Текст книги "Записки морфа"

Автор книги: Александр Сапегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Ксения сморщила носик и потерла рукой глаз, от дыма у неё моментально выступили слёзы и потекла тушь.

– Поэтому, Ксюша, приготовление шашлыков считается исконно мужским занятием! – резко развернувшись, я подтянул обладательницу аппетитных форм к себе и приласкал её пятую точку лёгким "лещом". Шварцкопф взвизгнула и предприняла попытку освободиться от хватки, но моя мозолистая, пропахшая дымом и маринадом, "грабка" быстро переместилась на девичью талию и пресекла попытки обрести свободу. Левой рукой из заднего кармана шорт был выхвачен чистый платок и протянут девушке. Стараясь не размазать остатки макияжа, Шварцкопф аккуратно промокнула выступившую влагу. – С древних времён считается, что мясо должны готовить мужчины.

– Да ну? – красиво изогнула бровь Ксения. – Что же ты не пошёл на повара?

– Ксюша, ты вроде умная, а Божий дар от яичницы отличить не можешь. Разве может сравниться истинное искусство приготовления шашлыка с кухонной плитой!? – продолжая придерживать "добычу" за талию, я отвлёкся на мангал, перевернул шампура и пошевелил кочергой угли. Ксения скрутила правой рукой фигу и прошептала что-то про то, что она сало не ест. – Приготовить вермишель "по-флотски" может каждый пентюх в нашей общаге, но не каждый индивид может приготовить мясо, так-то! Проголодалась? – неожиданно сменил я гнев на милость.

– А ты как думаешь?

– Ксюша, у тебя в предках случайно никто не затесался с Земли Обетованной?

– С чего ты так решил?

– Вопросом на вопрос, улавливаешь?

– Фу, Лёша, всё ты норовишь перевести в национально-политическую плоскость, тебе не приходило в голову, что это простая женская непосредственность?

– Милая, – я притянул Ксению к себе, – если бы на твоём месте была Завадсткая, то это была бы непосредственность, но ты девушка умная и красивая…

– О-о, ты мне льстишь!

– Отнюдь!

– И где ты таких высокопарных слов набрался, главное на голодный желудок?

– Ксю, разве можно так? Упоминаем о желудке, ты разрушила радужный замок, построенный в мыслях, от кого-кого, но от тебя я подобного не ожидал.

– Минуту назад ты сам спросил меня, не проголодалась ли я.

– Я не о еде спрашивал.

– Кобель! – Ксения обиженно надула губки и вырвалась из моих объятий. – Все вы одним миром мазаны.

– Как не стыдно подозревать меня в таких низких намерениях. Как ты могла?!

– Ну-ну, мальчик мой, твоё намерение не скрыть тугими плавками и гавайкой на выпуск.

– Данная физиологическая особенность мужского организма говорит, что мужчина отнюдь не железный… или железный, в зависимости от того, как посмотреть.

– Пошляк, – лениво протянула Ксения, полуприкрыв глаза и пытаясь оценить вздыбленные контуры, скрытые цветастой рубашкой.

– Не смотри на меня так.

– Не смотреть, как?

– Так, оценивающе, я отвлекаюсь. Спалю мясо, сама будешь горелые куски жевать.

– Как хочу, так и смотрю!

– А уж как я хочу!

– Кобель!

– Повторяешься. Вообще, ты шашлык хочешь? – Ксения кивнула. – Тогда быстро-быстро неси одноразовые тарелочки.

Шварцкопф, гордо задрав белокурую головку, фыркнула и степенно развернулась. Зря она так, стоило ей потерять меня из виду, как тут же последовал длинный шаг, и Ксения взвизгнула от очередного лёгкого "леща".

– Ты, вроде, за тарелочками пошла, – напомнил я ей.

Стоило Ксении чинно удалиться в сторону импровизированного банкетного стола, уже изрядно залитого брызгами из бассейна, как за моей спиной нарисовался виновник торжества и хозяин глубоководного корыта, в котором его двадцать минут коллективно полоскали, отмечая окончание грандиозного строительства.

