации, – напыщенно заверил Геринг.

– Вызовите Геббельса. Пусть подменит меня, пока мне нездоровится. И удвойте охрану. Злодеи могут быть всюду с бомбами, пистолетами, кинжалами…

– О, конечно, мой фюрер! Вы можете полностью положиться на меня… и на него! Но позвольте мне сопроводить вас в горный замок. Надежнейшее тихое место! Защищено горами от воздушных бомбардировок, окружено дремучим лесом. Я сам там охотился на кабанов. Охранять вас будет дивизия СС.

– «Волчье логово», что ли?

– На короткое время необходимо залечь, мой фюрер, набраться сил для заключительного победного броска.

– Поете, рейхсмаршал, как Лореллея в рейнских скалах, заманивающая на погибель рыбаков.

– Какая погибель! Какая погибель, мой фюрер! Победа, только победа! Близкая и неотвратимая! Что же касается Лореллеи, то это я беру на себя. Она разделит с вами отдых.

– Кто разделит?

– Как кто, мой фюрер? Конечно, та, кем восхищается, после вас, разумеется, весь немецкий народ, любуясь ею на киноэкранах.

– Ева? Да, мне нужен будет уход. Идите, рейхсмаршал. Я еще не оправился.

– Разумеется, мой фюрер, но ваш «мерседес» (Гитлер не признавал других марок автомашин) уже ждет нас с вами.

– Вы никогда не знали ни ранений, ни контузий, рейхсмаршал, – за что только я награждаю вас, – ворчал Гитлер.

– За службу вам, мой фюрер, за преданность. И за организацию концлагерей по советскому образцу. И за евреев, от которых мы там очищаемся.

– Не отнимайте у Гиммлера его заслуг, рейхсмаршал. Ведь он не хвастается вашими штурмовиками.

– Уничтожение кровососущих насекомых – общее дело, мой фюрер! От них избавляются дезинфекцией целых кварталов. Особенно гетто!.. – многозначительно закончил Геринг.

– Пусть перенесут меня в «мерседес». Поедем, – решил Гитлер.

Старинный перестроенный замок с прежними крепостными башнями и стенами, за которыми виднелись острые готические крыши внутренних строений, был надежно скрыт в горах. Его плотно зажали отвесные скалы. Они когда – то служили великолепной защитой от воздушного нападения, древним строителям, конечно, неизвестной. Но в теперешнее время это имело немалое значение. Вокруг горные склоны заросли дремучим лесом. В народе это место прозвали «Волчьим логовом». И в сложившихся условиях не найти было лучшего места для отдыха контуженого фюрера.

Через два дня по прибытии в замок Гитлер уже мог самостоятельно выйти на крыльцо, когда ему доложили, что из Берлина прибыл рейхсканцлер.

Сверкающий, словно отлакированный, «мерседес» подкатил к крыльцу, на котором стоял Гитлер.

Из дверцы машины вышел Гиммлер и помог выпорхнуть из него Еве Браун.

Ева Браун, первая кинозвезда Германии, выпрыгнула из «мерседеса» и протянула стоящему на крыльце Гитлеру обе руки.

– Ах, мой фюрер! Я так счастлива видеть вас после этого ужасного взрыва. Я все время молилась и благодарила Бога за ваше спасение. Слава Ему, негодяи получили по заслугам. Рейхсканцлер был настолько любезен, что показал мне в пути их фотографии после возмездия. Фотограф настоящий художник! Вы только полюбуйтесь!

Гиммлер после возгласа «Хайль Гитлер!» протянул фюреру пачку фотографий:

– Как было вами приказано, мой фюрер!

Гитлер тут же на крыльце стал вынимать снимки один за другим, с видимым удовольствием рассматривая их.

– Ах, этот! И этот здесь! Все прусские аристократы! Вот откуда идет вонь! Рейхсканцлер! Немедленно передать это Геббельсу для тиражирования и распространения в армии. Солдаты должны видеть своих внутренних врагов!

