Текст книги "Программист"

Автор книги: Александр Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

22. Лида
(Из писем к Исидоре Викторовне.)

…Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Знаю только одно: с ним – это и есть то, из-за чего все и затеялось: рыцарские турниры, галантные менестрели, куртуазная поэзия и вертеровские психозы. Теперь знаю, что все это не литература. Не идеология. Что э т о не придумали, чтобы только был материал, который надо пройти в школе.

Не выдумали. Не насплетничали. И все неврозы, все смешные, никчемно-трагические выламывания всех синих чулок мира – от лишенности, от безошибочного, звериного понимания, что не удалось пробиться к этому.

Сначала думала: просто счастье. Как древние представляли атом: просто а-том, не-делимое, последнее. Вот так и он был для меня прост. Он и был счастьем.

Потом говорила себе: случайность. Нервная натура. С кем не бывает? И еще всякое. С собой говорить легко: возражать некому. Как вначале, внутри решаюсь, так к тому разговору и выводится. Разговор с собой. Это легко. И понятно. Не хотелось уходить от простой модели.

И… дальше. И… разглядела: потребитель. Нельзя было не разглядеть, сам подвел к картинке, сам же и указал на нее. И держал, не позволял отойти, пока не разглядела, не прочла.

Не хищник, нет. Не акула, кидающаяся на жертву. Кит, который просто всасывает в себя воду, ну а заодно и планктон. Вполне даже автоматически. Для него нет разницы: дышать, любить, работать, расшибаться. Он должен все это поглощать в больших количествах. Вполне автоматически. Он не накопитель, нет – сколько потребляет, столько и отдает, – но как же это все стремительно, сверхнапряженно, вечно на какой-то острейшей, невероятной грани!

Я не проходила эквилибристику. Мне этого много. У меня этого никогда не было и не будет. Благодаря ему я просто теперь знаю, что все это вообще существует, случается время от времени, скажем так. И какую цену я еще способна за это заплатить, а какая уже недоступна. Границы свои представляю теперь яснее.

Вот так, милая Исидора Викторовна! Много это или мало, такое вот приобретение, как лучшее знание своих границ, такой вот подарок от любимого (от некогда любимого) мужчины, такая вот компенсация, об этом судите сами. Я же лицо слишком заинтересованное, и вообще… я не знаю, я не знаю, я не знаю…

…Бороться за женщину. Искать истину в вине. Добиться чего-то в жизни. Занять правильную позицию. Каких только странных занятий не напридумывали вокруг.

Он не боролся за меня. Истину искал от случая к случаю, и, конечно же, не в вине, а совсем в других источниках. И даже «добиться чего-то в жизни» – это определение к нему, по-моему, как-то не очень идет. Тут важно, конечно, как это понимать.

Сам он любил об этом порассуждать, покраснобайствовать. Вам эта его, по-моему, немного детская черта должна быть хорошо известна. Ведь вы знаете его куда дольше моего. И трактовал он это самое «добиться чего-то…», мягко говоря, не очень дружелюбно.

При этом вроде бы с одинаковой, легкой недружелюбностью подшучивал и над мещанством, и над слишком уж активным антимещанством… Просто не любил, когда люди чересчур серьезно и методично, чересчур истово провозглашают себя этакими записными непоседами и романтиками. Однажды наговорил примерно следующий текст: «Неизведанные острова, туманные скверы, безденежье – все это, конечно, прекрасно. А впрочем, может быть, и просто сносно. Но опять-таки и опять: а почему что-то должно быть более чем сносным?»

…Исидора Викторовна, в один из наших последних разговоров перед моим отъездом из Москвы Вы предлагали мне еще раз подумать. Говорили, насколько я сейчас могу это припомнить, что мне попался тяжелый человек, и даже обещали сами поговорить с ним, объяснить ему что-то.

Здесь, в этой нудной, дальней командировке, целебной для меня именно своей нудностью, иногда, особенно по утрам, когда я только вхожу в тускло освещенные помещения местного архива (оказавшегося, кстати, весьма небольшим и не слишком интересным), мне очень хочется иногда немедленно позвонить или протелеграфировать Вам, что действительно надо немедленно объяснить ему Ваше «что-то». Но это так, моментами.

Большую же часть времени я с абсолютной отчетливостью вижу, что дело вовсе не в недостатке объяснений или в их избытке. Что речь тут должна идти не о понимании, а о решимости измениться. А вызвать в другом эту решимость – дело ответственное. В отношении же человека, которого я здесь подразумеваю, все это вместе взятое и невозможно, и, как я понимаю, даже неоправданно…

…Игру любят все трое. Понимают в ней толк и, самое главное, имеют вкус к игровому элементу, умеют его обнаружить в самых неожиданных ситуациях. Не знаю, рассказывал ли Вам племянник что-нибудь о времяпрепровождении в своем мужском «кумпанстве». Кажется, если я правильно Вас понимала, Коля несколько отдалился в последние годы от Вашего дома.