– Ну, ты скоро? – переминаясь с ноги на ногу, спросил Молдаван. – А то братва уже на политику перешла.

– О чём речь? – лениво спросил я.

– Да, Валетов, чебад недоделанный, затянул волынку о гражданстве, как будто ему политинформации мало.

– Делать вам нехрен, займитесь чем-нибудь, морковку прополите, на гитаре побрынчите, заткните, наконец, Валету рупор грязным носком. – Димон ухмыльнулся, чтобы заткнуть распоясавшегося Валетова требовался не один десяток носков.

Я почесал маковку. Слышал я об этом законе, причём намного раньше нашего институтского бомонда. Недаром отец был вхож в высшие эшелоны власти и считался одним из главных губернских начальников. Зимние каникулы мА с санькой провели дома. Так уж повелось, что у нас постоянно собирались на "посиделки" отцовские коллеги, где за чашкой чая или сбитня они обсуждали различные аспекты современной российской действительности. Не остался в стороне и пресловутый закон о гражданстве, который тогда ещё был не законом, а проектом.

Тогда-то, из "посиделковых" споров и обсуждений, я узнал о планируемом к подписанию новом законе о гражданстве, на который обрушило море критики самое либеральное крыло нового правительства и неистово отстаивали отцовские коллеги. Отец говорил, что пройдет лет двадцать, и если не выстроить сейчас стройную, саморегулируемую и самодостаточную систему гражданства и власти, то страна вновь вернется к Горбачевским и Ельцинским истокам – будь они неладны. Тогда дело завершилось распадом Союза, новые Горбачевцы развалят Россию. Стране требуется фундамент на котором будет держаться управленческий аппарат, с принятием закона о гражданстве планировалось поставить препоны для расползания в ветвях власти различных политических кланов. Если не совсем прижать, то хотя бы ограничить их сферу, придавить кумовство и вытравить нарождающихся новых "хозяев" жизни, так сказать посткризисную волну нуворишей. Баталии в верхах были жаркие, сколько голов "полетело" не счесть.

После долгих споров и горячих словесных сражений в эшелонах власти, победили сторонники нового закона (сторонники нового закона победили не только в словесных баталиях. Пинка под зад получили многие чиновники либерального толка и их сторонники, особо рьяные крикуны отправились пасти пингвинов. Генерал Ермолов активно укреплял собственную власть единомышленниками, избавляясь от "соратников на час и по интересам". Первого января две тысячи двадцать девятого года на одной шестой части суши претерпел изменения такой институт, как гражданство.

Согласно новому закону гражданство делилось на три категории. Третья категория – подданный Российской Федерации. Подданными являлись граждане без права "голоса" и участия в голосованиях, а так же права быть избираемым. Вторая категория отличалась от третьей правом голоса, некоторым наличие льгот, кучей обязанностей и специальной отметкой в паспорте, проставляемой после прохождения действительной военной службы в рядах Российской армии. Сама служба и была той ступенью, после которой человек получал право участвовать в политической и общественной жизни. На службу призывались молодые люди с восемнадцати лет независимо от половой принадлежности. Единственная разница заключалась в том, что срок службы у дам был один год, а парни носили форму в два раза дольше. Для студентов действовали отсрочки, за одним исключением – если ты собрался поступать в учебное заведение, готовящее офицеров армии и флота, то без отметки о гражданстве второй категории тебе там делать нечего. Отслужи свое от звонка до звонка – потом милости просим, заодно проверим, как ты переносишь армию и не сбежишь ли сразу после окончания учебы.

Нет, ты можешь не отдавать свой долг Родине и наплевать на службу. Никакой судья не будет судить тебя, а полиция насильно приводить в военкомат, если ты парень – то заплати сто тысяч "энерджайзеров", если девушка – пятьдесят или отработай положенное по закону время на общественно-полезных работах и государство слова против не скажет и забудет про тебя. Только ты навсегда можешь забыть о политической деятельности, тебе никогда не доверят должность в государственном учреждении, да и в частном посмотрят косо, ты не сможешь рассчитывать на пакет медицинских и социальных льгот, предоставляемых гражданам.