– Хайль Гитлер! – рапортовал Гиммлер.

– Я побегу переоденусь, – сказала Ева Браун, – и приглашу вас к обеду. – И она скрылась за высокой дверью, похожей на вход в Кельнский собор.

– Обед подождет, рейхсканцлер. Вам стоит попоститься. И исповедоваться вам тоже не мешало. Как это вы и вся ваша секретная служба могла прозевать готовящийся заговор? Куда вы после этого годитесь? Главный страж рейха! Вы хуже паршивого сторожевого пса, Гиммлер! Допустить покушение на меня! И не нести за это ответственности?

– Я готов принять ее, мой фюрер! – стоял навытяжку перед разгневанным фюрером Гиммлер.

– Мало принять ответственность! Надо предвидеть!

– Но я не пророк, мой фюрер.

– Если вы сами не способны к этому, так постарайтесь найти людей, умеющих заглядывать в будущее. Вот Ева Браун перед каждой новой ролью общается с гадалками и знает, что ее ждет. Учитесь хотя бы у нее.

– Но в нашей службе, мой фюрер, не предусмотрено ни гадалок, ни колдунов, мы действуем на основе ваших идей всегда наверняка.

– Что пропущено, надо исправлять! – заорал Гитлер. – Притом немедленно! Вы никогда с пути не возвращались? Не садились на уроненную роль? Примет народных не постигли? Народ тысячелетиями мудрость обретал и знает, как грядущее разгадывать. А мне это важно сейчас же, не полагаясь на вашу дерьмовую охрану, рейхсканцлер, способную лишь щелкать каблуками да ловить галок разинутым ртом! Поэтому с обедом подождем. Отправляйтесь немедленно в Берлин и разыщите там прорицателя, колдуна, кого хотите, кто подсказал бы мне мой завтрашний образ действий, помимо снятия, например, вашей головы, рейхсканцлер.

– Но где взять таких людей, мой фюрер, с моей головой или без нее?

– Так кто должен занять ваш пост? Ева Браун или Геббельс? Он нашел прорицателя, жившего четыреста лет назад. И его предсказания сработали нам на пользу.

– Так то ж «вольные переводы» Нострадамуса.

– Зачем вы носите пенсне, Гиммлер? – продолжал распекать своего соратника Гитлер.

– Чтобы лучше видеть, мой фюрер. Я близорук.

– Вот именно! Близорук! – ухватился за это слово Гитлер. – А на вашем месте близорукость нетерпима! Поэтому ищите себе в помощь любого колдуна с более зорким политическим зрением.

– Будет исполнено, мой фюрер! Разрешите отправиться в Берлин?

– Поезжайте. И возвращайтесь не позже послезавтрашнего дня. И не один! Понимаете, не один?

– Задача ясна, мой фюрер. Ясновидящих найдем и доставим. Они встречаются среди евреев. Иезекииль, Иоанн Богослов. Перевернем все лагеря.

– И военные казармы тоже, – многозначительно добавил Гитлер.

Не прощаясь, он повернулся спиной и пошел к двери в замок.

Гиммлер щелкнул каблуками и круто повернулся. Стекла пенсне его при этом зло сверкнули.

Четким шагом он сбежал по ступеням к автомобилю.

Уже поднятые высоко на горном склоне вековые деревья стремились кронами еще выше к небу. Сам по себе тенистый лес был еще и прикрыт от солнца соседней горой, и в нем царил полусумрак.

В этом полумраке меж деревьев пробирался охотник в щегольской охотничьей куртке в брюках военного покроя, в тирольской шапочке с перышком, с ружьем в слегка дрожащих руках и ручной гранатой на поясе.

Это по примеру Геринга шел на кабана отдыхающий Гитлер, обезопасив себя гранатой на случай атаки подранка, если выстрел не уложит кабана наповал. Во дворе замка была педантично отработана техника безопасного для себя метания гранаты.

Фюреру нужна была эта победа над опасным зверем для самоутверждения после покушения и для подготовки к борьбе с куда более опасным противником, грызущим не желуди под дубом, а бетонные укрепления священных границ рейха.