В прошедшую зиму я несколько раз заходила с Геной к Комолову. Конечно, и «гигант программирования! (впрочем, он и в прямом, физическом, плане – гигант) Витя Лаврентьев не заставлял ждать своего появления. Один из них объявлял вопрос или задание, и все трое отдельно писали ответы, которые оглашались сразу же или, по мере их накопления, к концу вечера. Были, конечно, и всевозможные каламбуры, акростихи, буриме, но рифмованного я ничего не запомнила. А из «прозы» могу привести несколько примеров на память.

Вопрос: Может ли быть эксперимент неудачным?

К. Любой эксперимент неудачен, так как сам факт его постановки свидетельствует об отсутствии теории.

Г.А. Может. Если его ставит неудачный экспериментатор.

В.Л. Надо поставить эксперимент и проверить.

Задание: Дать в одном предложении определение идеальной ЭВМ будущего.

К. Это машина, которая может в одном предложении дать определение идеальной ЭВМ будущего.

Г.А. Машина, которая сама будет заказывать себе машинное время.

В.Л. Машина, на которой начинающий программист сможет работать не хуже, чем работаю сейчас я на современных «гробах».

Иногда они просили, чтобы задание им ставила я. Помню, на одну такую просьбу, переданную мне от имени всех троих по телефону, я продиктовала следующее: «Прогрессивно ли всевозрастающее разделение труда?» Ответы, продиктованные мне через четверть часа, были такими:

К. Оно уже привело к положению, когда вполне компетентно о разделении труда может говорить только узкий специалист по разделению труда.

Г.А. Прогрессивно. Если бы не специалисты по телефонной связи, я не смог бы услышать твой голос.

В.Л. Да, если разделение труда приводит затем к его умножению. А чтобы узнать, происходит ли это умножение, надо всю эту лабуду запрограммировать и просчитать на машине.

Как видно хотя бы по этим примерам, ответы Гены отнюдь не свидетельствуют, что их давал человек с каким-то особо тяжелым характером или с излишне усложненной психикой. Скорее по ним можно представить себе легкий, изящный, чуть ли не беззаботный образ. А ведь я не выбирала их специально. Описала первое, что всплыло в памяти. Не возникает ли у Вас после этого мысли о моей непоследовательности, а заодно и вопроса: «Зачем? К чему это мое словоговорение?»

Во-первых, мне не хотелось бы, чтобы у Вас на основании предыдущих писем сложилось впечатление о моей излишней сосредоточенности на том мрачном, нерадостном, что сделало сейчас наши отношения с ним невозможными. Во-вторых, нудность командировки все-таки оказывает на меня свое неотвратимо-целебное действие. А в-третьих, как шутил иногда один из этих милых «мальчиков», «достаточно того, что во-первых и во-вторых». Обрываю так сразу, потому что уже с нетерпением ожидаю встречи с Вами в Москве и не краткой, не впопыхах беседы.

Не могу, правда, удержаться, вспомнила еще один «конкурс», тем более что в нем в виде исключения и сама приняла участие. В задании требовалось составить объявление, которое вы повесили бы перед входом на свою работу:

К. Срочно требуются гении и машинистки.

Г.А. За пространство и время, не сданные в гардероб, администрация ответственности не несет.

В.Л. Знаешь дело – входи смело!

Я на правах единственного представителя женского пола, которому издревле приписывают лукавство и уклончивость, своего объявления не показала, отговорилась тем, что было отпущено слишком мало времени и никакого объявления у меня нет. Но оно было:

Л. Если меня еще нет, подожди, никуда не уходи. Я скоро выйду к тебе.

23. Александр Павлович

Вот уже и новая осень пришла. И новые планы. Ведь осень, ее холодок – это не без умысла, не просто так. Поеживайся от этого холодка – ты знаешь, о чем он, этот легкий озноб. Это пугающая радость будущего сигнал к готовности. Ты сосредоточен и легок, ты снова на своей коронной дистанции, на похрустывающей листьями дороге, на тонком, но прочном канате между Во поэзией и точным знанием.

Ты многого еще не замечаешь.

Ты не заметил амортизирующую сетку обстоятельств которую один человек мастерски сплел вокруг тебя и твоего неожиданно весомого меморандума. Ты не заметил, что другой человек (другая) с самого начала безоговорочно признавал все, что ты пытался ему доказать И попытки твои, неуместно-нервные, да и вообще неуместные, загубили все. Все, что связано с той историей. С той, уже бывшей. Ты… ты многого не заметил. Не замечаешь и сейчас.

И это все – все еще, может быть, ничего. Но не задерживайся на этом этапе. Не задерживайся ни на каких этапах. Не прельстись, не пытайся сыграть даже человека, не претендующего на роль. Помни, что это тоже в конечном счете всего лишь роль.

В путь, легконогий юноша!

Наверное, тебя можно назвать уже и мужчиной. Пусть и так, но пусть не коснется тебя душевная усталость и да не подступится самоуверенная тяжеловесность. И может быть, ты даже разгадаешь загадку времени, развернув плотно сложенный пока тончайший папирус будущего в продуманную повесть, в которой ни одно мгновение не останется без точной определенности единственного для него смысла.