Первая категория – полное гражданство Российской Федерации. Присваивалось она после десяти лет службы в армии, считая два года по призыву, или трех на Государственной Социальной службе. "Социалка" была тем еще лотерейным билетиком. Желающий получить право избираться, участвовать в принятии государственных решений и заработать геморрой на голову, мог быть отправлен в Антарктику на все три года с поручением лобзиком пилить ледниковый шельф, или копать траншеи для водопровода от прораба и до зари. По сути дела, люди отдавали себя в полное распоряжение государства, с той лишь разницей, что им платили приличную заработную плату, а древним рабам нет. Каждые три месяца вас проверяют и тестируют на различные темы. Вы обязаны заниматься спортом и повышать свой образовательный уровень, вы не имеете права отказаться от привлечения вас к охране общественного порядка или загону и поимке с охотниками йома-демона. Да, вы можете в любой момент отказаться от социальной службы и вернуться к теплому домашнему очагу, но тогда навсегда забудьте о праве быть избранным, вам никогда не предложат высоких руководящих постов, так как вы просто не готовы нести ответственность за самого себя. Полный гражданин – это прежде всего ответственность, он принимает решения за себя и других. Ему дан полный пакет социальных льгот, но и спрос велик, ибо он государственный человек и человек государства. Помимо "социалки" и военной службы отдельными статьями проходили учёные, инженеры и другие категории творческой и рабочей интелегенции, которой могла быть присвоена первая категория.

Отец упирал на то, что благодаря новому закону на верх не смогут подняться различные чистоплюи, но он даёт дорогу личностям целеустремлённым, творческим и упорным, не делая разницы между русскими, китайцами, немцами и пришельцами из созвездия Гончих псов.

Из-за смородины показались девчонки, я быстро освободил шампура от готового продукта и присоединился к торжественной процессии. Переглянувшись с Молдаваном, мы подхватили Валетова за белы рученьки и ноженьки, раскачали и забросили политического демагога на середину "пруда". Народ, довольный расправой, разразился бурными аплодисментами, отправив "палачей" следом за "узником" совести. Черти полосатые! Отплевавшись от воды, я заявил, что вторую партию шашлыков делать отказываюсь. Месть мелкая, но приятная, тем более я заныкал пару порций для последующего их поедания в компании одной белокурой бестии.

Выбравшись из бассейна я предался ничегониделанью, развалился на шезлонге, подставляя ласковому солнцу спину и бока. Когда. По личным ощущениям, я превратился в медузу расплывшуюся, возле изголовья нарисовалась Ксения – белокурая бестия.

– Я ключик от баньки взяла, – шепнула Шварцкопф.

– Это намёк или предложение? – моментально оживился я и перестал изображать из себя слизня.

– Дожили, – хмыкнула Ксения, – двадцать первый век…

– Согласен с тобой, – перебил я девушку, – век эмансипации, мужики как бабы, это я должен был тебе намекнуть про баньку и ключик.

Соскочив с шезлонга, я подхватил Ксению под локоток и увел её за кусты черёмухи, откуда мы окольной тропкой, прикрываясь густыми насаждениями малины и крыжовника, прошмыгнули в пустующую баньку. По дороге я проверил кармашек в плавках, изделия "номер два" были на месте.

*****

– Что это? – Ксения соскочила с моих колен. – Слышишь?

– Что? Где? – не понял я, но на всякий пожарный случай прислушался.

"Уау, уау"

Ксения отдёрнула занавески маленького оконца в предбаннике, ворвавшийся в помещение свет ярким ореолом окружил обнажённую девичью фигурку, превратив её в неземного ангела. Возле окна нарисовался Лотяну:

– Вашу мать, любовнички! Мухой! Быстро в подполье!