Здесь вдали от этих границ было успокоительно тихо. Слегка хрустели ветки под ногами. Встречалась взрытая земля у корней некоторых деревьев, свидетельствуя о работе кабаньих клыков.

Гитлер подозрительно всматривался в густой кустарник, пощипанный, очевидно, косулями.

И там мелькнуло тело зверя.

Гитлер прицелился и выстрелил.

Из куста выскочило нечто, не то волк, не то собака, с взъерошенной шерстью на хребте, и броском кинулось на него. Он не успел выстрелить еще раз и был повален на землю.

В лицо пахнуло дурным звериным запахом.

Послышался чей – то голос на чужом, незнакомом языке.

Зверь тотчас отпустил свою жертву и убежал.

– Позвольте мне помочь вам встать, – услышал он голос и увидел склонившегося над ним старца с длинной белой бородой.

– Раз выстрел был – подмять стрелка. Такая выучка, простите!

Гитлер поднялся с помощью незнакомца и мог рассмотреть высокого старого человека в серебристом плаще до пят и около него не собаку, а… гиену.

Гиена из африканской саванны в германском лесу! Впрочем, и ее хозяин, судя по произношению, иностранец.

– Вы еврей, судя по бороде? – бесцеремонно спросил Гитлер. – Из Палестины?

– Я в Палестине не бывал. А борода моя, скорей, мой возраст, нежели национальность.

– Предсказатель? Я вас ждал.

– Меня пророком не считайте, хотя с грядущим я знаком, – загадочно ответил незнакомец.

– Ваше имя?

– Ученый Наза Вец, историк.

– Все евреи выдают себя за ученых. Но допустим, вы не еврей. Тогда – Назовиц! Клаузевиц, Штирлиц!.. Почти по – немецки.

– Ну, если так вам будет легче…

– Судя по гиене, вы все – таки из Африки и, очевидно, попали к нам через территорию, занятую армией моего генерала Роммеля.

– Мне те места давно знакомы, – неопределенно ответил старец.

– Тогда не будем терять время. Мне надо знать свое будущее, хотя бы ближайшее.

– Вы сами в прошлом создавали созревший будущего плод.

– Что ж, я расскажу, что вспомню, чтобы облегчить ход пророчества. Я хочу знать, что по расположению звезд ждет человека, которому досталась обескровленная поражением, униженная Версальским мирным договором страна с обнищавшим народом, лишенным работы и заработка, скованная кандалами навязанного мира, управляемая выжившим из ума стариком, генерал – фельдмаршалом Гинденбургом, упустившим победу в минувшей войне.

– Тяжкая Германии пора! – подтвердил Наза Вец.

– Нужна была идея, которая подняла бы великий народ из послевоенной ямы, которую сторожили алчные победители. Так что ждет в будущем человека, который нашел эту идею, заключавшуюся в том, что никого нет выше арийской расы и что ей предписано свыше стоять над всем миром. Он, этот человек, порвал цепи навязанного в Версале договора поджавшим хвосты генералам, превратил уродливый, кастрированный рейхсвер наемников в могучий вермахт – колыбель всех молодых германских воинов; этот человек попрал все запреты победителей и привлек немецкий капитал Круппа, Мессершмидта и других магнатов к возрождению Германии крупными военными заказами. Исчезла безработица. Деньги сделали свое дело, и народ, захлебнувшийся в потоке бешено растущих цен, свободно вздохнул.

– Начав работать на войну? – уточнил старец.

– Война – это благо народа. Она пробуждает его силы, напрягает мысль, множит достижения науки и техники. Снижает перенаселение!

– Путем убийств и разрушений, – снова усилил Наза Вец.

– Это так же естественно, как обмен веществ в организме. Война, когда она разразилась, не только вывела немецкий народ из бедственного положения, но сделала его превыше всех народов Европы, которые подчинились ему.

– Но ждал загадочный Восток?