– …., – отпрянув от окна и перекошенной морды Молдавана, грязно выругалась моя подруга, подхватывая и надевая на себя купальник. – Что пасть раззявил, Бер, одевай трусы. Станция!

Тут до меня со всей ясностью дошло, что "вау" было не просто так – над дачным посёлком разносился звук воздушной тревоги и судя по гудкам, Станция "жарила" узко сфокусированным лучом.

– Твою мать! – одним текучим движением я слетел с полка и напялил на себя предмет гардероба. Выбросив использованное "изделие" в печь, я схватил Ксению за руку и выскочил из бани.

Лотяну уже выпрыгивал у дачного домика:

– Бер, твою мать, где вас черти носят! Быстрее сюда!

За спиной Димона скрывалась дверь в подполье. Не удивлюсь, если оно окажется ничуть не меньше, чем институтское бомбоубежище, с Молдавана станется оборудовать укреплённый бункер с запасом пищи на сорок человек и полной автономией на год вперёд.

– БЫСТРЕЙ! – благим матом заорал Молдаван, неоновый свет затопил округу…

– Лови! – поняв, что не успеваем, я схватил Ксению и что есть мочи швырнул её вперёд, благо дури, как в медведе. Живое ядро, сшибая ногами раскладные стульчики, врезалось в хозяина "поместья", впечатав того в дверь.

– "Хык", – изобразил из себя ловца Димон и скатился в тёмную глубь "бункера", где рухнул на кого-то из гостей. Ксения повторила проторенный маршрут, придавив собой и хозяина и незадачливого гостя.

Мне не хватило каких-то двух метров, вожделенная дверь внезапно оказалась такой далёкой, а я ощутил, что ору во всю глотку от впившихся в меня миллионов игл. Станция, внезапно сменившая орбиту и точку удара, полосовала по Земле "лучом" диаметром в километр. Никогда я ещё не попадал под сфокусированный удар. По воспоминаниям очевидцев, они и другие люди сразу теряли сознание, но со мной данный фокус не прокатил. Боль была адская, с меня будто живьём снимали кожу и прижигали оголённые мышцы калёным железом. Я катался по земле, сшибая столики и шезлонги. Боль, БОЛЬ, БОЛЬ! Погрузившееся в кровавую пелену сознание перестало отмечать что-либо вокруг, только инстинкт самосохранения заставил меня схватиться за надувной круг, когда я скатился в бассейн…

*****

Размытые тени вокруг и шелестящие голоса.

– Он жив?

– Жив…

– Охренеть….

– Девочки, я так боюсь, мамочки, мамочки, Лёша так кричал….

– Смирнова – ты дура, тебя бы под прямой луч…

– Заткнись, козёл…

– Так, быстро все рты завалили!

Теней стало больше, они нависли надо мной будто бесформенные саваны.

– Режь….

– Как он круг на шею натянул?

– Захочешь жить, не так раскорячишься.

– Заткнись!

Хлопок и я почувствовал, что нечто, душившее меня, исчезло.

– Разрезай…

– Девочки, кто-нибудь скорую вызовите

– Не надо скорую, – неужели это мой голос? Скрипит не хуже старого колеса. – Дайте попить…

Вкус этой воды я буду помнить всю жизнь – обжигающе холодная, пахнущая чистотой утра, когда воздух пронзительно чист и прозрачен, а туманная дымка ещё не думает выбираться из низин и логов. Я приник к кувшину и пил мелкими глотками, смакуя каждую каплю восхитительной влаги.

– Ещё? – Лотяну участливо посмотрел мне в глаза, молчаливый кивок был ему ответом и через пару минут ладони сжимали крутые бока глиняной ёмкости с живой водой.

– Бер, может скорую? – кто-то из девчонок проявил обеспокоенность здоровьем пострадавшего от излучения Станции.

– Нет, оклемаюсь сам, – я облизнул губы, кувшин остался под рукой. – Молдаван, организуешь что-нибудь плоское?

– Старый диван в маленькой комнате устроит?