– Я повторил гениальный путь Наполеона. Он потерпел неудачу на Востоке из – за того, что у него не было тех технических средств, которыми я оснастил немецкую армию, вермахт. Мы, по моему плану, должны были закончить войну в первые ее месяцы. И, как я рассчитывал, предварительно обезглавив их же руками армию коммунистов, оставшуюся без командиров, Красную Армию мы сразу разгромили, по существу она перестала существовать, и мы могли бы въехать на их Красную площадь для парада Победы!

– Но это не произошло!

– Только из – за бездорожья варварской страны, где машины и даже танки увязали в грязи, а потом этот ужасный русский мороз, сковавший и людей, и машины! Моя армия пострадала, как и наполеоновская, но окрепла с потеплением. И вторым броском захватила не только Белоруссию, Украину, но и Крым, и Кавказ, дошла до сердца вражеской страны, ее реки Волга.

– И опять генерал Мороз?

– И опять мороз привел к катастрофе в Сталинграде целую мою армию. У русских за спиной были необъятные просторы Сибири с неисчерпаемыми материальными и людскими ресурсами. Бездарность некоторых моих генералов, которых я прогнал, привела ко второму несчастью у Курска. И вот теперь враг, спасенный вредным климатом и собственной отсталостью, у наших границ. Но немецкий народ так же зачарованно слушает меня с трибуны, так же завороженно готов на любые жертвы во имя победы. Но слабые духом нашлись среди бесславных генералов, которые решили обойтись без меня, чтобы как – нибудь ценой уступок выйти из войны. Бог не допустил этого для того, чтобы я довел свою высшую нацию до победы над врагами на трех континентах и поставил бы на колени перед немецким порядком весь мир! Весь мир! – повторил Гитлер, задохнувшись от своей самохвальной речи.

– И вы хотите знать, что будет, когда добьетесь своего?

– Да, мне нужно подтверждение всего задуманного мною!

– Увы, герр фюрер, но ваш взгляд в грядущее безмерно слеп.

– А вы? Что видите вы сами через дыры в своем еврейском черепе?

Пусть Нострадамус, он – еврей. Узнаете себя в катренах. И я готов их вам прочесть.

– Прорицатель – Нострадамус? Геббельс выполнил мое заданье. Переведенные катрены колдуна, жившего четыреста лет назад, нам пользу принесли.

– Те переводы не точны, сказать вернее, ложны.

– А что ж не лживо? Откуда вам – то это знать?

– Его я много изучал. Считайте, даже с ним встречался. Он видел вихрь тысячелетий, порою называл в них год. Я вам прочту о вас его катрены. Мой точен перевод на ваш язык.

– Так вы не только прорицатель, а еще поэт!

– Поскольку нужно для науки.

– И вы считаете мое величье правдой?

– Неотвратимо то цветет, что вы посеяли на почве.

– Хотите убедить меня, что я сам определил свое будущее? Тогда оно – в моих великих замыслах для мира! – воодушевился фюрер.

– А если б погибал тот мир, пришли бы вы ему на помощь?

– Лишь для арийской расы, лишь для немцев, чтоб было им над кем царить и возвышаться, иначе пусть превратится в пепел все!

– Как ныне – в пепел миллионов, в концлагерях сожженных? И в поколеньях молодых, что не поднялись с поля боя, в толпе захваченных рабов, судьба которых – в принужденье, в цивилизации былой, погрязшей в гнусности насилья?

– Такую мразь я слушал по радио с голоса врагов. Иль вы за плату им служить взялись? От вас я ждал совсем другое, – говоря это, Гитлер морщился и ухватился за ружье.

– Я беспокоюсь за гиену. Ружью спокойней на земле, чтоб чтение не прерывать.

Они остановились на опушке, где солнце поднялось выше горной преграды и освещало зеленый ковер, как бы украшенный узором из цветов.