– Вполне, э-э-э, куда кувшин потащили? – остановил я прытких дам, решивших, что я напился.

Меня подхватили под белы рученьки и сопроводили, точнее сказать отволокли в маленькую угловую комнатку Лотяновской дачи, где я рухнул на продавленный диван и тут же забылся тревожным сном.

Просыпаться не хотелось, но чьё-то горячее тело придавило страдальца от инопланетного произвола к спинке дивана, создав тем самым некий не комфорт в области плавок, так как тактильные ощущения во всё горло орали о принадлежности "тела" к противоположному полу. Продрав глаза, я, оценив степень мрака в комнате и многочисленное сопение, доносящееся из соседней комнаты, пришёл к заключению, что стрелки часов давно перебежали за полночь, заставив неугомонную студенческую братию отправиться баиньки.

– Не спишь? – обжигающее дыхание коснулось правого уха, следом к слуховому органу прикоснулись мягкие губы Ксении.

– Уже нет, – стараясь вжаться тазовой областью в жёсткую спинку видавшего виды дивана, ответил я шёпотом. Ксения незамедлительно придвинулась ближе и то, что делало плавки малыми, опять упёрлось в девичье бедро. Дальше отступать было некуда, если только вжаться в стену, но фокус не прокатил. Мысли заметались по черепной коробке подобно стаду бешеных бизонов и не насоветовали ничего лучше, чем перейти во встречную контратаку, руки были "за" и тут же оккупировали вторые девяносто нахрапистой соседки по спальному месту.

– Да ты живее всех живых, – блеснув жемчужными зубками, приглушенно хихикнула Шварцкопф. – Подумать только, четыре часа назад ты мог сыграть зомби без наложения грима.

Ксения ловко высвободилась из объятий, улыбнулась и поцеловала меня в нос:

– Спи, у нас впереди много выходных, кроме этих …, – и ночная фея испарилась.

Хотелось продолжения "банкета", но девушка была права, несмотря на определённый "прогресс", руки по-прежнему дрожали мелким тремором и будь я в нормальной форме, то мой эротический призрак ни за что не смог бы вырваться из загребущих объятий. Оставался один вопрос, зачем ей понадобилось доводить до них? Удостовериться, что она неотразима и может водить одного ослика за верёвочку? Зря, на ослика я не похож, скорее на другого зверя и очень не люблю, когда со мной играют. Мда-а-а, всё-таки попка у Шварцкопф зачётная. О, женщины, имя вам коварство! Но иногда приятное, чёрт побери!

*****

Обратная поездка была не столь весёлой, как выезд на природу. Кости черепа продолжали трещать по швам, мышцы ныли, словно их хозяину пришлось пробежать тридцатикилометровый марш-бросок с полной выкладкой и сделать сотню подъёмов с переворотом на турнике. Зеркало отражало бледное умертвие, а во рту ощущался привкус крови, лишь к приезду в город я более-менее пришёл в форму и стал напоминать человека.

Записка третья
Чебад – не чебад? Йома – не йома?