– Вот вы болтали о войне, не имея о ней понятья. Что знаете вы о Нибелунгах? О прекрасной Валькирии? Вы слышали когда – либо музыку Вагнера? Он дружил с Гете. Столпы немецкой цивилизации. А вы – о концлагерях. Вещайте мне о русских. Мне встречать ужели их на границе рейха!

– Провидец посвятил катрен тому, что вас так беспокоит.

– Итак, о чем он вещает? – нетерпеливо спросил Гитлер. И Наза Вец отчетливо прочитал, держа гиену за ошейник:

 
Кровавый фанатик идеи безглавых
Польстился на щедрый Востока простор.
В дурмане злодейства, насилья и славы
Он жадную руку над миром простер.
 

В первый миг Гитлер онемел от гнева, потом выкрикнул фальцетом:

– Заговорщик! Тебя подослали добить меня расстрелянные генералы.

– Я всякому насилью чужд. Отвратен заговор с убийством. Я в нем участвовать не мог.

– Но где обещанное будущее, старик негодный?

– Герр фюрер, могу еще катрен вам прочитать. Интересовались вы своей судьбою.

Пока Наза Вец говорил все это, стоя на краю опушки, Гитлер, отступая, отходил на безопасное для себя расстояние, держа руку на поясе с гранатой.

И от Наза Веца, и от гиены не ускользнул этот его жест.

– Читайте, – крикнул Гитлер. – я услышу. И раскушу вашу еврейскую сущность.

– Разоблачать меня не надо, а Нострадамус был еврей.

Ружье лежало на земле. Гитлер выбирал дерево, за которое можно будет спрятаться, и слушал.

 
Германия утроит мощь.
Под ней полмира горько стонет.
Но пепел городов и рощ
Испепелит вождя на троне.
 

– Если дурак Гиммлер привез тебя, то я – казню! – в исступлении кричал Гитлер, бросая через опушку гранату и прячась за дерево от ее осколков.

Но пока граната делала в воздухе плавную дугу, старик с прыгнувшей ему на грудь гиеной растворились на глазах у Гитлера в воздухе.

Гитлер протирал себе глаза, не в силах осознать происшедшее. Граната взорвалась, и дым стелился по опушке. Взрыв был там, где они стояли. Он не промахнулся. Там видна даже черная ямка. Но где они? Иль это наваждение и все привиделось ему?

– Адольф! Адольф! – послышался женский голос. – Наконец – то я нашла тебя! Я шла на выстрел, а сейчас прогромыхал взрыв. Я так боялась за тебя. Конечно, ты убил кабана?

– Они… они здесь были и исчезли, – растерянно говорил Гитлер.

– Кто они? – спрашивала Ева, одетая тоже в охотничий, очень шедший ей к лицу костюм, роднивший ее с богиней охоты Дианой.

– Они, они – прорицатель, которого привез Гиммлер, и его гиена. Она помогла ему найти меня в лесу.

– Прорицатель? Гиммлер? Так я и ищу тебя, чтобы сказать, что Гиммлер привез тебе провидицу и они ждут тебя в замке.

– Какая провидица? Он был в серебряном плаще и с бородой до пояса, как Дед Мороз. Опять проклятый мороз! – переходил на крик Гитлер.

– Но здесь нет никого, мой фюрер! – убеждала Ева Браун. – Ты мало отдохнул, Адольф. Тебе привиделось. Никто не должен знать, что их фюрер подвержен галлюцинациям!

– Я говорил с ним и слышал гнусные катрены. И бросил в них гранату. Вон там она взорвалась, где они стояли. В последнее мгновенье она прыгнула не на меня, а ему на грудь…

Ева Браун покачала головой, взяла фюрера под руку и повела по направлению к замку.

– Тогда пусть это будет нашей тайной, – решительно заключила она.

Она ощущала, как трясет его озноб.

И никому, даже Еве не напоминал он больше о своей встрече в лесу с «призраком», говорившим белыми стихами и прочитавшим ему злобные катрены, ни о «призрачной» гиене, которой неоткуда было взяться в немецком лесу, а она будто повалила его, фюрера, на землю. Он решил, что все это результат контузии от взрыва. Кто поверит этому? Решат, что прежнего фюрера нет! А он есть и покажет себя! Покажет!