Вся следующая неделя прошла в тумане зачётов и предэкзаменационной подготовки, так что думать о здоровье и коварной станции было некогда. Запарка была ещё та. Лично я не корпел над «шпорами» и «парашютами», надеясь на тот багаж, который отложился в подкорке серого вещества, но моя старшая Немезида своими переживаниями проела младшему брату всю плешь. Санька то хваталась за учебники, то прибегала ко мне за конспектами и записями лекций с хендкомма, то садилась строчить шпаргалки, так как проносить на экзамены коммы и компьютеры было запрещено, то просила организовать ей какой-нибудь блиц-опрос на заданную тему. Короче, сестра оставила меня в покое, когда я стал напоминать закипающий чайник, только что крышкой не позвякивал, но через зубы посвистывал. У Сашенции вовремя проснулся инстинкт самосохранения и она отправилась доставать других, ибо брат был близок к роли Отелло, а она ещё так молода, а я так зол и не замечал ангела во плоти, тем более, что ведро холодной воды в постельку было не отмщено. Загрузившись по уши учёбой, я думать забыл о подарке коварных небес, но небо обо мне не забыло, оно изредка подкидывало фантомные желания съесть чего-нибудь, чего-нибудь…, я не мог описать желание словами. Оно накатывалось волнами, обдавая жаром и к завершению сессии почти погасло, но захлопнув зачётку с последней экзаменационной оценкой, я ощутил его во всей красе. Желание сожрать чего-нибудь такого, незнамо чего, налетело с новой силой. Я не знал, куда себя деть, в нос постоянно лезли сотни, если не тысячи запахов, но всё было не то – организм требовал эксклюзива, с каждым днём требование становилось сильнее. Уже отчаявшись напитать жажду неизвестного, как однажды я увидел ЕЁ. Наша судьбоносная встреча произошла в продуктовом магазине, куда ваш покорный слуга издавна ходил отовариваться молоком и хлебом. Стоявшая впереди меня к кассе женщина, доставая из кошелька кредитку, уронила на пол несколько вышедших из оборота и употребления российских монет достоинством в один рубль, звякнув ребристым боком, рядом с рублями шлёпнулась металлическая десятирублёвка. Чувствуя, что дом с жёлтыми стенами плачет по давно ожидаемому пациенту, я уставился на старый дензнак и сглотнул обильную слюну. У монетки был восхитительный запах, такая аппетитная, она просто напрашивалась под язык…

Не помню, как расплачивался и топал домой, зажимая в вспотевшем кулаке подобранный с пола заветный металлический кругляш, но хорошо помню чувство глубокого удовлетворения, когда под язык лёг отмытый и ополоснутый в спирте российский металлический червонец выпуска две тысячи одиннадцатого года. Полный отпад и сумасшествие в одном флаконе, восхитительный вкус металла и… крови, затмевающий собой любое сладкое лакомство. Монеты хватило на неделю. За ней были ещё и ещё, я не мог остановиться, превратившись в "монетного" наркомана. Иногда железные денежки "разбавлялись" тупыми бритвенными лезвиями или металлической пудрой. Желудок переваривал всё. Тайная страсть тщательно скрывалась от друзей, сестры, родителей и, тем паче, от врачей. Купленные в аптеке экспресс тесты на определение полиморфизма не дали положительного результата, версия о том, что Беров младший превращается в чебада была задвинута в дальний угол, но не отброшена окончательно. Что-то внутри меня говорило не делать поспешных выводов. Только глупец не связал бы поедание железа и монет с последствиями облучения Станцией, надеюсь, что совсем глупцом я не был и давно просчитал возникшую зависимость. Хотя тут палка о двух концах…

Скрывая своё положение, я вольно или невольно подставлял под удар родителей, отца и мать могли лишить званий за укрывательство потенциально опасного существа, если их сын окажется оным, а они не приняли соответствующих мер. С другой стороны, отпрыск человека, обличённого большой государственной властью, воспитанный в традициях общества, создаваемого новыми правителями одной шестой части суши, должен отличаться моральными качествами и знать, насколько высока его ответственность перед обществом. Но как бы ни кичилась новая власть достижениями за прошедший десяток лет и не потрясала перед мировой общественностью победами на ниве солидаризма (частенько не безосновательно, сделано действительно было много), русский народ оставался самым самобытным народом из самых самобытных народов и наций. Есть в нас что-то такое, что невозможно вытравить никакими реформами и законами, что прожило в обществе тысячи лет и проживёт десять раз по столько и никакой жёсткий контроль солидарного государства не сможет переломить или изменить присущий простому Ивану пофигизм и авантюризм. Отец относился к высшему обществу, сливкам реформаторов. Он был требовательным к себе и нам спуску не давал, но его сын с приютских времён не любил и не желал, чтобы в нём "копались", он был плоть от плоти представителем русского народа и прошёл суровую, полуголодную школу приютской жизни. Сколько мне лет тогда было, восемь? Полученная беспризорная закалка оказалась крепче пропагандируемой морали. Конфликт долга и совести не желал находить достойного решения. Будущий полный гражданин готов был взять ответственность на себя, не переваливая знания о ней на других людей, даже родных. Гражданин был твёрдо уверен, что крепость сна отца, мамы и сестры прямо пропорциональны сваленной на них информации, соответственно он выбрал меньшее зло. По крайней мере, так ему (мне) хотелось думать.

Генетические тесты не дали однозначного результата, взятая на анализы кровь по своему составу практически не отличалась от жидкости, циркулирующей в сосудах других людей. Слюна и пищеварительные ферменты остались не исследованы, из-за боязни попасть на учёт в надзорных органах. Боязни недостойной россиянина новой формации (скоро заговорю идеологическими штампами, которыми нас пичкают на политинформации и истории). Опять на загнанную в угол совесть свалилось обвинение в гражданской несознательности. Честно говоря, мне и окружающим было бы намного спокойней, если бы "несознательный элемент" оказался обычным чебадом, но не сходились концы с концами.

Внешние проявления полиморфизма, свойственные чебадам, изученные в школе и любимом альма-матер, не совпадали с наблюдаемыми у меня. При общей ускорившейся регенерации и пропажи чувствительности к боли, не желали проявляться физиологические изменения. Сколько бы я мысленно не представлял рост бицепсов-трицепсов и кубиков пресса, мои физические габариты оставались неизменны. Волосы не отрастали, цвет глаз и кожи не менялся, зато отжать от груди двести килограмм стало, как двумя пальцами об асфальт, улучшился слух, зрение и реакция. Странностей было хоть отбавляй. Ни в одной научном журнале не проскальзывала информации о резких скачках физической силы среди людей с положительным полиморфным индексом (о, как ляпнул – медаль мне, медаль). Я долго размышлял о том, что не есть нормально, когда человеком, который привык расписывать и планировать свою жизнь и чётко обозначать приоритеты, начинают управлять навязанные неземным разумом чувства, страсти и инстинкты. Тяжело и страшно не знать, кто ты и чем можешь стать в следующий момент. Не чебад, тогда кто? Кто? Станция дала человечеству два вида полиморфов, один из которых был йома…, а не превращаюсь ли я в демона? Господи, как я запутался! Радовало, что йома превращаются в монстров взрывообразно, у демонов ни разу не зафиксировано длительных периодов, как бы сказать – окукливания. Люди потому и теряют контроль, что у них происходит резкий выброс всех гормонов и многократно ускоряется обмен веществ, в кровь единомоментно попадает чудовищная доза эндоморфинов, напрочь сносящих крышу. Строение ДНК йома меняется примерно за неделю, от силы десять дней, а потом происходит описанный выше выплеск. Как, из-за чего, что служит спусковым механизмом для неконтролируемых полиморфических трансформаций до сих пор не выяснено… Охотники стараются ликвидировать демона до того, как он успеет наделать делов и научникам чаще всего достаются хладные тела. Хотя, живых им тоже достаётся преизрядное количество, но генетики по-прежнему беспомощно разводят руками, а Станция давать подсказок не желает, только гадит по мере неземного разумения и сил.

Не знаю, как долго бы продолжалась тайная жизнь, если бы за пару недель до окончания каникул Санька не нашла недоеденные "карамельки" и не застукала меня с советским пятачком. Сестра потребовала ответа, она не ударилась в истерику, не заламывала руки и не закатывала речей, а просто обняв меня со спины и упёршись подбородком в плечо, ссыпала "обмылки" монеток в чайное блюдце. Я достал ногой из-под стола вторую табуретку и указал на неё Сашке, та разомкнув замок рук, осторожно опустилась на предложенный предмет обстановки.

– Лёш? Когда тебя зацепило? – повторно прозвучал вопрос.

Я оценивающе посмотрел ей прямо в глаза, Саша не отвела взор.

– Я никому не скажу, если ты не хочешь, – сказала она, почувствовав мои колебания. Тёплая узкая ладошка легла поверх моей руки. – Клянусь!