Не может не вызвать горечи и сожаления вид прекрасного, многовекового города готических соборов, роскошных дворцов, затейливых особняков, зеленых бульваров, блистательно чистых улиц, опрятных жилых домов, разрушающихся под огнем невиданного в истории войн артиллерийского огня.

Казалось, что все священное негодование за варварское разрушение русских, белорусских, украинских, польских городов и сел, за бесчинства повсюду, включая Крым и Кавказ, обрушилось теперь «смерчем мести» на столицу «цивилизованного варварства», покорившего Европу, затоптав давнюю культуру мирных стран, бесправно подчинив их нацистскому чугунному порядку.

Маршал русских войск Жуков собрал воедино непостижимую артиллерийскую мощь, о которой Наполеон и мечтать не мог, разместив пушки чуть ли не вплотную на многокилометровой дуге, охватившей осажденный город, и не было оттуда пути для бегства преступных главарей.

Дома рушились в клубах дыма и пыли один за другим, взывая пустыми глазницами выбитых окон. Жители попрятались в подвалах в ужасе и страхе не только от происходящего, но и ожидаемой, обещанной геббельской пропагандой русской расправы, грабежей, насилования, расстрелов, убийств, едва Красная Армия ворвется в Берлин.

Канонада продолжалась нескончаемо долго. Казалось, все боевые запасы штурмующей армии решено было разом израсходовать на эту артиллерийскую подготовку, не оставив здесь камня на камне.

Пожары никто не тушил. Дым застилал улицы, и ветер гнал его поваленными на землю грозовыми тучами по пустынным мостовым, изрытым воронками от взорвавшихся снарядов и авиационных бомб. Непрерывный неистовый рев этих рвущихся «гонцов уничтожения» заглушал рев штурмующих пушек. Ушные перепонки людей готовы были лопнуть, глаза слезились, как при газовой атаке, у тех несчастных, кто по какой – либо причине перебегал из одного подвала в другой. Питьевую воду и продукты подвести возможности не было никакой. На мостовой, то здесь, то там, валялись останки сгоревших автомобилей, рискнувших передвигаться в эти странные часы.

Ядовитое чудовище, все в пузырях, превращающихся в клубы дыма, не ползло, а мчалось по изуродованным улицам.

Но самым горьким, черным, ядовитым был дым, валивший из – за ограды имперской канцелярии.

Он поднимался от костра, где в пепел превращался величайший злодей современной Европы Адольф Гитлер, увлекший за собой свою жену Еву Браун, повенчавшись с ней накануне под землей.

И погребальный костер из обломков ценной мебели имперской канцелярии разжег солдат похоронной команды, разжалованный из группенфюреров СС, фон Шпрингбах, оказавшийся двоюродным братом барона Макса фон Шренка, кто приводил в исполнение приговор фюреру генералов – заговорщиков.

И приговор этот привел в исполнение сам Гитлер, оставив на столе невнятное завещание, где содержалось требование превратить трупы его и Евы Браун в ПЕПЕЛ, а преемником своим назначить доктора Геббельса, с которым не пожелал говорить по телефону маршал Жуков и который вместе со своей женой и шестерыми детьми покончили с собой, как и вечно интриговавший с ними Гиммлер.

Педантичные офицеры бункера точно выполнили последнее желание фюрера, немало удивившись, что рядом с завещанием лежал катрен Нострадамуса, средневекового провидца, предсказанье, по которому вождь Гитлер должен быть превращен в пепел:

 
Германия утроит мощь.
Под ней полмира горько стонет.
Но пепел городов и рощ
Испепелит вождя на троне.
 

С присущим Гитлеру суеверием, он требовал, чтобы пророческий катрен полностью исполнился: тела его и Евы Браун, его жены, были превращены в пепел и не подверглись надругательствам врагов.

Так черный вождь превратился в черный дым, оставив такую же и память о себе.