Клятв не требовалось, первого предложения было достаточно, я хорошо знал старшую представительницу младшего поколения Беровых, язык за зубами она держать умела и если не доверять ей, то кому тогда можно доверять? Ободряюще улыбнувшись моей вечной подзащитной, единственному, по-настоящему близкому человечку, я начал рассказ. За пятнадцать минут спича меня ни разу не перебили и не задали ни одного вопроса. Санька бросала на меня задумчивые и взволнованные взгляды и о чём-то напряжённо размышляла.

– Ты правильно сделал, что не рассказал другим, – вынесла сестра вердикт после продолжительной работы мысли. – В противном случае даже папа не смог бы отмазать тебя от какой-нибудь лаборатории, изучающей воздействие излучение Станции на человеческий организм. Мне не по нутру превращение любимого братца в белую лабораторную крысу, но это совсем не значит, что мы с тобой не должны изучать происходящие с тобой изменения. Хочешь ты или нет, но я возьму в аптеке самые последние тесты на полиморфизм.

Вот так, никаких метаний из угла в угол и ненужных душевных терзаний, голый расчёт и логика. Саша приняла решение, только смерть может помешать ей в его претворении в жизнь (моя смерть, если кто не понял). Я улыбнулся, сестрёнка скорее сама убьет будущего йома, чем отдаст демона на расправу охотникам и ликвидаторам нечисти. В этом вся она. Не так – в этом мы все, семья для нас главное, я бы на её месте поступил бы также. По-другому нельзя (невольно вспомнился приют).

– Хорошо, делай, что сочтёшь нужным, – получила карт-бланш новоиспечённая хранительница тайны.

– Так, ещё бы полазить по сети и выудить методики по определению скорости реакции…

– Не трать время, я уже сделал эту работу, не одну тебя посещали мысли похожей направленности, методик полный комм.

– Прекрасно, сиди дома и никуда не уходи. Я быстро!

Угу, помчался со всех ног, бегу и спотыкаюсь, мне и дома хорошо. Я только что поделился тайной и до сих пор нахожусь в лёгких сомнениях относительно некоторых выболтанных фактов и подробностей, идти в аптеку в состоянии прострации будет несколько неразумно.

*****

– Так, – прочитав инструкции, добровольная помощница всучила мне четыре тестера. – Этот опустишь на пять минут в ёмкость с мочой, с помощью этого возьмём мазки во рту, на этот и тот, что с зелёной полоской, капнешь по капельке крови. Прошло минут двадцать тягостного ожидания.

– Ладно-ладно, я понял. Не виси над душой. Был бы с тестов толк.

– Лёша!

– Пошукай баночку.

– Для чего? – не поняла поначалу Санька, скривившись, когда перед её носом возникла упаковка того, что требовалось вымачивать в течение пяти минут.

– Антерэсно-о, – протянула она через некоторое количество времени, потребное для получения генетических анализов, – так-так, братец, и шо ты за зверь такой?

– А я тебе говорил, Фома неверующая.

– Доверяй, но проверяй и цыц мне, наезд на старших наказывается ремнём. М-да, как сказала бы мама, всё у тебя через задницу.

Три дня она измывалась над младшим братом, то есть мной, различными садисткими способами, пользуясь тем, что родители уехали в длительную командировку. Подобное случалось не часто, но так совпало. Богатая на фантазию исследовательница дала волю воображению. Санька задействовала связи и добрые люди, а также соискатели внимания и благосклонности Её Высочества Александры свет Николаевны Беровой, обеспечили проснувшегося исследователя женского полу набором различной аппаратуры, в котором чего только не было, начиная от биосканеров, заканчивая диагностирующими приборами. Наивные, я имею ввиду соискателей, без корочки "принца" и белого коня под скрипящим седлом подкатывать к нашей разборчивой барышне, но за аппаратуру… Чтоб им пусто было! Да шоб им на том свету навернуться на мосту!